Текст книги "Жена Тони"

– Вы меня не знаете.

– Но начинаю узнавать.

Чичи взмахнула пилочкой для ногтей, как волшебной палочкой.

– Ну и что же вы обо мне думаете? – спросила она.

– Вы забавная.

– О да, именно это любая девушка мечтает услышать от симпатичного парня, – состроила гримасу Чичи. – Первое в списке.

– Вы даже не представляете, какой это комплимент.

– Правда?

– Вы хорошенькая, но сами в это не верите, и я не стану терять полдня, переубеждая вас. Пусть это доносит до вас другой парень. Со временем сами поймете.

– Тогда мне уже будет все равно, – прыснула Чичи.

– Может быть. А мужчинам не все равно. Для мужчины идти под руку с хорошенькой девушкой – бесценно.

– Потому что тогда он сам хорошо смотрится.

Саверио кивнул:

– Ага. А может, это та же причина, по которой нас привлекает картина или скульптура. Мужчине приятно смотреть на красивую женщину. Мужчина ценит линии и формы – а это одновременно элемент искусства и проявление красоты.

– Не знала, что мужчины глядят на женщин, как смотрят на картины.

– Не поймите меня неправильно, чувства здесь тоже замешаны. Узнавая женщину ближе, начинаешь думать о том, что она может значить для тебя, и шанс решить эту загадку очень притягивает.

– А по мне, бред какой-то.

Саверио рассмеялся и убрал руку, которую она до сих пор держала.

– Эй, я еще не закончила! – Чичи снова взяла руку Саверио и внимательно изучила кутикулу. – Красавица она или нет, забавная или нет, но либо она тебе нравится, либо не нравится. И это может перейти в любовь, а может и не перейти. Если да, то решаешь, быть ей верным или нет. И на этом фундаменте ты либо строишь с ней совместную жизнь, либо не строишь. Но, как я погляжу, куда бы это ухаживание ни повернуло, девушка мало что выигрывает.

– Вы так считаете?

– Все мы в итоге оказываемся в одинаковом положении – служанок, прислуживающих королю. Мужчина в этой жизни может стать кем хочет, абсолютно кем угодно. Между местом, где он стоит, и мечтой у него только одно препятствие – он сам. Но если ты девушка, то между тобой и твоим счастьем всегда стоит мужчина – или же он тот человек, на кого падает ответственность за то, чтобы это счастье обеспечить.

– Любой мужчина хочет сделать счастливой свою женщину. Это дает ему цель в жизни.

– Ну да, но как же ее собственная цель? Где ее искать? Когда ты девушка, ты не можешь даже купить облигацию государственного займа, без того чтобы не требовалась подпись твоего отца или мужа. Вам не кажется, что это неправильно? Это ведь моя зарплата, деньги, которые я сама заработала и накопила, и тем не менее мне надо привести с собой отца, чтобы купить облигацию.

– Нет на свете справедливости, – сказал Саверио. – Но, возможно, это правило установлено, чтобы защитить вас.

– От чего?

– Может быть, если вы приходите с отцом, это значит, что еще одна пара глаз следит за вашими деньгами.

Чичи поразмыслила над его объяснением.

– Какая-то логика в этом есть, но только отчасти, – заключила она наконец.

– Нет-нет, это имеет смысл. Подумайте, – настаивал Саверио.

– Вы не понимаете. Идти по жизни, будучи девушкой, это как ехать в драндулете, собранном на коленке, который держится на веревочках, канцелярском клее и честном слове.

– То есть?

– Чтобы найти счастье, нам должно повезти. Никто не болеет за победу девушки. Уж я-то знаю, я средняя из трех сестер. Взять, например, моих теток. Они вышли за хороших ребят, у тех дела пошли в гору, и когда оказалось, что мужья хорошо с ними обращаются, тетушки просто вздохнули с облегчением. А облегчение – сестра везения. Но, с другой стороны, одна моя кузина вышла за парня, который ее бьет, и ей приходится сносить побои, потому что идти больше некуда. Ее родные говорят, что как постелешь, так и поспишь, но она же понятия не имела, что найдет в той постели, когда ее стелила. Не повезло, и все тут.

– Всякое может случиться.

– И случается. Мой папа потерял работу, и маме, у которой и без того дел невпроворот, пришлось поступить на фабрику и работать вместе с Барбарой, Люсиль и мной, чтобы свести концы с концами. Женщины всегда приходят на выручку, когда возникают проблемы, и сами все решают. Так в каждой семье, в том числе моей. Я это вижу постоянно. Может быть, именно поэтому я так хочу петь. Мне кажется, у меня есть талант, и в таком случае почему бы мне не провести жизнь, делая то, что мне нравится, вместо того чтобы смириться и принять одно за другим несколько решений, которые могли бы – могли бы – обернуться добром, если только мне повезет выбрать порядочного парня, который станет хорошо со мной обращаться? Я не желаю строить свое будущее счастье на какой-то там удаче. Играй я в азартные игры, на таких условиях не рискнула бы своими деньгами.

– Ужасно мрачно.

– А вы же говорили, что я забавная! – воскликнула Чичи с шутливым возмущением.

– Беру свои слова обратно. Вы напоминаете мне Маргарет Сэнгер[22]22
  Маргарет Сэнгер (1879–1966) – американская активистка, основательница «Американской лиги контроля над рождаемостью». Часто выступала в церквях, женских клубах, театрах и на радио.


[Закрыть] на радио. У меня сейчас голова расколется.

– Сейчас не до шуток, друг мой, – с напускной серьезностью заявила Чичи. – Времени у нас мало, а я хочу вам поведать все, что меня тяготит.

– Вот повезло мне. А почему это?

– У нас схожие взгляды.

– Да, не правда ли? – согласился Саверио. – Но солнце стоит высоко в небе, и мы сидим на пляже. Может, будем просто развлекаться?

Чичи рассмеялась.

– Я думала, именно этим мы и занимаемся!

Саверио уже какое-то время не мог оторвать глаз от рта Чичи. Он глядел на ее губы, и ему казалось, что он ощущает их вкус. Было в этой девушке нечто особенное, нечто неожиданное и притягательное. Мало того, что красивая и умная, но еще и с чувством юмора. Все вместе эти три качества очень редко встречались в одном человеке, а уж в женщине – и подавно. Чем больше она говорила, тем интереснее было ее слушать. Саверио хотелось ее поцеловать, но он вспомнил обстоятельства их первой встречи, тот неловкий момент, когда она застигла его в объятиях другой. Ужасно жаль, что она видела его с Глэдис Овербай. Он подумал, что Чичи, наверное, читает его мысли, потому что она вдруг немного отодвинулась. Яркое солнце освещало ее всю – безупречные ноги, плавные изгибы тела и гладкие, будто отлитые из золота плечи.

– А вы когда-нибудь были на скачках? – спросил он, придвигаясь к ней поближе.

– Не-а.

И пахло от нее приятно. От ее волос веяло кокосом и ванилью.

– А я видел, как Эдди Аркаро победил в Кентуккийском дерби. Он ведь один из нас.

– То есть тщедушный?

Саверио рассмеялся.

– Итальянец, глупышка. Его называют Эдди-молодец.

– Голова еще болит?

– Ага.

– Тогда, вероятно, это не из-за меня и моей болтовни. Может, она болит из-за жары. Или вы просто голодны.

– Пойдемте пообедаем вместе? – предложил он. – Я знаю тут одно место.

Чичи продолжала полировать его ногти.

– А где мисс Овербай?

– Занимается стиркой. Первое, что она делает в любом городе, где мы выступаем, это разыскивает прачечную самообслуживания. А потом отправляется в салон красоты.

– Умная девушка, – присвистнула Чичи. – И роскошная красавица, прямо царица Савская.

– А у вас есть парень? – застенчиво спросил он.

– Несколько.

Саверио рассмеялся.

– Высокомерно прозвучало, да? – расхохоталась вслед за ним Чичи. – Ну, у меня сейчас неделя отпуска, а свою скромность я оставила на кетлевочной машине в «Джерси Мисс Фэшнз».

– Значит, парни выстраиваются к вам в очередь?

– Я бы скорее сказала, быстро сменяются. Но, между нами, ни одного я не рассматриваю всерьез. Они ужасно многого от меня хотят, а предлагают маловато.

– И что же они предлагают?

– Если бы мне хотелось стать женой лучшего портного Брилля или женой мясника из Манаскана, наследника лавки, или женой мужчины, который четвертый в очереди на наследство человека, управляющего в Пассаике крупнейшей компанией грузоперевозок во всем Джерси, то все в моих руках, и в них вот-вот свалится жемчужное ожерелье с алмазной застежкой.

– Похоже на то!

– Но это не то, что нужно мне.

– А чего же вы хотите?

– Вот у вас, например, та жизнь, которой хочу я, – откровенно сказала Чичи. – Я мечтаю заниматься музыкой и только музыкой.

– А я бы не отказался от вашей жизни, – признался Саверио. – Может, махнемся?

– Ну да, рассказывайте. – Чичи придирчиво изучила его ногти.

– Я хочу жить у океана вместе с семьей, – добавил Саверио.

Чичи посмотрела на него.

– Да вы это серьезно, похоже! – удивилась она.

– Хочу узнать, как это – когда просыпаешься счастливым.

– А вы не просыпаетесь счастливым?

– Я просыпаюсь растерянным.

– Ясно.

– Печально, правда? – Саверио посмотрел на свои ногти, которые теперь были ровно подпилены, красиво закруглены и отполированы до блеска. – Отличная работа. Спасибо. Такие руки уже не стыдно носить с нарядной рубашкой и запонками.

– Я еще не закончила. – Чичи бережно взяла в ладони правую руку Саверио, выдавила из тюбика немного кокосового масла и вмассировала в кисть молодого человека. – Это защищает кутикулу, – пояснила она.

Он почувствовал, как прикосновение теплой руки Чичи помогает ему расслабиться, и прикрыл глаза, а она продолжала втирать масло в кожу.

– Эй, чем это вы занимаетесь? – Под зонт просунулась Рита. С нее стекала вода, и несколько капелек упали на Чичи, заставив ее вздрогнуть.

– Твое полотенце прямо позади меня, – сказала Чичи.

– Спасибо, Чич. – Рита схватила полотенце.

– Так вот как вас называют друзья? – удивился Саверио.

– Мы, кажется, не были официально представлены? – улыбнулась Рита, промокая волосы полотенцем. – Я Рита Мильницки. Или Милликс, если верить надписи на воротах папиного авторемонта. Ему изменили фамилию на острове Эллис.

– Мы ведь встречались в отеле «Кронеккер», – вспомнил Саверио. – Не так ли?

– Да, мы к вам тогда вломились, – признала Рита. – Просто случайно так вышло.

– А, так это были вы? Вторая девушка, вместе с вон той, – усмехнулся Саверио.

– Это Саверио Армандонада, – представила его Чичи. – Его фамилию на острове Эллис не меняли.

– Я догадалась. Здорово вы выступали, – сказала Рита. – Как им удается втиснуть ваше имя на афиши?

– Пока даже не пытались.

– А как вы нас нашли? – Рита уселась на покрывало рядом с ним.

– Да вот шел по пляжу и увидел Чичи.

– То есть вы ее не искали специально?

– Господи, Рита, да отстань от человека, – пожурила ее Чичи.

– Я всегда в поиске, – ухмыльнулся Саверио.

Порядки на кухне Изотты были сродни армейским. Дочерей она научила готовить простые блюда еще прежде, чем те начали читать. Огород при доме был и поводом для гордости, и серьезным подспорьем для семьи. Сейчас на вделанной в оконную нишу полке стояли полные корзины собранных не далее как утром салата-латука, огурцов, помидоров и перцев. Теплый ветерок трепал короткие кухонные занавески, а в воздухе витали запахи свежего сливочного масла, чеснока и томатов, томившихся в сковороде на плите.

Помидоры начали созревать лишь недавно. Изотта собирала их и использовала либо в свежих соусах для макарон, либо в салатах с пряными травами и моцареллой. В конце каждого лета семейство в полном составе помогало ей консервировать томаты, чтобы хватило на всю зиму.

Изотта сняла с конфорки кастрюлю с макаронами, отнесла ее к кухонной раковине и процедила макароны через дуршлаг. Встряхнув дуршлаг пару раз, она вывалила макароны в большую миску, вмешала туда чашку рикотты, залила все горячим томатным соусом только с плиты и в завершение посыпала тертым пармезаном и свежим базиликом.

Длинный дощатый стол на заднем дворе семейства Донателли был накрыт к обеду. Сестры принесли свежую скатерть и салфетки, а в центре поставили в качестве украшения терракотовый горшок с душистой розовой геранью. Появилась Изотта с миской макарон. Барбара добавила тарелку и приборы для Саверио. Он отошел в сторонку, пока Барбара устраивала для него место за столом.

– Я не хотел причинять вам неудобства, – сказал он.

– Что вы, мы всегда рады нежданным гостям, – улыбнулась Изотта, ставя на стол миску.

– Я же говорила, – подмигнула ему Чичи, проходя мимо него на кухню.

Саверио уселся за стол, наблюдая, как семейство Донателли общими усилиями несет блюдо за блюдом. Вот такой он и представлял себе счастливую семейную жизнь: полный стол, накрытый на много мест, ломящийся от тарелок с вкусной едой, все помогают друг другу и смеются вместе в саду чудесным солнечным летним днем. Даже глава семьи мистер Донателли участвовал в этом действе, чего в родительском доме Саверио сроду не случалось. Мужчины неизменно ждали, пока женщины подадут им пищу.

– А где сегодня ваша мать? – спросил у Саверио Мариано.

– Кузины повезли ее прокатиться в Спринг-лейк. Мама любит глядеть на дома.

– Самое место для такой прогулки, – согласился Мариано.

Из кухни вышла Чичи с кувшином домашнего вина. Следом шли ее сестры, неся хлеб и салат.

– Я делаю вино здесь, в Нью-Джерси, – сообщил Мариано, – но виноград использую калифорнийский.

– Незадолго до Дня труда[23]23
  День труда – в США национальный праздник, который отмечается в первый понедельник сентября.


[Закрыть] сюда приезжает грузовик из Мендосино[24]24
  Мендосино – округ в Калифорнии.


[Закрыть], доверху нагруженный ящиками винограда. Папа выбирает крепкие гроздья с хорошей окраской, – пояснила Чичи, поднося отцу бокалы, и тот разлил вино.

– И еще я доверяю своему нюху. Аромат в винограде – очень важная вещь. – Мариано многозначительно постучал по носу.

– Я всегда добавляю в соус папино вино, – призналась Изотта, подавая Саверио макароны.

– Когда приезжает грузовик с виноградом, все итальянцы нашего города собираются вокруг него и дерутся за лучшие гроздья. – Чичи передала Саверио мисочку с хлопьями жгучего красного перца.

– И я всегда выхожу победителем! – торжествующе ударил кулаком по столу Мариано.

– У папы глаз-алмаз, – гордо сказала Чичи.

– И еще мускулы, – пошутила Люсиль.

– Что есть, то есть, – рассмеялся Мариано.

– И вот этими самыми мускулами папа давит достаточно винограда, чтобы столового вина нам хватило на год.

– И еще он делает уксус и граппу, – добавила Люсиль.

– Мы ничего не выбрасываем зря, – весело заключил Мариано. – Ни черешка.

Люсиль обошла стол с корзинкой, раздавая теплые булочки с хрустящей корочкой. Барбара несла следом за ней блюдо креветок-гриль, обернутых вокруг нежных побегов спаржи. Она бережно положила по одной на каждую тарелку рядом с макаронами.

Изотта села во главе стола, напротив мужа.

– Надеюсь, вам понравится, – обратилась она к Саверио.

– Выглядит потрясающе. Я всегда рад домашней еде. Благодарю за приглашение к столу.

– Надеюсь, мы не отвлекли вас от чего-то важного.

– Вовсе нет. Каждый день я просто жду, чтобы солнце закатилось и я мог начать работать.

Мариано оглядел стол.

– Прежде чем поднять бокалы за нашего гостя, – сказал он, – помолимся.

Саверио и все Донателли одновременно перекрестились, перекрестили накрытый стол, помолились и снова перекрестились. Саверио неспешно перекрестился в конце, затем разложил на коленях салфетку.

– Да ты молишься подольше иного священника, – прошептала ему на ухо Чичи.

Мариано поднял бокал:

– Выпьем за Саверио. Пусть каждый вечер он поет допоздна, везде принося радость своим слушателям. Cent’Anni[25]25
  Пожелание здоровья и долгой жизни, буквально означающее «сто лет» (ит.).


[Закрыть]. Надеюсь, вы приятно проведете оставшееся время в Си-Айл-Сити.

– Отличное вино, сэр, – сказал Саверио, отпив из бокала. Крепкое и терпкое вино напомнило ему о том, которое делал дома его собственный отец.

Чичи передала гостю соусник. Тот полил свои макароны соусом и с удовольствием принялся за еду. Он был худым, не потому что хотел хорошо смотреться на фотографиях, просто изголодался по домашним макаронам. Чичи стало его жалко. Саверио явно нуждался в ком-то, кто станет о нем заботиться. Она посмотрела на свою мать. Та наблюдала за поглощавшим макароны молодым человеком. Женщины семьи Донателли забеспокоились, хватит ли у них на кухне еды, чтобы накормить его досыта.

Расположенная в семейном гараже Донателли «Студия Д» была несложно организована, однако Мариано не поскупился на лучшее оборудование для звукозаписи. Было ясно, что он занялся этим с целью рано или поздно заработать. Сестры Донателли встали кружком у проигрывателя, а Саверио уселся за пульт управления рядом с Мариано, который совмещал должности звукорежиссера и художественного руководителя ансамбля.

Окошки на двери бежевого гаража, построенного из шлакобетонных блоков, были закрыты обтянутыми черным бархатом фанерками. Цементный пол чисто подметен, и хотя принадлежавший семье старый грузовик уже много лет не стоял в гараже, в воздухе все еще витал слабый запах машинного масла.

Саверио внимательно слушал избитую Oh Marie в исполнении сестер. Положив руки на пульт, он наклонился вперед, прикрыв глаза и прислушиваясь к мелодии. Грампластинка «Сестер Донателли» на 78 оборотов выглядела элегантно – обложка в стиле ар-деко, внутри черный шеллаковый диск с серебристой наклейкой.

Мариано следил за тем, как пластинка плавно кружилась на бархатной вертушке. Тонкая золотая игла следовала по бороздкам, а из колонок, прилаженных на свисавшей с потолка трубе, лился глубокий звук. По мере проигрывания песни Мариано регулировал звук, осторожно поворачивая ручки настройки, – тут делал басы поглубже, там модулировал верхние частоты.

Вдобавок к пульту Мариано оснастил гараж звукоизолированной кабиной для записи. Эта несложная конструкция – комнатка с фанерными стенами, обитой войлоком дверью и большим стеклянным окном – занимала добрую половину гаража.

Окно выходило на пульт, где Мариано установил двухкатушечную систему звукозаписи. В кабине стояло пианино, с потолка свисал микрофон с выдвижной подставкой, и оставалось еще немного места для небольшого аккомпанирующего джазового ансамбля.

Сестры Донателли предпочитали записывать свои песни осенью, поскольку весной и летом в кабине звукозаписи становилось невыносимо жарко, а зимой – слишком холодно. Но на этот раз Чичи было все равно, какое нынче время года, – здесь был Саверио, профессиональный певец, и нечасто случалось, чтобы солист гастролирующего оркестра согласился посетить «Студию Д», да еще и поучаствовал в записи песни незнакомого автора по имени «Ч. Ч. Донателли».

Саверио повернулся к Мариано:

– И вы записали это здесь? Вокал, инструментальное сопровождение, регулирование уровней, сведение – все?

– Да, прямо здесь, – заверил его Мариано. – Я записываю звук на ленту, потом отвожу в Ньюарк, в «Магеннис», и они нарезают нам пластинку.

– Масштабно! – Похоже, Саверио был по-настоящему впечатлен.

– Да нынче у всех в гаражах студии звукозаписи, – сказал Мариано.

– Не такие, как твоя, папа, – возразила Чичи.

– Просто у меня неплохие микрофоны, и еще я придумал, как звукоизолировать кабину.

– А как вам это удалось? – поинтересовался Саверио.

– Мне пришло в голову подметать пол на блузочной фабрике – около конвейера и в раскройном цехе, после работы там валяются никому не нужные лоскутки и остатки ниток. Так вот, оказалось, что каждый вечер набиралось довольно много этого добра. Я всё подбирал, относил домой, а Изотта набивала этими отходами полотняные мешочки, она их скроила из старых торб для муки. Потом я заполнил мешочками пространство между внутренней и внешней стеной, дюймов на шесть. Это сработало.

– Хочешь, запишем что-нибудь? Так, для смеха? – спросила Чичи у Саверио. – Что-нибудь симпатичное, где ты сможешь солировать?

– У меня нет с собой нот.

– Ноты не понадобятся.

– Ты предлагаешь мне спеть a cappella?

– Нет, я могу аккомпанировать тебе на пианино. Я написала одну песню…

– Ну все, начинается, – тихо сказала Люсиль на ухо Барбаре. – Он попался в ее сети.

– Ты ведь умеешь читать ноты? – уточнила Чичи.

– Ага.

– Тогда давай попробуем. – Чичи протянула Саверио ноты, аккуратно записанные от руки. – Будет весело, вот увидишь.

Она втянула Саверио в кабину вслед за собой, закрыла дверь и уселась за пианино.

– А ты умеешь играть?

– Ну, я сюда уселась, не потому что хорошо смотрюсь на этом табурете.

– Но ты действительно хорошо смотришься.

– Это неважно. Итак… – Чичи открыла ноты.

Саверио наклонился поближе:

– Что это?

– Песня.

– Кто-нибудь ее записывал?

– Никто. Пока что.

– Ее написала ты?

– Не можем же мы исполнять исключительно избитый репертуар.

– Действительно, никакого смысла, – усмехнулся Саверио. – Я-то просто зарабатываю этим на жизнь.

Чичи сыграла на пианино мелодию. В ней ощущался свинговый ритм.

– Как тебе? Она называется «Скалка моей мамаши».

– Шуточная, значит.

– Юмореска, – поправила Чичи.

– Скажите пожалуйста!

– Это похожий жанр! И вообще, автор сидит перед тобой, так что не издевайся.

– В шоу-бизнесе нет места для ранимых сочинителей, – ухмыльнулся он.

Она рассмеялась:

– Что ж, тогда я буду первой такой!

– Ну уж нет, второй – после меня.

Снаружи кабины Мариано слушал, как Саверио и Чичи перешучивались и поддразнивали друг друга. Барбара листала газету «Берген Каунти рекорд», а Люсиль за спиной отца расставляла в алфавитном порядке коробки с катушками пленки.

– Папа, она что-то задумала, – сказала Люсиль.

– Я за ней приглядываю. Просто она целеустремленная, в этом нет ничего плохого.

– Оппортунистка она, – поправила его Барбара, не отрывая глаз от газеты.

– Она умная, – возразил Мариано. – И в этом тоже нет ничего плохого. Связи в наши дни значат все.

– Это он за обед расплачивается, – сухо проронила Люсиль. – С процентами.

– Ну, я бы не был так уверен, – усмехнулся Мариано.

В кабине Чичи негромко наигрывала мелодию.

– Так, ты поешь за мужа, – скомандовала она, указывая на ноты.

– А ты за жену?

– Согласись, так будет разумно.

– Не язви, – попенял ей Саверио. – Играй давай.

Чичи опустила руки на клавиши пианино и подала Саверио знак.

«Жена» спела:

 
Будь верным мне, не то дам по башке
Скалкой моей мамаши.
 

«Муж» ответил:

 
Я верен жене, иль достанется мне
Скалкой ее мамаши.
 

– Так, а теперь припев, – пояснила Чичи.

– Я понял, – сказал Саверио.

«Жена»:

 
Мой инструмент…
 

«Муж»:

 
Ее инструмент…
 

«Жена»:

 
Его инструмент…
 

Вместе:

 
Наш инструмент —
Скалка моей мамаши.
 

«Жена»:

 
На венчании в церкви была красота.
 

«Муж»:

 
У ней на пальце брильянт, на макушке – фата.
 

«Жена»:

 
Поп говорит: «Так да или нет?»
 

Вместе:

 
«Да!», «О да!» – был наш общий ответ
Скалке моей мамаши.
 

«Муж» и «жена» спели вместе:

 
Хочешь верной и вечной любви —
Делай как мы, никуда не смотри,
Муж и жена – одна сатана,
Если супруга вооружена
Скалкой своей мамаши.
 

Чичи обернулась к окну кабины и посмотрела на отца.

– Папа, ну как?

Прежде чем отец успел ответить, вмешался Саверио:

– Барбара, Люсиль, идите сюда, поможете нам.

– Но ведь это дуэт, – возразила Чичи.

– Прозвучит эффектнее, если они поучаствуют в припеве. Так, как будто все три девушки на меня набрасываются. В музыкальном смысле, конечно.

– Хорошо, давай попробуем, – пожала плечами Чичи.

Люсиль и Барбара присоединились к ним в кабине. Саверио объяснил им, когда вступать, и задал ритм вместе с Чичи.

Девушки репетировали под руководством Саверио, а Мариано откинулся на спинку стула, сцепил пальцы на затылке и наблюдал за ними.

– Мы готовы, мистер Донателли, – объявил наконец Саверио. – Давайте записывать.

– Дубль первый. «Скалка моей мамаши», – объявил Мариано в микрофон на пульте записи. Он установил бобины с лентой в правильном положении и нажал на кнопку.

Глядя, как Саверио поет в кабине вместе с сестрами, Мариано дивился тому, как легко у них это получается, не забывая, однако, следить за звуком и время от времени поправлять движки на пульте. Исполнители то останавливались, то начинали снова, добиваясь лучшего сочетания своих голосов, и так постепенно рождалась песня. Третий, четвертый и пятый дубль записали уже без остановок. В каждом последующем варианте было все больше самобытности, все весомее становился вокал и все выразительнее – смысл.

Мариано был доволен. Он даже позволил себе удовлетворенный смешок – так ликует старатель, различивший крупицы золота на дне жестяного лотка, или нефтяник, увидевший, что это за черная лужа расплывается и вот-вот забьет фонтаном у него под ногами среди голого поля, или ученый, смешавший две жидкости в пробирке эксперимента ради и, к собственному удивлению, получивший спасительную сыворотку.

Мариано мог различить вдали будущее, триумфальный завершающий аккорд всех их усилий. Что с того, что соседи сочли его stunod[26]26
  Чокнутый, рехнувшийся (искаж. ит.).


[Закрыть], когда он превратил свой вполне приличный гараж в студию звукозаписи? Его жене не понравилось, что грузовик теперь припаркован на улице, но он велел ей не мелочиться. Скептики нудили: «Да чего ты добьешься своими записями?» Даже приходской священник решил, что это какая-то афера. Слышали бы они эту запись! Он нашел зацепку, различил путь к победе: три хорошенькие поющие девушки, а на их фоне – красавец-солист, и все они исполняют песню о любви и замужестве.

Он знал, какое-то шестое чувство подсказывало ему, что в разгар Великой депрессии именно юмористическая песня прольется бальзамом на души слушателей. А если эта песня к тому же окажется близкой к личному опыту иммигрантов – в данном случае речь шла об итальянцах, но ведь и евреи, поляки, греки, ирландцы, жившие по всему побережью, в городках и городах вдоль железной дороги, тоже поймут, о чем там речь, так как суть песни соответствовала также и традиционным взглядам их собственной культуры, – тогда песня непременно станет хитом. И при заразительно бодрой мелодии широкая популярность была ей обеспечена.

Да и звук был определенно хорош. Стройные голоса сестер обрамляли сильный вокал Саверио. Мариано уже воображал их будущий успех. Ведь достаточно одной песни, чтобы ансамбль скакнул из неизвестности в славу. Стоило лишь заглянуть в окно звуконепроницаемой кабины, чтобы это понять. Помолвочные кольца, мечты Люсиль о курсах для секретарей, профсоюзные билеты заведомо проигрывали перед подобным волшебством. Сестры Донателли и этот мальчишка, Саверио, были на прямом пути к успеху.

Саверио вернул Люсиль пустую бутылку из-под газировки. Чичи придержала перед ним дверь гаража.

– Еще одну, на посошок?

– Нет, Люсиль, спасибо. Мне пора возвращаться в гостиницу.

– Не позволяй Чичи себя обрабатывать, – сказала она ему, уходя на задний двор.

– Она играет не по правилам, – добавила Барбара, следуя за Люсиль.

– Не слушай моих сестер, у них совершенно отсутствует деловая хватка, когда речь о шоу-бизнесе. – Чичи побежала вперед и отворила калитку на улицу.

– Ты что, каждую дверь передо мной собираешься открывать, отсюда до самой гостиницы?

– Ты был так щедр! Я бы подвезла тебя на папином грузовике, но это небезопасно, он то и дело ломается. А автомобиля у нас нет.

– У меня его тоже нет. А если бы у тебя был автомобиль, то какой бы ты выбрала?

– «Паккард».

– А почему?

– Потому что, куда ни кинь, все ездят на «фордах».

– И только поэтому?

– Ну и еще я считаю, что «паккард» – просто произведение искусства.

Саверио порылся в карманах.

– Вот. – Он достал пакетик из оберточной бумаги, открыл его и протянул Чичи скапулярий[27]27
  Скапулярий – здесь: у католиков сакраменталия в форме двух кусочков ткани с соответствующими надписями и изображениями, соединенных ленточкой или веревочкой; предназначен для нательного ношения.


[Закрыть] Божьей Матери, висевший на шелковом шнурке.

– Какая прелесть. Это от твоей мамы?

– Нет, от меня.

– Очень любезно.

– Он освященный. Просто у той монахини закончились медальоны.

– Ты делал покупки в монастыре?

– Она ходила по гостинице.

– Видимо, пыталась поощрять хорошее поведение. А с какой стати ты мне что-то даришь? Если уж на то пошло, это следовало бы сделать мне. – Она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. – Спасибо.

Саверио заметил, что волосы Чичи пахнут ванилью: свежий аромат, как легкое летнее пирожное.

– Это все, что у меня нашлось для тебя, – сказал он. – На память об этой неделе. Я и маме купил такой же.

– Ну, конечно. Как добрый католик, небось еще парочку припрятал в том пакетике. Ты их раздавай, раздавай.

Саверио рассмеялся.

– Ты меня раскусила. Я и правда купил несколько, но не все, у монашки еще остались.

Чичи тоже рассмеялась:

– Ну разумеется!

– Мама говорит, ты спасла одному мальчику жизнь, – сказал Саверио.

– Да ну, – пожала она плечами, – спасатель быстро приплыл на помощь.

– А мне рассказывали другое. Будто ты первой за ним бросилась и сама его нашла. Признай же свою заслугу, – настаивал Саверио.

– Я средний ребенок, я к такому не привыкла.

– А я единственный ребенок, так что приходится.

Чичи ухмыльнулась:

– Обычно на меня всё валят, а не хвалят.

– А на мою долю выпадало и то и другое.

– Повезло.

– Девушки не любят признавать свои заслуги.

– Мы делаем то же, что и наши матери, – грустно улыбнулась Чичи, надевая на шею скапулярий.

– А к отцам и сыновьям это тоже относится? – спросил Саверио.

– Понятия не имею. У моего папы одни дочери.

– А мне всегда хотелось сестру или брата.

– Если бы они у тебя были, ты бы считал иначе. Ты бы от них на стенку лез.

– Не думаю.

– То, что мы себе представляем, всегда лучше того, что нам дается, – назидательно сказала Чичи.

– Ты ужасно умная.

– Да не особо, просто наблюдательная.

– Тебе понравилась моя мама?

– Она очень милая. А ведь венецианцев в наших краях не так уж много. Моя мама тоже венецианка.

– Да ну! – Саверио пора было возвращаться в гостиницу, но ему не хотелось уходить.

– Мой отец говорит, что невозможно победить в споре с венецианцами, – сообщила Чичи.

– Это он моего отца не знает, – покачал головой Саверио.

– А где он?

– В Мичигане. Он никогда не ездит в отпуск.

– А почему?

– Это ты у него спроси.

– А ты с ним не общаешься?

Саверио пожал плечами:

– Не особо.

– Позволь я угадаю. Ему не нравится, что сын у него певец. Он бы предпочел более традиционное занятие для своего отпрыска.

– Что-то вроде того.

– А ты не можешь заставить его изменить отношение?

– Нет.

– А хочешь?

– Мало ли чего я хочу.

– Поняла.

– Пожалуй, ты и правда поняла. – Саверио посмотрел на Чичи, затем на часы: – Жаль, у нас нет больше времени.

– Я слишком много болтаю.

– Мне это нравится.

Чичи не знала, что ответить, а ведь обычно она за словом в карман не лезла. Саверио скрестил руки на груди.

– Я встречаюсь со множеством девушек.

– И что?

– Просто подумал, что тебе лучше об этом знать.

– Мне написать об этом репортаж в «Си-Айл экспресс»?

– Нет, просто прими к сведению.

– Я тебя не осуждаю. Ну да, ты встречаешься со множеством девушек. Это просто значит, что единственная девушка, которая и правда что-то для тебя значила, разбила тебе сердце.

Саверио удивился, откуда Чичи это знает, но правды признавать не собирался и потому солгал:

– Да нет.

– Как скажешь. Никому не нравится страдать. Никто не просит, чтобы ему разбили сердце, это просто происходит, и все. Но есть и положительная сторона: благодаря таким случаям авторам есть о чем сочинять песни, а певцам – петь.

– Чего ты хочешь?

– В каком смысле?

– В жизни. Чего ты хочешь от жизни?

Чичи глубоко вдохнула. Ей понадобилось время, чтобы признать, в чем состоит ее заветная мечта.

– Я хочу петь.

– Это работа. А я имел в виду, чего ты хочешь для всей своей оставшейся жизни. Ну, когда ты вырастешь и станешь принимать жизнь всерьез.