Текст книги "Медленные пули"

Часть четвертая

Сущность что-то сделала с Джоном.

Пока он спал, пришельцы изменили его разум: наводнили своими крошечными кристаллическими аватарами, чудесным образом переставив нейроны местами. Проснувшись, он по-прежнему чувствовал себя самим собой, нес тот же груз воспоминаний и эмоций, с которым отходил ко сну. Но внезапно он обрел способность понимать идеи, которые всего несколько часов назад казались непреодолимо сложными. Перед аварией он пробовал на ощупь теорию суперструн, подобно тому как путешественник ищет проход через коварную горную гряду. Он так и не нашел легкого пути, так и не смог покорить лежавшие перед ним головокружительные вершины, но чудом очутился на другой стороне, и дорога сквозь препятствие оказалась до обидного простой. За теорией суперструн лежала объединенная территория М-теории, но и ее он вскоре покорил. Джон наслаждался открывшимся ему пониманием.

Он все больше начинал думать в терминах комнаты, пол которой – абсолютная истина о Вселенной: откуда она взялась, как устроена, что означает быть мыслящим существом в этой Вселенной. Но этот пол был очень похож на ковер, поверх которого лежали еще ковры, один на другом – несовершенные подобия самого нижнего слоя. Каждый слой мог выглядеть убедительно, мог десятилетиями или веками выдерживать любые искания, не выдавая своего изъяна, но рано или поздно таковой обнаруживался. Стоило потянуть за крошечную торчащую нитку – например, расхождение между наблюдением и теорией, – как вся ткань слоя расползалась на части. Подобные революции отличались тем, что к моменту их наступления следующий слой уже проглядывал. Лишь последний ковер, сам пол, не будет содержать логических нестыковок, нитей, за которые его можно распустить.

«Можно ли понять, что ты уже достиг пола?» – спрашивал себя Джон. Некоторые мыслители считали, что полной уверенности никогда не будет. Можно лишь продолжать испытывать ковер на прочность, тянуть за разные нитки, чтобы проверить, насколько прочно они вплетены. Если через десятки или тысячи лет узор останется целым, мы предположим, что итоговая мудрость обретена. Но точно знать невозможно. В 10 001 году может быть сделано пустяковое наблюдение, совершенно невинное с виду, которое в конце концов докажет, что внизу лежит еще один слой.

Так можно продолжать до бесконечности, никогда не обретая уверенности.

Или – как полагали другие мыслители – итоговая теория может обладать собственной гарантией подлинности, золотой нитью логического обоснования, вплетенной в математический язык, с помощью которого она выражена. Сама природа теории может означать, что на более глубокое описание Вселенной рассчитывать не следует.

Но и тогда ты будешь делать наблюдения. Ты будешь испытывать ее на прочность.

Джон продолжал учиться. М-теория стала далеким и незначительным препятствием, заслоненная устрашающими объединенными теориями, которые пришли ей на смену. Эти теории затрагивали не только вещество и пространство-время, но также сознание, энтропию, информацию, сложность и рост реплицирующихся структур. На первый взгляд казалось, что они описывают все значимые аспекты Вселенной.

Но каждая из них, в свою очередь, оказалась несовершенной, неполной, противоречащей наблюдениям. Ошибка в расчетной массе электрона, в двадцать втором знаке после запятой. Расхождение между наблюдаемым и расчетным отклонением света звезд вблизи вращающейся черной дыры, на одну десятитысячную долю. Едва заметное несовпадение между расчетными и наблюдаемыми свойствами инерции в высокозаряженном пространстве-времени.

В комнате было много ковров, и у Джона кружилась голова при мысли, что между ним и полом еще много слоев. Конечно, он далеко продвинулся, но оттого лишь острее понимал, какой долгий путь ему еще предстоит.

Сущность время от времени переделывала его, обращая старение вспять, чтобы у него хватило времени на изыскания. Но с каждым скачком понимания все ближе становились фундаментальные ограничения органического человеческого мозга, сплетенного из нескольких сотен миллиардов нейронов, втиснутых в крошечную костяную коробку.

– Ты можешь остановиться сейчас, – сказала Сущность на сотый год его поисков.

– Или что? – спокойно спросил Джон.

– Или мы продолжим с некоторыми изменениями.

Джон согласился. Это означало, что он на время перестанет быть человеком, но, учитывая, как далеко он зашел, цена казалась вполне приемлемой.

Пришельцы закодировали имеющиеся структуры его разума в таком же теле, как у них. Для Джона переход в механистический субстрат мыслящего кристалла оказался совершенно безболезненным, тем более что Сущность заверила его в полной обратимости процесса. Избавившись от ограничений плоти и масштаба, он продвинулся еще дальше. Отныне ему казалось, что, будучи человеком, он словно смотрел в телескоп с обратной стороны. По сравнению с чертогами разума, в которых он теперь обитал, его прежнее жилище казалось жалким и тесным, словно клетка для кроликов. Удивительно, что он вообще хоть что-то понял.

Но Джон еще не закончил.

Прошла тысяча лет. То и дело добавляя себе новые возможности, он превратился в километровый кристаллический курган на вершине горы Павлина. Он был намного больше любого из пришельцев, но этого следовало ожидать: он исследовал слои реальности, которые они давно нанесли на карту и из которых смиренно удалились. Однажды обретя понимание, Сущность больше не нуждалась в нем.

Теперь на Марсе были и другие люди. Джон в конце концов принял предложение Сущности – сотворить ему товарищей, и пришельцы создали детей, которые с тех пор выросли и стали сперва родителями, а затем бабушками и дедушками. Но когда Джон согласился на возрождение человечества, это не имело ничего общего с его потребностью в общении. Он слишком далеко ушел от других людей и уступил лишь потому, что Сущности явно хотелось развлечься, найти себе дополнительное занятие. Но даже несмотря на то что Джон не мог ассоциировать себя с кишащими вокруг новичками, он испытал удовольствие, потратив немного сил на их развлечение. Он изменил свою внешнюю структуру – которая использовалась только для самых тривиальных задач по обработке данных – и теперь напоминал изящный хрустальный дворец фей со шпилями, куполами и зубчатыми стенами. В сумерках он мерцал отраженным солнечным светом, бросая разноцветные отблески на бескрайние просторы нагорья Фарсида. У его подножия вилась желтая дорожка. Он стал объектом паломничества и пел для паломников, которые брели вверх и вниз по тропе.

Прошли тысячелетия. Разум Джона погружался все глубже.

Он сообщил Сущности, что преодолел восемнадцать парадигматических слоев реальности, каждый из которых потребовал обновления нейронных сетей, прежде чем смог полностью понять теорию со всеми ее следствиями и выявить изъян, который вел на следующий уровень.

Сущность ответила, что, насколько им известно, нынешнего уровня понимания Джона за всю историю достигли меньше пятисот других разумных существ.

И все же Джон не останавливался, сознавая, что во всех значимых аспектах теперь превосходит интеллект Сущности. Пришельцы помогали ему, руководили его преображением, но лишь смутно понимали, каково теперь быть Джоном. По их данным, до этой точки дошло меньше ста отдельных существ из ста разных культур и все они уже вымерли.

Сущность предупредила, что впереди лежат опасные воды.

Архитектурные изыски Джона вскоре стали непомерным бременем для хрупкой геологической структуры горы Павлина. Джон мог бы укрепить древний вулкан, чтобы тот выдерживал его растущие размеры и массу, но вместо этого решил полностью оторваться от земли. В течение двадцати шести тысяч лет он парил в густеющей марсианской атмосфере на батареях антигравитационных генераторов, большей частью принимая форму рояля «Бёзендорфер», воссозданного по его самым давним человеческим воспоминаниям. Он плыл над просторами Марса, одинокий, как облако, и время от времени наигрывал медленные мелодии, которые падали с неба раскатами грома.

И все же вскоре он стал слишком велик даже для атмосферы. Тепловыделение, ставшее результатом его мыслительных процессов, стало оказывать неблагоприятное влияние на климат Марса.

Настала пора покинуть планету.

В космосе он активно рос во все стороны в течение пятнадцати миллионов лет. Раскаленные голубые звезды рождались и умирали, пока он расправлялся с очередным крепким орешком. Человеческие цивилизации гудели вокруг, словно мухи. Он знал, что в них есть существа, которые тоже стремятся обрести понимание. Он желал им успеха, но с таким преимуществом на старте его никто не мог обойти. За прошедшие годы его плотность увеличилась, и теперь он состоял в основном из твердой ядерной материи. Затем он эволюционировал до субстратов из чистых кварков. К этому времени его гравитация стала огромной, и Сущность укрепила его могучими балками из экзотической материи, взяв их из заброшенной транспортной червоточины давно исчезнувшей культуры. Питание он получал от двойного пульсара; титанический часовой механизм служил лишь чистому процессу мышления.

И все же Джон забирался все глубже и глубже.

– Я… что-то чувствую, – сказал он Сущности в один прекрасный день.

Они спросили, что именно, опасаясь его ответа.

– Что-то ждет впереди, – сказал он. – До него всего несколько слоев. Я пока толком не вижу его, но совершенно точно чувствую.

Они спросили, на что это похоже.

– На конец, – ответил Джон.

– Мы всегда знали, что он настанет, – сказала Сущность.

Пришельцы сообщили, что всего семь других разумных существ достигли текущего уровня прозрения Джона, но за последние три миллиарда лет – ни один. Они также сказали, что ему придется снова измениться для следующих прозрений, стать еще плотнее, сжаться в мыслящее ядро, которое едва способно выдерживать чудовищную собственную гравитацию.

– Ты станешь нестабильным, – предупредили они. – Сами мыслительные процессы будут толкать тебя навстречу критическому радиусу.

Он знал, что имеется в виду, но хотел, чтобы они произнесли это вслух.

– И что тогда?

– Ты станешь черной дырой. Никакая сила во Вселенной не сможет предотвратить твой коллапс. Те самые опасные воды, о которых мы уже говорили.

Они произнесли «уже говорили», как будто имели в виду «уже говорили сегодня утром», а не «уже говорили на более раннем этапе истории Вселенной». Впрочем, Джон давно привык к грандиозным временны́м шкалам Сущности.

– Я все равно хочу, чтобы вы это сделали. Я зашел слишком далеко, чтобы сдаться сейчас.

– Как скажешь.

И они превратили его в огромное кольцо сверхплотной материи, балансирующее на грани коллапса. В могучем гравитационном поле молниеносные мыслительные процессы замедлились, зато в распоряжении Джона оказались бескрайние вычислительные ресурсы.

Он много раз обогнул всю Галактику.

С каждым пройденным слоем все сильнее ощущалась близость конца, итогового, прочного, как скала, субстрата реальности. Джон знал, что это пол, а не очередной иллюзорный мираж завершенности. Он почти добрался до него, его великие поиски почти подошли к концу. До прибытия осталось всего несколько мыслей… всего несколько часов долгого дня Вселенной.

И все же Джон остановился в своих раздумьях.

– Что-то не так? – участливо спросила Сущность.

– Не знаю. Может быть. Я думал о том, что вы сказали прежде: мои собственные мыслительные процессы могут толкнуть меня за грань.

– Да, – подтвердила Сущность.

– Любопытно, что это будет означать?

– Это будет означать смерть. На эту тему много спорили, но текущее состояние понимания таково: никакая полезная информация не может покинуть черную дыру.

– Верно. На мой взгляд, чертовски похоже на смерть.

– Тогда, возможно, тебе стоит остановиться, пока не поздно. По крайней мере, перед тобой мелькнул последний слой. Разве этого недостаточно? Ты зашел дальше, чем мог мечтать, ступая на этот путь.

– Да.

– Что ж, давай на этом закончим. Важно не то, что осталось сделать, а то, чего ты уже достиг.

– Я бы хотел. Но кое-что не дает мне покоя, я не могу не думать об этом.

– Не стоит. В твоем нынешнем состоянии опасно думать о чем угодно.

– Я знаю. Но мне кажется, это может быть важно. Как вы думаете, совпадение или нет, что я достиг этой точки на своем пути в тот самый миг, когда оказался на грани коллапса?

– По правде говоря, мы об этом думали мало, не считая чисто практических аспектов.

– А я думал. И продолжаю думать. Давным-давно я узнал об одной теории насчет новых вселенных.

– Продолжай… – осторожно сказала Сущность.

– Будто бы они могут рождаться в черных дырах, где не действуют обычные правила пространства и времени. Идея в том, что когда в черной дыре образуется сингулярность, она распускается и становится новой вселенной, со слегка другими законами физики. Вот куда уходит информация: в трубу, в новую вселенную. Мы не видим признаков этого снаружи, поскольку расширение происходит в направлении, на которое мы не можем указать. Новая вселенная не всегда возникает и расширяется внутри нашей, словно облако от взрыва, но вполне возможно, что это происходит каждый раз, когда где-нибудь в нашей Вселенной образуется черная дыра. Собственно говоря, наша Вселенная сама могла родиться из чьей-то черной дыры.

– Нам знакомо это предположение. К чему ты ведешь?

– Возможно, это не совпадение. Возможно, именно так все и должно быть. Нельзя обрести истинное понимание Вселенной, не оказавшись на грани гравитационного коллапса. И в миг, когда ты обретаешь это понимание – когда последний кусочек мозаики встает на место и ты наконец видишь последний слой реальности, – ты падаешь за край, наступает необратимый коллапс.

– Другими словами, ты умираешь. Как мы и предупреждали.

– Необязательно. В конце концов, к этому моменту ты становишься практически чистой информацией. Что, если я переживу переход через собственную сингулярность и проскользну в новорожденную вселенную?

– Ты имеешь в виду, размазанный и переизлученный, как случайный шум?

– Вообще-то, я имею в виду кое-что другое. Почему бы мне не оказаться зашифрованным в самой структуре этой новой вселенной?

– С чего бы?

– Я признаю, что это чисто умозрительные рассуждения. Но вам не кажется, что в этом есть нечто очень красивое и симметричное? Во вселенных, где есть разумная жизнь, одно или несколько разумных существ рано или поздно зададут себе те же вопросы, что задал я, и дойдут до этой предпоследней точки понимания. Достигнув просветления, они превысят критическую плотность и станут самостоятельными новорожденными вселенными. Они станут тем, что пытались понять.

– У тебя нет доказательств.

– Нет, но есть чертовски сильное предчувствие. Разумеется, существует только один способ узнать точно. Я узнаю, случится это или нет, в миг, когда обрету понимание.

– А если нет?..

– Я все равно достигну своей цели. Я буду это знать, даже если перестану существовать. В то же время, если это случится… я продолжу существовать. Я сохраню свое сознание на той стороне, вплетенный в ткань пространства и времени. – Джон замолчал: кое-что пришло ему на ум. – Я стану кем-то вроде…

– Не говори этого, не надо, – перебила Сущность.

– Ладно, не буду. Но теперь вы понимаете, почему я медлю. Этот последний шаг удвоит расстояние между мной и всем человеческим. Не так-то просто решиться на него.

– Конечно.

– А другие… – начал Джон и умолк, почувствовав страх и сомнение в своем голосе. – Как они поступили, зайдя настолько далеко? Они медлили? Они ринулись вперед?

– У тебя только три предшественника за всю известную историю Вселенной. Двое претерпели гравитационный коллапс. Если хочешь, можем показать тебе черные дыры, в которые они превратились.

– Не стоит. Расскажите о третьем.

– Третий выбрал другой путь. Он решил разделить свое сознание на два потока, разделив и переставив части своей структуры. Один компонент продолжил поиски итогового понимания, другой отступил, приняв менее плотную форму, которой больше не грозил коллапс.

– Что случилось с компонентом, который продолжил поиски?

– Мы также можем предъявить тебе результаты, – с легкой насмешкой ответила Сущность.

– А другая половина? Как он смог сохранить достигнутый уровень понимания, если вернулся к более простой структуре?

– Никак. В этом-то и смысл.

– Я не улавливаю. Понимание требует определенного уровня сложности. Он не мог сохранить понимание, упростив свою структуру.

– Он и не сохранил. Но у него осталось воспоминание о том, что он все понял. Для него этого было достаточно.

– Всего лишь воспоминание?

– Именно. Истина мелькнула перед ним. Ему не требовалось удерживать в памяти все подробности этого мига – он и так знал, что видел ее.

– Это не понимание, – сердито сказал Джон. – Это грубое приближение, открытка вместо вида.

– Но это лучше, чем смерть. Существо, о котором мы говорим, казалось, было вполне довольно компромиссом.

– Думаете, я тоже буду доволен?

– Мы думаем, что тебе стоит хотя бы обдумать такую возможность.

– Обдумаю. Но мне нужно время.

– Сколько?

– Совсем немного.

– Хорошо, – ответила Сущность. – Но не думай об этом слишком напряженно.

Прошло намного меньше миллиона лет, прежде чем Джон сообщил Сущности, что желает последовать примеру третьего разумного существа, о котором они говорили. Он разделит свое сознание на два потока: один отправится навстречу итоговому пониманию, другой примет более простую и безопасную форму, принципиально неспособную перенять его нынешний уровень понимания. Для Джона процесс разделения был сложным и требовал осторожности, как и все трансформации, которые он претерпел до сих пор. Только употребив все мастерство Сущности, можно было осуществить изменение таким образом, чтобы он мог сохранить воспоминания, пусть даже его разум стал бы простым эскизом самого себя. И однако, шаг за шагом, все удалось сделать. Два Джона отличались и физически, и умственно: один по-прежнему балансировал на грани гравитационной аннигиляции, всего в одной мысли от выхода за грань, другой наблюдал за происходящим с безопасного расстояния.

Таким образом, Простой Джон наблюдал за коллапсом и гибелью более сложного себя. Это случилось столь же внезапно и бурно, как любая естественная звездная катастрофа в недавней галактической истории. В миг понимания он напряг свою структуру до предела. Где-то внутри его коллапсировали вещество и энергия, открыв ревущее окно в новый мир. Он достиг цели своих поисков.

И все же в последние наносекунды своего физического существования, прежде чем его затянуло за горизонт событий, откуда не поступает никакая информация, Сложный Джон сумел закодировать и передать прощальную волну гравитационной энергии, послание своей второй половине.

Сообщение было очень коротким. В нем говорилось: «Теперь я понимаю».

На этом все могло бы закончиться, но вскоре Простой Джон принял решение вернуться туда, откуда начал свои поиски. Теперь у него было воспоминание о мелькнувшем понимании, почти настолько же – как и обещала Сущность, несмотря на естественный скептицизм Джона – просветляющее, насколько и само понимание. В чем-то оно оказалось даже лучше, будучи маленьким и гладким, как драгоценный камень. Джон мог разглядывать его под разными углами, в отличие от иммерсивной громады самого переживания, из которой умело выжали воспоминание.

«Но для чего останавливаться? – спрашивал он себя. – Если можно вернуться к упрощенной структуре и сохранить воспоминания, почему бы не зайти дальше?

Почему бы не пройти обратно весь путь?»

Возвращение от грани понимания было долгим. По мере того как его лишали приобретенных способностей, необходимо было следить за тем, чтобы цепочка воспоминаний не прервалась. Приближаясь к тому, чтобы снова стать человеком, он сознавал, что хранит уже не воспоминание, а воспоминание о воспоминании о воспоминании… бледное слабое отражение и все же совершенно аутентичное. Оно по-прежнему казалось Джону настоящим, и теперь – когда его органический клеточный мозг упаковали обратно в тесную коробку черепа Homo sapiens – только это действительно имело значение.

И вот настала пора вернуться на Марс.

Марс к тому времени превратился в зелено-голубой шар, очень похожий на прежнюю Землю. За все это время возрожденная человеческая цивилизация не покинула пределов Солнечной системы, и – поскольку посещение Земли было под запретом – Марс оставался ее центром. Здесь жили шестнадцать миллионов человек, многие сбились в небольшие общины, разбросанные у пологих склонов горы Павлина. Расположенная глубоко внутри Марса решетка из искусственных черных дыр поддерживала на поверхности такую же силу тяжести, как на прежней Земле. Гигантские утопленные опоры не давали древнему ландшафту обрушиться. В морях кишела жизнь; воздух был густым и теплым, кругом летали насекомые и птицы.

Кое-что сохранилось с тех пор, как Джон покинул Марс. Спиральная желтая дорога, например, по-прежнему вилась по горе Павлина, до самой вершины, и паломники совершали по ней долгое, но не слишком трудное восхождение, то и дело останавливаясь в подвесных кафе и хостелах. Исповедуя разные верования, все они, однако, вспоминали о Джоне тем или иным образом; во многих священных текстах говорилось о том дне, когда он вернется на Марс. Для этого на вершине вулкана оставили гладкую круглую площадку. Монахи подметали ее большими метлами. Паломники заходили на площадку, но жались к ее краю.

Джон, вновь ставший человеком, спустился с неба в люльке из инопланетных сил. Был день, но никто не видел его прибытия. Сущность создала вокруг него барьер невидимости – издалека он казался лишь столбом теплого воздуха, пейзаж за которым немного дрожал, словно мираж.

– Ты уверен, что готов к этому? – спросила Сущность. – Тебя не было очень долго. Возможно, им будет нелегко принять твое возвращение.

Джон поправил на переносице очки в форме звезд, которые выбрал для своего возвращения на Марс.

– Рано или поздно они привыкнут ко мне.

– Они будут ожидать слов мудрости. Не дождутся и будут разочарованы. «Теперь я понимаю» вряд ли их устроит.

– Переживут как-нибудь.

– Возможно, тебе стоит выдать кое-какие безвредные банальности. Пусть продолжают теряться в догадках. Мы можем предложить пару вариантов, если хочешь: у нас есть немалый опыт.

– Все будет хорошо. Я не собираюсь вдаваться в подробности. Пришел, увидел, отступил. Но я видел это и помню, что видел это. Мне кажется, во всем этом есть смысл.

– «Мне кажется, во всем этом есть смысл», – повторила Сущность. – Больше ты ничего не можешь им предложить?

– Таков итог моих поисков. Я никогда не говорил, что собираюсь оправдать чьи-то ожидания.

Джон провел рукой по голове, пригладив тонкие рыжеватые волосы, растрепанные воздушными потоками в поле невидимости. Затем сделал шаг вперед, покачнувшись на каблуках больших красных ботинок, которые выбрал для своего возвращения.

– Кстати, как я выгляжу?

– Не совсем так, как в начале пути. Есть ли особая причина для таких физиологических изменений и выбора костюма?

Джон пожал плечами:

– В общем-то, нет.

– Ладно. Ты выглядишь отпадно. Ведь так принято говорить?

– Сойдет. Ну вот и все… я шагну вперед и вернусь к людям. Верно?

– Верно. Полагаем, у тебя есть планы?

– Ничего определенного. Наверное. Посмотрю, как пойдет. Может, обоснуюсь где-нибудь; может, нет. Я очень долго был один; вписаться заново в человеческое общество будет сложно. Особенно в такое странное футуристическое человеческое общество, которое отчасти считает меня богом.

– Ты справишься.

Джон помедлил, прежде чем выйти из-под полога невидимости на яркий свет.

– Спасибо. За все.

– Не за что.

– Что вы теперь будете делать?

– Отправимся дальше, – ответила Сущность. – Найдем другого, кто нуждается в помощи. Возможно, еще заглянем при случае, посмотрим, как у тебя дела.

– Было бы неплохо.

Повисла неловкая пауза.

– Джон, мы должны кое-что сказать тебе, прежде чем ты уйдешь.

В тоне Сущности было что-то новое: такого он не слышал за все время, проведенное вместе.

– Что именно?

– Мы солгали тебе.

Он невольно хохотнул, ожидая чего угодно, кроме этого. Он думал, что Сущность всегда была предельно правдива с ним.

– В чем именно?

– Третье разумное существо, о котором мы говорили… то, что разделило свое сознание на два потока…

Джон кивнул:

– Что с ним?

– Его никогда не было. Мы придумали его, чтобы убедить тебя избрать этот образ действий. На самом деле ты был первопроходцем. Ни одно другое существо не избежало коллапса, достигнув последней стадии просветления.

Джон переварил новость и медленно кивнул:

– Ясно.

– Мы надеемся, ты не очень сердишься на нас.

– Почему вы солгали?

– Потому что привязались к тебе. Это было нехорошо… ты должен был сделать выбор сам, не опираясь на нашу ложь… но мы опасались, что без примера ты не выберешь этот путь. И тогда мы бы тебя потеряли, и ты не стоял бы здесь со всеми своими воспоминаниями.

– Ясно, – уже спокойнее повторил он.

– Ты злишься на нас?

Джон немного помолчал, прежде чем ответить.

– Наверное, мне следовало бы злиться. Но я не злюсь. Полагаю, вы правы, я бы продолжил путь. С учетом того, что я знаю сейчас, – с учетом воспоминаний, которые у меня есть, – я рад, что эта часть меня отступила.

– Так, значит, мы поступили правильно?

– Это была ложь во спасение. Не самый страшный грех.

– Спасибо, Джон.

– Полагаю, в следующий раз, когда вы встретите кого-то вроде меня – другое разумное существо, ступившее на этот путь, – вам больше не придется лгать?

– Не придется.

– Тогда забудем об этом. Я рад, что все так обернулось.

Джон уже собирался выйти на свет, но тут кое-что пришло ему в голову. Он с трудом сдержался, чтобы не расплыться в улыбке.

– Но я не могу вас отпустить, не попросив напоследок об услуге. Конечно, вы и так очень много сделали для меня…

– Мы постараемся исполнить любую твою просьбу.

Джон указал на зеркально гладкую поверхность плато, на хоровод паломников вдалеке.

– Я сейчас выйду на гору Павлина. Но я не хочу напугать их до смерти, просто появившись ниоткуда, без предупреждения.

– Что ты задумал?

Джон по-прежнему указывал на плато.

– Пусть кое-что появится прежде меня. Учитывая ваши возможности, вряд ли это вас затруднит.

– Что именно?

– Белое фортепиано, – ответил Джон. – Но не просто какое-то там старое пианино. Рояль «Бёзендорфер». Я когда-то был им, помните?

– Но этот, вероятно, должен быть меньше?

– Да, – кивнул Джон. – Намного меньше. Настолько маленьким, чтобы я мог сидеть за клавишами. Хорошо бы поставить рядом табурет.

Стремительные машины мелькнули в воздухе со скоростью молнии. На плато сгустился рояль, а затем и табурет с красной подушкой. Один или два паломника наблюдали за их появлением. Они бурно жестикулировали, и новость разлеталась во все стороны.

– Это все?

Джон поправил очки на переносице:

– И последняя просьба. Пока я иду к табурету, я должен научиться играть на фортепиано. Я раньше играл музыку, но это было другое. Теперь мне нужно делать это руками, по старинке. Вы сможете это устроить?

– Мы многое знаем о музыке. Пока ты идешь к «Бёзендорферу», мы успеем запрограммировать твои нейроны. Возможно, слегка заболит голова…

– Это не беда.

– Мы только хотим уточнить… ты собираешься сыграть что-то конкретное?

– Вообще-то, – сказал Джон, разминая пальцы перед выступлением, – есть у меня на примете одна песня. Кстати, она о Марсе.

«Понимание пространства и времени» – рассказ с долгой историей, если она вообще была. В начале 2001 года меня попросили написать рассказ для журнала «Курьер ЮНЕСКО», посвященного науке и культуре. Они готовили специальный номер о космологии и Вселенной и спросили, не могу ли я сочинить что-нибудь на эту тему… слов на 750. Я обещал подумать, но особого оптимизма не испытывал. Мои рассказы выходили не короче 7000 слов. И все же я размышлял об этом по дороге домой, пока где-то между работой и передней дверью мне не пришла в голову идея. Я написал рассказ в тот же вечер и отправил в «ЮНЕСКО» на следующее утро. В нем было 1500 слов, в два раза больше, чем просили, но он был значительно короче всех моих предыдущих рассказов. Он понравился сотрудникам «ЮНЕСКО», мне даже сказали, что это могут напечатать, но все же спросили, нельзя ли его укоротить. Я ответил, что нет, рассказ и так очень короткий, и я не стану резать по живому. Однако, вернувшись домой в тот вечер, я придумал еще более короткий рассказ, который еще лучше подходил к теме номера. Он назывался «Фреска». В нем было 750 слов, и через положенное время его опубликовали в «Курьере». Поскольку этот журнал печатался одновременно на многих языках, «Фреска» сразу стала моим самым переводимым рассказом. Вряд ли еще какую-нибудь мою работу переведут на тайский.

В результате первый рассказ остался не у дел. Я захватил его на «Истеркон», один из главных научно-фантастических конвентов Великобритании, и прочел перед недоумевающей аудиторией. Возможно, он был слишком коротким: 1500 слов – маловато для рассказа о последнем живом человеке. (Во «Фреске», напротив, не было ни одного настоящего персонажа, поэтому краткость ее только украшала.) Так что я отвез его обратно домой, переехал и продолжал время от времени работать над ним следующие четыре с половиной года. Первоначальные 1500 слов превратились в 10 000. За это время я выбросил почти все куски оригинального рассказа, оставив только призрачный структурный костяк. И когда у меня не было других дел или меня покидало вдохновение во время работы над очередным большим проектом, я открывал «В начале» и подправлял его.

Возможно, я бы продолжал его править, если бы не конвент «Новакон», состоявшийся в ноябре 2005 года неподалеку от Бирмингема. Он всегда проводится в это время. По традиции гости представляют на конвенте новый рассказ, который печатается и раздается в качестве сувенира. У меня было полно времени, чтобы написать новый рассказ, но все попытки сделать это оканчивались ничем. Шли месяцы. Я женился. Рассказа для «Новакона» по-прежнему не было. Мы собирались в свадебное путешествие, и я пообещал комитету «Новакона», что по возвращении представлю им рассказ. Отчаявшись, я вернулся к рассказу «В начале», который уже получил название «Понимание пространства и времени». В ожидании свадебного путешествия я отчаянно пытался закончить рассказ. Я разобрал его на части и собрал заново. И все же он не был готов. Мы отправились в Малайзию втроем – я, моя жена и мой ноутбук.

Удивительно, но жена простила меня. И хотя я не провел весь медовый месяц за ноутбуком, я вернулся с более или менее готовым рассказом. Справившись с джетлагом, я за пару дней довел текст до приличного вида и отправил комитету «Новакона». Рассказ был напечатан в виде брошюры с замечательной цветной иллюстрацией космического художника Дэвида Харди. Кстати, хочу поблагодарить своего коллегу Нила Уильямсона за то, что я не ошибся с маркой рояля. Наш разговор (под хмельком, в кулуарах конвента) звучал примерно так: