Текст книги "Военные трофеи"

Алан Дин Фостер
Военные трофеи

Глава 1

– Я бы не хотела, чтобы ты занималась этим. Остальные, как тебе известно, считают так же.

Они устроились на приподнятой платформе, служившей как бы продолжением ресторана. Отсюда открывался хороший вид на расстилающийся под ними город, некую урбанистическую фантазию, занимающую немалую территорию.

Махмахар был не таким уж густонаселенным центром, но из-за того, что законом запрещалось строительство зданий выше четырех этажей, он разрастался преимущественно в горизонтальной плоскости. Бесконечное число садов и парков, которые разбивали в угоду традициям и требованиям эстетики, тоже способствовало наличию огромных площадей еще более плоского рельефа.

Нельзя сказать, что город походил на раскинувшегося урбанистического монстра. Наоборот, он вообще весьма мало напоминал город в привычном понимании этого слова, а еще меньше был похож на расползающуюся метастазами метрополию, которые столь часто встречаются на планетах, населенных гивистамами и о’о’янами. Главная причина этого несходства заключалась в архитектуре с упором на гармоничность и в дополнявших ее парках и садах. В соседстве с ними именно крупные строения выглядели нелепыми чужаками, а не наоборот.

Ставший домом более чем для двух миллионов жителей, Туратрейи считался одним из самых больших городов на Махмахаре, и население по праву гордилось им. Вайсы вообще стремились по мере возможности ограничивать свои города как верхним барьером, так и нижним, соответственно – пятью миллионами и одним миллионом жителей. В общественной жизни, как и во всех прочих областях, вайсы находили красоту в ясности, четкости и определенности.

Иногда это порождало в их союзниках по Узору такие чувства, как зависть и презрение, и тогда вайсов упрекали в манерности и формализме, втайне восхищаясь их способностью развить или обнаружить красоту во всем. Даже их недоброжелатели не могли отрицать, что общество и цивилизация вайсов представляют собой вершину культуры Узора, ту вершину, к которой стремились или которой только подражали другие, несмотря на то что поступки (или отсутствие таковых) вайсов постоянно вызывали раздражение. К этой выпавшей на их долю ответственности вайсы относились со всей серьезностью.

Подобно другим входящим в Узор народам, они вносили свой вклад в войну с амплитурами с самого ее начала, то есть на протяжении более тысячи лет. В своей поддержке военных усилий союзников вайсы демонстрировали постоянную твердость, но при этом столь же твердо отказывались от непосредственного участия в боевых действиях. Впрочем, эту позицию разделяло большинство членов Узора.

Мать Лалелеланг поигрывала тремя традиционными приборами для питья, стоявшими перед ней. Один для аперитива, другой – для основного блюда, третий был наполнен родниковой водой с цитрусовым запахом для церемониального ополаскивания рта. Процесс принятия пищи вайсы превратили в искусство, как, впрочем, и все, из чего состояла их жизнь.

Матери приходилось говорить все это как старшей представительнице женской линии – в этом заключался ее долг. Бабушка Лалелеланг была бы в своих выражениях еще более решительной и настойчивой, но эта почтенная представительница рода скончалась два года назад и покоилась теперь, должным образом набальзамированная, в фамильном мавзолее. Так что неприятная обязанность досталась матери Лалелеланг.

Женщины, доминирующие в этом обществе, уведомят отца о результатах разговора только в том случае, если сочтут это необходимым.

– Ты могла бы стать кем угодно, – говорила мать. – В твоей возрастной учебной группе у тебя самый высокий уровень потенциала. И в семье тоже. У тебя блестящие способности в описательном стихосложении и промышленном дизайне. Перед тобой открыта такая огромная область, как инженерное искусство. А какой широкий выбор предлагает органическая архитектура! – Ее длинные ресницы с позолоченными кончиками затрепетали над большими голубовато-зелеными глазами. – Ты могла бы даже, осмелюсь предположить, стать специалистом по ландшафту!

– Я уже приняла решение. Соответствующие инстанции уведомлены, – почтительно, но твердо заявила Лалелеланг.

Мать наклонилась вперед, изящно потягивая аперитив из прибора с золотыми насечками.

– И все же я не понимаю, почему ты сочла необходимым остановиться на таком опасном и неопределенном занятии.

– Кто-то же должен это делать, мама. – Краем лишенного оперения левого крыла, приспособленного для захвата, Лалелеланг нервно трогала четыре тарелочки с пищей, расставленные перед ней в определенном традицией порядке. – История – уважаемая и ценная профессия.

Переходя на сложный и изысканный язык жестов, ее мать распушила перья и выпрямилась, чтобы выразить несгибаемую родительскую озабоченность. Движения выдавали не столько злость, сколько огорчение. В легком наклоне головы сквозило неодобрение, за вскинутым хохолком крылось сожаление. Отец, думала Лалелеланг, распустил бы алые перья, а вот женщине, ввиду отсутствия такой окраски, приходится передавать чувства жестами.

Тем не менее этот язык был ей понятен. На протяжении всего обеда мать, пусть в различной форме, передавала ей одно и то же послание.

– Ты предпочла стать историком в силу какого-то до сих пор непонятного мне изъяна натуры. – Длинные ресницы колыхнули воздух. – Занятие достаточно эклектичное, но само по себе не предосудительное. А огорчает и беспокоит меня твоя увлеченность войной. Такая маниакальность не в природе вайсов.

– При всем нашем отвращении к войне она остается важнейшей составляющей современной истории и нашей жизни.

Лалелеланг подобрала веточку с крохотными ярко-зелеными ягодами и принялась искусно обрывать их, пользуясь, как положено, лишь самым кончиком клюва. Закончив, положила оголенную веточку на пустую тарелочку, причем сделала это так, чтобы концы веточки не указывали ни на нее саму, ни на мать. Пусть избранная ею профессия и не самая престижная, но о манерах забывать нельзя.

В манерах вайсов столько хитростей и тонкостей, что даже прожившие многие годы бок о бок с ними представители других существ и не догадывались о существовании и смысле некоторых из них. Через какое-то время они переставали обращать на это внимание, что в немалой степени способствовало смягчению напряжения между гостями и хозяевами.

В самые трудные времена некоторые, как, например, массуды, вдруг приходили к выводу, что все это пустая трата времени и энергии, а то и просто глупость, но для вайсов манеры во многом являлись смыслом существования. Именно по этой причине они столь долго и упрямо поддерживали борьбу с амплитурами, зная, что победа служителей Цели покончит с традиционным этикетом, без которого, по глубокому убеждению вайсов, подлинная цивилизация просто не может существовать. Другие народы, не имея ничего против такого рассуждения, не соглашались лишь с тем особым значением, которое придавали ему вайсы.

– Даже принимая во внимание твои аргументы, дочь, я все же не понимаю, почему эту работу нельзя предоставить кому-то другому. – Обеспокоенный взгляд матери скользнул по ближайшему саду, в котором как раз вовсю расцветали желтые и оранжевые наструнии. Рядом с ними красовались маленькие фиолетовые юнгулии, соседство которых старшая из двух женщин не вполне одобряла. Ей представлялось, что лучший контраст обеспечили бы белые и черные вессы, для которых именно сейчас было самое время.

«Все мы любим критиковать, – думала она. – Вот и я критикую своего ребенка».

Именно по этой причине вайсами в Узоре восхищались, но большой популярностью они не пользовались.

Внимание матери привлек пустой пакет, нарушавший мягкую цветочную гармонию. Несомненно, брошенный каким-нибудь залетным чужаком, потому что ни один вайс не обошелся бы так беззаботно с предметом визуальной эстетики. Возможно, с’ван, подумала она, хотя нельзя сказать, что они грубее других входящих в Узор народов. Вот только их почтительное отношение к жизни граничит с регрессивностью.

Мать с трудом подавила естественный порыв перепрыгнуть через лужайку и убрать мусор, пока это не оскорбило чувств какого-нибудь прохожего. Сдержавшись, она заставила себя сконцентрировать внимание на терпеливо ждущей дочери.

– Потому что, на мой взгляд, мама, я лучше других подхожу для этой задачи. – Лалелеланг оглядела три оставшиеся тарелки, надеясь найти что-нибудь подходящее вдогонку зеленым ягодкам. – Тот позиционный подход, которые помог бы мне стать хорошим инженером и мастером ландшафта, сослужит добрую службу и на избранном мною поле деятельности.

– Аберрантное поведение, – невиннейшим голосом прошептала мать.

– Нет. Просто талант… и призвание.

– Это ты так говоришь. Тогда… аберрантные наклонности. – Она прополоскала рот ключевой водой и, огорченная неуступчивостью дочери, допустила серьезное нарушение обеденного церемониала, перейдя сразу к четвертой тарелке. Озабоченность судьбой младшего отпрыска рода перевешивала голод, но не съесть заказанное было бы непростительно.

Мать подалась вперед, наклонившись над столом и изящно изогнув полуметровую шею.

– Ты первая по оценкам в своей возрастной группе. Ты бегло говоришь на четырнадцати языках Узора, хотя для твоего возраста нормой является пять, а для взрослых с высшим образованием – десять. Я с уважением принимаю сделанный тобой выбор. Я уважаю твою решительность. – Она заняла прежнее положение и уставилась куда-то вдаль. – Но избранная тобой область специализации… это камень, погружающийся в темную глубь вод. И это я одобрить не могу. – При этих словах перья ее гребня уныло опустились. – Почему, имея такой редкий спектр возможностей, ты остановилась на этом?

– Потому что никто другой этого не сделал, – ответила дочь.

– И очень благоразумно. – Переход с одного тона на другой дался матери без всякого труда. Укор сменился глубокой озабоченностью. – Под угрозой твое будущее и здоровье. Даже мужчины в нашей семье – и те обеспокоены.

– Для беспокойства нет причин, – твердо ответила Лалелеланг, не решаясь все же посмотреть матери в глаза. Вместо этого она принялась рассматривать других обедающих, стараясь не слишком задерживать на ком-либо взгляд.

Мать втянула голову.

– Я тебя не понимаю. Не понимаю, как ты с этим справишься. – Она потянулась к лежавшим на второй тарелке слегка поджаренным личинкам хапули, но, поразмыслив, не притронулась к ним. Огорчение лишило ее аппетита.

– Я готовилась, – объяснила Лалелеланг. – В крайних случаях пользуюсь специальным препаратом, предназначенным именно для этих целей.

Мать иронично свистнула.

– И кому только пришло в голову избрать карьеру, которая требует периодического употребления сильных медицинских препаратов лишь для того, чтобы поддержать душевное равновесие? Какой вайс согласился бы добровольно подвергнуться таким испытаниям? Разве что потерявший рассудок.

– Такое случалось, – возразила Лалелеланг. – Не на Махмахаре, на других планетах. Карьеристы, поступившие на дипломатическую службу…

– У них не было выбора. У тебя есть. Но даже и они не решились взять столь странную… специализацию, которая так неестественно привлекает тебя. – Мать приняла подобающую тону позу. – Я признаю, что ты заслужила те похвалы, которые все так расточали в твой адрес, но ты, должно быть, заметила, какое неудовольствие вызвало твое решение?

– Кому-то нужно делать неприятную работу, – возразила Лалелеланг.

Ее мать с сожалением щелкнула клювом.

– Да, но почему ты? Самая умная из моих детей…

– Потому что я наилучшим образом подхожу для этой работы и только у меня есть склонность к ней.

– Итак, ты продолжаешь настаивать. – Мать выпрямилась, приняв официальную позу. – Ясно, что ты помешана на этом и не отступишь, несмотря на все опасности.

– Это не помешательство. Просто таков мой выбор. Или, как говорят поэты, «по причинам непостижимым выбрал он меня». Кстати, в этой области я уже считаюсь одним из ведущих экспертов.

– Не очень трудно преуспеть в том, чего сторонятся другие.

Вслед за этим наступило довольно неуклюжее молчание, нарушать которое, сохраняя приличия, долго не решались ни мать, ни дочь. В конце концов, Лалелеланг, будучи младшей, посчитала своим долгом заговорить первой:

– Значит, ты не придешь на завтрашнюю презентацию?

– Ты действительно считаешь, что я могу это сделать?

– Не знаю, но мне бы хотелось, чтобы ты сама посмотрела, чем я занимаюсь, а не осуждала мою работу, исходя только из сведений, дошедших до тебя окольным путем.

У старшей из рода Ланг задрожали перья.

– Извини, но от одной мысли у меня внутри все переворачивается. Мне достаточно тяжело даже сидеть здесь и обсуждать эту тему с тобой. А уж наблюдать за работой… нет, не могу. И конечно, твоего отца тоже не будет.

– Потому что ты ему не разрешишь?

– Не говори так о своем отце. Если уж речь зашла о мужчинах, то скажу так: твой отец – исключение. Об этом говорят и твои гены. Просто ему трудно смириться с твоим выбором, как и мне. Это относится и к твоим сестрам и брату.

Лалелеланг перевела взгляд на жалкие остатки того, что было великолепным обедом.

– Большего я и не ожидала. Жаль, что тебя не будет. Материал восхитительный, если подумать, что…

– Пожалуйста, не надо. – Оба крыла взмыли вверх под углом, точно указывающим на беспокойство. – Мне хватит того, что я уже слышала. Не забывай, что хотя как хорошая мать я и терплю твое помешательство, это не означает, что мне обязательно следует разделять его с тобой. Меня удивляет, что в твоем отделе есть те, кто на это способен. Скажи, а до начала таких презентаций вы тоже принимаете лекарство?

– Уверена, что некоторые принимают, хотя бы в качестве предохранительного средства. Ты не поверишь, но находятся и такие, кто, подобно мне, способен заниматься исследованиями без специальной подготовки. Здесь как при работе с ядами: чем больше приходится иметь с этим дело, тем сильнее иммунитет. Хотя случается, конечно, всякое.

– И такую жизнь ты сама себе выбрала. – Мать с трудом сдержалась. – Для исследователя война – это одно. Но заниматься изучением людей? – Ее ресницы красноречиво дрогнули. – Если бы не твои замечательные успехи по всем стандартным тестам, я бы порекомендовала тебе пройти курс подростковой терапии.

Встав из-за стола, они приступили к ритуалу прощания, определенному для данного случая, когда расстаются мать и младшая дочь.

– Я знаю, мама, что ты меня любишь.

Слова Лалелеланг сопровождались сложными движениями кончиков крыльев, ресниц, перьев и клюва.

– Да, люблю, несмотря на весь отталкивающий характер выбранного тобою занятия.

Кончики крыльев матери встрепенулись и легко коснулись дочери.

На следующий день, готовя оборудование в небольшом демонстрационном зале, Лалелеланг попыталась не думать ни о словах матери, ни о выраженной ею глубокой обеспокоенности. Поскольку большого стечения гостей не ожидалось, то и просить о предоставлении более вместительного помещения не было необходимости. Кроме того, зал располагался совсем близко от ее кабинета и был относительно изолирован от главного корпуса университета. Никто не будет в обиде.

Чтобы быть допущенным в зал, требовалось либо работать в самом отделе, либо иметь рекомендацию двух более старших исследователей. Делалось это главным образом в интересах неосторожных студентов. Если какой-нибудь неподготовленный простофиля забредет на презентацию Лалелеланг, ожидая увидеть обычную лекцию, то последствия для его эмоционального и психического состояния могут оказаться крайне серьезными. Ее это не беспокоило. За безопасность отвечают другие, а она полностью отдалась подготовке к предстоящей презентации.

Аудитория состояла примерно из дюжины заинтересованных лиц, удобно расположившихся на отведенных для них местах. Как и все прочее на Махмахаре или в любом другом населенном вайсами мире, демонстрационный зал был построен с учетом как функциональных особенностей, так и требований эстетики. Каждое зрительское место было обеспечено индивидуальным освещением и экраном, а также дистанционными терминалами для записи и наблюдения.

В углу стоял почти незаметный голографический проектор, а в глубине зала висел обычный плоский экран. Еще раньше, занимаясь по программе изучения людей, Лалелеланг поняла, что привычные, детально воспроизводящие жизнь трехмерные изображения оказывают порой чересчур сильное воздействие даже на закаленных исследователей. А вот наблюдать за людьми в плоском, явно искусственном двухмерном изображении, особенно когда демонстрируются картины боев, могут даже новички. На большее вайсы не способны.

Она осветила слегка вогнутый экран и проверила проектор, прицепив к клюву усилитель речи. Большинство присутствующих были ей знакомы, хотя она слегка вздрогнула, заметив в зале Фасасисинга. Его сопровождали двое мужчин, вероятно, для моральной поддержки.

Эти трое работали в отделе социальной истории, но интерес к изучению людей проявлял только Фасасисинг. По большей части они предпочитали специализироваться в более легкой области довоенного Золотого Периода Вайсисилл. Ничего выдающегося это не обещало, как, впрочем, не требовало от исследователя и особых качеств. Ее лекции Фасасисинг посещал как бы дополнительно. Это был приятный мужчина с особенно яркой окраской, выделявшийся как своим плюмажем, так и манерой одеваться. Несколько раз они обменялись многозначительными любезностями, дойдя до пятой ступени вербально-физического сближения. Но, как Лалелеланг ни старалась, стимулировать Фасасисинга на дальнейшие действия ей не удавалось. Тем не менее интереса к ней он не утратил.

Лалелеланг пришлось сосредоточиться на презентации, но время от времени она все же бросала на Фасасисинга нейтральные взгляды. Полуформальным взмахом крыла Лалелеланг дала понять, что заметила его присутствие, и вся троица мужчин ответила ей тем же, приняв приветствие одному в свой коллективный адрес. Когда они направились к своим местам, Лалелеланг невольно залюбовалась горделивой походкой Фасасисинга, которую можно было бы назвать поступью.

Выждав немного на случай, если появятся опоздавшие, Лалелеланг начала презентацию, сделав предварительно устный обзор своих последних работ, зачитала отрывки из следующего отчета, после чего погасила свет и включила проектор. И сразу же кто-то нервно защебетал, кто-то заворочался. Она отнеслась к этому без всякого снисхождения. Тема презентации четко определена в университетской программе, и присутствующие должны были знать, чего следует ожидать.

Изображения, возникавшие на экране, хотя и были четкими и полностью соответствовали реальным размерам, выглядели в двухмерном варианте безжизненно плоскими и гораздо менее опасными, чем в трехмерной проекции. Тем не менее даже они вызвали обеспокоенный шепоток в задней части зала, где располагался вход. В этом не было ничего необычного.

Проигнорировав волнение, Лалелеланг продолжила свой отмеченный глубокой эрудицией рассказ:

– Как я уже упоминала, сегодня нам предстоит исследовать социальное взаимодействие боевых сил людей и различных представителей рас, не участвующих непосредственно в военных действиях рас Узора. В частности, сейчас речь пойдет о гивистамах.

Лалелеланг подбирала видеосюжеты и другую информацию из самых разнообразных источников как военного, так и невоенного характера. Учитывая, что люди уже довольно давно выступали на стороне Узора, таких источников имелось вполне достаточно. Совсем не то, что наблюдалось еще несколько столетий назад, когда контакты с землянами строго ограничивались в интересах безопасности.

И все же отыскать подходящие записи, которые бы иллюстрировали специфические моменты социального взаимодействия между солдатами с Земли и представителями других рас Узора, было не так-то просто, так как последние всячески избегали первых даже в обычных бытовых ситуациях. Когда контакт все же происходил, он чаще всего был случайным. Лалелеланг потратила немало времени, просматривая не содержащие нужной ей информации репортажи в поисках того, что могло хоть как-то пригодиться.

Случалось так, что члены групп тыловой поддержки, будь то гивистамы, о’о’яны или с’ваны, оказывались вовлечены в сражение. Иногда, очень редко, в подобную ситуацию попадал какой-нибудь военный репортер или представитель средств массовой информации. Тогда столь экзотическое сочетание обстоятельств давало хоть что-то полезное для исследователя.

Лалелеланг начала с обновленных диаграмм, давая зрителям последний шанс принять припасенные лекарства. Сама она покончила с приемом медикаментов еще два года назад; увлеченность темой и опыт сделали ее невосприимчивой к самым шокирующим сценам.

Когда на экране стали все чаще появляться в огромных количествах массуды, люди и другие, а также картины сражений, по залу прокатилась вполне обычная волна непроизвольного свиста, попискиваний и шелеста. Персональные рекордеры записывали все, что показывалось, все, что она говорила.

Когда на экране замелькали кадры подробно заснятого боя, шорох на галерке заметно усилился. Даже те из ее студентов, кто был знаком с работой Лалелеланг, похоже, почувствовали себя дурно. Но никто не ушел.

Демонстрация продолжалась. На экране развернулась особенно натуралистическая сцена, запечатлевшая истребление солдатами-людьми большой группы напавших на них криголитов. Кого-то из расположившихся на заднем ряду вырвало, но поток слов и образов не остановился. Возможно, это было не очень вежливо по отношению к кому-то, но ей не хотелось нянчиться с теми, кто оказался неготовым.

То, что в ходе презентации нескольким зрителям сделалось дурно, было вполне нормально и, уж во всяком случае, не шокировало докладчицу.

По залу пронесся обычный свист облегчения, когда, выключив проектор, она перешла к устному изложению материала. Лалелеланг знала, что ее жестам недостает изысканности, свойственной более опытным ученым, что ее движения еще не отполированы ветрами академических диспутов. В презентации информация главенствовала над искусством подачи. Это, несомненно, замедлит ее профессиональное продвижение, но ни в коей мере не уменьшит эффективность представленного материала, и Лалелеланг это устраивало.

Выключив оборудование и убрав в сумку накопитель, она задержалась, чтобы посмотреть на лица выходящих из зала зрителей. Их оказалось меньше, чем в начале презентации, некоторые ушли – или сбежали – еще до ее завершения. Такое случалось не раз. Она бы, наверное, улыбнулась, если бы жесткий клюв позволял такого рода выражения чувств. Обделенные этой способностью вайсы имели в своем распоряжении ошеломляюще огромное разнообразие жестов, движений глаз и голосовых интонаций. Так что отсутствие мимики не воспринималось ими как некий дефект.

Пройдя через зал, Лалелеланг перехватила Фиса и его спутников. Похоже, он перенес презентацию вполне успешно – его лишь слегка подташнивало. Его товарищи явно чувствовали себя намного хуже, но все, соблюдая ритуал, встали между приближающейся взрослой женщиной и ее явной добычей. Каждый из них с готовностью спарился бы с ней вместо менее отважного члена их триумвирата.

Хотя оба молодых вайса были вполне привлекательны, Лалелеланг тянуло к Фису. Как обычно, он не ответил на ее элегантно выраженную просьбу о приватной встрече – свидании, как сказали бы люди, но у вайсов социальная подоплека намного тоньше, – и в результате последовавший за этим разговор принял формальный и несколько натянутый характер.

Однако когда они расстались, один из спутников Фиса вернулся, чтобы сообщить, что его товарищ с удовольствием встретится с ней через две недели, хотя бы для того, чтобы унять ее настойчивость. Естественно, Лалелеланг встретила это сообщение с внешним безразличием, хотя и дала понять, что приняла его к сведению.

Коллег беспокоило отсутствие у нее нормальной общественной жизни, и они даже мягко критиковали ее за это. Возможно, это свидетельство ритуально назначенного свидания на некоторое время успокоит их, решила Лалелеланг. Культура вайсов невозможна без упорядоченных общений, но жертвовать столь ценным временем, которое можно было бы употребить на научные изыскания, ради удовлетворения чьих-то социальных обязательств… Нет, это не доставляло ей удовольствия.

Для вайса такое замечание было бы нехарактерно резким. Но когда на протяжении нескольких месяцев изучаешь людей, это не проходит бесследно. Лалелеланг знала, что в университетских кругах ее прямоту не всегда оценивают положительно.

Итак, две недели. Что ж, если они доведут эту случайную встречу до логического финала, ее критики замолкнут надолго. Да и в самой связи не было ничего такого, что отвращало бы ее напрочь. Фис – достаточно зрелый мужчина, спутники его – вполне уважаемые члены общества. А эти перышки цвета лаванды, которые спускаются по шее до самой груди…

Она в последний раз проверила оборудование. Иногда быть женщиной так трудно. От тебя всегда ожидают первого шага. Так повелось с незапамятных времен, когда организмом мужчины управляли гормоны, выбрасывавшиеся в кровь только несколько раз в год. С тех пор наука исправила положение, но изменить устоявшиеся социальные условности оказалось куда труднее.

Интересно, а каково быть человеком, подумала она, ведь в их обществе именно от мужчины ожидают агрессивности? Или массудом, у которых биологические и социальные различия сведены к минимуму и потому сексуальные отношения протекают в атмосфере легкого спокойствия? С академической точки зрения представить себе и одних, и других было нетрудно, но с личной…

К этому времени в зале не осталось никого, кроме нее самой и одного-единственного зрителя. Она удивленно замигала – что же нужно Кикукачену? Лалелеланг не заметила, что на презентации присутствует начальник отдела, и решила, что он, должно быть, появился позже, когда свет уже был погашен.

Хотя ему было несвойственно заходить на стоящие в расписании лекции, прецеденты все же случались. Про себя Лалелеланг отметила, что, хотя хохолок и перья на груди изрядно потускнели, он все еще хорош собой. Конечно, с Фисом не сравнить, но все равно видный мужчина. Для его лет это комплимент. Конечно, вслух она ничего такого не сказала. Принимая во внимание разницу их положения в ученом мире, это было бы серьезным нарушением академического этикета.

А вот заговорить первой этикетом позволялось.

– Все в порядке, старший?

– Полагаю, что да. – Ответ прозвучал твердо, несмотря на явные нотки дискомфорта. – Я некоторое время не посещал твои печально знаменитые презентации и уже забыл, насколько они наглядны.

Он невольно покосился на погасший экран, как будто там, в полумраке, еще могло таиться нечто враждебное и смертельно опасное, нечто такое, что могло вдруг выскочить оттуда, наброситься на зазевавшегося прохожего и разорвать его на части.

– Ты не стремишься смягчить впечатление от лекций.

– Я изучаю деятельность людей на войне в ее отношении к культуре Узора, особенно нашей. – Лалелеланг принялась возиться с проектором. – Действия человеческих существ трудно представить в более смягченной форме. Это не тот предмет, который можно изучить косвенным образом.

Заметив, что резкость ответа стала для начальника отдела неприятным сюрпризом, она поспешила скрасить впечатление подходящими случаю жестами. Получилось неуклюже, но он не подал виду.

– Ты очень необычная личность, Лалелеланг. Для многих в администрации весьма непривычно, что ты, с твоими способностями и подготовкой, выбрала столь безрадостную тему.

Она предпочла оставить эту реплику без комментариев. Особых причин для этого не было, а нечто подобное ей говорили уже много лет.

– Позволь осведомиться, не найдется ли в твоем напряженном графике времени, чтобы условиться о личной встрече?

Бывают же приятные совпадения. Она расслабилась.

– У меня уже есть некто, кто вызывает мой интерес. Из-за работы я так занята.

– Да, о твоем увлечении работой много говорят. – Он без особого успеха попытался скрыть охватившее его нетерпение. – Я могу проводить тебя до кабинета?

– Мне очень приятно твое общество, – ответила Лалелеланг, понимая, что отказывать в ее положении неразумно. Хохолок у него на голове возбужденно напрягся.

Они пошли вместе. Вокруг кружили преподаватели и студенты, исследователи и посетители, звучали самые разные голоса, кто-то чирикал, кто-то свистел, и все это сливалось в единый хор, поразительный танец жестов, наклонов, приседаний, прекрасно отражающий социальное взаимодействие вайсов на массовом уровне. Пожалуй, постороннему могло бы показаться, что без тщательной подготовки такое просто невозможно. Среди всего этого пестрого многообразия звуков и движений, элегантных изгибов и смелых всплесков цвета редкий студент или ученый, оказавшийся здесь по обмену и представлявший ту или иную расу Узора, выглядел ворохом мусора, покачивающимся на зеркально-гладкой поверхности озера.

Вот ярко-зеленый гивистам, весь в чешуе, блестящий. Рядом с ним, чуть в стороне от красочного потока, парочка невысоких переговаривающихся о чем-то о’о’янов.

– Только не говори, что администрация снова жалуется!

– Нет. – Старший едва заметно моргнул. – Они признают значение твоей работы и знают, что кто-то должен ее делать. А так как назначать кого-то они не осмеливаются, то просто тихонько благодарят тебя за энтузиазм. В конце концов, им же легче.

– Я рада. – Лалелеланг даже не постаралась скрыть сарказм. – Приятно сознавать, что мои усилия позволяют администраторам спокойно спать по ночам.

– Не стоит говорить об этом в таком тоне. Администрация тебя полностью поддерживает.

– Поддерживает, но с неохотой, как будто я исследую какую-то страшную болезнь. – Видя, что ее спутник не возражает против такой аналогии, она продолжила: – Уверена, что никто особенно не огорчится, если вся моя работа вдруг испарится, а мне предложат заниматься чем-то менее… беспокойным.

Они прошли по спуску, обсаженному розовыми финушиа.

– Несомненно, это твое замечание не лишено правды, – признал старший. – Но при этом все понимают, что до конца войны тебе есть чем заниматься.

– После нее тоже, только этого они не видят.

Старший искоса взглянул на нее:

– Что ты имеешь в виду?

– Человечество не исчезнет с окончанием войны. При поддержке Узора люди заселили много миров, чтобы поставлять в распоряжение союзников побольше солдат. С завершением войны они никуда не уйдут. Нам придется взаимодействовать с ними в социальном плане. Вот почему моя работа так важна.

Некоторое время ее спутник молчал.

– Не уверен, что в этом будет такая уж необходимость, – сказал он наконец. – Многие полагают, что при соответствующей помощи люди с радостью возвратятся к своей начальной изоляции.