Текст книги "Внимаем пристально: Четыре применения памятования"

Вместо того чтобы удерживать или отвергать мысли, почему бы не подружиться с ними? За исключением состояния самадхи, а также, возможно, глубокого сна и комы, весь наш опыт свидетельствует о том, что пока мы воплощены в теле, поток мыслей никогда не прекращается. Если тщательно исследовать основную причину наших страданий и горестей, легко обнаружить, что причина эта – лишь наши собственные мысли. Неприятные люди, соседи и рабочие задачи приходят и уходят. Чтобы покончить с неудовлетворенностью, супружеские пары расстаются. Мы в силах отстраняться от неприятных ситуаций, и только от мыслей мы не можем убежать, а они далеко не всегда приятны. Немудрено, что часто мы чувствуем, как нас изматывают наши же мысли – они мучают нас сильнее всего прочего.

Существуют две основные стратегии взаимодействия с мыслями. Первая – подобно герою боевика выслеживать их и уничтожать. Как только выскакивает мысль, пристрелите ее из дробовика самадхи. Если удастся победить в бою с навязчивым мышлением, сможете далее выбирать по своему желанию, когда вам думать, а когда нет. Такова возможная стратегия, и есть свидетельства в пользу того, что она действенна. Разумеется, как только самадхи ослабнет, мысли снова поползут, как тараканы.

Вторая стратегия – внимательно пребывать с мыслями, не застревая в них и не уносясь вместе с ними. Это тоже разновидность самадхи, то есть памятование и самадхи не противостоят друг другу – это совсем не так. Что же делает наши мысли зачастую такими болезненными, беспокоящими или тревожащими? Почему мы переживаем неудовлетворенность и низкую самооценку? Как наши мысли становятся ядовитыми? Достаточно ли такой мысли просто возникнуть, чтобы сделать нас несчастными? Все мы знаем из своего опыта, что чье-нибудь недоброжелательное замечание отравляет, только если схватиться за него и отождествиться с ним. Мысль становится особенно ядовитой, если уцепиться за ее предмет и утвердиться в том, что эта мысль отражает действительность. Все равно что держать гадюку у собственного горла.

Ядовитые мысли могут испортить день или целую жизнь, но только если за них крепко держаться. В той мере, в какой мы развиваем способность просто пребывать в пространстве осознавания – не цепляясь и не отталкивая – с любой возникающей мыслью, мысли утрачивают ядовитость. Внимайте мыслям, словно находитесь в осознанном сновидении. Если вам удалось постигнуть природу сновидения прямо во сне, даже самый страшный кошмар не сможет побеспокоить вас. Само ваше присутствие во сне – воображаемая видимость, ей не нанести никакого вреда, а любые переживания – всего лишь события в уме. Невозможно причинить вред телу из сна, воспринимающему проявления сна. Мысли – не умственные омрачения, поскольку не способны омрачать.

До появления Будды многие созерцатели рассматривали самадхи не как поддерживающий метод, а как основную цель. Развив глубокое самадхи, они так тщательно успокаивали ум, что удавалось превзойти мышление. Когда практикующий пребывает в мире без форм ⁴⁹, все мысли исчезают, включая понятие времени. Некоторые знатоки ошибочно считали это состоянием освобождения (санскр. мокша). Будда обнаружил, что это состояние исчезает со временем, если его не поддержать мудростью. Его открытие состояло в том, что самадхи представляет собой лишь тактику, дающую отсрочку. Мысли ненадолго впадают в спячку, но затем обязательно возвращаются и снова, как и ранее, сеют разрушения. Однако если вы сумеете оставаться в присутствии мыслей, не цепляясь и не отвергая, и примените прозрение, чтобы исследовать саму природу осознавания, результат будет совсем иным. Когда возникнет мысль, вы подумаете: «О, мысль, где твое жало?»

Созерцательное исследование

На всем протяжении этого текста я снова и снова буду обращаться к учению Будды, посвященному системе методов четырех применений памятования. В часто цитируемом пассаже из Сатипаттхана-сутты он знакомит слушателей с випашьяной, или практикой прозрения:

Монахи, это прямой путь к очищению существ, к преодолению печалей и стенаний, к уничтожению страдания и неудовлетворенности, к обретению истинного метода, к реализации (достижению) ниббаны, а именно, это четыре сатипаттханы [пристальные применения памятования] ⁵⁰.

Четыре пристальные применения памятования занимают центральное место в основных учениях Будды, посвященных прозрению. Будда называет это путь прямым, поскольку он напрямую ведет к освобождению, то есть полному и необратимому исцелению от всех умственных омрачений. Здесь нет боковых маршрутов для развития, например, психических сверхспособностей. Распознав реальность страдания и его причин, ставим цель необратимо устранить эти причины.

Это прямой путь к очищению от умственных омрачений – внутренних причин неудовлетворенности, страдания и боли. Будда, иногда именуемый Великим Врачевателем, преподносит свое учение как лекарство, а Четыре благородные истины – как терапевтическое вмешательство. Этот метод достижения полного исцеления включает в себя оценку симптомов, понимание лежащих в их основе причин, принятие прогноза излечения и, наконец, терапию. Так можно преодолеть печали и сожаления, боль и горе и достичь подлинного пути.

Достижение подлинного пути – ключевая задача, и определение «подлинный» здесь неслучайно. Добродетель в нашем мире практикуют и поддерживают люди разных склонностей, и у религии нет монопольных прав. Помимо даосских, католических или иудейских добродетелей есть светские – и даже добродетели, исповедуемые людьми с сильной неприязнью к религии. Буддизм также предлагает развивать множество добродетелей. Но Будда предложил нечто большее: путь, состоящий из последовательности методов, ведущий к полному и необратимому исцелению всех умственных омрачений, в которых коренится страдание. Этот подробно изложенный путь духовного развития, завершающийся постижением нирваны, совершенно необычаен.

Умственные омрачения часто уподобляют языкам пламени. В Адитта-парияя сутте ⁵¹ (Сутре огня) Будда утверждал: «Мир охвачен пламенем» заблуждения, страстного желания, ненависти, вожделения и гнева – мы пылаем. Термин «нирвана» несет смысловой оттенок охлаждения и тушения этого огня, достижения равновесия – вне пламени. Практика четырех пристальных применений памятования ведет прямым путем к нирване.

Важность расслабления

Понятие «памятование» [ «осознанность» ⁵² – примеч. перев.] сегодня широко используется в клинической практике – отчасти благодаря революционной работе Джона Кабат-Зинна. В 1979 году он начал применять базовые методы осознанности в Клинике снижения стресса при медицинской школе Университета Массачусетса, которую сам же и основал. Он показал с научной точки зрения – и его выводы были далее подтверждены, – что практики осознанности могут быть чрезвычайно эффективны в преодолении стресса, освобождении от напряжения и таким образом потенциально способны облегчать симптомы широкого спектра заболеваний.

Я впервые услышал рассказ Джона в 1990 году, когда он представлял Далай-ламе свою Программу снижения стресса на основе осознанности (MBSR), а мы с геше Тубтеном Джинпой выступили переводчиками. Джон подчеркивал, что стресс усугубляет симптомы любых физических и психических заболеваний. Даже обычная простуда у человека в стрессе становится более изнуряющей, что уж говорить о более серьезных расстройствах. Если стресс способен обострять симптомы болезней, разумно предположить, что снижение стресса и поддержание расслабленного состояния ослабит симптомы широкого круга болезней.

Эти выводы были хорошо обоснованы и породили быстрый рост интереса у психологов и психотерапевтов во всем мире. Помимо стресса, применение памятования способно решать и другие задачи в жизни человека. Эти методы помогают справляться с клинической депрессией – если их осваивать не в острой фазе. Они предотвращают появление или облегчают протекание болезней кожи и сердечно-сосудистой системы. Многообещающие исследования нейрофизиологов Антуана Лутца и Ричарда Дэвидсона показали, что базовые методики памятования способны улучшать навыки внимания ⁵³. Однако научные подтверждения – не единственное доказательство разнообразной пользы этих практик. Упражняясь, можно убедиться в этом на собственном опыте.

Путь созерцательного поиска в контексте четырех применений памятования строг и требователен к практикующему, поскольку цель Будды намного масштабнее, чем простое снижение стресса. Хотя качественное расслабление на этом маршруте тоже возникает, в первую очередь это прямая дорога к постижению нирваны. Люди, задавленные стрессом, не достигают нирваны: стресс необходимо оставить на том же пути. Когда полностью освоите четыре пристальные применения памятования в союзе с шаматхой и доведенными до совершенства навыками внимания, вам удастся облегчить симптомы разнообразных психологических и физических расстройств. Более того, вы сможете исцелить свой ум до самых основ – такова наша цель.

Этот основополагающий подход к развитию прозрения – безупречная парадигма для созерцательной науки: его открыто сформулированная цель – получение особого знания, основанного на личном опыте переживания. Мы не просто исследуем действительность в целом. Движутся планеты по круговой или эллиптической орбите – вопросы интересные, но не для этой практики. Мы ставим конкретные вопросы о действительности и в ответ надеемся на своем опыте добыть прозрение и знание.

Три характеристики бытия

Исследуя явление, мы должны задать три базовых вопроса. Ответы на эти простые, но глубокие вопросы пронизывают всю систему методик памятования и известны как три характеристики, или признака бытия. Относительно каждого аспекта действительности, проявляющейся перед нами в непрерывном потоке переживаний, включая наше участвующее присутствие в мире, первый вопрос таков: «Оно постоянно или непостоянно?» Есть ли что-то стойкое и неизменное? Есть ли что-то однажды рожденное и не подверженное распаду? Есть ли что-то однажды обретенное и не утрачиваемое? Есть ли что-то вознесшееся, что никогда не упадет? Если происходит встреча, не следует ли за нею неизбежное расставание? Пребывают ли явления постоянно все время или существуют лишь мимолетно, теряют свою самость и растворяются?

На первый взгляд может показаться, что беспредельная грусть нисходит на нас мертвым грузом. Но действительно ли чувства постоянны и неизменны подолгу – или они мимолетны и изменчивы? Они устойчивы или переменчивы? Плотны или призрачны? Созерцая изменчивость явлений, на уровне концепций эти ответы легко понять как буддийское учение о непостоянстве. Но умозрительные понятия слабо влияют на нашу жизнь. Вместе с тем, если, опираясь на мощь самадхи, на своем опыте проникнуть в реальность непостоянства, такое прямое переживание способно глубоко изменить жизнь. Постижение непостоянной природы всего, с чем мы сталкиваемся на опыте, кардинально меняет наш взгляд на действительность.

Второй вопрос совершенно поразителен: «Это подлинное счастье или неудовлетворительное?» Каковы подлинные источники счастья и страдания? Определяя то или иное явление как источник счастья, будь то человек, ситуация, организация, профессия, система убеждений, духовные писания или любую видимость, возникшую в уме, мы думаем так: «У меня есть этот источник счастья, и мне хорошо. Если держаться за него покрепче, мне и дальше будет хорошо». Действительно ли этот предмет по своей природе настоящий источник счастья, безопасности и удовлетворенности – или нет? Точно так же, определяя тот или иной предмет или субъективное проявление в уме как источник своей неудовлетворенности, мы думаем: «Эта ситуация невыносима! Вот бы источник моего расстройства исчез – тогда я был бы счастлив». Всмотритесь получше. Действительно ли это источник несчастья? Какова суть духкхи?

Для исследования природы духкхи очень важно точно перевести это понятие. Его очень легко неправильно понять – я, например, услышал на университетском курсе по буддизму, что Будда был пессимистом и считал все на свете страданием. Чтобы разобраться в этом, требуется некоторая утонченность. На самом деле Будда утверждал, что пока наши умы находятся под властью умственных омрачений – действуют как носители болезнетворного вируса, распространяя заблуждения, страстные желания и враждебность, а также бесчисленные вторичные омрачения, такие как зависть и высокомерие, искажающие любое переживание, – ничто не сможет нас удовлетворить. Поэтому я бы определил понятие «духкха» как «неудовлетворенность».

Нам всем знакомы разнообразные удовольствия, возникающие благодаря чувственным или умственным стимулам. Если возникает такое чувство, пристально исследуйте его: с интересом изучите природу этого чувства, но не кормите его. Поддерживайте высокий уровень внимательности, оставайтесь сосредоточенным, но не накладывайте свои оценки или предпочтения. По своей ли неотъемлемой природе это чувство приятно? Сохраняет ли оно свою целостность, остается ли ярким по мере того, как мы его исследуем, или начинает растворяться при внимательном изучении?

Отыскав человека, место или вещь, которые по-настоящему удовлетворяют, можно подумать: «В яблочко! Я нащупал неиссякаемый источник подлинного счастья». Если это так, то в соответствии с буддийским анализом всякий раз, когда вы обращаетесь к этому источнику, он должен удовлетворять вас. Если некий предмет – настоящий источник счастья, он должен неизменно выдавать счастье пятнадцать раз на дню или круглосуточно. Можете ли вы вообразить хоть какое-нибудь явление, человека, предмет или занятие, которые бы неизменно порождали такое счастье, – подлинный источник счастья? Не случается ли так, что отрицательные качества предмета всегда со временем проступают на поверхность? Обед из четырнадцати блюд в Австралии был превосходен, но пятнадцатого я не захотел. Изучение источников неудовлетворенности и удовлетворенности представляет собой эмпирическое исследование.

И, наконец, заключительный вопрос: «Самость или несамость». К чему относятся слова «я» и «мое»? Среди всех субъективных проявлений в уме найдется ли то, что по своей природе есть моя «самость»? Может, некий аспект ума и есть «реальный вы» – скажем, ваша воля, или само осознавание? Может, какая-то мозговая структура – префронтальная кора, гиппокамп, амигдала или шишковидная железа – на самом деле есть вы? Соотносится ли слово «я» напрямую с каким-то элементом матрицы вашего тела и ума? Если ли хоть что-то в вашем теле, мыслях, эмоциях и сознании, что делало бы их по самой их природе определенно вашими?

Есть ли хоть что-то в вашем восприятии или в ваших чувствах, указывающее на то, что они вам присущи и связаны с вами в каком-то онтологическом смысле? Например, субъективная видимость цвета в вашем зрительном поле исключительно присуща лишь вам, потому что ни у кого больше нет точно такого же ракурса. Ваш ли это цвет лишь потому, что он проявился в вашем зрительном поле? Большинство из нас согласится, что цвета нам не принадлежат – как и звуки, которые мы слышим. События, возникающие в поле нашего ума, наши собственные в большей степени, нежели события, возникающие в зрительном, слуховом или осязательном полях?

Я могу подумать: «Моя ДНК уникальна и принадлежит только мне». Но моя ДНК – это просто определенная последовательность молекул. Может, она и уникальна, однако на ней нет обозначения «Ален Уоллес». Уникальная ДНК подобна неповторимой снежинке, но из этого не следует, что ДНК или снежинка – мои. Даже уникальный отпечаток пальца остается всего лишь узором до тех пор, пока мы не наложим на него идею «моего». Из чего же в действительности состоят «я» и «мое»? Отсылают ли слова «я» и «мое» к чему-нибудь как таковому реальному, или разговоры о моем «я» – всего лишь удобная условность?

Почему из всех бесчисленных аспектов действительности мы здесь сосредоточиваемся лишь на этих трех вопросах? Вообще-то у нас имеется естественная склонность давать неправильный ответ на все три вопроса. Мы инстинктивно хватаемся за непостоянное как за постоянное, надежное и неизменное. Мы цепляемся за предметы, которые по своей природе не подлинные источники счастья, полагая, что они как раз таковы. И, наконец, мы держимся за то, что по своей природе не есть «я» и «мое», считая, что это «я» и «мое».

В силу этих трех фундаментально ошибочных представлений о действительности мы переживаем страстное желание, враждебность и бесконечное бессмысленное страдание. Мир природы всегда был опасным местом: вода и огонь пожирают наши дома, циклоны стирают с лица земли целые города, а землетрясения хоронят десятки тысяч жизней. Стихийные бедствия неизбежны, а когда лидеры государств усугубляют эти беды, разрушения становятся поистине трагическими. Если бы мы научились относиться друг к другу сочувственно, это бы сильно приблизило уменьшение страданий. Тем не менее, согласно основополагающим учениям буддизма, окончательное освобождение – это прямое постижение трех конкретных аспектов действительности: непостоянства, неудовлетворенности и отсутствия самости. Такое постижение подсекает корень омрачающих склонностей ума и страдания. В этом цель нашего поиска.

Прямое знание

Что поразительно: наш подход к знанию не зависит от догмата: «Все обусловленные явления непостоянны. Все явления, загрязненные умственными омрачениями, не способны принести удовлетворение. Все явления лишены «я» и «мое». Можно выучить наизусть и уверовать в эти слова, но будем ли мы страдать меньше, лишь повторяя кредо? Просто утверждая: «Я верующий; я буддист; я часть этой группы, это моя вера», – станем ли мы страдать меньше? Вероятно, нужно нечто большее, чем просто вера.

С точки зрения буддизма истинного пути можно достигнуть лишь с помощью прямого знания – вот что приносит уму освобождение. И это разумно, поскольку в понимании буддизма корни нашего страдания не связаны с ложными верованиями или отсутствием всякой веры. Основной корень страдания – неведение, и это не просто отсутствие знания, а ошибочное понимание действительности и вытекающие из этого несообразные действия.

Допустим, если б я был уверен, что я Наполеон, мое заблуждение породило бы немало страданий и расстройства, поскольку люди не выказывают мне должного почтения. Но даже до глубины души веря, что я Наполеон, я мог бы упражняться в шаматхе и отключать умозрительное мышление, непрерывно подпитывающее мое самоопределение как Наполеона. Возможно, пока я остаюсь в медитации, все ложное цепляние в таком бредовом варианте за эту самость растворилось бы. Я мог бы сосредоточиться на дыхании или на обнаженном осознавании и погрузиться в очень глубокое самадхи или отключить умозрительное мышление, однонаправленно сосредоточиваясь на каком-нибудь предмете. Однако, стоит мне только выйти из самадхи и вновь соединиться с понятийным умом, бред Наполеона восстанет, как медведь из спячки, рыча свое Je suis Napoleon! [2]2
  «Я Наполеон» (фр.). – Примеч. перев.


[Закрыть] Медитация шаматхи на время погружает умственные омрачения в спячку, но не способна оказать на них никакого долговременного воздействия.

Для долговременных изменений потребуется слияние покоя и прозрения. Випашьяна не усыпляет умственные омрачения. Как познание природы действительности, прозрение становится противоядием от заблуждения. Например, вы убедили бы меня, что сейчас XXI век, и я бы тогда осознал: «Ага! Я не могу быть Наполеоном, поскольку он умер в 1821 году». Уразумев, что я не Наполеон, я свободен от этой мысли – и в самадхи, и в повседневной жизни. Я распознал свое заблуждение.

Буддизм утверждает, что мы, обычные чувствующие существа, не достигшие подлинного пути, непрерывно цепляемся за непостоянное как за постоянное и неимоверно страдаем, приписывая преувеличенную долговечность себе, своему здоровью, нашим отношениям и имуществу. Мы цепляемся за вещи как за настоящие источники счастья, словно они таковы, и бежим от других явлений как от источников несчастий, хотя они не таковы. Мы принимаем «я» и «мое» за нечто обособленное и помещаем на другой полюс «вы» и «ваше», а затем потакаем своему навязчивому цеплянию, пытаясь с яростной жестокостью отстоять свои владения. Какое открытие во Вселенной может сравниться с прямым знанием действительности, которое полностью преобразует и освобождает ум?

Наивысшая цель

Я очень рад, что мне не приходится выбирать между достижениями мирской технологии и созерцательным поиском: это взаимодополняющие подходы к знанию. На буддийском пути наука и технологии вполне уместны. Несмотря на это, есть существенные различия между этими способами познания, и ключевое – в само́й цели исследования. Будда открыто утверждает, что цель эмпирического поиска знаний – освобождение от горя, боли и печали посредством исцеления ума. Нам нужно знание, которое приведет к состоянию благополучия, или подлинного счастья, укорененного в действительности, а не основанного на цеплянии и зависимости. Такое знание еще и приведет нас к нирване.

Для того чтобы успешно способствовать радикальному преображению, практика випашьяны должна быть неразрывно объединена с шаматхой – в ясном и уравновешенном уме. Любая попытка практиковать випашьяну с неуравновешенным умом, попеременно то возбужденном, то вялом, обречена на провал – инструмент не соответствует задаче. Для эффективного созерцательного поиска нужен чрезвычайно здоровый, нравственный образ жизни и здравый, хорошо уравновешенный ум с тонко отточенным вниманием.