Текст книги "Щелкни пальцем только раз"

Глава 8
Саттон-Чэнселлор

Попрощавшись с обитателями дома на канале, Таппенс медленно ехала по узкой извилистой дороге, которая, как ее уверили, вела к Саттон-Чэнселлору. Местность была пустынная – ни одного дома вокруг, только поля да ворота, от которых уходили вдаль разбитые колеи. Движение тоже не отличалось интенсивностью – за все время ей встретились лишь трактор да грузовичок с изображением огромного и неаппетитного на вид каравая и броской надписью, оповещавшей всех, что он везет «Наслаждение для мам». Церковный шпиль, замеченный ранее, исчез, но потом вдруг снова появился, когда дорога обогнула полосу деревьев. Таппенс взглянула на спидометр и увидела, что проехала от дома на канале две мили.

Симпатичная старая церковь стояла рядом с внушительных размеров кладбищем. Вход в нее охранял одинокий тис.

Таппенс оставила машину рядом с крытым входом на кладбище, прошла через ворота и остановилась, оглядывая церковь и двор. Потом подошла к церковной двери с круглой норманнской аркой и подняла тяжелую ручку. Дверь не была заперта, и она вошла.

Внутри ничего примечательного не обнаружилось. Церковь была, конечно, старинная, но в викторианские времена ее прилежно вымыли, вычистили и покрасили заново. Скамьи из смолистой сосны и мозаичные, синие и красные, стекла в окнах рассеяли древнее очарование. Немолодая женщина в твидовом пальто и юбке расставляла цветы в медных вазах вокруг кафедры – у алтаря они уже стояли. Услышав скрип двери, она бросила на Таппенс острый, проницательный взгляд. Таппенс медленно двинулась по проходу, скользя глазами по мемориальным табличкам на стенах. Самые ранние годы были представлены, по большей части, фамилией Уоррендер. Все из прихода Саттон-Чэнселлор. Капитан Уоррендер, майор Уоррендер, Сара Элизабет Уоррендер, любимая жена Джорджа Уоррендера. Более свежая табличка фиксировала смерть Джулии Старк, дражайшей супруги Филиппа Старка, также прихожанки Саттон-Чэнселлора – похоже, Уоррендеры вымерли. Ничто не цепляло внимание, ничто не пробуждало интереса. Таппенс вышла и обошла церковь, отметив про себя, что снаружи здание выглядит гораздо привлекательнее, чем изнутри. Ранний перпендикулярный и декоративный, подумала она, вспомнив термины из знакомой с детства церковной архитектуры.

Судя по внушительным размерам церкви, Саттон-Чэнселлор был когда-то гораздо более важным центром сельской жизни, чем теперь. Оставив машину на месте, Таппенс отправилась в деревню, состоявшую из магазина, почты и примерно дюжины жилых домов. Два или три из них сохранили соломенную крышу, но остальные выглядели простовато, безыскусно и уныло. В конце улицы шесть муниципальных зданий как будто смущались своего важного вида. Латунная табличка на двери сообщала: «Артур Томас, трубочист».

Таппенс подумала, что агентство по недвижимости, отвечающее за состояние дома, вполне могло бы воспользоваться его услугами. Жаль, что она не удосужилась спросить, как называется дом.

Таппенс неспешно вернулась к церкви и машине и задержалась, чтобы внимательнее осмотреть кладбище. Оно ей понравилось. Недавних захоронений было мало, большинство надгробий относились к Викторианской эпохе, а некоторые, заросшие мхом и затертые веками, – к временам еще более ранним. Старинные плиты невольно привлекали взгляд. Некоторые, стоявшие вертикально, были увенчаны фигурками херувимов и обвиты каменными венками. Таппенс шла между могил, всматриваясь в надписи. Снова Уоррендеры. Мэри Уоррендер, скончалась в 47 лет. Элис Уоррендер, умерла в 33 года. Полковник Джон Уоррендер, погиб в Афганистане. Много детей и много высокопарных строк, полных благочестивых надежд. Интересно, жив ли еще кто-то из этого рода? Во всяком случае, с некоторых пор хоронить их здесь перестали. Самые поздние погребения относились к 1843 году.

Обойдя большой тис, Таппенс наткнулась на пожилого священника, понуро стоявшего у старых могил возле стены, за церковью. Услышав шаги, он выпрямился и обернулся.

– Добрый день.

– Добрый день, – сказала Таппенс и добавила: – Я осматривала церковь.

– Испорчена викторианскими обновлениями, – сказал священник.

У него был приятный голос и добрая улыбка. На вид лет семьдесят, хотя на самом деле, наверное, меньше, подумала Таппенс, решив, что возраста добавляет ревматизм, из-за которого священник не совсем уверенно держится на ногах.

– Слишком много денег, – печально пояснил старик. – Слишком много промышленников. Люди они были набожные, но, к сожалению, художественным вкусом не обладали. Видели восточное окно? – Он поежился.

– Да. Ужасно.

– Полностью согласен, – сказал священник и без всякой надобности добавил: – Я – здешний викарий.

– Я так и подумала, – вежливо сказала Таппенс. – Вы давно здесь?

– Десять лет, моя дорогая. Приход хороший. И люди милые, пусть их и немного осталось. Я здесь счастлив. Местным не очень нравятся мои проповеди, – печально добавил викарий. – Я стараюсь, но, конечно, не могу притвориться современным. Присаживайтесь, – гостеприимно сказал он, кивая в сторону ближайшего надгробия.

Таппенс благодарно кивнула и села. Викарий опустился на соседний могильный камень.

– Не могу долго стоять, – объяснил он извиняющимся тоном. – Я могу что-то сделать для вас или вы просто проезжали мимо?

– Я действительно просто проезжала мимо и решила взглянуть на церковь. Сказать по правде, немного заблудилась, кружа по здешним дорогам.

– Да, да. Ориентироваться тут непросто. Многие указатели сломаны, и совет не спешит, как должен бы, приводить их в порядок. Не знаю, так ли уж это важно. Люди, что ездят по здешним дорогам, обычно не особенно пытаются попасть куда-то. Те, у кого есть цель, ездят по главным дорогам. Ужасно. В особенности эта новая автострада. По крайней мере, я так думаю. Шум, сумасшедшие скорости, безумные гонки. Ох… Вы меня не слушайте, старого ворчуна. Ни за что не догадаетесь, что я здесь делаю, – продолжал священник, меняя тему.

– Я заметила, что вы рассматривали надгробья. Есть случаи вандализма? Подростки разбивают плиты?

– Нет. Хотя таких случаев немало – достаточно посмотреть на изуродованные телефонные будки. Бедные дети не знают, что творят. Для них забава – разбить что-нибудь, изуродовать, ничего другого они придумать не в состоянии. Печально, да? Очень печально. Но у нас ничего такого еще не было. Здешние мальчишки, в общем, вполне славные ребята. Нет, я всего лишь ищу могилу одного ребенка.

Таппенс едва не вскочила с камня.

– Могилу ребенка?

– Да. Мне написали… Некий майор Уотерс просит узнать, не похоронен ли здесь ребенок. Я просмотрел, конечно, приходскую книгу, но соответствующей записи не нашел. Тем не менее пришел сюда и вот хожу, смотрю на камни. Думаю, может быть, писавший ошибся насчет фамилии ребенка.

– А как его звали? – спросила Таппенс.

– Он не знает. Может быть, Джулия – по матери.

– И сколько лет было девочке?

– Опять-таки точных данных нет. Дело очень неясное. Я уж думаю, что он как-то перепутал деревню. Не помню, чтобы здесь жили какие-то Уотерсы. Не помню даже, чтобы слышал о таких.

– А как насчет Уоррендеров? – спросила Таппенс. – В церкви много табличек с этой фамилией, а на кладбище – надгробий.

– Увы, этот род пресекся. Когда-то у них были прекрасные владения, старинный приорат четырнадцатого века. Лет, наверное, сто назад монастырь сгорел, и Уоррендеры, те, что еще оставались, уехали и уже не возвращались. А на месте старого дома новый хозяин, Старк, построил другой. Это было уже в годы правления королевы Виктории. Дом уродливый, но, говорят, удобный. Очень удобный. Ванные и все такое. Такие вещи, надо полагать, имеют значение.

– Мне представляется очень странным, что кто-то пишет вам и просит разыскать могилу ребенка. Этот кто-то – он родственник?

– Отец ребенка. Одна из трагедий войны, так мне думается. Брак, распавшийся, пока муж проходил службу за границей. Он далеко, и молодая жена убегает с другим мужчиной. А еще у них родился ребенок, которого муж никогда не видел. Девочка выросла и, если жива, сейчас уже взрослая. Думаю, это случилось лет двадцать или даже больше тому назад.

– Не слишком ли долго он ждал, чтобы начать поиски?

– Очевидно, о ребенке Уотерс узнал лишь недавно. Получил информацию совершенно случайно. Любопытная история.

– А почему он решил, что девочка похоронена здесь?

– Насколько я смог понять, кто-то, встретивший его жену в военное время, сказал ему, что она вроде бы живет в Саттон-Чэнселлоре. Такое, знаете ли, случается. Вы встречаете кого-то, друга или знакомого, которого не видели много лет, и он сообщает вам новости из прошлого, получить которые вы никак больше не могли. Но здесь она точно не живет. По крайней мере, с тех пор как я сюда приехал. Ни здесь, ни где-либо поблизости. Мать, конечно, могла сменить фамилию. Я так понимаю, отец намерен нанять солиситоров и сыщиков, и результат они, скорее всего, получат. Хотя это и займет какое-то время…

– Так ребеночек был ваш? – пробормотала Таппенс.

– Простите, дорогая?

– Нет, ничего. Просто я недавно услышала от одного человека. Так ребеночек был ваш? Неожиданный вопрос, правда? Но та пожилая леди, вероятно, и сама плохо понимала, о чем говорит.

– Знаю, знаю. Я и сам такой. Говорю что-то и даже не понимаю, что я на самом деле имею в виду. Досадно получается.

– Но вы же наверняка знаете все о людях, живущих здесь сейчас? – спросила Таппенс.

– Их не так уж и много… Да, знаю. А что такое? Хотите навести справки о ком-то?

– Не жила ли здесь некая миссис Ланкастер?

– Ланкастер? Нет, такой фамилии не припоминаю.

– А еще меня заинтересовал дом. Я тут ездила сегодня… довольно бесцельно, не обращая особого внимания, куда еду…

– Понимаю. Дороги здесь красивые. И можно встретить весьма редкие экземпляры. Я имею в виду ботанические. Например, в придорожных кустах. Здесь ведь никто в кустах цветы не рвет. И туристов здесь не бывает. Да, мне иногда случается находить очень редкие образчики. «Пыльный Крейнсбелл», например…

– Возле канала есть дом, – перебила его Таппенс, не желая сворачивать в ботанические дебри. – Рядом с горбатым мостиком. Это в двух милях отсюда. Не знаете, как он называется?

– Сейчас… дайте подумать. Канал… горбатый мостик… Там несколько таких домов. Есть Меррикотова ферма…

– Это не ферма.

– А-а-а, вы, наверное, говорите о доме Перри, Эймоса и Элис Перри.

– Совершенно верно. Мистер и миссис Перри.

– Она – поразительная женщина, правда? Интересная. Очень интересная. Такое средневековое лицо, вам не кажется? Мы ставим пьесу, и она играет в ней ведьму. Она ведь похожа на ведьму, правда?

– Да. На дружелюбную ведьму.

– Вы совершенно верно подметили, моя дорогая. Да-да, дружелюбная ведьма.

– Но ее муж…

– Да, бедняга, – вздохнул викарий. – Не вполне compos mentis[9]9
  Умственно полноценный (лат.).


[Закрыть], но совершенно безобиден.

– Они очень милые. Пригласили меня на чашку чаю. Но я бы хотела узнать, как называется дом. Забыла у них спросить. Они ведь занимают только половину, верно?

– Да-да. У них та часть, где раньше была кухня. А дом… по-моему, они называют его Дом-у-реки, хотя раньше он назывался Домом-на-лугу. Как по мне, так название более приятное.

– И кому же принадлежит вторая половина дома?

– Раньше весь дом принадлежал Брэдли. Но это было уже давненько. Лет тридцать или сорок, никак не меньше. Потом его продали, потом продали еще раз, и он долго пустовал. Когда я сюда приехал, его использовали главным образом по уикендам. Хозяйкой, если не ошибаюсь, была какая-то актриса… кажется, мисс Маргрейв. Бывала она там нечасто. Так, наведывалась время от времени. Сам я ее не встречал. В церковь она ни разу не пришла. Видел как-то издалека. Красивая особа. Очень красивая.

– А кому дом принадлежит сейчас? – не унималась Таппенс.

– Понятия не имею. Возможно, все еще ей. А Перри свою половину только арендуют.

– Знаете, я ведь сразу его узнала, потому что он есть у меня на картине.

– Правда? Тогда это, должно быть, картина Боскома… или Боскобеля… Уже и не помню. Что-то вроде этого. Он из Корнуолла, весьма известный художник. Мне почему-то кажется, что он уже умер. Да, бывал здесь частенько. Делал наброски, иногда и маслом писал. У него очень красивые пейзажи.

– Ту картину, о которой я говорю, – сказала Таппенс, – подарили моей старой тетушке, которая умерла месяц назад. Подарила некая миссис Ланкастер. Вот почему я спрашивала, знакомо ли вам это имя.

Викарий снова покачал головой.

– Ланкастер? Ланкастер… Нет, не помню такой. А! Есть тут человек, к которому вам нужно обратиться. Наша дражайшая мисс Блай. Очень активная особа. О приходе знает все. Всем заправляет. Женским институтом, бойскаутами и проводниками. Вы к ней и обратитесь. Весьма деятельная особо. Весьма.

Викарий вздохнул. Похоже, активность мисс Блай немало его беспокоила.

– В деревне ее зовут Нелли Блай[10]10
  Нелли Блай (наст. Элизабет Джейн Кокран, 1864–1922) – американская журналистка, писательница, предпринимательница и путешественница.


[Закрыть]. Мальчишки порой даже поют ей вслед Нелли Блай, Нелли Блай… Но это не настоящее ее имя. Настоящее – то ли Гертруда, то ли Джеральдина.

Мисс Блай, та самая женщина в твидовом пальто, которую Таппенс видела у церкви, уже приближалась к ним стремительной рысью, держа в руке небольшую лейку. Подходя ближе, она с любопытством уставилась на Таппенс и даже прибавила ходу, а разговор начала еще за несколько шагов до остановки.

– Вот и закончила, – радостно объявила женщина. – Пришлось сегодня немножко поторопиться. Столько дел… Вы же знаете, викарий, я обычно в церковь хожу по утрам, но сегодня пришлось срочно собраться, и вы не представляете, сколько времени это все заняло! Какой вышел спор! Мне порой представляется, что некоторые спорят только для того, чтобы поспорить. Меня особенно миссис Партингтон раздражает. Все ей, знаете ли, хочется обсудить, все ей надо знать – и какие фирмы, и какие у них цены… Я к тому, что дело ведь пустяковое, сумма в любом случае небольшая, и несколько шиллингов туда-сюда погоды не делают. И на Беркенхедов всегда можно было положиться – люди они надежные. И вот что, викарий, не надо бы вам сидеть на этом камне.

– Не подобает, да?

– Ох, да нет же, я совсем не то имела в виду. Это ведь камень, понимаете? От него холод да сырость к вам переходят. А у вас ревматизм… – Она снова бросила вопросительный взгляд на Таппенс.

– Позвольте вас представить, – сказал викарий. – Мисс Блай и… э… – Он замялся.

– Миссис Бересфорд.

– Ах, да, – кивнула мисс Блай. – Я видела вас в церкви, вы там вроде как осматривались. Надо было бы, конечно, подойти, обратить ваше внимание на некоторые интересные моменты, но я так торопилась закончить все поскорее…

– А мне бы следовало подойти и помочь, – сладчайшим голосом сказала Таппенс, – да только от меня пользы было бы мало. Я ведь сразу увидела, что вы совершенно точно знаете, какие цветы куда поставить.

– Весьма любезно с вашей стороны и спасибо на добром слове, но так оно и есть. Я столько лет расставляю в церкви цветы, что и не помню уже, когда это началось. Мы разрешаем школьникам приносить к праздникам собственные горшочки с полевыми цветами, но они, бедняжки, понятия не имеют, что и как делать. Им бы немножко подсказать да показать, но миссис Пик категорически против. Такая уж привередливая. Говорит, это душит их инициативу. А вы здесь остановиться думаете? – спросила она у Таппенс.

– Я собиралась в Маркет-Бейзинг. Может быть, посоветуете тихий, приятный отель?

– Боюсь, вы будете немного разочарованы. Видите ли, городок рыночный. Автолюбителей там не обслуживают. Отель есть, «Голубой дракон», и у него две звезды, но, по-моему, иногда эти звезды совсем ничего не значат. Думаю, вам больше подойдет «Барашек». Там, знаете ли, поспокойнее. А вы туда надолго?

– Нет, на день-другой. Пока осмотрюсь.

– Смотреть у нас, боюсь, особенно нечего. Ни интересных древностей, ни чего-то такого. Исключительно сельский район, – заметил викарий. – Но тихий и спокойный. И, как я уже говорил, есть интересные полевые цветы.

– Ах, да, я об этом слышала, – сказала Таппенс. – С удовольствием соберу кое-что, если только смогу отвлечься от поисков дома.

– О, как интересно, – оживилась мисс Блай. – Планируете у нас поселиться?

– Мы с мужем пока еще не определились окончательно с районом. Но нам и спешить некуда. Мужу до отставки еще восемнадцать месяцев. Однако присмотреться никогда лишним не бывает. Лично я хотела бы остановиться где-нибудь на четыре-пять дней, составить список предлагаемой к продаже недвижимости и объехать все, посмотреть своими глазами. Приезжать из Лондона на один день, чтобы посмотреть один какой-то дом, очень утомительно.

– Ах, да, у вас же машина?

– Да, – кивнула Таппенс. – И завтра утром мне нужно быть в Маркет-Бейзинге, чтобы встретиться с агентом по недвижимости. Я так понимаю, что в деревне переночевать негде?

– Вообще-то, у нас есть миссис Копли, – сказала мисс Блай. – Летом у нее всегда приезжающие останавливаются. Комнаты чистые. Она, правда, только ночлег и завтрак предлагает да иногда, может быть, легкий ужин. Вот только не думаю, что миссис Копли берет постояльцев раньше августа или, в крайнем случае, июля.

– Я, пожалуй, зайду к ней и узнаю, – решила Таппенс.

– Весьма достойная женщина, – заметил викарий и, помолчав, добавил: – И язык у нее без костей. Мелет не переставая.

– В деревушках вроде нашей поболтать да посплетничать всегда любили, – сказала мисс Блай. – А я, пожалуй, помогу миссис Бересфорд. Отведу ее к миссис Копли, да и посмотрю, что и как.

– Вы очень добры, – поблагодарила ее Таппенс.

– Ну что ж, тогда идемте, – деловито предложила мисс Блай. – До свидания, викарий. Продолжаете искать? Печальное это дело и, думается, без шансов на успех. И как только можно с такими просьбами к кому-то обращаться? Совершенно неразумно.

Таппенс попрощалась с викарием и сказала, что будет рада помочь ему, если сможет.

– Я бы могла легко потратить час-другой на чтение могильных надписей. Для моего возраста зрение у меня еще вполне хорошее. Вы ведь только фамилию Уотерс ищете?

– Вообще-то, нет, – ответил викарий. – Думаю, важен еще и возраст. Ребенку, наверное, было бы лет семь. Девочка. Майор Уотерс считает, что его жена могла поменять фамилию, и тогда девочку знали под той фамилией, которую она приняла. Проблема в том, что какая это может быть фамилия, он не знает.

– Насколько мне представляется, это вообще безнадежное дело, – сказала мисс Блай. – И вам, викарий, не нужно было даже соглашаться. Это же просто чудовищно, обращаться к человеку с такой просьбой.

– Бедняга, должно быть, очень расстроен. Печальная, насколько я могу понять, история. Но задерживать вас я не имею права.

Увлекаемая мисс Блай, Таппенс подумала, что какова бы ни была репутация миссис Копли по части болтливости, ее новая знакомая вряд ли уступала ей в этом. С губ ее изливался беспрестанный поток безапелляционных суждений и мнений.

Коттедж миссис Копли, приятный с виду и вполне просторный, стоял на некотором удалении от главной и единственной деревенской улицы – аккуратный цветник, белое крылечко и изрядно отполированная медная ручка. Сама миссис Копли как будто сошла со страниц романа Диккенса. Маленькая и кругленькая, она выкатилась навстречу, словно резиновый мячик. Ясные, сияющие глаза, светлые волосы, завитые в тугие и плотные, как колбаски, кудряшки, и бьющая через край жизненная энергия – вот такой была миссис Копли. Она выразила для начала некоторое сомнение – «ну, знаете, вообще-то я так не делаю. Мы с мужем всегда говорим, что вот летние приезжие – это дело другое. В наше время все так поступают, если могут. И должны, вот как я считаю. Но, конечно, не в это время года. Не раньше июля. Ну, только разве что ненадолго, и если леди не будет возражать, что не все так гладко…» Таппенс тут же заверила ее, что возражать не будет, и миссис Копли, оглядев ее пристально с ног до головы и не переставая при этом говорить, предложила подняться, посмотреть комнату, а потом уже, может быть, и уладить дело.

Тут мисс Блай пришлось их покинуть, что она и сделала с немалым сожалением, поскольку не успела вытянуть из Таппенс всю интересующую ее информацию – чем занимается ее муж, сколько ей лет, есть ли у нее дети и много чего еще. Но в доме у нее было назначено собрание, председательствовать на котором она намеревалась и опоздать на которое не могла из страха, что незанятое кресло захватит кто-то другой.

– Все будет хорошо, – заверила она Таппенс. – Миссис Копли о вас позаботится. А где ваша машина?

– Я сейчас за ней схожу, – сказала Таппенс, – а миссис Копли подскажет, где ее лучше оставить. Надеюсь, она никому не помешает – улица ведь не слишком узкая?

– Предоставьте это моему мужу, – вмешалась миссис Копли. – Он отведет ее в поле, а там у нас сарай, куда можно заехать. Там она будет в целости и сохранности.

Уладив вопросы к всеобщему удовольствию, мисс Блай поспешила на означенную встречу. Следующим пунктом был ужин. Таппенс спросила, есть ли в деревне паб.

– Ничего такого, куда могла бы сходить леди, – сказала миссис Копли, – но если вас устроит яичница с ветчиной и, может быть, хлеб с домашним джемом…

Таппенс выразила свое полное согласие. Предоставленная ей комната оказалась небольшой, но светлой и приятной, с розовыми обоями, удобной на вид кроватью и общим впечатлением безукоризненной чистоты.

– Да, обои миленькие, мисс, – сказала миссис Копли, почему-то определившая статус гостьи как незамужней женщины. – Мы их потому и выбрали, чтобы молодожены могли в медовый месяц приехать. Романтичные, если вы понимаете, что я имею в виду.

Таппенс согласилась, что романтика – вещь очень желательная.

– Им, молодоженам, в наше время и тратить-то особенно нечего. Не то, что раньше. Большинство на дом откладывают или уже за него расплачиваются. А еще надо мебель в рассрочку купить, так что на роскошный медовый месяц уже не так-то много и остается. Нынешняя молодежь, она, знаете ли, осторожная. Все деньги прогуливать не станет.

Не переставая делиться наблюдениями, миссис Копли спустилась вниз, а Таппенс легла на кровать – вздремнуть полчасика после довольно-таки утомительного дня. Она уже возлагала большие надежды на хозяйку, не без оснований рассчитывая после небольшого отдыха завести разговор на интересующие ее темы и получить исчерпывающий ответ. Таппенс не сомневалась, что узнает все и о доме у канала, и о тех, кто в нем живет, и какую репутацию имеет, и о связанных с ними скандалах. В успехе своего предприятия она еще более укрепилась после знакомства с мистером Копли, человеком, едва успевшим открыть рот. Его вклад в разговор сводился в основном к добродушному ворчанию, означающему преимущественно согласие. Несогласие выражалось также ворчанием, но более приглушенным.

Мистер Копли, заключила, понаблюдав за ним, Таппенс, вовсе не возражал против того, чтобы разговор вела жена. Сам он за ходом беседы почти не следил, будучи занят собственными планами на следующий день, который был базарным.

Все шло, с точки зрения Таппенс, как нельзя лучше, и вечер проходил под невысказанным лозунгом «вам нужна информация – мы ее предоставим». По крайней мере, ни радиоприемнику, ни телевизору миссис Копли в этом плане не уступала. Достаточно было нажать кнопку, и слова лились сами собой, сопровождаемые жестами и гримасами. Не только ее фигура напоминала резиновый мячик, но и лицо было как будто сделано из каучука. Люди, о которых говорила миссис Копли, почти оживали, пусть и в карикатурном виде, у Таппенс перед глазами.

Она съела яичницу с беконом, хлеба с маслом и похвалила ежевичный джем домашнего приготовления, ее любимый, а заодно попыталась впитать поток информации, чтобы записать потом кое-что в блокнот. Вся панорама прошлого этого уголка страны расстилалась перед ней.

В своем повествовании миссис Копли то и дело нарушала хронологическую последовательность, что затрудняло понимание некоторых вещей. Воспоминания пятнадцатилетней давности чередовались с событиями, имевшими место два года назад, перескакивали на случившееся в прошлом месяце и уходили в глубь двадцатых. Все это еще предстояло распутать и рассортировать, и Таппенс уже начала сомневаться, что получит в итоге нечто ценное.

Первая нажатая кнопочка – упоминание миссис Ланкастер – никакого результата не дала.

– Думаю, она из здешних мест, – сказала Таппенс с ноткой сомнения. – У нее была картина – очень приятная картина, – написанная художником, которого, как мне кажется, хорошо знали в этих краях.

– Как вы ее назвали?

– Миссис Ланкастер.

– Нет, не припоминаю таких. Ланкастер… Ланкастер… Помнится, у одного джентльмена случилась авария с машиной… Нет, не то – «Ланкастером» машина называлась. Не было у нас миссис Ланкастер. Может, мисс Болтон? Ей сейчас около семидесяти. Вот она могла выйти за Ланкастера. Уехала, путешествовала за границей и, как я слышала, вышла за кого-то замуж.

– Картину, которую она подарила моей тете, написал некий мистер Боскобел… если я только имя не перепутала, – сказала Таппенс. – Чудный джем.

– В отличие от многих, я не кладу в него яблоко. Говорят, консистенция улучшается, но яблоко отнимает аромат.

– Да-да, совершенно с вами согласна. Так оно и есть.

– Так как вы сказали? На «Б», но я плохо расслышала.

– По-моему, Боскобел.

– О, мистера Боскоуэна я помню хорошо. Дайте-ка подумать… Он приехал сюда лет, наверное, пятнадцать назад и приезжал потом несколько лет подряд. Ему здесь нравилось. Снимал здесь коттедж у фермера Харта – тот построил для своего работника. Но они построили новый. Муниципалитет. Специально для работников построили четыре новых коттеджа. А художником мистер Би был настоящим, – продолжала миссис Копли. – Пиджак такой чудной носил. То ли бархатный, то ли вельветовый, с дырками на локтях. А еще зеленые и желтые рубашки. Яркий такой был. Мне его картины нравились. Правда. Он даже выставку как-то устроил. Что-то под Рождество, по-моему… Да нет, конечно, летом. Зимой он сюда не приезжал. А картины были милые, без всяких таких, знаете, излишеств. Домик, парочка деревьев да коровки за забором. Все мило, прилично и краски приятные. Не то что у некоторых нынешних молодых.

– У вас здесь много художников бывает?

– Вообще-то нет. Так, ничего особенного. Приезжает летом одна, малюет что-то, но мне не нравится. Год назад был молодой парень, называл себя художником. Ходил небритый. Не могу сказать, что мне его картины особенно нравились. Забавные такие, все краски смешаны. Смотришь и не понимаешь, что видишь. Но продавал он их хорошо и, имейте в виду, недешево.

– Должно быть, фунтов по пять, – сказал мистер Копли, впервые за все время вступая в разговор. Таппенс даже вздрогнула от неожиданности.

– Мой муж считает, – пояснила миссис Копли, выступая в данном случае в роли толкователя изречений своего супруга, – что никакая картина не должна стоить более пяти фунтов. Краска столько не стоит. Вот что он имеет в виду, так, Джордж?

– Угу, – отозвался Джордж.

– Мистер Боскоуэн написал картину с домом у канала… Я проезжала там сегодня.

– Так вы приехали по той дороге? Хотя ее и дорогой-то назвать нельзя. Очень уж узкая. И тот дом, он такой… одинокий. Я бы там жить не хотела. Слишком пустынно. Ты согласен, Джордж?

Джордж издал звук, выразивший как осторожное несогласие, так и некоторое презрение к трусости женщин.

– Это там, где Элис Перри живет, – сказала миссис Копли.

Таппенс оставила попытки разузнать что-то о мистере Боскоуэне. Она уже поняла, что лучше подстраиваться под миссис Копли, которая то и дело перескакивала с одной темы на другую.

– Странная они пара, – изрекла хозяйка. Джордж согласно хмыкнул. – Держатся сами по себе, людей сторонятся. И она в таком виде расхаживает… Чудачка, одним словом, эта Элис Перри.

– Полоумная, – вставил мистер Копли.

– Ну не знаю, можно ли про Элис так сказать. Вид у нее точно безумный. Эти растрепанные волосы… Носит все время мужскую одежду и огромные резиновые сапоги. Говорит как-то чудно, а спросишь о чем, так, бывает, не сразу и ответит. Но полоумной я бы ее не назвала. Странная, вот и все.

– И как к ней здесь относятся?

– Ее ведь толком так никто и не знает, хотя они и прожили здесь несколько лет. Рассказывают разное, но, с другой стороны, без этого нигде не обходится.

– И что о ней рассказывают?

Миссис Копли никогда не уходила от прямых вопросов и всегда отвечала с готовностью и охотой.

– Говорят, ночами вызывают духов. Сидят за столом и вызывают. А еще говорят, что ночью по дому огоньки движутся. Книжки всякие мудреные читает, такие, в которых круги да звезды… И если там кто не в себе, так это Эймос Перри.

– Он просто недалекий, – снисходительно заметил мистер Копли.

– Ну, может, ты и прав. Но о нем одно время тоже сплетни ходили. Любит свой сад, да только ничего в нем не смыслит.

– Они ведь лишь половину дома занимают, да? Миссис Перри была так любезна, пригласила войти…

– Неужели? Правда? А я и не знаю, захотела бы войти в тот дом или нет, – сказала миссис Копли.

– Та половина, что у них, она в порядке, – сказал мистер Копли.

– А другая не в порядке? Та, что выходит на канал?

– О ней много всяких слухов ходило. Оно, конечно, там ведь уже несколько лет никто не живет. Говорят, что-то там есть… такое… Но когда начинаешь выяснять, оказывается, что никто ничего не помнит. Давно все было. Дом, как вы знаете, построили лет сто назад. Вроде бы для какой-то красивой леди, и вроде бы построил его некий придворный джентльмен.

– Придворный королевы Виктории? – заинтересовалась Таппенс.

– Не думаю, что при ней. Она была особенная, старушка-королева… Нет, пожалуй, это было раньше. Во времена одного из Георгов. Этот джентльмен приезжал туда, виделся с нею, а потом, как говорят, они поссорились однажды ночью, и он перерезал ей горло.

– Ужасно! – воскликнула Таппенс. – Его за это повесили?

– Нет, ничего подобного. Говорят, что ему пришлось избавиться от тела, и он замуровал ее в стене за камином.

– Замуровал в стене за камином!

– Есть другая история, согласно которой она была монахиней и убежала из монастыря, поэтому ее и замуровали. Такие были порядки в монастырях.

– Но ведь замуровали ее не монахини.

– Нет, нет. Замуровал он, ее любовник. Заложил кирпичами, а потом еще приколотил железную плиту… Так или иначе, никто ее больше не видел, бедняжку. Некоторые, конечно, говорят, что она уехала с ним и жила то ли в городе, то ли где-то еще. Иногда люди слышали шум и видели свет в доме, так что в темноте туда никто не ходит.

– Но что было потом? – спросила Таппенс. Погружение в историю, да еще во времена до правления королевы Виктории, было не совсем тем, ради чего она приехала.

– Сказать по правде, знаю я немного. Дом, когда его выставили на продажу, купил фермер по фамилии, кажется, Блоджик. Жил он там недолго. Таких называли джентльменами-фермерами. Дом ему пришелся по вкусу, но работать на земле его не тянуло, и что с нею делать, он не знал. А потому и продал все. Затем дом часто переходил из рук в руки, и каждый раз строители что-то меняли и добавляли – устраивали ванные, например. Одно время семейная пара разводила там кур. Но про дом уже пошла дурная слава – мол, несчастливый. Это все было еще до меня. Мистер Боскоуэн, по-моему, тоже собирался его приобрести. Тогда-то он и картину написал.