Текст книги "Щелкни пальцем только раз"

Агата Кристи
Щелкни пальцем только раз

Эта книга посвящена тем многочисленным читателям в этой и других странах, которые обращаются ко мне с вопросом: «Что случилось с Томми и Таппенс? Что они поделывают сейчас?» Мои наилучшие пожелания вам всем. Надеюсь, новая встреча с Томми и Таппенс, постаревшими, но не утратившими прежнего энтузиазма, доставит вам удовольствие!

Агата Кристи

Щелкни пальцем только раз —

Явится злодей тотчас.

У. Шекспир «Макбет»

Agatha Christie

By the Pricking of My Thumbs

Copyright © 1968 Agatha Christie Limited. All rights reserved.

AGATHA CHRISTIE and the Agatha Christie Signature are registered trademarks of Agatha Christie Limited in the UK and/or elsewhere. All rights reserved.

© Самуйлов С.Н., перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Книга первая
«Солнечный гребень»

Глава 1
Тетушка Ада

Мистер и миссис Бересфорд сидели за завтраком. Обычная пара. Сотни таких же пожилых семейных пар точно так же завтракали в это же время по всей Англии. И день был самый обычный, какими бывают пять дней из семи. Смахивало на дождь, но могло и распогодиться.

Когда-то у мистера Бересфорда были рыжие волосы. Рыжина проглядывала кое-где и теперь, но уже в песочно-сероватой массе, как часто случается у рыжих по достижении середины жизни. У миссис Бересфорд волосы были когда-то черные – копна задорных кудряшек. Теперь в черном мелькали выскочившие произвольно предательские седые прядки. Выглядело это весьма эффектно. Миссис Бересфорд как-то задумала покрасить волосы, но потом пришла к выводу, что больше нравится себе такой, какой ее сотворила природа. Вместо этого она, чтобы взбодриться, решила попробовать новый тон губной помады.

Пожилые супруги за завтраком. Приятная, но ничем особенным не примечательная пара. Так сказал бы сторонний наблюдатель. Будь этот наблюдатель молод – или молода, – он добавил бы: «О да, приятные люди, но ужасно скучные, разумеется, как и все старики».

Тем не менее мистер и миссис Бересфорд еще не достигли той жизненной поры, когда бы они думали о себе как о стариках. И им было невдомек, что их самих, как и многих других, могут автоматически объявить жутко скучными исключительно на этом основании. Разумеется, только молодежь, снисходительно подумали бы они, ведь молодые ничего не знают о жизни. Бедняжки, им ведь постоянно приходится из-за чего-то беспокоиться: из-за экзаменов, личной жизни, покупки какой-то невероятной обновки или сотворения чего-то необычайного с прической – чтобы еще больше выделиться. Мистер же и миссис Бересфорд, со своей точки зрения, полагали, что пребывают в цвете лет. Они нравились себе и нравились друг другу, и жизнь их текла день за днем, тихо и спокойно, но не без приятственности.

Как и у всех, случалось, конечно, всякое.

Мистер Бересфорд открыл письмо, пробежал его глазами и отложил, добавив к небольшой стопке у левой руки. Поднял следующее, но вскрывать не стал. Оно так и осталось в руке. На письмо мистер Бересфорд не смотрел, а смотрел на подставку для тостов.

– Что случилось, Томми? – спросила супруга, понаблюдав за ним недолго.

– Случилось? – рассеянно повторил тот. – Случилось?

– Вот я и спрашиваю.

– Ничего не случилось. А что должно случиться?

– Ты о чем-то подумал, – обвиняющим тоном заявила Таппенс.

– Не думаю, что я вообще о чем-то подумал.

– Нет, подумал. Что-то случилось?

– Ничего. А что должно случиться? Пришел счет от водопроводчика, – добавил он.

– О, – произнесла Таппенс с видом человека, получившего исчерпывающее объяснение. – И сумма, надо полагать, превышает ожидавшуюся.

– Естественно, – сказал Томми. – Как всегда и бывает.

– Не знаю, почему мы не выучились на водопроводчиков, – вздохнула Таппенс. – Если б ты выучился на водопроводчика, а я стала бы подручной водопроводчика, мы бы каждый день загребали кучу денег.

– С нашей стороны было очень недальновидно не заметить таких возможностей.

– Так ты сейчас на счет смотрел?

– О нет, всего лишь просьба о пожертвовании.

– Несовершеннолетние правонарушители? Расовая интеграция?

– Нет. Просто они там открывают новый приют для стариков.

– Что ж, во всяком случае, это куда разумнее, но только я не понимаю, почему ты так встревожился, едва взглянув на него.

– Вообще-то, я об этом и не думал.

– Ладно, тогда о чем ты думал?

– Наверное, вспомнил кое-что, – сказал мистер Бересфорд.

– Что? Ты же знаешь, что в конце концов все равно об этом мне скажешь.

– Нет, правда, ничего важного. Я просто подумал, что, может быть, тетушка Ада…

– А-а, понятно, – мгновенно отозвалась Таппенс и мягко, задумчиво добавила: – Да. Тетушка Ада.

Они посмотрели друг на друга. К сожалению, в наше время почти в каждой семье существует проблема того, что условно можно назвать «тетушкой Адой». Имена разные – тетушка Амелия, тетушка Сюзанна, тетушка Кэти, тетушка Джоан… Они могут быть бабушками, пожилыми кузинами и даже двоюродными бабушками. Но они существуют и представляют собой проблему, которую приходится как-то решать. Что-то приходится организовывать. Посещать и проверять дома престарелых, задавать уйму вопросов. Искать рекомендации у врачей, расспрашивать друзей, у которых была своя «тетушка Ада», жившая «весьма счастливо, пока не умерла» в «бэксхильских “Лаврах” или “Веселых лужках” в Скарборо».

Прошло то время, когда тетушка Элизабет, тетушка Ада и остальные оставались в доме, где прожили долгие годы и где о них заботились преданные, пусть и несколько деспотичные старые слуги. И такое положение прекрасно устраивало обе стороны. А еще были бесчисленные бедные родственники, нуждающиеся племянницы, полоумные незамужние кузины – и они все хотели жить в уютном доме, с трехразовым питанием и мягкой постелью. Спрос и предложение уравновешивали друг друга, и все шло хорошо. Теперь многое изменилось.

Сегодня особого внимания и ухода требуют не только пожилые леди, которые из-за артрита или других ревматических недомоганий подвержены падениям с лестницы, когда остаются одни в доме, страдают от хронического бронхита или ссорятся с соседями и оскорбляют продавцов.

К сожалению, сегодняшние тетушки доставляют намного больше проблем, чем юное поколение, расположившееся на противоположном краю возрастной шкалы. Детей можно отправить в семейный приют, сбагрить родственникам или отослать в подходящую школу, где они будут оставаться даже на каникулы. Для них придуманы катания на пони и летние лагеря, и вообще, дети почти не возражают, когда ими так или иначе распоряжаются. Тетушки – совсем другое дело. Тетя самой Таппенс – вернее, ее двоюродная бабушка Примроуз – отличалась особенной неуживчивостью. Угодить ей было невозможно. Стоило ей только поступить в очередное заведение, гарантировавшее хорошие условия проживания и уровень комфорта, достойный пожилой леди, как за несколькими в высшей степени комплиментарными письмами в отношении нового учреждения следовало известие, что она покинула его в глубочайшем негодовании, никого о своем решении не уведомив. «Невозможно. Я просто не могла оставаться там ни минутой больше!»

За один лишь год тетушка Примроуз сменила одиннадцать заведений и в конце концов написала, что встретила очаровательного молодого человека. «Такой милый и внимательный мальчик. Лишился матери в юном возрасте, и о нем совершенно некому позаботиться. Я сняла квартиру, и он собирается переехать ко мне. Нас обоих такое решение устраивает как нельзя лучше. Мы – родственные души. Так что, дорогая Пруденс, тебе ни о чем больше не надо беспокоиться. Будущее мое обеспечено. Завтра я встречаюсь с моим адвокатом и собираюсь сделать кое-какие распоряжения в пользу Мервина на тот случай, если умру раньше его, что, конечно, соответствует естественному ходу вещей, хотя, уверяю тебя, в данный момент я чувствую себя распрекрасно».

Таппенс тут же поспешила на север (несчастье случилось в Абердине). Полиция, однако, прибыла туда раньше и забрала обаятельного Мервина, которого, как оказалось, разыскивала довольно давно по обвинению в мошенническом вымогательстве денег. Тетушка Примроуз возмущалась и говорила о преследовании, но после нескольких судебных заседаний (где речь шла о двадцати пяти подобных случаях) мнение о своем протеже поневоле переменила.

– Знаешь, Таппенс, думаю, мне надо съездить к тетушке Аде, – сказал Томми. – Мы давно ее не навещали.

– Наверное, – без большого энтузиазма отозвалась Таппенс. – Сколько?

– Должно быть, около года, – прикинул Томми.

– Больше. Я думаю, год с лишним.

– Вот время-то летит, да? Поверить не могу. Неужели так долго? И все же ты, наверное, права. – Томми задумался. – Ужасно, когда вот так вот забываешь человека. Мне даже не по себе из-за этого.

– Тебе винить себя не за что, – сказала Таппенс. – Мы ведь посылаем ей что-то и пишем письма.

– Да, знаю. Ты прекрасно с этим справляешься. Но все равно, иногда прочтешь что-то такое и поневоле расстроишься.

– Ты имеешь в виду ту книгу, которую мы взяли в библиотеке? Про тех несчастных, бедных старичков. Как они страдали…

– Наверное, так оно и было на самом деле.

– Да, – согласилась Таппенс, – наверное, так оно где-то и есть. И есть несчастные люди, которые просто обречены страдать, и по-другому они не могут. Но что еще можно сделать, Томми?

– Ничего, кроме того, что всем нужно быть внимательными и осторожными. Выбирать как можно тщательнее, выяснять все заранее и стараться сделать так, чтобы человек попал к хорошему доктору.

– Приятнее доктора Мюррея и быть никого не может. Уж это ты должен признать.

– Да. – Тень беспокойства слетела с лица Томми. – Мюррей – отличный парень. Доброжелательный, терпеливый. Если б что-то пошло не так, он обязательно дал бы нам знать.

– Так что тревожиться тебе совершенно не о чем, – резюмировала Таппенс. – Сколько ей сейчас?

– Восемьдесят два. Нет, погоди… Кажется, уже восемьдесят три. Ужасно, должно быть, когда все умерли, а ты живой.

– Это только нам так кажется, – возразила Таппенс. – Они так не думают.

– Ты не можешь говорить за них.

– Хорошо, твоя тетушка Ада так не думает. Вспомни, с каким ликованием она рассказывала о своих подругах, которых пережила. И как добавила в конце, что «слышала, будто Эми Морган не протянет и шести месяцев. Раньше, бывало, все твердила, что я такая слабая и хрупкая, а теперь-то можно почти с уверенностью сказать, что я ее переживу. И переживу на много-много лет». Она говорила об этом с торжеством.

– И все равно… – начал Томми.

– Знаю, – перебила его Таппенс. – Знаю. Ты все равно чувствуешь себя обязанным и едешь.

– А ты не думаешь, что я прав?

– Увы, я действительно думаю, что ты прав. Абсолютно прав. И я тоже поеду, – добавила она с ноткой самоотверженности.

– Нет, – возразил Томми. – Зачем тебе ехать? Она не твоя тетушка. Поеду я.

– А вот и нет. Я тоже хочу пострадать. Будем страдать вместе. Тебе это удовольствия не доставит, и мне не доставит, и тете Аде, уверена, тоже не доставит. Но раз надо, значит, надо.

– Нет, я не хочу, чтобы ты ехала. Помнишь, как она нагрубила тебе в последний раз?

– Ничего страшного. Из всего нашего посещения ее только этот момент и потешил. Я уж точно зла на нее не держу.

– Ты всегда была с ней мила и вежлива, хотя она никогда тебе особенно не нравилась, – сказал Томми.

– Тетя Ада и не может никому нравиться. По-моему, никому и не нравилась.

– Стариков нельзя не жалеть.

– А по-моему, можно, – заявила Таппенс. – Я не такая прекраснодушная, как ты.

– Ты – женщина, поэтому в тебе и жалости меньше, – сказал Томми.

– Может быть, и так. В конце концов, женщинам в силу нехватки времени ничего и не остается, как быть реалистами. Да, мне очень жаль старых и больных, если они приятные, милые люди. Но если они не приятные и не милые, то, согласись, это совсем другое дело. Если человек противен в двадцать лет, потом противен в сорок и еще противнее в шестьдесят, а к восьмидесяти становится сущим дьяволом, то я просто не понимаю, почему его нужно как-то особенно жалеть. Только из-за того, что он старый? Себя-то ведь не изменишь. Я знаю милых старушек, которым и семьдесят, и восемьдесят. Миссис Бошан, например, и Мэри Карр, и внучка пекаря, миссис Поплет, которая приходила к нам убираться. Все они такие лапочки, и вот для них я бы сделала все.

– Ладно, ладно, будем реалистами, – сказал Томми. – Но если ты и в самом деле хочешь проявить благородство и поехать со мной…

– Я хочу поехать с тобой. В конце концов, я и вышла за тебя, чтобы быть вместе в радости и горе, а тетушка Ада определенно горе. Так что я поеду с тобой, рука об руку. Возьмем букет цветов, коробку шоколадок с мягкой начинкой и, может быть, парочку журналов. Можешь написать мисс Как-ее-там и сообщить, что мы приедем.

– Как насчет следующей недели? Если ты не против, меня устроил бы вторник.

– Пусть будет вторник, – согласилась Таппенс. – Как ее зовут? Все время забываю… она там то ли сестра-распорядительница, то ли управляющая, то ли кто еще… Начинается с «П».

– Мисс Паккард.

– Вот-вот.

– Может, на этот раз будет по-другому, – вздохнул Томми.

– По-другому? В каком смысле?

– Да я и сам не знаю. Может, случится что-нибудь интересное.

– Может, мы попадем в железнодорожную аварию, – повеселела Таппенс.

– Господи, почему тебе так хочется попасть в железнодорожную аварию?

– Да я, в общем-то, и не хочу. Просто…

– Просто что?

– Ну, хотелось бы какого-то приключения, разве нет? Мы могли бы спасти кому-нибудь жизнь или сделать что-то полезное. Полезное и в то же время волнующее.

– Мечты, мечты! – произнес мистер Бересфорд.

– Знаю, – согласилась Таппенс. – Просто иногда заводятся такие вот мысли.

Глава 2
Так ребеночек был ваш?

Как именно «Солнечный гребень» получил свое название, сказать трудно. Ничего такого, что придавало бы ему сходство с холмистой грядой, в нем не было. Местность, в которой расположился приют, была равнинная, что вполне отвечало запросам его пожилых обитателей. Рядом раскинулся большой, но ничем особенным не примечательный сад. Само здание, солидный особняк викторианской постройки, содержалось в хорошем состоянии. Приятные тенистые деревья, расползшиеся по стенам лозы дикого винограда и парочка араукарий придавали пейзажу вид несколько экзотический. На облюбованных солнцем местах расположились удобные скамеечки и несколько садовых кресел, а укрыться от восточных ветров старушки могли на закрытой веранде.

Томми нажал кнопку звонка, и дверь через какое-то время открыла молодая, слегка встревоженного вида женщина в нейлоновом халате. Проводив гостей в небольшую гостиную, она, чуточку запыхавшись, сказала:

– Я скажу мисс Паккард. Она вас ждет и спустится с минуты на минуту. Вы ведь можете немножко подождать, правда? У нас небольшая проблема с мисс Кэрруэй. Проглотила наперсток. Снова.

– Да как же так получилось? – удивленно спросила Таппенс.

– Она делает это нарочно, забавы ради, – коротко объяснила сиделка. – И уже не в первый раз.

Сиделка удалилась.

– Не думаю, что стала бы глотать наперсток, – задумчиво сказала Таппенс, усаживаясь. – Только представить, как он скачет вниз… Ужасно, правда?

Ждать пришлось недолго. Дверь открылась, и в комнату, извиняясь на ходу, вошла мисс Паккард. Это была крупная, с песочного цвета волосами особа лет пятидесяти. Лицо ее выражало уверенность и спокойную деловитость, неизменно восхищавшую Томми.

– Мистер Бересфорд, извините, что заставила ждать. Здравствуйте, миссис Бересфорд. Всегда рада вас видеть.

– Слышал, кто-то что-то проглотил, – сказал Томми.

– А, это вам Марлен сообщила? Да, мисс Кэрруэй. Постоянно что-нибудь проглатывает. Трудный случай; ведь за всеми, как вы понимаете, не уследишь. Обычно так делают дети, но для пожилой женщины такое хобби довольно странно, не правда ли? И, знаете, у нее это все чаще и чаще. С каждым годом только хуже. Самое забавное, что ей самой, похоже, все нипочем.

– Возможно, ее отец был шпагоглотателем, – предположила Таппенс.

– Весьма интересная идея, миссис Бересфорд. Во всяком случае, это многое объясняло бы… – Мисс Паккард повернулась к Томми. – Я сообщила мисс Фэншоу, что вы приезжаете. Вот только не знаю, поняла ли она, о чем речь. У нее это не всегда получается.

– Как она в последнее время?

– Боюсь, сдает, причем довольно быстро, – сочувственно сказала мисс Паккард. – Что воспринимает, а что нет – этого толком никто не знает. О вашем приезде я сообщила ей вчера вечером, и она ответила в том духе, что я, должно быть, ошиблась, потому что сейчас идут занятия. Наверное, думает, что вы еще в школе. Бедняжки, они так во всем путаются, особенно в том, что касается времени… А сегодня, когда я напомнила ей о вашем визите, она заявила, что это невозможно, потому что вы умерли. Ничего, – бодро добавила мисс Паккард, – полагаю, мисс Фэншоу узнает вас, когда увидит.

– Как у нее со здоровьем? Без особых изменений?

– Думаю, все примерно так, как и следует ожидать. Откровенно говоря, боюсь, с нами она пробудет недолго. Нет, у нее ничего не болит, но ведь и сердце крепче не становится. Скорее, наоборот. Так что вам стоит подготовиться, чтобы, если она вдруг скоропостижно скончается, известие не стало для вас шоком.

– Мы принесли ей цветы, – сказала Таппенс.

– И коробку шоколадных конфет, – добавил Томми.

– Вы так добры к ней. Она будет очень рада. Подниметесь сейчас?

Томми и Таппенс встали и проследовали за мисс Паккард, сначала из комнаты, а потом вверх по широкой лестнице. Они шли по коридору, когда одна из дверей распахнулась и выпорхнувшая из комнаты маленькая, не больше пяти футов ростом, старушка провозгласила громким, пронзительным голосом:

– Хочу какао. Хочу какао. Где нянечка Джейн? Я желаю какао.

Из соседней комнаты тут же вышла женщина в форме сиделки.

– Ну-ну, успокойтесь, дорогуша. Все хорошо. И какао вам уже приносили. Вы выпили его двадцать минут назад.

– Нет, не выпила. Мне его не приносили, это неправда. Я хочу какао.

– Хорошо. Раз уж так, вам принесут вторую чашку.

– Я не могу выпить вторую чашку, если у меня не было первой.

Они прошли дальше. В конце коридора мисс Паккард коротко постучала, открыла дверь и вошла.

– Вот вы где, мисс Фэншоу, – сказала она жизнерадостным тоном. – А к вам сегодня племянник приехал. Мило, не правда ли?

Лежавшая на кровати у окна пожилая леди поднялась с подушек. Седые волосы напоминали стальную проволоку; на тонком, морщинистом лице выступал крупный, с высокой горбинкой нос, а общее выражение свидетельствовало о глубоком неудовольствии.

Томми подошел ближе.

– Здравствуйте, тетушка Ада. Как вы себя чувствуете?

Не обращая на него внимания, старуха сердито обратилась к мисс Паккард:

– Уж и не знаю, о чем вы только думаете, допуская джентльменов в спальню леди. Такое в дни моей юности считалось непозволительным! Да еще говорите, что это мой племянник… Кто он? Водопроводчик или электрик?

– Ну-ну, – с мягкой укоризной сказала мисс Паккард, – это не очень-то вежливо.

– Я – ваш племянник, Томас Бересфорд. – Томми протянул коробку с конфетами.

– Меня вам не провести, – заявила тетушка Ада. – Я таких знаю. Говорите, что хотите. А кто эта женщина? – Она неприязненно посмотрела на Таппенс.

– Я – Пруденс[1]1
  Пруденс (англ. Prudence) – букв. благоразумие, рассудительность.


[Закрыть], – пояснила миссис Бересфорд. – Ваша невестка Пруденс.

– Какое нелепое имя, – фыркнула тетушка Ада. – Как у горничной. У моего двоюродного дедушки Мэтью была горничная, которую звали Комфорт, и домработница Риджойс[2]2
  Риджойс (англ. Rejoice) – букв. ликовать, радоваться.


[Закрыть]. Из методистов. Но моя двоюродная бабушка Фэнни быстро все это прекратила. Сказала, что в своем доме будет звать ее Ребеккой.

– Я принесла вам розы, – сказала Таппенс.

– В больничной палате цветы ни к чему. Только кислород поглощают.

– Поставлю-ка их в вазу, – заметила мисс Паккард.

– Ничего подобного вы не сделаете. И вам бы уже следовало понять, что я в своем уме.

– По-моему, тетя, вы в неплохой форме, – изрек мистер Бересфорд. – Я бы сказал, в бойцовской.

– Меня не проведешь. И почему это ты называешь себя моим племянником? Как, ты сказал, тебя зовут? Томас?

– Да. Томас. Или Томми.

– Впервые слышу. Племянник у меня только один и был, Уильям. Погиб на последней войне. Оно и к лучшему. Остался б жив, добра бы из него все равно не вышло. – Мисс Фэншоу откинулась на подушки и повернула голову к мисс Паккард. – Уведите их. И больше чужих ко мне не приводите.

– Думала, гости вас немного взбодрят. – Мисс Паккард с невозмутимым видом пожала плечами, а тетушка Ада грубовато хохотнула.

– Ладно, – бодро сказала Таппенс. – Тогда мы пойдем. Розы я оставлю. Может, вы еще передумаете. Идем, Томми. – Она повернулась к двери.

– Что ж, до свидания, тетушка Ада. Жаль, что вы меня не вспомнили.

Таппенс и мисс Паккард вышли в коридор, и Томми последовал было за ними, когда мисс Фэншоу подала голос.

– Вернись, – окликнула она. – Я прекрасно тебя знаю. Ты – Томас. Раньше рыжим был. Волосы цвета морковки. Вернись. Я с тобой поговорю. Не хочу при той женщине. И не надо было ей притворяться твоей женой. Уж я-то знаю. Таких женщин сюда приводить не следует. Подойди. Сядь на этот вот стул и расскажи о своей матери. А ты уходи, – добавила тетушка Ада, отмахиваясь напоследок от остановившейся в нерешительности Таппенс. Та тут же ретировалась.

– Опять не в духе сегодня, – невозмутимо прокомментировала мисс Паккард, спускаясь по ступенькам. – Иногда бывает вполне милой. Трудно поверить, да?

Опустившись на указанный тетушкой стул, Томми мягко заметил, что рассказать о матери ему особенно нечего, поскольку она умерла почти сорок лет назад. Тетю Аду это заявление ни в коей мере не смутило.

– Так давно? Странно… Что ж, время летит быстро. – Она задумчиво посмотрела на Томми. – Почему ты не женился? Найди какую-нибудь приятную, заботливую женщину – пусть бы присматривала за тобой. Поди, не молодеешь. Перестань связываться с этими распутницами и приводить их сюда. И не позволяй ей выдавать себя за твою жену.

– Вижу, в следующий раз придется сказать Таппенс, чтобы захватила брачное свидетельство, – вздохнул Томми.

– Так ты сделал из нее честную женщину?

– Мы женаты более тридцати лет. У нас сын и дочь, и у каждого из них своя семья.

– В том-то и беда, – пожаловалась тетушка Ада, ловко меняя тему и уходя в сторону, – что никто мне ничего не рассказывает. Если б ты держал меня в курсе…

Спорить Томми не стал. Когда-то давно Таппенс наложила на него нечто вроде судебного запрета. «Если кто-то, кому за шестьдесят пять, предъявляет тебе претензии, не спорь. Не пытайся доказать, что ты прав. Сразу же извинись, признай свою вину, скажи, что тебе очень жаль и ты никогда-никогда больше так не будешь».

Вспомнив об этом, Томми понял, что именно такой линии ему и следует придерживаться сейчас – как, впрочем, и всегда – с тетушкой Адой.

– Мне очень жаль, тетя. Знаете, с годами становишься забывчивым… Не у всех ведь, – продолжал он без тени смущения, – такая прекрасная память, как у вас.

Тетушка Ада самодовольно ухмыльнулась. Именно так.

– Тут ты, пожалуй, прав. Извини, если приняла немного грубовато – не люблю, когда навязываются. В этом заведении всякое бывает. Впустить могут кого угодно. Любого постороннего. Если каждого принимать, если верить каждому на слово, то ведь и обокрасть могут, и даже убить в постели.

– Не думаю, что такое возможно.

– Кто его знает. В газетах такое порой пишут… А послушать людей – чего только не рассказывают. Нет, я, конечно, не всему, что слышу, верю, но держусь настороже. Ты не поверишь, на днях привели какого-то чужака – раньше я никогда его не видела. Называл себя доктором Уильямсом. Нам сказали, что доктор Мюррей в отпуске, а это его новый партнер. Каково! И откуда же мне знать, что он – новый партнер? Поверить на слово?

– И что, он действительно оказался новым партнером?

– Вообще-то, да, – ответила тетушка Ада, слегка раздраженная отступлением с изначальной позиции. – Но наверняка-то ведь никто знать не мог. Прикатил на автомобиле, с таким черным ящичком – врачи их носят для измерения давления… Похож на магический ящик, о котором когда-то так много говорили. Кто это был? Джоанна Сауткот?[3]3
  Джоанна Сауткот (1750–1814) – известная пророчица и прорицательница родом из Великобритании. Оставила миру в наследство запечатанный ящик, в котором, по ее утверждению, хранится ряд пророчеств. По завещанию, ящик должен быть открыт при условии присутствия одновременно двадцати четырех англиканских епископов.


[Закрыть]

– Нет, по-моему, там речь шла немного о другом. О некоем пророчестве.

– Понятно. Я, собственно, к тому веду, что любой может заявиться сюда, назвать себя доктором, и тут же все сиделки начинают хихикать да улыбаться и чуть ли не по струнке вытягиваться – да, доктор, конечно, доктор… Глупышки! А если кто-то из пациенток говорит, что знать его не знает и в глаза не видывал, то ее начинают убеждать, что она просто забыла; мол, у нее с памятью плохо. Лично я ли́ца не забываю, – твердо добавила тетушка Ада. – Кстати, как твоя тетя Кэролайн? Давненько от нее ничего не было. Ты ее видел?

Томми несколько смущенно объяснил, что тетя Кэролайн уже пятнадцать лет как умерла. Тетушка Ада приняла это известие, не выказав ни малейших признаков печали. В конце концов, почившая доводилась ей не родной сестрой, а всего лишь двоюродной.

– Что-то все умирают, – не без удовольствия констатировала она. – Никакой выносливости. Вот в чем все дело. Слабое сердце, коронарный тромбоз, высокое давление, хронический бронхит, ревматоидный артрит, ну и все прочее… Немощный народ. Вот так врачи и зарабатывают. Пичкают таблетками да порошками. Желтые таблетки, розовые таблетки, зеленые таблетки, даже черные. Чего уж тут удивляться. Фу! Во времена моей бабушки только серой да патокой и пользовались. И хуже никому не становилось. Когда у тебя выбор – выздороветь или выпить серу и патоку, – ты каждый раз выбираешь первый вариант. – Она самодовольно кивнула. – Врачам доверять нельзя, ведь так? Особенно в профессиональных вопросах – насчет какого-нибудь нового лекарства. Говорят, здесь многих травят. Мол, докторам нужны сердца для пересадки. Сама-то я этому не верю. Мисс Паккард такого не потерпела бы.

* * *

Внизу мисс Паккард указала на комнату, дверь которой выходила в коридор.

– Извините за все это, миссис Бересфорд, – произнесла она слегка извиняющимся тоном, – но вы ведь знаете, каково оно, с пожилыми людьми. То им что-то нравится, то что-то не нравится – вобьют себе в голову, и хоть кол на этой голове потом теши.

– Непросто, должно быть, управлять таким заведением, – заметила Таппенс.

– Вообще-то, нет. Знаете, мне даже нравится. Я всех их люблю. Так бывает: вы проникаетесь симпатией к людям, о которых заботитесь. У каждой из них свои причуды, свои заморочки, но управляться с ними довольно просто, если знаешь как.

Таппенс подумала, что уж мисс Паккард наверняка из тех, кто знает.

– Эти старушки, они, право, как дети, – снисходительно заметила управляющая. – Только дети более логичны, поэтому с ними иногда труднее. Пожилые люди логики не придерживаются – им нужно говорить то, чему они хотят верить. И тогда они снова счастливы, пусть и ненадолго. У меня здесь очень хороший штат. Женщины терпеливые, добродушные и не слишком умные, потому что умные обычно нетерпеливы… Да, мисс Донован, в чем дело? – Она повернулась к молодой женщине в пенсне, торопливо спустившейся по лестнице.

– Это снова миссис Локкет. Говорит, что умирает и хочет немедленно вызвать доктора.

– Вот как, – невозмутимо отозвалась управляющая. – И отчего же она умирает на сей раз?

– Говорит, что во вчерашнем рагу были грибы, наверное, с плесенью, и она отравилась.

– Что-то новенькое, – сказала мисс Паккард. – Я, пожалуй, поднимусь и поговорю с нею. Извините, миссис Бересфорд, но мне придется вас покинуть. В той комнате у нас газеты и журналы.

– Обо мне не беспокойтесь, – заверила ее Таппенс.

Комната, на которую ей указали, выходила окнами в сад. Несколько больших, удобных кресел, на столах – вазы с цветами. На стене книжная полка – современные романы, книги о путешествиях и то, что можно было бы назвать неумирающей классикой, встрече с которой могли бы порадоваться многие здешние обитательницы. На столике – журналы.

Сейчас в комнате не было никого, кроме пожилой леди с седыми, зачесанными назад волосами и приятным бело-розовым лицом. Она сидела в кресле со стаканом молока в руке и смотрела на него. Когда Таппенс вошла, женщина дружелюбно улыбнулась ей.

– Доброе утро. Переезжаете сюда или навещаете кого-то?

– Навещаю, – ответила Таппенс. – У меня здесь тетя. Сейчас с нею мой муж. Мы подумали, что два гостя сразу – это слишком много.

– Очень предусмотрительно с вашей стороны, – согласилась старушка и сделала пробный глоток молока. – Интересно… нет, думаю, все в порядке. Не хотите ли чего-нибудь? Чаю или, может быть, кофе? Я сейчас позвоню. Они здесь очень услужливы.

– Нет, спасибо.

– Или стакан молока? Оно сегодня не отравлено.

– Нет, нет, не надо. Мы здесь ненадолго.

– Ну, если не хотите… хотя это никого не затруднит. Здесь нам никто ни в чем не отказывает. Если, конечно, вы не просите чего-то совершенно невозможного.

– Смею заметить, тетушка, которую мы сегодня навещаем, иногда просит совершенно невозможного, – сказала Таппенс и тут же добавила: – Это мисс Фэншоу.

– О, мисс Фэншоу… Да-да.

Похоже, ее что-то сдерживало.

– Довольно сумасбродная особа. Всегда такой была.

– О да, тут вы правы. У меня самой, знаете ли, была точно такая же тетушка. И с годами это проявилось особенно заметно. Но к мисс Фэншоу мы все здесь относимся тепло. Она бывает очень забавной, когда захочет. Особенно если говорит о людях.

– Да, в этом ей не откажешь, – согласилась Таппенс и ненадолго задумалась, представляя тетушку Аду в новом свете.

– Очень язвительная, – добавила пожилая леди. – Кстати, моя фамилия Ланкастер. Миссис Ланкастер.

– А моя – Бересфорд.

– Знаете, люди любят немного позлословить. Иногда она так интересно описывает гостей, такое о них говорит, что поневоле улыбнешься, хотя, конечно, это и дурно.

– Вы давно здесь живете?

– Довольно давно. Дайте подумать… лет семь или даже восемь. Да, да, уже больше восьми. – Миссис Ланкастер вздохнула. – Здесь, знаете ли, теряешь связь с реальностью. И с людьми тоже. Все мои оставшиеся родственники живут за границей.

– Это, должно быть, весьма печально.

– Вообще-то, нет. Мне уже нет до них дела. Да я и не знала их достаточно хорошо. У меня была тяжелая болезнь – очень тяжелая, – и я осталась одна в целом мире, вот они и решили, что мне лучше всего жить в таком вот месте. Считаю, мне очень повезло попасть именно сюда. Здесь все так внимательны и добры… И сад красивый. Я ведь понимаю, что одна, самостоятельно, жить не смогла бы, потому что иногда теряюсь. – Она постучала себя по лбу. – У меня здесь все путается. Перемешивается. Не все помню ясно.

– Мне очень жаль, – посочувствовала Таппенс. – Наверное, с каждым что-то такое бывает?

– Некоторые заболевания очень болезненны. У нас здесь две бедняжки с ревматоидным артритом в острой форме. Ужасно страдают. Вот я и думаю, что, может быть, не так уж это и плохо, если у тебя не все ладно с памятью, если ты немного путаешься в людях, событиях и времени… По крайней мере ты не испытываешь физической боли.