Текст книги "Кощеевич и война"

Глава одиннадцатая
Выхода нет

Тяжёлая решётка темницы, лязгнув, захлопнулась. Яромир подождал, пока глаза привыкнут к темноте, потом огляделся. Его окружали обындевевшие каменные стены, на полу лежал ворох прелой соломы, над головой виднелось узкое окошко, в которое мог пролезть разве что голубь. Но вольным птицам нечего было делать в этом царстве зловредных крыс. В темнице было затхло, сыро, пахло гнилью и безнадёгой. Как же наивен он был, когда ждал от царя справедливости! Яромир ударил кулаком в стену – резкая боль помогла прийти в себя. Опомнившись, он облизал сбитые костяшки, и во рту стало солоно от крови. Злостью да обидой делу не поможешь – беда уже случилась. Выходит, не зря он чувствовал её приторный запах. Теперь нужно думать, как отсюда выбраться. Над тем, что делать после побега, Яромир решил поразмыслить потом. Сперва удрать, а там видно будет.

Он дёрнул решетку – крепкая, зараза. Ещё и зазвенела так, что уши заложило. В камере напротив кто-то сдавленно охнул – видать, от неожиданности. Яромир приник лбом к железным прутьям.

– Радосвет? Это ты?

Куча тряпья зашевелилась, из-под неё показалась взъерошенная голова узника.

– Яромир! А ты что здесь делаешь?

– По всей вероятности, то же, что и ты. Сижу. – С губ сорвался невольный вздох. – Ты в порядке?

– Да.

Царевич подошёл к решётке своей темницы, и Яромиру оставалось только покачать головой. Радосвет определённо был не «в порядке»: бледный, осунувшийся, со спутанными кудрями и отросшей щетиной на подбородке. Щека то ли рассечена, то ли расцарапана – в темноте не разберёшь. Правый глаз заплыл от кровоподтёка, левый тоже выглядит опухшим. Возможно, от слёз. Хорошо хоть меховой плащ не отняли, а то бы парень от холода давно уже дуба дал.

– Зачем ты приехал? – нахмурился царевич. – Я же велел тебе оставаться в ставке и встретить Веледара.

Пришлось Яромиру рассказать всё как на духу: про ссору с Душицей и вернувшегося Горностайку, про Радмилу, про жребий…

– Плохо дело, – поморщился Радосвет, словно у него болели зубы. Кто знает, может, и впрямь болели.

– Прости. Я и подумать не мог, что всё будет так, – развёл руками Яромир.

– Да что уж теперь… Оба мы влипли, как кур в ощип.

В голосе друга было столько обречённости, что у Яромира сжалось сердце. Он предпочёл бы, чтобы Радосвет его обругал. Может, тогда стало бы хоть немного легче…

– Знаешь… я, кажется, выдал царю твою тайну. – Он шмыгнул носом. – Подумал, что тебя из-за Таисьи сюда посадили. Хотел как лучше.

– Чего уж теперь? Мне так и так конец. – Ох, опять этот бесцветный тон… Ни тени гнева, одна лишь обречённость. – Только бы отец до Таисьи с Аннушкой не добрался.

– Но ему же нельзя в Дивнозёрье. Помнишь, что царь не имеет права покидать свою землю? А он даже из палат сейчас не выходит.

М-да, вышло не слишком-то утешительно.

– Сам не пойдёт, так подручных отправит. Того же Мрака… Пожалуй, приснюсь Таисье, предупрежу. Пускай уезжает.

– Куда?

– Да куда глаза глядят. Чем дальше от Дивнозёрья, тем лучше. В безволшебных краях её никто не найдёт. Даже я.

– Значит, расскажешь ей, что тут происходит?

– Нет, что ты! – Теперь в голосе царевича звучал неподдельный испуг. – Не хочу её волновать. Помочь нам она всё равно ничем не сумеет.

Яромир подышал на ладони.

– Может, ты и прав. Зачем зря девицу тревожить? Вот выберемся, тогда…

– Не выберемся. По крайней мере, я. Отец велел мне готовиться к казни. День не назвал. Мол, жди – однажды за тобой придут. Только я не замышлял против него, веришь?!

– Не просто верю – знаю. – Яромир приложил руку к сердцу. Ему не нужно было доказательств. Радосвет невиновен – это же ясно как день. – Не вешай нос, дружище. Мы непременно сбежим!

– Как?

– Я Вьюжку позову. Сейчас подкину перо – и фьють, только нас и видели.

Он пошарил по рукавам, заглянул за пазуху. Заветного пера нигде не было. Видать, обронил, пока его стража скручивала.

– Ничего-ничего, симарглы умеют слышать мысли. Он ни за что не оставит нас в беде. Сейчас кликну – и прилетит. Вьюжка! Вьюжка, ко мне!

Но сколько Яромир ни кричал, ни свистел – верный крылатый пёс не появлялся. Выходит, его тоже схватили? И где только цепь нашли, способную удержать симаргла?

– И что теперь? – Больно было видеть, как в глазах Радосвета гаснет надежда.

– Я ещё не придумал.

– Когда придумаешь, разбуди.

Радосвет повернулся спиной. Хотел отойти, но вдруг замер. Его плечи дрогнули. Раз. Другой. Потом мелко затряслись от плохо сдерживаемых слёз.

Что тут сказать? Есть с чего разрыдаться. Дело-то дрянь… Эх, сейчас бы зелья какого или благовоний, чтобы лучше думалось. Но в камере нет даже чистой воды.

– Ты уже слышал про матушку? – вполголоса спросил царевич.

Яромир кивнул. Потом опомнился, что Радосвет стоит спиной и не может этого видеть.

– Да. Мне жаль. Оба мы осиротели…

– Лучше бы он был на её месте! – зло выплюнул царевич, сжимая кулаки. – Плохо так говорить, да? Желать смерти родному отцу…

– Такого папашу врагу не пожелаешь. Может, кто-то и станет тебя винить, но только не я.

– О, с этим я сам справляюсь, – горько усмехнулся Радосвет, а потом издал всхлип, словно захлебнулся этим смешком. – Я его ненавижу, Яромир. Никого так не ненавидел.

– Имеешь полное право. Царь поступил с тобой несправедливо и подло. И чем он тогда лучше Кощеевича?!

Яромир прикусил язык, но было поздно: опасные слова уже вырвались.

– Тише ты! – резко обернулся царевич. – Тут и у стен есть уши. У тебя ещё есть шанс спастись, поэтому лучше молчи.

– Не могу и не буду! – набычился Яромир. – Теперь ты – мой царь. Других мне не надобно!

– Тогда как царь повелеваю тебе заткнуться. Помнишь, ты обещал, что позаботишься о Таисье и Аннушке, если со мной что-нибудь случится? Давши слово – держи.

Радосвет шагнул ближе к решётке. Теперь Яромир мог явственно видеть слёзы на лице своего государя.

Он многое хотел бы сказать Радосвету. Например, что тот дурак, что связался со смертной, потому что Дивь никогда не примет такую царицу. И вдвойне дурак, что поехал в Светелград один и позволил себя схватить. Но тогда получалось, что Яромир тоже дурак, потому что не остановил царевича, а, наоборот, ещё и уговаривал ехать мириться с отцом.

Ещё Яромир хотел бы сказать, что мечи, магия и честь его рода всегда принадлежали Диви. Но Ратибор – это не Дивь. А раз так, то нет никакого предательства. Это Ратибор предал родной край, а не Яромир. И уж тем более не Радосвет. Но приказано было заткнуться, поэтому он опустился на солому, надвинул на лицо капюшон и сунул руки в рукава. Так теплее.

– Обиделся? – через некоторое время догадался царевич.

Яромир ответил не сразу.

– Поначалу – да, но сейчас уже попустило. Думаю вот, как тебя отсюда вытащить.

– Тогда уж не меня, а нас. Только это всё напрасно… – вздохнул Радосвет, обхватив локти ладонями. – Из царской темницы нет выхода. Её на совесть строили. Чтобы ни богатырь не выбрался, ни колдун. Тут в каждом камне такие чары! Нам их ни за что не развеять.

– Знаешь, что самое смешное? Скорее всего, их укрепляла моя мать. – Яромир невесело фыркнул из-под капюшона. – Увы, я не настолько хитроумный. Мой план прост – дождаться стражника, который принесёт нам еду, врезать ему по темечку, отобрать ключи.

– Никто ничего не принесёт.

– Погоди, хочешь сказать, тебя всё это время не кормили, не поили?

– Воду давали разок. Пропихнули кружку между прутьев. А потом я иней со стен соскребал да дыханием растапливал.

– Ну, значит, ещё принесут. – В голосе Яромира уже не было былой уверенности. – А там – схватить за руку и дёрнуть на себя, чтобы стражник ударился об решётку.

– Так палкой пропихивают. Боятся.

Что-то жалобно звякнуло. Наверное, царевич в сердцах пнул пресловутую кружку.

– Когда-нибудь дверь всё равно откроется. Пусть даже для того, чтобы отвести нас на казнь. – Яромир мысленно содрогнулся. У них будет всего одна попытка – без права на ошибку. – Отчаиваться рано, друг мой.

– Ты прав, – как будто приободрился Радосвет. – Отец хочет покорности, но он её не получит! Я намерен дорого продать свою жизнь.

– Лучше просто выживи. Диви нужен достойный царь. Такой, как ты.

– Вот теперь мы с тобой говорим, как настоящие заговорщики.

Они переглянулись и рассмеялись. Горько, надсадно, от души, как смеются только те, кому нечего терять. И страх отступил. Яромир знал: теперь их не сломить ни холодом, ни голодом, ни пытками. Пусть царь только попробует прислать заплечных дел мастера. Ещё посмотрим, кто кого одолеет.

Они с Радосветом болтали долго, до хрипоты. Вспоминали прошлое, шутили, даже строили планы на будущее до тех пор, пока обоих не сморил сон. Наверное, Радосвету снилась его любимая Таисья – он ведь собирался предупредить её об опасности, заодно и повидаться напоследок. А Яромиру в ту ночь не снилось ничего. И слава богам – только кошмаров ему не хватало!

* * *

Он проснулся, когда вдалеке что-то лязгнуло. В коридоре послышались гулкие шаги, потом голоса – жаль, слов было не разобрать. Яромир не пошевелился, но самую малость приоткрыл глаза: кто это там пожаловал? Может, увидев, что узник спит, они отомкнут запоры, и тогда…

Резкий окрик оборвал ход его мыслей:

– Па-адъём!

– Мрак, ты чего орёшь? Ещё даже не рассвело. – Яромир рывком сел и сердито принялся вытряхивать из волос гнилую солому, чтобы скрыть досаду.

– А на рассвете вас уже тогось, казнить велено. Так что собирайтесь.

Наверное, Мрак шутит. Вон, хохотнул даже. Или?..

– Кем велено? – от души зевнув, вмешался царевич.

– Царёв приказ.

– Ну да… Чей же ещё. Мог бы и не спрашивать. – Радосвет на мгновение задумался и вдруг шагнул вперёд, приник к решётке. – Смертнику последнее желание положено, так?

Мрак зачем-то глянул на двух своих спутников, стоявших с каменными лицами, и нехотя буркнул:

– Вроде как положено.

– Тогда хочу перед казнью с отцом встретиться.

Яромир удивился: зачем? Впрочем, он сомневался, что царь осмелится спуститься в подземелье. А если царевича поведут наверх, можно попробовать сбежать по пути. Хорошая идея.

– Царь не хочет тебя видеть, – покачал головой Мрак. – Он давеча ясно дал это понять.

– Что, даже на казнь не придёт полюбоваться? С сыном единственным проститься кишка тонка? – выплюнул Радосвет.

– Того не ведаю… – Злорадство, с которым Мрак командовал: «Па-адъём!», куда-то подевалось. На смену ему пришла неловкость. Может, даже сочувствие.

Царевич, почуяв слабину, продолжил напирать:

– А тебе самому нравится происходящее? Считаешь, что царь прав? Думаешь, всё это справедливо?

– А что я? Моё дело маленькое. Чё приказано, то и выполняю. – Мрак звякнул связкой ключей.

– Выходит, ты не человек, а инструмент бездушный? Как те ключи, что у тебя в руках. Куда повернут, туда и повернёшься?

– Зубы мне не заговаривай, предатель! – вскинулся Мрак. – Царю, небось, тоже в уши пел, а сам спал и видел, как отца извести. Нет тебе веры! Последнее желание придумал? Так говори. Но не проси невозможного.

Слова царевича его явно задели. Может, где-то в глубине души Мрак сомневается в своей правоте? Яромиру казалось: стоит немного поднажать, и треснет броня, за которой бравый вояка спрятался от истины. Он даже попытался воззвать к воинской чести, но Мрак замотал головой:

– Царь лучше знает. На то он и царь. Не наше дело – сомневаться. С трона видней, кто вражина подлый, а кто друг.

– Тогда мне от тебя ничего не нужно, – процедил Радосвет сквозь зубы.

– Вот и славно. А ну-ка просунь руки сюда, я свяжу. Молчан, ты вяжи второго.

Яромир и не подумал облегчить тюремщику задачу, остался сидеть, насвистывая. Ещё и зыркнул вызывающе: мол, попробуй. А мысленно то ли умолял богов, то ли подначивал нерасторопного Молчана: давай, просто открой дверь и зайди, а уж я попытаю счастья. Ничего, что один против троих. Как-нибудь сдюжу.

– Значит, придётся по-плохому, – посетовал Мрак, доставая из кармана табакерку. Открыл её и дунул. – Ф-фух!

В воздух взвилось серое облако. От зачарованного порошка вмиг заслезились глаза и захотелось чихать. Пока Яромир тёр нос и пытался проморгаться, к нему уже ворвались, окружили и скрутили, ткнув лицом в вонючую солому.

– Нравится?! – торжествовал Мрак. – Сам приготовил. Слёзный порошок – высший сорт.

– Ну и гад же ты… – только и смог вымолвить Яромир, лёжа на холодном полу и содрогаясь от приступов чихания.

– Не гад, а зельедел. Редкое чародейское ремесло, между прочим. – Присев, Мрак рывком приподнял его за волосы. – Так, ребяты, подымайте этого дурака. Вот так, под руки. Да держите крепче. А то знаем мы таких, шибко борзых.

– Редкое, как же! Любой целитель – апчхи – так же может! – Яромир попробовал вырваться, но вдруг понял, что обессилел. Руки-ноги не слушались, колени подгибались. Похоже, порошок был коварнее, чем казалось.

– Неча тут зубоскалить. Я себе цену знаю. Царь меня не приблизил бы, коли я бы только мечом махать умел. А ты теперь даже того не можешь, только гавкать и остаётся. Н-но, пошли! Там палач ужо заждался.

Мрак мстительно отвесил Яромиру пинка под зад. Царевича пнуть не осмелился – и на том спасибо.

* * *

На заднем дворе – даже не на главной площади, где обычно казнили преступников, – за ночь сколотили помост. Боится, значит, царь народного гнева. И не зря: царевича в Светелграде любили, наверняка попытались бы отбить. Жаль, из Яромира защитник вышел никудышный… От этой мысли у него аж дыхание перехватило. Так вот какова на вкус вина – хуже полынной горечи.

Блуждающий взгляд Яромира остановился на плахе, в которую был воткнут острый топор с длинной рукоятью. От этого зрелища кровь леденела в жилах, но отвести глаза он тоже не мог. В голове мутилось от проклятого порошка. Ноги совсем отказали, и стражники, покрепче подхватив парня под руки, волоком подтащили его к помосту. Стыдно. Ещё подумают, что он от страха сомлел.

Небо уже светлело. Двор тонул в предрассветном золоте, волосы трепал свежий ветер, в котором чудился запах долгожданной весны. В такие дни особенно остро хочется жить. Даже во время колдовской зимы сердце не переставало верить, что война закончится и тепло вернётся. Однажды вновь зацветут молодильные яблони в чудесном саду, люди отстроят сгоревшие маковки теремов, а на полях былых сражений вырастет рожь… Жаль, они с Радосветом этого уже не увидят.

– Ты – первый, – раздалось над ухом.

Яромир выпрямил спину и, шатаясь, встал на ноги – каким-то чудом, не иначе. Но его тут же одёрнули:

– Да не ты! Царевича просим. Пожалуйте!

Вокруг стояла гробовая тишина, только редкие вороны каркали в сером небе, предчувствуя поживу. Двор был пуст. Стража да палач в капюшоне-клобуке – никаких лишних свидетелей. Однако в окне царской опочивальни горел огонёк. Значит, всё-таки здесь Ратибор. Не спит, смотрит. Хочет убедиться, что его приказ выполнен неукоснительно. Какой же мерзавец! Яромир сплюнул себе под ноги. Ух, как он сейчас ненавидел царя – сразу за себя и за Радосвета. Никогда прежде он не испытывал такой лютой ненависти. Ни к кому, даже к Кощеевичу.

Деревянные ступеньки сварливо заскрипели – царевич начал подниматься на эшафот. Словно во сне, Яромир смотрел, как с Радосвета стянули меховой плащ и кафтан, оставив в одной рубахе, как подвязали шнуром вьющиеся волосы, чтобы палачу было сподручнее рубить. Хотели ещё завязать глаза, но Радосвет гордо вздёрнул подбородок:

– Это что такое? Убери. Я не боюсь взглянуть в лицо Курносой.

Видят боги, Яромир предпочёл бы умереть первым, только бы не видеть, как готовят к казни его лучшего друга и побратима. Это зрелище было хуже любой пытки. Наверное, на то и делался расчёт…

Уже на помосте царевич вдруг заартачился, как норовистый жеребец, но его силой поставили на колени и заставили положить голову на плаху. Подручный палача придержал приговорённого за волосы, а палач, оглянувшись на царское окно, кивнул и занёс над головой огромный топор.

Яромир невольно зажмурился и, кажется, забыл, как дышать. Он уже почти задохнулся, когда услышал, как лезвие понеслось вниз, со свистом рассекая морозный воздух… Бум!

В лицо брызнуло что-то тёплое. Из груди вырвался то ли вскрик, то ли всхлип. В голове мелькнуло: ещё не всё потеряно. Есть же живая и мёртвая вода… Вот только кто за ней пойдёт, если его сейчас тоже казнят?

Тишина стала невыносимой. Яромир медленно поднял веки, заранее зная, что ничего хорошего не увидит, – и обомлел: Радосвет лежал на плахе и хлопал глазами. Бледный, как смерть, но живой! Топор вонзился в помост прямо перед его носом.

Может, палач промахнулся? Неужели теперь всё сначала?

– Сегодня царь милостив! – на весь двор грянул Мрак. – Верните обоих в темницу.

Усмехнувшись, он выплеснул Яромиру в лицо остатки подогретого вина из своей чаши. Так вот что было так похоже на кровь.

– Твоё здоровье!

Яромир вдруг понял, что по его щекам вместе с алыми каплями катятся и прозрачные. Он с детства знал, что дивьи воины не плачут, но в этот раз не сумел сдержаться, как ни старался.

Глава двенадцатая
Равноценный обмен

Когда княжичу доложили, что от Ратибора прилетела птичка-весточка, он почувствовал злорадство. Прежде сразу бы помчался слушать, что там дивий царь изволил начирикать, а сейчас спешить не стал. Подождёт, дивья рожа. Как сам Лис когда-то ждал, всматриваясь в закатное небо. Всякое зло возвращается. Мысль «А ведь можно было ещё тогда всё решить по-хорошему» тоже мелькнула – и тут же пропала. «По-хорошему» Лис больше не умел. И не хотел. Чем сильнее его враги будут страдать, тем лучше.

С этими думами он достал ларец, который давно возил с собой, но никогда не открывал. Теперь пришёл час. Отцовский перстень с двумя переплетёнными змейками сел на палец как влитой. Кощей носил его как символ княжеской власти, и это было не просто украшение. Змейки, конечно, пакость редкостная. Нужно будет потом перековать. Но к неминуемой встрече с Ратибором стоило подготовиться. Одного венца было уже недостаточно, чтобы чувствовать себя уверенно…

Спрятав ларец, Лис велел слугам-злыдням подавать на стол. Пока он доедал завтрак, попутно придумывая разные беды и лишения для Ратибора (привычное уже развлечение), весточку успели выслушать Май и Весьмир.

За минувшую седмицу эти двое так спелись, что Лис начал ревниво коситься в их сторону. Но потом заметил, что на обычно спокойном и сосредоточенном лице Мая нет-нет да мелькает отвращение, и успокоился. Его советник Весьмира презирал, но ради общего дела готов был действовать сообща.

Самого Лиса дивий чародей, вечно норовивший сунуть нос, куда не просят, раздражал. А ведь когда-то он хотел сделать Весьмира своим советником. Даже думал, а не начать ли называть его отцом. После свадьбы с Василисой, разумеется. Сейчас всё это осталось в прошлом. Хотя где-то в глубине души Лис понимал чародея. Возможно, на его месте он поступил бы так же. Однако это не означало, что Весьмир прав.

Делить мир на правых и виноватых легко, но очень глупо. Примерно так же, как на чёрное и белое. В Диви многие этим грешат – Лис знал это, потому что неоднократно общался с пленными лично. Но Весьмир был не таким и поэтому воспринимался почти своим, навьим. У него ведь тоже «цель оправдывает средства»… Когда война идёт так долго, любой замарается. Так что да, чародей раздражал, но ещё больше раздражали его дивьи собратья в светлых плащах…

От этих размышлений его оторвал Весьмир, влетевший в шатёр с радостным воплем:

– Царь согласился на наши условия!

– Ты зачем так орёшь? – поморщился Лис. – Не видишь, я чай пью. Что произойдёт от того, что я узнаю новости на полчаса позже? Небо рухнет на землю?

– Какой, к огнепёскам, чай?! – не унимался чародей. – Ехать пора. Чем раньше выедем, тем…

Княжич стукнул кулаком по столу:

– Цыц! Забываешься. Ты мой пленник. Это я решаю, что и когда делать, а будешь меня поторапливать – прибью.

– И поставишь под угрозу всё, чего мы добились? – Весьмир хотя и сбавил тон, но, по мнению Лиса, недостаточно. – Ты не сможешь так поступить.

– Ещё как смогу! – Княжич шумно отхлебнул чая и поднял глаза на Весьмира, чтобы тот понял: тут уже давно никто не шутит.

И дивий чародей замолчал, поперхнувшись словом.

– Вот, молодец. – Будто пса послушного похвалил. – Чаю хочешь? Нет? Как хочешь. Второй раз предлагать не стану. Так что там птичка начирикала? Я лучше уж в пересказе узнаю, чтобы мерзкий голос Ратибора лишний раз не слышать.

– Да он не сам. Радосвета наговорить заставил. – Весьмир придвинул к себе чашку и потянулся за чайником. – Мы же сказали: пусть царевич обмен вершит.

– А-а… и что волчонок?

– Судя по голосу, не очень.

– Да мне плевать, как он себя чувствует. Что он сказал?

– Мог бы проявить чуть больше сострадания к собрату по несчастью, – не удержался от укора Весьмир. – Ему, вишь, тоже с папкой не повезло.

Княжич ненадолго замер, словно прислушиваясь к себе. Потом помотал головой:

– Не-а. Не сострадаю.

Это было чистой правдой. Помнится, прежде он жалел волчонка. Но эти времена прошли.

Чародей наконец соизволил перейти к сути:

– Они будут ждать нас на рассвете в день новолуния на Услада-поле возле Медового озера.

– Стало быть, уже завтра?

– Потому и говорю: выезжать пора. У тебя, может, и Шторм-конь. А у других-то нет.

– Ерунда. Мы ещё поужинать тут успеем.

Лису нравилось наблюдать, как Весьмир нервничает. У княжича был быстрый способ доставить всех на окраину Серебряного леса, а там уже до Услада-поля рукой подать. Не зря же все навьи зеркала достались ему от Кощея в наследство. А если бы не достались, Лис сам их сделал бы: чары были известны и записаны.

– Ну, если ты так говоришь…

Ага, не спорит больше. Вот и славно. Княжич мысленно записал себе одно очко, словно это была игра, а не беседа.

– Значит, Ратибор тоже прибудет на встречу?

– Да куда он денется? Скорее всего – под личиной. Но узнать его – это уж моя задача. Главное, и ты до поры спрячься. И постарайся, чтобы чары были крепки. Не то чтобы в Диви много стоящих колдунов, но если кто-то догадается раньше времени…

– О, не беспокойся. Мне чары вообще не понадобятся. Небось, слыхал, что наши воительницы частенько лицо закрывают, чтобы в степи от ветра укрыться? Вот среди них и затеряюсь.

– Хитро, – улыбнулся Весьмир. – Я когда-то у твоего папаши в замке так же разгуливал.

– Да знаю. Мать рассказывала.

Они немного помолчали – каждый, конечно, подумал о Василисе.

– Ей не понравилось бы, что вся эта война – из-за неё… – тихо и обречённо выдохнул чародей.

Лис в ответ фыркнул:

– Матушка тут ни при чём. Это всё Ратибор и его упрямство. Вот скажи, ты же долгое время при дворе околачивался – неужто не видел, к чему всё идёт? Почему не дал Ратибору добрый совет? Почему не остановил его?

– Да я себе добрыми советами мозоль на языке натёр! Ещё бы он меня слушал! Нет, там только слово Лады имело вес. А с тех пор, как Лады не стало, Ратибор больше никого не слушает.

– И когда же ты понял, что твой царь – безумец? До того, как отрезал мне голову, или после?

Голос Весьмира стал смущённым, даже извиняющимся:

– После. Когда вернулся в Дивь.

– Но потом у вас было шестнадцать зим! Тихих: без холода, без войн. Чего вы ждали? Что Ратибор одумается?

– А что мы должны были делать?

Чародей то ли не понимал, к чему Лис клонит, то ли дурачком прикидывался.

– То же, что и сейчас. Убить царя, возвести на престол царевича.

– Малолетку?

– Да у малолетки мозгов больше, чем у вашего Ратибора! И Голуба ещё была жива. И ты рядом вился – помог бы, подсказал. Что вам, дуракам, мешало?! – Лис бахнул глиняной чашкой о стол. Чудом не разбил.

Весьмир ссутулился, втянув голову в плечи:

– Ты не понимаешь…

– Это я-то не понимаю?! – От возмущения у Лиса вырвался нервный смешок. – Забыл, чей я сын?

– Я-то нет. А вот ты, похоже, забыл, как при твоём папке все по струночке ходили и даже пикнуть не смели. Чуть что – голова с плеч. Или на кол. Или в темницу к палачам, а потом – упырям на съедение. Скажешь, не было? – Весьмир тоже вскинулся так, что аж чай расплескал.

Княжич брезгливо смахнул с рукава пару попавших на него капель.

– А напомни-ка: кто Кощея убил? А то что-то я за давностью лет запамятовал…

– Не понимаю, к чему ты клонишь.

– Вы с Отрадой могли бы повторить подвиг. Или хочешь сказать, Ратибор страшнее Кощея?

– Да, пожалуй. – Весьмир опустил голову. – Говорят, нет врага страшнее, чем бывший друг. А знаешь почему? Прошлое глаза застит. Всё кажется: а вдруг одумается? Вдруг это я что-то не так понял? А всё это время на твоей шее затягивается петля. Но ты понимаешь это в тот миг, когда больше не можешь вдохнуть.

Дивий чародей изучал дно своей чашки – наверное, поднять глаза было стыдно. Но Лис не намеревался щадить его чувства.

– Позволь мне подытожить: убивать Кощея было не жаль, потому что он сволочь и чужеземец. А Ратибора жалко, потому что он хоть и тоже сволочь, но свой. И пока вы сопли жевали, он набрал настолько великую силу, что ты, победитель Кощея, обратился за помощью ко мне, своему врагу, чтобы я помог убить твоего бывшего друга. Вся эта история дурно пахнет, не находишь?

Весьмир сжал чашку так, что побелели пальцы:

– Ты тоже не смог убить своего отца. А теперь ещё и его перстень со змейками носишь.

– Перстень всего лишь символ власти над Навью. Нужен для всяких княжеских чар. Другое, знаешь ли, не было времени заказа… – Лис осёкся. Нечего оправдываться. Этак он скажет, что надел его только что. И вообще случайно.

– О, как интересно. А ты бы его дивьим на время дал? Не Ратибору, а, скажем, Радосвету?

– Может, и дал бы – до войны. Да меня никто не просил.

По глазам было видно, что Весьмир не поверил. Он задумчиво покачал головой:

– И раз уж мы вспомнили, кто убил Кощея, избавил Навь от его гнёта и возвёл тебя на трон… Прежде я бы сказал: «Долг платежом красен», – но понимаю, что после того, как я отправил тебя… поспать, ни о каких долгах между нами не может быть и речи. Поэтому я прошу тебя о помощи. Ради Нави и Диви, ради всех нас.

Лис рассмеялся зло и неискренне. Больше всего ему сейчас хотелось запустить в дивьего чародея чайником, но он с трудом сдержался.

– Как напомнить о долге, не говоря о долге? Из тебя вышел бы отличный придворный чародей, Весьмир.

– Почему-то мне кажется, что это не похвала.

– Надо же! А как ты догадался? – Голос княжича сочился ядом. – Я забыл добавить: придворный чародей Кощея, конечно же. Ты бы понравился отцу.

– Говори что хочешь, – махнул рукой Весьмир, – я это заслужил. Если хотел уязвить меня, знай: тебе удалось. Я наделал ошибок и признаю это. Но минувшего не вернёшь. Всё уже случилось, понимаешь? Можно лишь не допустить новых бед. Или умереть, пытаясь.

– Ты не боишься смерти? – недоверчиво прищурился Лис.

Марена тут же явилась – легка на помине. Присела на край стола, подалась вперёд, придвинувшись к дивьему чародею почти нос к носу. Похоже, ей тоже стало интересно.

– Нет. – Весьмир даже не подозревал, кому он это говорит в лицо. – Боюсь только, что моя смерть окажется напрасной.

– А это в тебе гордыня говорит.

Лис улыбнулся Марене: мол, смотри, как я его, а? И Смерть захлопала в ладоши – беззвучно для Весьмира, разумеется.

– Может, и так, – не стал отпираться дивий чародей. – Но если уж мы начистоту: да, я чувствую себя виноватым. Не только за свои дела, но и за злодеяния Ратибора. И я хотел бы загладить эту вину. Но раны слишком свежи и глубоки. Пройдут сотни лет, прежде чем Дивь и Навь смогут смотреть друг на друга без ненависти.

– Если вообще когда-нибудь смогут… – буркнул Лис.

– Птица-ненависть очень сильна. Наши дети не смогут её одолеть. Внуки – тоже вряд ли. Но, может, хотя бы правнуки… – Весьмир замолчал.

Лису больше не хотелось разбить чайник о его голову или вести дурацкий мысленный счёт ради забавы.

– Но война ещё не закончена, – тихо напомнил он.

Чародей отозвался ещё тише, почти шёпотом:

– Так давай станем теми, кто её закончит.

И больше тут было нечего добавить.

* * *

Их отряд (который Май в шутку назвал «охотниками на царя», да так и прижилось) оказался на краю Серебряного леса задолго до рассвета. Ночь была светлой – над елями с иглами из чистого серебра плыла почти полная луна, не хватало только маленького краешка. Порой она пряталась за редкими рваными облаками, будто стыдилась своего изъяна.

Лис ехал на неприметном гнедке в строю наёмниц, вооружённых луками и саблями. Его волосы, венец (который княжич снимать отказался) и нижнюю часть лица закрывал причудливо намотанный шарф. А чтобы уж точно не узнали, воительница Сана помогла ему подвести глаза. Ещё и посмеялась:

– Хороша из тебя девица, господин. Прям невеста! Смотри, как бы не украли.

– Пускай попробуют! – хохотнул в ответ Лис, похлопав себя по боку, где висела сабля.

– Мои Сойки тоже так отвечают.

– И как? Украли кого-нибудь?

– Обижаешь, господин! Мы сами кого хошь украдём!

Одёжей и повадками Сана с Ласточками явно старались походить на мар-кошмариц. Такого же страха, конечно, не вселяли, но в остальном, может, и не уступали. Лис ожидал, что при воспоминании о предательницах марах, особенно о Маржане, сердце кольнёт привычная боль, но этого не произошло. Он почувствовал лишь презрение и понял, что от этого недуга, похоже, излечился. Плевать на Маржану и её сестёр! Да и на всех прочих девиц, в общем-то, тоже плевать. С кем хорошо провести время, он всегда найдёт. Хотя бы вон с той же Саной. Но всё закончится там же, где и началось, потому что Марена ревнива, что бы она ни говорила. Не как люди, по-другому. Но лучше не искушать её понапрасну.

– О чём задумалась? – подъехав, спросила Сана. В пути Лис велел обращаться с собой как с одной из Ласточек.

Он не придумал, как отшутиться, поэтому ответил правду:

– О смерти.

– Тебе-то зачем о ней думать? Разве вы не далеки, как звезда и её отражение в пруду?

Сана явно намекала на его бессмертие, стараясь не говорить прямо. Мало ли кто по лесу бродит да слушает?

– Напротив, мы очень близки. – Улыбки Лиса не было видно за шарфом, а слова прозвучали достаточно серьёзно, чтобы Сана поёжилась:

– Не завидую тебе, сестра.

Больше вопросов она не задавала.

А княжич вдруг понял, что в пути ему не хватает привычного ворчания Мая. Прежде оно раздражало, а сейчас наверняка успокоило бы. Но советник ехал впереди процессии. Именно ему предстояло передать пленника дивьим, так что всё ворчание сейчас доставалось Весьмиру. Небось и луна слишком яркая, и снег слишком рыхлый, и едут они слишком медленно…

Где-то высоко над головами парил Вертопляс – вещун сказал, что не отпустит Лиса одного в такое опасное путешествие. Но даже с ним сейчас нельзя было поболтать. Коли ты Ласточка – знай молчи в тряпочку. Кстати, о тряпочках: до сегодняшней ночи Лис даже не догадывался, что закрывать пол-лица шарфом жутко неудобно. Натирает, давит, дышать нечем. Но ради общего дела приходилось терпеть.