Текст книги "Жена Тони"

– Он очень старался, – добавила она.

– Из нашего ансамбля не выходило ничего путного, – отрезала Барбара.

– Со временем вполне могло выйти. Мы ведь это обсуждали. Мы создавали общее дело с прицелом на годы работы в шоу-бизнесе.

Барбара устало посмотрела на сестру:

– Я знаю, что ты очень этого хотела. Но вашим планам не суждено было сбыться.

– Такие вещи не складываются за одну ночь. Нужно время. Нужно дождаться успеха.

– В большинстве случаев этого так никогда и не происходит.

Чичи не собиралась спорить со своей прагматичной сестрой. Сарказм Барбары был забавен на сцене, но в жизни быстро выводил из терпения. В ее мире не было места неудачам, а уж фантазиям – тем более. Она глядела на жизнь практично, руководствуясь правилами, которые ясно указывали, как все должно происходить.

Чичи сделала глоток крепкого черного кофе.

– Сколько денег он взял под залог?

– Папа обменял стоимость нашего дома на стоимость студии. Чарли уже пытается распродать звукозаписывающую аппаратуру.

– Эй! Даже не спросив меня?

– Ты к этой студии слишком привязана. И у нас мало времени. Продажа продвигается плохо, Чарли предлагают сущие гроши за оборудование. Папа переплатил за пульт, микрофоны, усилитель звука. От проигрывателя отказались даже радиостанции.

– Я ходила за оборудованием вместе с ним. Папа обращался в лучшие магазины города.

– И там его облапошили.

– Папа вовсе не был простофилей!

– Он пытался сделать тебя счастливой и потратил последние доллары, чтобы воплотить твою мечту.

– Нашу мечту.

– Ну да, всем нам нравилось петь, но вам с папой хотелось большего.

– И что в этом плохого?

– Ничего, если можешь себе это позволить.

– Мы ведь все работаем.

– Чичи, папа потерял работу, потому что слишком часто брал отгулы, чтобы помогать тебе с твоими музыкальными делами. Я это говорю не для того, чтобы тебя обидеть. Просто так оно и есть, и он вконец запутался. Думал, что «Скалка моей мамаши» может стать шлягером, действительно в это верил. На прошлой неделе он забрал мамины деньги на хозяйство и обошел радиостанции, где заплатил, чтобы они пустили эту песню в эфир.

– Да нет же. Мы просто оставляли там пластинки, никаких денег.

– Он это делал у тебя за спиной, но платил, поверь мне. Чарли узнал, как обстояло дело, когда начал обзванивать радиостанции, пытаясь продать оборудование. На первой радиостанции проговорились, а дальше Чарли прикидывался, что готов заплатить, только бы там сыграли твою запись, и все по очереди раскололись.

Чичи уронила голову на руки.

– И если мы хотим спасти дом для мамы, хотя нам вряд ли это удастся, придется пожертвовать всеми нашими сбережениями. Чарли сходит в банк и пересмотрит условия ипотеки.

– Ну уж нет! Я – его дочь.

– Банк лучше реагирует на мужчин. Пусть Чарли этим занимается.

Слезы жгли глаза Чичи, но она их поспешно смахнула. Сейчас было время демонстрировать силу, а не эмоции.

Барбару тронули страдания сестры.

– Мне так жаль, что пришлось тебе обо всем этом рассказать, – проговорила она. – Ты старалась. И Па старался. Но наш ансамбль просто не был достаточно хорош.

– Слушатели решают, кто хорош, а кто нет.

– Чич, у нас нет никаких слушателей.

– Их нужно постепенно набирать.

Барбара не стала вступать в спор.

– Я хочу тебе сказать, чем каждая из нас может содействовать спасению дома. Лично я накопила сто восемьдесят два доллара. У Люсиль есть сто пятнадцать. У Ма отложено на черный день двести четыре доллара. Не знаю, сколько лежит у тебя…

– Конечно, я помогу, – быстро сказала Чичи. Ей хватило осмотрительности не называть конкретных цифр – она знала, что тогда Барбара станет настаивать на всей сумме. – Сколько мы должны банку?

– Около шести тысяч долларов.

– Но дом стоит всего две тысячи, и то если повезет найти покупателя. Какая там процентная ставка по кредиту?

– Восемь процентов.

– Но это же ужасные условия! – Чичи ушам своим не верила. – В моем банке всего три процента.

– Они заговорили ему зубы. Потому я и хочу, чтобы Чарли попытался объяснить им все и добиться понижения ставки. Они ведь попытаются взыскать заложенный дом. Они всегда так делают. И, надо признать, будут в своем праве. Папа несколько раз опаздывал с выплатами, в том числе в прошлом месяце.

Чичи вспомнила, как отец пытался поговорить с ней о финансах, но она была слишком занята сочинением песен. Теперь она страшно жалела, что не слушала его внимательнее.

– Он даже маме не сказал, – продолжала Барбара. – Она понятия ни о чем не имела. Его собственная жена! До самого конца он оставался милым и беспечным. И мы любили его таким и готовы были сделать для него все. И он бы сделал для нас все. Но ты должна понять: мы держались на плаву исключительно благодаря тому, что сами зарабатывали на фабрике.

Чичи почувствовала, как ей сдавило горло. Нарисованная сестрой картина будущего выглядела мрачнее некуда. Ее музыкальная карьера не состоится; все они продолжат гнуть спину на фабрике только ради того, чтобы не лишиться крыши над головой. Придется отпустить мечту о будущем, которую Чичи с отцом выпестовали вместе, – мечту, до которой было рукой подать.

– Послушай меня, Чичи, – продолжала Барбара. – Нам нужно жить скромно и вкалывать изо всех сил. Будем трудиться на фабрике, как прежде, и брать побольше сдельной работы за добавочную плату. Сосредоточимся на том, чтобы сохранить наш дом. Всем нам придется чем-то пожертвовать. Мы с Чарли тихо обвенчаемся в ризнице в День труда, без громкой свадьбы и пышного платья.

– Но ты так мечтала о своей свадьбе!

– Это были просто мечты. Когда мы поженимся, Чарли переедет к нам, мы будем жить дома и платить маме за съем. – Она вздохнула. – Мы бы в любом случае снимали квартиру.

– Это тебе предстоит улаживать с мамой. Но не посылай Чарли в банк. Он не член нашей семьи. Я лично знакома с мистером Полли, управляющим банка.

– Откуда ты его знаешь?

– Папа нас познакомил.

– Но о закладной ты ничего не знала?

– Нет. Но теперь знаю и поговорю с ним. Позволь мне уладить это дело самой.

– Это плохая идея.

– Барбара, учти, я просто так не сдамся.

– Мне нужно посоветоваться с мамой.

– И с мамой я тоже готова бороться, – спокойно сказала Чичи.

Барбара сделала шаг назад.

– Я все здесь запру сама, – сказала Чичи, подходя к двери и распахивая ее перед сестрой. – Если это действительно конец нашей студии, то я хочу закрыть ее своими руками.

Чичи проштамповала свою хронометражную карту в вестибюле фабрики «Джерси Мисс Фэшнз», нахлобучила на голову широкополую соломенную шляпку и понеслась через дорогу к Национальному сберегательно-кредитному банку Нью-Джерси, чтобы успеть до закрытия в три часа. Когда она взбежала на крыльцо внушительного кирпичного здания, перепрыгивая через две ступеньки, и распахнула дверь, в ее распоряжении оставалось девятнадцать минут.

Ее рабочие туфли заскрипели по отполированному мраморному полу, и тогда она пошла на цыпочках. Сколько бы клиентов ни находилось в банке одновременно, голоса присутствующих никогда не повышались выше шепота. Кроме банка, подобная тишина и почтение царили разве что в церкви и в городской библиотеке.

Чичи прошла к бюро управляющего за аркой из кованых орнаментальных завитков. Резной стол красного дерева был накрыт толстым стеклом. Раньше она находила это роскошное обрамление обнадеживающим, но теперь оно ее смущало.

– Мисс Донателли? – Седовласый мистер Полли дружелюбно улыбнулся. Он подождал, пока Чичи села на стул напротив него, и только тогда опустился на свой. – Я очень огорчился, услышав печальные вести о вашем отце.

– Можете себе представить, в каком мы состоянии. Просто убиты горем. – Чичи вынула из кармана носовой платок. – Моя мать овдовела, и мы остались на свете совсем одни.

– Чем я могу вам помочь?

Чичи подалась вперед:

– Первым делом я хочу пересмотреть ту никуда не годную кредитную ставку, которую вы повесили на моего отца. Восемь процентов, мистер Полли! Вы это серьезно, сэр?

– У него были долги, с которыми он хотел разделаться. Мы просто собрали всё вместе.

– Собрали и похоронили его под ними. Так нельзя. Я, конечно, не пытаюсь сказать, что вы поступили незаконно. Это ваш банк, вы можете назначить хоть двадцать процентов, и если клиент хочет получить заем и готов платить, сколько вы просите, сделка заключена и прибыль течет к вам рекой. Но мой отец был в отчаянии, когда на это подписывался. Сам не понимал, что делает.

Мистер Полли открыл папку:

– Ваш отец попросил шаровой кредит[39]39
  Шаровой кредит – кредит, который предусматривает погашение основной суммы долга в виде единовременного платежа, осуществленного на заранее оговоренную дату или в виде нарастающих платежей. Используется, как правило, в тех случаях, когда потоки денежных средств от кредитуемого инвестиционного проекта ожидаются в конце срока его реализации.


[Закрыть]. Он был уверен, что бизнес, над развитием которого он работал, скоро пойдет в гору. Ради него он поставил на кон дом – самое ценное из того, чем он владел.

– Но он умер, и мы не можем продолжать в том же духе. Дом стоит всего две тысячи. А он вам должен шесть.

– Шесть тысяч пятьдесят долларов и семьдесят два цента.

– Понятно. Сэр, мой отец выплачивал этот заем уже год, а значит, он успел принести вам около пятисот долларов прибыли. Я хочу отменить текущий кредит и перезаключить договор. Я готова предоставить вам в качестве залога половину стоимости дома – наличными. И еще я хочу сменить ставку на два процента – такую сумму мы с матерью и сестрами осилим.

– Одного только дома недостаточно для залога, – спокойно сказал мистер Полли.

– Я предлагаю вам мои облигации государственного займа. Сегодня, по нынешнему курсу, они стоят тысячу сто семьдесят семь долларов и сорок три цента. Я храню их в вашем же банке. На руках у меня еще двести долларов наличными, которые я хочу добавить к общей сумме. Получается больше половины стоимости дома, причем, заметьте, наличными. Мне кажется, в данных обстоятельствах это чрезвычайно выгодная для вас сделка.

– Мне очень жаль, но мы вынуждены настаивать на изначальной кредитной ставке.

Чичи наклонилась вперед:

– Мистер Полли, прошу вас, обдумайте свое решение, обдумайте его хорошенько. Вот смотрите, я работаю чуть дальше по улице, в «Джерси Мисс Фэшнз». Думаю, вы в курсе, что большинство тамошних девушек не доверяют банку свои деньги. Как бы вам понравилось, если бы по всей фабрике – да и по городу – распространилась история о том, что вы ободрали как липку женщину, которую уважает весь Си-Айл, причем по кредиту, с которого вы уже получили недурную прибыль? Мне кажется, это выставляет банк в не очень выгодном свете. Возможно, вам стоит пообщаться с областным управляющим, спросить, что он может для меня сделать. Собственно, я прошу вас поговорить с ним сейчас, сэр.

Мистер Полли выглядел ошарашенным.

– Одну минуту, мисс Донателли. – Он поднялся, ушел во внутреннее помещение и закрыл за собой дверь.

Чичи так вспотела, что почувствовала, как пот течет по ее спине под рабочей блузкой. Если мистер Полли не согласится на ее предложение, запасного плана у нее нет. Мать лишится дома. Даже несмотря на работу дочерей, этот заем их задушит. Мистер Полли вернулся и снова сел за свое бюро.

– Мисс Донателли, банк согласен установить для вас кредитную ставку в два с половиной процента, но вам потребуется внести еще сто долларов наличными. Итак, облигации стоимостью в тысячу сто семьдесят семь долларов и сорок три цента плюс сто долларов наличными. При кредитной ставке в два с половиной процента получается месячная выплата в шестьдесят два доллара пятьдесят центов, пока кредит не будет полностью выплачен.

Чичи быстро подсчитала в уме.

– Простите, мистер Полли, но у меня получается, что мы должны выплачивать сорок один доллар пятьдесят центов в месяц. Ведь сегодня я вношу полторы тысячи от суммы кредита.

– Месячный платеж вырос из-за пени за просрочку и комиссию за пересмотр договора.

Чичи уронила голову на грудь, закрыла лицо носовым платком и заплакала.

– Но нам это не по карману. Прошу вас, сэр, умоляю, отмените пеню и комиссию! Очень вас прошу! Конечно, я могла бы наскрести эти деньги, пройдя по фабрике с протянутой рукой, но, мне кажется, это произвело бы невыгодное для вас впечатление.

Мистер Полли снова удалился, попросив ее подождать. Девушка не отнимала платка от лица, пока не услышала, как за ним закрылась дверь, и только тогда убрала совершенно сухой платок. Чичи вовсе не лила слезы – она была в ярости. Услышав скрип открываемой двери, она снова закрыла лицо платком.

– Мисс Донателли?

– Да, сэр?

– Договорились. Месячная выплата установлена в размере сорока одного доллара и пятидесяти центов, а пеню и комиссию отменим.

Выйдя из банка, Чичи остановилась и пробежала глазами по страницам нового кредитного договора, затем аккуратно сложила его и убрала в конверт, а конверт спрятала в сумочку. Она свернула по направлению к дому и вдруг неожиданно для себя пустилась бежать, чтобы поскорее разделить с матерью и сестрами хорошие новости.

Коралловое солнце соскользнуло за горизонт. Наступили сизые сумерки, прорезавшие еще светлое небо темными полосками. Чичи быстро шла одна по кромке воды.

Ее мать оценила новость о пересмотре кредита, но не смогла охватить умом всей сложности операции, которую проделала Чичи. Барбара была довольна, но продолжала волноваться – как станет выживать семья? Люсиль обрадовалась, что сестре удалось спасти часть тех денег, которые она отложила себе на курсы секретарей; она думала, что потеряла всё. Однако, по правде говоря, ни одна из женщин семьи Донателли не чувствовала удовлетворения. Победа над банком не возмещала ни потери Мариано, ни их разочарования в нем. Да, он был хорошим мужем и отцом, но также огорчил их своими вскрывшимися тайными деловыми махинациями. Одна только Чичи понимала, почему он это сделал, и только она могла от всего сердца простить отца за то, что он был мечтателем и всегда стремился к большему.

По дороге домой она думала об отце, о будущем, которое тот предвкушал для семьи, для студии звукозаписи и для ансамбля своих дочерей. Как усердно он трудился ради Чичи! После панихиды и похорон она вспоминала отца как друга, как единственного в ее жизни человека, который по-настоящему ее понимал и болел за нее. Она не могла представить себе мира без отца, но вот его не стало. Как и ожидалось, все было ужасно. Чичи села на крыльцо и разрыдалась. Он ушел, а она осталась жить – без его смеха, мудрости и мечтаний. Оставалось только оплакивать эту потерю.

Сквозь сетчатую дверь Чичи слышала голоса матери и сестер на кухне. Но она не вошла в дом, а отправилась в студию. Там она достала ключ из-под коврика и отперла дверь.

Чичи не в первый раз подивилась великолепной работе отца. Мариано постарался на славу, превращая шлакобетонную коробку в профессиональную студию. Ведь это он придумал построить студию в гараже, чтобы обеспечить как можно более чистый звук. Он изучил каждую деталь, и он же придирчиво выбрал строительные материалы, а затем кропотливо выполнил все строительные и отделочные работы собственными руками – как привык поступать всегда. Старомодный подход, итальянский. Настанет время – и настанет оно скоро, – и это небольшое святилище музыки, искусства, которому он поклонялся, будет разобрано и сдано в утиль.

Как быстро испарилось все, ради чего они трудились.

На побережье многие вдовы находили способ как-нибудь еще заработать. Одни сдавали свои пустующие гаражи рыбакам, которые держали там корзины для ловли крабов, лодки, весла и снасти, другие – мужчинам, которым нужно было где-то парковать свой рабочий транспорт. И сейчас Изотте с помощью дочерей придется найти новое применение гаражу. Цены за съем зависели от размера и местонахождения. Учитывая, как близко к океану стоял их гараж, женщины Донателли могли рассчитывать на неплохую прибыль.

Это означало конец «Студии Д», никто не станет бороться за ее спасение. Чичи оказалась одна против всех. Но что касалось исполнения отцовской мечты о будущем шлягере – тут ей не требовались ни помощь сестер, ни их одобрение. Она могла продолжать добиваться этого в одиночку. Шлягер, записанный в память об отце, станет миссией Чичи. Она сочинит эту песню и найдет самого лучшего исполнителя, который споет ее и поднимет на вершину «Хит-парада».

И она не позволит сборщику металлолома, кредитору или скептически настроенной родне встать на ее пути.

5
1939–1940

Volante[40]40
  Летающий, порхающий, подвижно (ит. муз.).


[Закрыть]

Чичи Донателли бодро прошагала все двадцать кварталов от железнодорожного вокзала на 33-й улице на Среднем Манхэттене до ночного клуба с танцевальным залом «Музикале» на Западной 51-й улице и даже ни разу не остановилась передохнуть. Розовое утреннее небо над ее головой было густо затянуто низкими белыми тучами, а макушки небоскребов пронзали их, будто палочки – комки сахарной ваты. Ньюйоркцы держались за свои шляпы и застегивали пальто на все пуговицы. Начинался сезон студеных осенних ветров, из тех, что резко набрасываются из-за угла здания и завихряются под ногами.

Чичи шла по Девятой авеню мимо закопченных многоквартирных домов и подозрительных лавок, приказчики как раз выкатывали на улицу контейнеры с остатками затрапезной галантереи. Какой-то старик продавал ношеные шарфы и ремни, а двое ушлых братьев торговали вразнос швейными материалами, то есть лоскутами ткани и разрозненными катушками ниток. Это были образцы, стибренные у коммивояжеров из швейного квартала. Товар торопились сбыть по бросовой цене – окончательная распродажа, лебединая песня под аккомпанемент последнего вздоха Великой депрессии. Всему вот-вот предстояло измениться – по крайней мере, так казалось Чичи.

Девушка из Джерси уверенно пересекла широкий проспект и прошла мимо толпы рабочих, копошившихся вокруг открытого канализационного люка. Свист, которым они отреагировали на ее появление, затерялся в общей какофонии автомобильных клаксонов, трамвайного дребезжания и воя дальних сирен. Чичи ничего не слышала. Ее мысли витали далеко – она приехала по делу.

Чичи завернула за угол 52-й улицы, и сердце у нее упало. Похоже, каждая девушка из трех окрестных штатов, считавшая, что умеет петь, явилась сюда, чтобы побороться за место солистки при оркестре Пола Годфри. Как правило, Чичи обходила стороной состязания такого рода, но на сей раз все выглядело слишком уж соблазнительно: победительница получала гарантированный шестимесячный контракт на гастроли с оркестром. А Чичи было необходимо прорваться на сцену. Вряд ли в Си-Айл-Сити ей представится подобный шанс.

Мечтавшие профессионально выступать со знаменитыми оркестрами девушки терпеливо ждали, одетые в свои лучшие шляпки, перчатки и пальто. Очередь нескончаемой лентой змеилась вокруг целого квартала. Под мышкой кандидатки держали папки с нотами – точно такие, как папка Чичи. Она заняла место в хвосте и оглядела улицу. На аллее Джаза располагались сплошь кабаре и клубы, повсюду афиши певцов и музыкантов из ее любимых ансамблей. Чичи охватило возбуждение при мысли о том, что исполнители, которыми она так восхищается, ступают по этим самым улицам и играют в этих самых залах, проходя внутрь под красными навесами и козырьками с лиловой неоновой подсветкой.

В начале квартала Чичи заметила энергичную миниатюрную блондинку примерно своих лет. Общаясь с конкурсантками, эта девушка то исчезала в очереди, то выныривала из нее, собирая анкеты. Время от времени она останавливалась, выдергивала девушку из хвоста и посылала ее прямиком в клуб.

– Что происходит? – спросила Чичи у стоявшей впереди соседки по очереди. – Вы не в курсе?

– Кто заполнил анкету, проходит вперед. Вы свою заполнили?

Чичи выудила из папки бумаги.

– Ага, – ответила она.

– Значит, у вас котелок варит, – одобрительно заметила соседка. – А у меня, похоже, нет. Думала, на месте заполню.

К ним обернулась девушка в бархатной шляпке-клош.

– Ничего страшного, – сказала она, – можно заполнить, когда войдете.

– Да мы до самого обеда туда не попадем, – посетовала первая девушка.

Стоя в очереди, Чичи мысленно повторяла подготовленную для прослушивания песню, время от времени бросая взгляд на часы. Когда энергичная блондинка наконец добралась и до нее, было уже полдесятого.

– Анкета есть?

Чичи приветливо улыбнулась и вручила ей свою анкету, бланк которой нашла в приложении к последнему воскресному выпуску «Ньюарк Стар-Леджер».

Блондинка изучила заполненные страницы.

– Почерк красивый. По методу Палмера. Монастырская школа?

– Еще бы. Монастырь Святого Иосифа.

– Пойдемте со мной. Я мисс Боумэн. Можете звать меня Ли.

Ли Боумэн была очень молода, но заправляла здесь всем и потому казалась более опытной и искушенной, чем томившиеся в очереди кандидатки. Несмотря на ангельское личико, голубые глаза и подстриженные в форме каре золотистые волосы с модной завивкой «Марсель», одета она была по-деловому: темно-синий костюм, такого же цвета туфли-лодочки, элегантная мужская шляпа-федора с синей лентой.

– А вы тоже у монашек учились? – спросила Чичи.

Ей пришлось почти бежать, чтобы поспеть за быстро шагавшей Ли.

– Ага, но здесь в радиусе десяти кварталов я единственная, кто в этом признается. Это ведь Таймс-сквер. Здесь набожность не в чести. На вашем месте я бы не останавливалась, не задерживалась и не глядела бы – не то они сделают то же самое. Продолжайте двигаться, и с вами не случится ничего плохого.

– Я хочу победить в конкурсе.

– Угу. – Ли выразительно оглядела очередь, не замедляя шаг.

– Я умею петь, – продолжала Чичи.

– И каждая из этих двухсот красоток – тоже. Что вы еще умеете делать?

– Я сочиняю песни.

– Вот это уже лучше.

– И на пианино играю.

– Хорошо играете?

– Очень. С пяти лет.

– Еще лучше. А с оркестром сыграть сумеете? Аккомпанировать на репетициях при необходимости? Мистер Годфри не любит, когда в оркестре женщины, считает, что их место у микрофона, но он не прочь воспользоваться нашими способностями за кулисами при подготовке программы. Сможете играть наравне с ребятами?

– Мне кажется, смогу.

Ли наклонилась к ней. В ее голубых глазах сверкнула сталь.

– Скажи «да», сестренка.

– Да, – твердо сказала Чичи.

Ли распахнула служебную дверь, быстро миновала охранника и еще одну очередь из конкуренток, ожидавших прослушивания уже в коридоре. Не отставая от Ли, Чичи вскоре оказалась за кулисами. В глянцево-черном покрытии пола отражались желтые круги рабочего освещения. Девушки пробирались по закулисью, перепрыгивая через толстые кабели, пока не нашли укромное место, откуда можно было незаметно наблюдать за происходящим на сцене.

– Сделаем так, – прошептала Ли. – Я вас пропихну впереди очереди. Споете свою песню, что вы там подготовили, только, надеюсь, это не «Не найдется ли четвертака, брат?»[41]41
  Brother, Can You Spare a Dime? (1932) – одна из наиболее известных американских песен времен Великой депрессии, музыка Джея Горни, текст Йипа Харбурга.


[Закрыть], а то я готова сама заплатить следующей девушке двадцать пять центов, только бы она этого не пела. Я отмечу вашу анкету в стопке, и дирижер – видите сморчка с кислой физиономией, в коричневом галстуке? – просмотрит ее еще прежде, чем вы споете для Пола Годфри. Мистер Годфри – вон тот красавчик в шляпе.

– Поняла.

– Я знаю, что им позарез нужен пианист для репетиций. А мистеру Годфри также требуется новый материал, так что, если ваши песни годятся… вы следите за ходом моей мысли? – Ли прищурилась, вглядываясь в зал.

– И вы это сделаете для меня?

– Когда мне было шесть лет, монахини из монастыря Святого Иосифа спасли меня от железных легких[42]42
  Железные легкие – впервые примененный в 1928 году аппарат искусственной вентиляции легких, использовавшийся в основном для лечения больных полиомиелитом.


[Закрыть]. Я страдала жуткой астмой, а они меня вылечили, так что я перед ними в долгу. – Ли пожала плечами: – Считайте, что я оплатила их благословение индульгенцией.

– Большое спасибо.

– Кроме того, сегодня я работаю здесь последний день, и мне бы хотелось получить свою зарплату. Вот я и стараюсь дать им ровно то, что им требуется.

– А откуда вы знаете, гожусь ли я на что-нибудь?

Ли посмотрела на Чичи.

– Это проще всего, – усмехнулась она. – Я просто прислушиваюсь к своей интуиции.

– Мисс Донателли?

– Я здесь! – отозвалась Чичи с галерки. Она прошла к оркестровой яме, где ее ожидали дирижер, мистер Годфри и секретарша последнего.

– Ноты у вас с собой? – спросила секретарша.

– Да, мэм. – Чичи вручила секретарше свои ноты, и та отнесла их пианисту, сидевшему за инструментом на сцене.

– Итак, что вы нам споете? – спросил дирижер, изучая Чичи с ног до головы так, как будто обмерял ее для корсета.

Мистер Годфри тоже быстро оглядел Чичи.

– Песню, которую я сочинила сама, – невозмутимо ответила девушка.

Лица дирижера и мистера Годфри приняли такое выражение, как будто им сообщили, что устрицы, которыми они лакомились в ресторане Говарда Джонсона на Западной 46-й, были несвежие.

– Если предпочитаете что-то стандартное, мне не трудно, – дипломатично добавила Чичи. – Но я написала много песен и подумала, вдруг вам будет интересно услышать одну из них.

– Окей, давайте.

– Или, может, лучше все-таки «Не найдется ли четвертака, брат?» – пошутила Чичи.

– Ну уж нет! – фыркнул дирижер и переглянулся с Годфри.

Тот улыбнулся.

Чичи поднялась на сцену и вынула из сумочки стеклянную банку, на три четверти наполненную разноцветным драже. Сумочку она положила на пианино.

– В быстром темпе, бодро, – негромко сказала она пианисту. На вид ему было лет семьдесят пять, и, похоже, он не чувствовал себя бодрым примерно с тех пор, как изобрели коттон-джин[43]43
  Коттон-джин – первая хлопкоочистительная машина. Изобретена в 1793 году.


[Закрыть]. – Я начну счет… и раз, два, три, четыре… – Чичи ритмично притопывала ногой.

Пианист заиграл ее мелодию, но темп был не тот. Чичи обошла пианино, склонилась над плечом старичка и что-то прошептала ему на ухо, встряхивая банку с драже особым образом, – это звучало как маракасы, отбивавшие мягкую чечетку. Она еще раз подала знак пианисту. Казалось, плавный ритм обратил на себя внимание всех присутствовавших в зале, в том числе конкурсанток и тех, кто их судил.

– Эта песенка называется «Берег цветного драже», – сообщила Чичи, энергично тряся банкой и прогуливаясь взад-вперед по авансцене уверенной походкой опытной исполнительницы.

Пианист кивнул и подхватил ритм. Он пробренчал увертюру и наигрывал дальше, давая Чичи возможность перейти к вступлению. Она ему подмигнула. Теперь они понимали друг друга – а значит, были командой, что ощутимо облегчало ее задачу.

Чичи повернулась к зрителям:

– Если вы бывали на побережье в Джерси – да на любом побережье, от Мэна до Флориды, – или плыли на яхте вдоль известной яркой полосы по краю Мексиканского залива, а то и просто фланировали по пирсу на Хадсоне с видом на мусорную баржу, то вы поймете, о чем эта песня. Она о таком летнем дне, когда на пляже столько народу, что у продавца хот-догов заканчивается горчица, у девушек заканчивается кокосовое масло, а у местного силача заканчиваются пошлые шуточки, с которыми он подкатывает к вашей симпатичной сестренке. Словом, если вдруг пойдет дождь, никто не огорчится.

Она запела:

 
На пляже, где по берегу рассыпано драже,
Дети плавают, а парни надоели всем уже.
Закатай штаны, подруга, и ступай гулять одна,
Здесь не водится любовь, только скука и тоска.
 
 
Народ лежит везде, песка не увидать,
На пляже, где драже, газировка нарасхват,
Хоть в океане плещется нагретая вода,
Никто не хочет плавать, а спешат они куда?
 
 
Да на пляж, где по берегу рассыпано драже,
Девочки ныряют, а парни в кураже.
Пора уж повзрослеть, не все им дурака валять,
Ведь я ищу любовь, а не причину горевать.
 

Чичи завершила исполнение, встряхивая банку все тише и тише, пока шелест не смолк. Пианист выпрямился на табурете и одобрительно кивнул.

Чичи поблагодарила его и спустилась в зал. Когда она проходила мимо дирижера, тот встал.

– Весьма мило, – сказал он. – День нам предстоит долгий, далеко не уходите.

– Это можно устроить.

– Оставьте свои контактные данные мисс Боумэн.

Чичи взглянула на Пола Годфри, изучавшего какую-то нотную партитуру.

– Благодарю вас, мистер Годфри.

Годфри кивнул, не поднимая глаз. Чичи вышла из зала через заднюю дверь.

– А я справлюсь с эдакой прытью? – негромко проговорил Годфри.

– Есть в этом что-то очаровательное, – признал дирижер.

– Возможно – если любишь маленьких гепардов.

Чичи вышла на улицу. К хвосту кандидаток уже успели присоединиться новые поющие инженю в ожидании прослушивания у Пола Годфри. Девушки были одна красивее другой, и Чичи с горечью подумала, что если они поют так же, как выглядят, то ее быстро предадут забвению. Стоя перед клубом и разглядывая входящих соперниц, Чичи ощущала, что ей демонстрируют, каковы ее шансы на эстрадный успех.

Собиравшая анкеты Ли Боумэн маячила где-то в середине квартала. Чичи сунула руку в сумочку и вытряхнула на ладонь несколько цветных драже. Сначала она подумала, что, наверное, не стоит съедать собственный ударный инструмент, а то вдруг ее позовут обратно и попросят спеть еще раз. Но острый голод пересилил и без того слабую надежду на победу в конкурсе, так что она стала класть в рот по одной конфетке.

На Таймс-сквер не было парков, а около клуба не поставили скамеек – во всяком случае, Чичи не удалось найти ни одной. Бросив взгляд на свои часы, она стала размышлять о словах дирижера. Он велел далеко не уходить, но куда же ей деваться? Она дошла до угла и оглядела Восьмую авеню направо и налево в поисках места, где можно будет подождать, пока мистер Годфри принимает решение. Внезапно у служебного входа «Музикале» раздался многоголосый визг.

Конкурсантки покинули свои места в очереди и сгрудились вокруг кого-то у самой двери. Чичи пошла на визг. Она уже приблизилась к толпе и пыталась разглядеть, отчего шум, когда увидела, что их так привлекло – точнее, кто. Чичи узнала форму головы, линию носа, рисунок подбородка. Она поняла, что когда подберется поближе, узнает и руки.

Саверио Армандонада был окружен поклонницами, которые тискали и гладили его, будто новорожденного котенка. Продираясь сквозь ватагу девушек, он поднял руки в попытке защитить лицо. Неожиданно для себя Чичи тоже влилась в людской поток, расталкивая соседок, чтобы подобраться поближе к Саверио – не только потому, что она его знала, но и потому, что было таким облегчением встретить здесь знакомое лицо.

– То-ни! То-ни! – нараспев выкрикивали девушки.

– Возвращаемся в очередь, барышни! – строго произнесла где-то у нее за спиной Ли.

– Я знаю этого парня, мы с ним давние друзья, – объяснила Чичи.

– Пойдемте со мной. – Толкнув служебную дверь, Ли протащила Чичи обратно в клуб в обход поклонниц Тони.

Саверио нырнул в темный зал. Охранник захлопнул за ним служебную дверь, удерживая девушек снаружи, и проговорил с ухмылкой:

– А вы популярны!

Саверио пригладил волосы.

– Я бы не прочь быть немного менее популярным.

– Все так говорят, а потом жалеют, – парировал охранник.

Чичи вышла на свет.

– Саверио?

Тот прищурился, вглядываясь.

– Чич, это ты? Сколько лет, сколько зим! – Он ее по-дружески обнял.

– Когда это ты стал Тони? – вопросила она.

– Когда ушел от Роккаразо. Как по-твоему, идет мне такое имя?

– Ничего, неплохо.

– Ты серьезно?

– «Тони» вполне годится, – одобрительно сказала Чичи. – Звучит по-итальянски.