Текст книги "Незалеченные раны. Как травмированные люди становятся теми, кто причиняет боль"

Искажения: как травма формирует глубинные убеждения о мире и самом себе

Большинство людей, которые пережили травму и пришли на психотерапию, испытывают проблемы с отношением к себе, другим людям и миру в целом. Это важная концепция, которую следует держать в голове во время чтения этой книги: говоря о проблемах, связанных с собственным «я», я в основном имею в виду идентичность, идеи, убеждения и ожидания, связанные с самим собой, а также использование эмоций для существования в мире.

У всех нас есть разные убеждения о мире и ожидания от него, даже если мы их не высказываем. Эти убеждения и ожидания обычно лежат в основе нашей идентичности, и они могут быть как простыми («Утром я проснусь в безопасном теплом доме и спокойно позавтракаю перед уходом на работу»), так и гораздо более сложными («Если я не справляюсь с задачей безупречно в первый раз, я считаю себя неудачником»).

У нас есть убеждения о себе, других людях, своих способностях, будущем, а также о своих потребностях и желаниях. Все эти убеждения влияют на то, как мы себя чувствуем и что делаем.

Мы формируем эти убеждения по‑разному. Большинство из них уходят корнями во взаимодействие с родителями, учителями, сверстниками и родственниками, а также являются следствием моделирования (обучение на примере того, как что‑то делает другой человек). У многих моих клиентов из области судебной медицины большие трудности с выполнением базовых задач, например с тем, чтобы закрепиться на рабочем месте или приходить на встречи вовремя. Это связано не с «ленью», а с тем, что они выросли в травмированных и хаотичных семьях, где они не видели моделей поведения, связанных с базовыми вещами, например подъемом на работу в одно и то же время каждый день или назначением встреч. По этой причине они не умеют выполнять эти задачи. У нас есть множество повседневных привычек, включая то, как мы думаем и чувствуем, и травма может их искажать.

У людей, которые выросли в безопасном доме с последовательными и надежными родителями, убеждения и ожидания обычно такие: «Жизнь во многом предсказуема. Я буду согрет, накормлен и одет. Почти каждый день происходят одинаковые вещи в одно и то же время. Обо мне позаботятся, когда мне это будет нужно, и я могу попросить о заботе и поддержке. Я доверяю родителям и учителям. Люди хорошо ко мне относятся и вдохновляют меня добиваться успеха. У меня будет хорошая жизнь со стабильной работой. Я могу пробовать новое и веселиться. Иногда у меня что‑то не будет получаться, но это нормально. Время от времени мне будут отказывать, но такова жизнь. Мне нравятся люди, а я нравлюсь им».

Проанализируйте убеждения, которые были у Мэдисон в начале терапии:

«Я никогда не знаю, что произойдет дальше, и мне нужно постоянно быть готовой к тому, что все изменится. Ничто не будет прежним. Люди будут причинять мне боль. Доброта опасна, потому что люди проявляют ее, чтобы потом использовать меня. Мужчины особенно опасны, и я должна причинять им боль, чтобы защититься. Моя единственная ценность для мужчин – это способность заняться с ними сексом. Я сплю с мужчинами, которые меня хотят, потому что меня в любом случае принудят к сексу и, если я не буду сопротивляться, мне хотя бы не причинят вреда. Мои близкие, похоже, меня ненавидят, следовательно, я неправильная или плохая. Чувствовать себя в безопасности и расслабляться небезопасно. Мне нужно следить за собой и защищаться. Нападать до того, как нападут на меня. Моя жизнь будет ужасной, и я, возможно, не доживу до тридцати. Если ничто не имеет значения, почему бы мне не повеселиться?»

Многие из этих убеждений были защитной реакцией и требовались, чтобы помочь ей справиться с осознанием причиненного ей вреда и защитить ее от дальнейшей боли.

Чтобы выразить некоторые из этих убеждений и управлять ими, Мэдисон развила в себе гипербдительность и тревожность, связанные с окружающим миром. Она была убеждена, что мир – опасное место, и взрастила в себе отношение «убей или будешь убит». Она употребляла наркотики, чтобы притупить чувства, и из‑за отсутствия хорошей модели поведения, усвоенной от родителей, она считала, что не сможет управлять эмоциями без наркотиков. Она ненавидела ощущение расслабления и не переносила успокаивающие занятия, например йогу или медитацию. Вместо работы над осознанностью, направленной на заземление, я стала бросать ей мяч. Это был хороший физический способ успокоить ее в достаточной степени, чтобы мы могли поговорить. Мэдисон была склонна избирательно проводить время с теми, кто в итоге причинял ей боль или предавал ее, из‑за твердо укоренившегося убеждения, что она не заслуживает большего. Она жила с ощущением безнадежности и часто не могла отличить безопасного человека от опасного. Из‑за ее образа жизни у Мэдисон даже не было шанса встретить безопасных и просоциальных людей. Со временем эти убеждения и решения, связанные со стилем жизни, привели к циклам ревиктимизации и ретравматизации, которые только укореняли ее первоначальные убеждения.

Анализируя влияние травмы на убеждения о мире, важно учитывать, с чего началась жизнь человека: с реалистичных и полезных убеждений или ранних травм, сделавших его систему убеждений деструктивной или негибкой.

Если говорить в общем, жестокое обращение в детстве (четкий возрастной предел назвать сложно, но я говорю о том, что произошло до 12–13 лет) в большинстве случаев ведет к искажению структур убеждений. В таких случаях работа по изменению убеждений связана с пониманием и разрывом этих структур. Если травматическое событие произошло позднее (травля на работе, насилие со стороны интимного партнера и т. д.) на фоне безопасного детства, то работа в основном связана с пониманием того, как травма вступила в конфликт с первоначальными структурами убеждений и изменила их. Цель психотерапии здесь заключается в реформации здоровых и реалистичных посттравматических убеждений.

В общем, нормальная система убеждений должна быть реалистичной (основанной на реальности, а не на тревожности или мнении о событии), гибкой (меняться со временем или в зависимости от ситуации), полезной (помогать нам взаимодействовать с миром и достигать желаемого), а также неабсолютной (никаких «все или ничего» и «должен»). У жертв часто формируются абсолютные убеждения («Мне всегда нужно держать людей на расстоянии вытянутой руки»), которые не зависят от ситуации и не являются реакцией на нее. Эти убеждения могут привести к различным видам проблемного поведения и эмоциональных трудностей и со временем стимулировать развитие нарушений психического здоровья.

Ниже я описала некоторые распространенные убеждения, основываясь на своем обучении схема‑терапии.

«Я недостаточно хорош(-а)»

Эта схема очень распространена, и она часто является результатом ситуаций, в которых человеку говорили, что он недостаточно хорош, или винили его и наказывали за недостаточно впечатляющие достижения. Такие ситуации характерны для семей, где процветает эмоциональное насилие, и они могут привести к возникновению глубинного чувства неудачи, тревог о недостаточных достижениях и крайне требовательных критических внутренних голосов.

Некоторые люди поддаются этим убеждениям, принимают их за истину и даже не пытаются чего‑то достичь. Кто‑то неустанно пробивается через них, пытаясь доказать обратное путем больших достижений.

Эта схема может включать постоянные тревоги о достижениях, стыд за самого себя, проблемы с принятием собственного тела, чрезмерную состязательность, постоянное сравнение себя с другими, неудовлетворенность своими достижениями, постоянное изменение целей, слишком высокие стандарты для себя и окружающих, самосаботаж в случаях, когда все идет хорошо, отказ заниматься чем‑то (вдруг это обернется неудачей), гнев при обращении с просьбами и недостаточные достижения.

«Люди причинят мне боль или бросят меня»

В основе этого убеждения лежит ожидание, что люди будут непредсказуемыми, жестокими и злыми. Человек также может думать, что окружающие его бросят. Это убеждение может проявляться по‑разному, например: в виде поведения, направленного на отталкивание других людей; преждевременного разрыва отношений (бросить до того, как бросят тебя); гипербдительности к любым признакам агрессии или отторжения; сложностей со сдерживанием обещаний; поиска недостатков в людях, «проверки» людей; трудностей с пребыванием в одиночестве. Парадоксально, но человек может смириться с мыслью о том, что другие люди неизбежно причинят ему вред, и перестать отстаивать свои границы или оценивать людей перед вступлением в отношения с ними. Эти схемы часто тесно связаны со стилем привязанности (об этом подробнее рассказывается в Главе 3).

«Никто не удовлетворит мои потребности/я всегда один(-на)»

В основе этого убеждения лежат трудности с распознаванием собственных физических или эмоциональных потребностей, а также неверие, что кто‑то сможет их удовлетворить. Люди с такими убеждениями часто говорят о глубоком одиночестве или ощущении дыры в душе, причем настолько большой, что ее не может заполнить никакое количество заботы. Это убеждение формируется, когда родители отсутствуют, сильно озабочены (например, когда один из них или другой ребенок болен и перетягивает на себя почти все внимание в доме) или проявляют холодность и сдержанность.

Люди с этой схемой боятся быть покинутыми, оказаться слишком навязчивыми, стать грузом или остаться в одиночестве. Управлять таким опытом трудно: люди часто отгораживаются от заботы, которую сами же ищут, или же настолько стремятся к поддержке и близости, что утомляют других и сталкиваются с пугающим их отторжением.

«Я должен(-на) быть идеальным(-ой)»

Перфекционизм характерен для некоторых людей с отношенческими травмами. Он часто возникает, если первоначальная травма была связана с требовательными родителями, которые прибегали к наказаниям (например они ожидали высоких отметок и примерного поведения), или другими людьми во взрослой жизни (например романтическими партнерами), которые прибегали к критике и вызывали чувство вины. Иногда перфекционизм развивается в качестве реакции на тревожность после травмы («Если я буду идеальным(-ой), а все вокруг меня – таким, как надо, то я смогу контролировать свой мир»). В случае некоторых жертв это проявляется в виде контроля за мельчайшими деталями своей жизни, в результате чего у человека развиваются укоренившиеся привычки. Если рутина и привычные структуры оказываются под угрозой, жертва испытывает сильную тревогу. Это тесно связано с убеждением, что человек недостаточно хорош, и иногда может проявляться как защитная реакция на глубинное чувство стыда и неполноценности.

Перфекционизм может проявляться по‑разному. Он может быть открытым, как, например, страх допустить ошибку или тревога при попытке попробовать что‑то новое. Скрытые признаки перфекционизма включают чрезмерное планирование перед новым занятием (я работала с клиентами, которые так долго планировали свои действия, что впадали в ступор из‑за обилия возможных вариантов); прокрастинацию, обусловленную страхом неудачи и тем, что человек просто не может выносить что‑то неидеальное; сосредоточенность на возможной неудаче, а не на приобретении нового опыта; чрезмерное внимание к тому, чтобы все выглядело определенным образом, или поиск «лучшего» решения проблемы (большинство наших решений и сделанных выборов, возможно, не так важны, как нам кажется); трудности с началом новых проектов.

«Я беспомощен(-на)/я не контролирую свою жизнь»

Иногда у травмированных людей развивается выученная беспомощность: они привыкают быть жертвой и начинают верить, что их жизнь и различные ситуации не поддаются их контролю. По этой причине они просто перестают пытаться что‑либо изменить. Отсутствие контроля над своей жизнью приводит ко многим психологическим проблемам и способствует возобновлению циклов ревиктимизации.

Некоторые отношенческие травмы связаны с крайне хаотичными ситуациями, например, когда родители выпивают, употребляют наркотики или постоянно переезжают, поэтому жертвы привыкают к хаосу и не чувствуют, что могут контролировать свою жизнь. Родители или партнеры могут быть чрезмерно контролирующими, и это приводит к тому, что человек приобретает лишь ограниченные жизненные навыки и убеждает себя в неспособности что‑то сделать самостоятельно. Независимо от причины, убеждения такого типа могут проявляться в виде недостаточных достижений, неспособности продолжать начатое и доводить дела до конца, а также полной зависимости от других людей. Со временем люди могут заметить усиление и генерализацию тревожности и ощущения беспомощности, из‑за чего то, что они делали раньше, теперь кажется невыполнимым.

«Я не так важен(-на), как другие люди»

Отношенческие травмы часто связаны с применением силы одним человеком к другому, будь то родитель, распространяющий свое влияние на ребенка, или партнер, контролирующий другого партнера. В сердце большинства отношенческих травм лежит вытеснение потребностей одного человека потребностями другого. Такие травмы нередко связаны с высказанными или подразумеваемыми требованиями проигнорировать собственные эмоциональные реакции и потребности (например, человеку могут запрещать плакать, обращаться за помощью или кому‑либо рассказывать о произошедшем). Человек может усвоить эту модель поведения и привыкнуть жертвовать собственными потребностями ради других людей. Это высокоадаптивная стратегия для тех, кто терпит насилие, чтобы оставаться как можно ближе к обидчику ради собственной безопасности («Если я буду предугадывать твои желания и делать тебя счастливым, ты не причинишь мне вреда»), и у таких людей могут возникнуть проблемы с расшифровкой собственных потребностей.

На практике такие убеждения часто приводят к тому, что жертвы не понимают, чего они хотят, и ставят потребности других людей выше своих, не желая «нагружать» окружающих своими нуждами и эмоциями и ставя себя на задний план в отношениях. Со временем это может привести к охлаждению отношений или сильному стрессу, вызванному стремлением жертвы удовлетворить потребности окружающих в ущерб своим собственным.

Я не знаю, кто я: проблемы с идентичностью после травмы

Травмы, ассоциируемые с негибкими, защитными и проблемными структурами убеждений, приводят к выраженным трудностям с восприятием мира и отношением к нему. Под «отношением к миру» я подразумеваю идентичности и привычки, которые формируются у человека, а также выражение своих ценностей через поведение. «Формирование идентичности» – это загадочный термин, который часто используется в психологии, и вы, возможно, слышали, как его употребляют по отношению к травмам⁹. Специалисты часто говорят, что у травмированных людей «сломанное» или «разбитое вдребезги» ощущение собственного «я» или проблемы со связностью идентичности.

Говоря об идентичности, мы подразумеваем восприятие человеком самого себя, черты его характера, ценности, предпочтения, стремления, цели и мечты, а также связность всех этих аспектов. Процесс формирования четкой идентичности часто выходит за рамки подросткового возраста и продолжается даже после 20 лет. Идентичность – это уникальное сочетание черт характера, убеждений, защитных механизмов, проблем, сильных сторон и отождествлений, которые делают человека самим собой. Она формируется в ходе сложного итерационного процесса воспитания и влияния окружающей среды, когда человек формирует свой темперамент посредством взаимодействия с миром.

Как правило, к концу подросткового возраста мы ожидаем, что у человека будет частично сформированная личность (стабильные характеристики, например степень экстраверсии, открытость к новому опыту, уровень осознанности, эмоциональность, дружелюбие и т. д.), относительно стабильная гендерная и сексуальная идентичность, а также базовое представление о своих интересах, ценностях и целях. В 20 с небольшим лет человек должен исследовать мир, укоренить свои интересы и цели, усмирить некоторые черты характера (например, мы становимся менее импульсивными после 25 лет, когда формирование префронтальной коры завершается), лучше понять свои ценности, а также получить более полное представление о том, какие партнеры и друзья ему подходят.

Однако у людей, получивших травмы в детстве, иногда возникают специфические и пугающие трудности в развитии и понимании своей идентичности.

Насилие внутри семьи или в раннем возрасте может истощить ресурсы по управлению стрессом и отвести внимание от психологических процессов исследования, роста, приключений и игр к простому выживанию.

Иногда дети вынуждены играть в семье роли, которые полностью формируют их идентичность. В качестве примера можно привести ребенка, который столкнулся с парентификацией (его вынуждают взять на себя эмоциональные или физические задачи, которые обычно выполняет родитель) и у которого развилась идентичность, основанная на самопожертвовании. Часто дети, пережившие травму, оказываются в изоляции от сверстников намеренно (например, обидчику выгодно держать их в изоляции, чтобы никто не узнал о насилии) или случайно (у родителей хаотичная жизнь, и они много переезжают, в связи с чем у ребенка нет возможности завести друзей), поэтому они не могут учиться у сверстников или формировать идентичность в соответствии со специфическими связями внутри группы. У меня были клиенты, которые никогда не смотрели телевизор из‑за запретов контролирующих родителей. По этой причине они не имели представления о телешоу, которые смотрели их сверстники, не могли участвовать в обсуждениях и не формировали идентичность в соответствии с культурными нормами. Хотя это может показаться относительно незначительным, такие мелочи накапливаются и в итоге приводят к ощущению ужасающей изоляции, характерному для многих травмированных людей. Похожие процессы происходят, когда человек подвергается принудительному контролю в отношениях и оказывается в изоляции от друзей и семьи.

Некоторые виды абьюза подразумевают жесткие ограничения, связанные с тем, что человек может делать, видеть или чувствовать. Это подрывает его способность исследовать мир и развивать идентичность (например жертвы насилия со стороны интимного партнера и жертвы принудительного контроля не могут проводить время с друзьями или работать). Часто жертвы насилия сосредоточены лишь на выживании (избегании боли, управлении дистрессом в достаточной степени, чтобы продолжить функционировать, и усмирении обидчика), поэтому у них нет эмоциональных или интеллектуальных ресурсов, необходимых для исследования вопросов более высокого порядка, например «Кто я?» и «Что мне нравится?» Это особенно актуально, когда насилие происходило в ключевые периоды формирования идентичности, например в детстве и подростковом возрасте.

Некоторые мои травмированные клиенты говорят, что у них отсутствует ощущение какой‑либо идентичности: они не могут назвать свой любимый цвет или еду, которая им особенно нравится. Кто‑то быстро переключается между идентичностями, например говорит, что у него та же любимая еда, что и у партнера. Иногда они впадают в панику, если их идентичность отличается от идентичности/желаний близких людей, потому что в детстве для них было опасно выражать другое мнение. В некоторых случаях изменение идентичности нормально – люди влияют на нас, и мы хотим заниматься чем‑то новым – однако мы также хотим иметь четкое представление о том, кто мы, за что мы выступаем, что мы любим и ценим и что нам не нравится. У некоторых травмированных людей оно отсутствует, и они несут в мир недоразвитое чувство собственного «я».

Из‑за нарушения нормального формирования идентичности жертвы могут столкнуться с множеством трудностей, связанных со взаимодействием с окружающим миром, например с формированием межличностных связей, поддержанием дружеских и романтических отношений, поиском работы и закреплением на рабочем месте, функционированием в меняющихся условиях, принятием решений, достижением целей, планированием и организацией (хаос в жизни человека – это первый клинический признак, на который я обращаю внимание при анализе отношенческих травм), восприятием собственного тела, сексуальной жизнью и установлением границ. Многие жертвы постоянно сталкиваются с тем, что окружающие ими пользуются, и это отчасти связано с либо с поведением, которое они стали считать нормальным и научились принимать, либо со страхом сказать «нет».