Текст книги "Медленные пули"

– Послушайте, – взмолился я, – я ничего об этом не знаю. Клянусь, никакой я не переносчик…

В диктофон:

– Как вы можете слышать, пациент по-прежнему прикидывается здравомыслящим. Обычно к этому моменту они начинают нести чепуху под видом правдивой информации о предмете нашего изучения. Очевидно, перед нами прогрессирующие симптомы захвата. Появление разновидностей вируса, способных бессимптомно подчинить носителя, лишь незначительно повлияв на его поведение, обусловлено естественным отбором. Поэтому необходимо действовать немедленно, иначе будет поздно.

Тут я заметил то, что в другой ситуации могло оказаться совершенно незначительным. Во мне затеплилась надежда. Ее параноидальная одержимость, возможно, была мне на руку. Но следовало соблюдать осторожность. Выиграть еще какое-то время. А заметил я небольшое подрагивание кожи прямо под очками, как будто нижнее веко ее глаза произвольно дергалось. Может, так было всегда, и мой глаз стал дергаться – так сильно я желал умилостивить ее, показав нашу схожесть.

А может, это началось только сейчас.

– Почему бы вам не сделать перерыв, – обратился я к похитительнице, впервые полностью управляя своим голосом, – не снять очки и не посмотреться в зеркало? Интересно, что вы увидите…

Она опешила, осознав, что не сможет списать мои слова на бред безмозглого зомби. Выключив диктофон, она положила его на стол и подошла ко мне сзади. Долгое время она не произносила ни слова, а когда заговорила, ее голос утратил всякую отрешенность, свойственную ученым.

– Выходит, наша догадка была верна, – едва слышно произнесла она. – Вирус достал меня, несмотря на все предосторожности. Возможно, хватило нескольких подергиваний твоего глаза… пульсация в поле моего зрения привела к изменениям коры головного мозга… первый шаг к ассимиляции. Или сказалось продолжительное пребывание в клубе. Сработал эффект захватывания.

«Захватывание». Мне был знаком этот термин. На семинаре по электротехнике нам рассказывали об автоколебательных системах вроде турбинных динамо-машин на подстанциях Национальной электросети. Если один генератор давал сбой и начинал совершать колебания с другой частотой, остальные генераторы в сети, словно сговорившись, возвращали его к привычному равномерному ритму. Вот только «сговорившись» – неправильное слово. В захватывании нет никакого умысла. Это что-то вроде настройки, совершаемой машинально и без всякого зазрения совести. Так бывает на танцполе, когда близость движения вкупе с музыкой как будто зачаровывает твои мышцы; и даже если ты просто проходишь мимо, тебя затягивает…

– Если вы заражены, – сказал я, хватаясь за единственную соломинку, оставляющую мне шанс на спасение, – то должны понимать, что бояться нечего. Что-нибудь изменилось с тех пор, как он проник к вам в голову?

Женщина горько усмехнулась:

– Нет… пока. Это только первая стадия. – Я услышал, как выдвигаются ящики, как она шарит в них. Что-то упало на пол, зазвенело разбитое стекло. Моя похитительница запаниковала. – Меня обманули, – выдохнула она. – Испортили наушники, узнав, что я иду одна. Настроили их так, чтобы на меня сильнее воздействовали не слышимые компоненты, а те, что ниже порога восприятия. Наверное, я заразилась в клубе или когда проигрывала фрактал…

И тут в окна ударил яркий свет, как в фильмах Спилберга. Послышался шум винта, точно за нами наблюдали с вертолета. Вдали взвизгнули шины – приближался автомобиль.

– Они здесь, – произнесла женщина. – Прибыли за нами…

– Что вы делаете? – спросил я, теряя надежду. – Вам не навредят, если вы покажете, что я жив. Отвезите меня к выходу, пока не начался штурм…

Похитительница открыла какую-то банку. Сделала несколько жадных глотков и сунула ее мне. Это был «Бекс».

– Думаешь, это полиция? – усмехнулась она. Я снова услышал, как одной рукой она шарит по металлу. Раздались щелчок и звук вращающегося оружейного барабана. – Смотри. Изменения в звуковой форме замечают совершенно разные люди в сотнях километров друг от друга. Так, словно нечто становится осязаемым, развивается и перестраивается быстрее, чем можно предположить, зная пути распространения инфекции. Зарождается некая сущность, крупнее всех, когда-либо нами виденных. – Она кивнула в сторону исчерченной карты Великобритании, и я только в этот момент вспомнил, что точно такая же висела у меня на работе. – Вот каких размеров эта сущность достигнет, если план распространителей инфекции сработает. Зараженные вроде нас – лишь ее периферийные органы. Она на свободе. Выжидает нужного момента. Эта карта… короче говоря, по ней видно, что они опоздали.

– Они опоздали? Не мы?..

– Нет, – ответила женщина. – Уже нет. – Она опустилась рядом со мной на колени и прижалась головой к моей голове. Бутылка выпала и разбилась о пол. – Поверь мне, – она прижала револьвер к виску, чтобы пуля прикончила нас обоих, – я оказываю тебе услугу…

Она нажала на спусковой крючок ровно в тот момент, когда машина протаранила стену.

Здесь должен был наступить конец, и, возможно, в привычном понимании он и наступил. Возможно, так оно и бывает. Откуда нам знать? Но я не уверен. Видите ли, после выстрела (короткий звук без реверберации, как удар по перевернутой тарелке) осталась технически совершенная пустота. Будто кто-то внезапно догадался включить в моей голове систему шумоподавления, отфильтровать высокочастотные шумы и помехи, которые я привык называть реальностью. Остался только зацикленный хаус-бит, успокаивающая мантра. Я больше не находился в бункере. Я больше не был собой. Мы были везде и всегда, росли, меняли форму, становились сильнее. Мы рассеялись по миллионам микроскопических дорожек на грампластинках, миллионам магнитных пленок, миллионам радужных металлических поверхностей, миллионам маленьких серых клеточек – и закружились в бесконечном танце. Теперь они – наши периферийные органы, как и говорила женщина (разумеется, она тоже рядом, неотделимая от той же растущей звуковой волны), связанные друг с другом телефонной сетью, к которой когда-то обеспечивали доступ. По всей стране звонят телефоны, приглашая вас послушать невоспринимаемую ухом музыку, хотя бы несколько секунд, прежде чем вы в недоумении повесите трубку. Теперь мы призраки, но по-прежнему на связи.

В 1990 году я познакомился с писателем Полом Макоули, который на тот момент был автором двух романов и нескольких полюбившихся мне рассказов, опубликованных в журнале «Interzone». Пол был первым «настоящим» писателем, с которым мне довелось встретиться. То, что он читал лекции в маленьком шотландском университете Сент-Эндрюса, где я учился – не говоря уже о том, что мы жили в нескольких шагах друг от друга, – я до сих пор считаю одним из самых счастливых совпадений и поворотным моментом в своей жизни. Много лет спустя Пол помог пристроить в издательство мой первый роман. Справился бы я без его помощи? Возможно, но не наверняка. Я знаю достаточно хороших писателей, которые по той или иной причине не написали ни одного романа. Не скажу, что это плохо, но я, черт побери, хотел писать большие книги, и Пол мне в этом помог. Не ругайте его за это.

Так или иначе, вернемся к данному рассказу. Как-то вечером мы с Полом выпивали в баре, и он сказал, что вместе с Кимом Ньюманом составляет антологию рассказов, посвященных закату эпохи пластинок-«сорокапяток». Он предложил мне написать что-нибудь, и в результате появился рассказ «Из цифры в аналог». В него я впихнул все свои знания о клубной и танцевальной культуре, а также кое-что, что я разборчиво почерпнул из журнала «Face», который тогда почитывал. Меня очень обрадовало, когда Пол и Ким включили мой рассказ в антологию. Прочитав сам сборник, я обрадовался еще сильнее. Думаю, даже сейчас, спустя семнадцать лет после первой публикации, эта история остается актуальной. Это не означает, что я провидец; просто музыка мало изменилась за этот период. Возьмите промежуток от 1976 года до 1991-го, от «Sex Pistols» до «Nirvana», и сравните с промежутком от 1991-го до 2006-го, то есть от «Nirvana» до… «Coldplay». «Joy Division» как были законодателями моды в 1991-м, так и остались ими. Да, появился формат mp3, музыку теперь можно скачивать из Интернета, но сама музыка, на мой взгляд, не слишком изменилась. И я по-прежнему ею наслаждаюсь.

Неистощимость

Всю дорогу вверх по холму Мойра Кербишли тащилась за желтым сигнальным огнем грузовика с песком, и дворники ее «вольво» с трудом счищали снег. За ней ехала другая машина, также светившая теперь фарами. Мойра не видела водителя, но очертания темного приземистого корпуса наводили на мысль о чем-нибудь более модном: «БМВ», «мерседесе», возможно – «ауди». В такой час ночи движение по дороге в обе стороны довольно вялое, но как только Мойра подумывала пойти на обгон, даже просто вильнуть в сторону, чтобы увидеть весь борт грузовика с песком, как другая пара фар выскакивала навстречу, подобно чертику из табакерки. Мойра поспешно возвращалась за грузовик, а водитель сзади выражал свое мнение о ее маневре очередной серией вспышек дальнего света.

– Мудак! – комментировала Мойра.

Она с облегчением выбралась на гребень холма и свернула с главной дороги, хотя и держала теперь путь по ухабистому, замысловато петляющему проселку без посыпки. По крайней мере, этот участок пути она преодолевала в одиночестве и могла двигаться в удобном темпе. Она держалась второй передачи, аккуратно въезжая в слепые повороты – не вынырнут ли навстречу машины или тракторы? – но сомневалась, что по проселку еще кто-нибудь катит.

Вскоре проявился приметный горбатый мостик. Она медленно преодолела его, выхватывая фарами из мрака высокие деревья на противоположном берегу речки. В ветвях лучи высветили пару нахохлившихся сов, заставив их застыть в неподвижности. Совы напоминали каменные декоративные статуэтки из лавок прикладного искусства. Дальше, на приличном расстоянии, горели окна коттеджа Иэна.

Он вызвал Мойру часом ранее, и голос у него был скверный. Не сказать что депрессивный, суицидальный – Иэн говорил как раз о том, что не намеревается убивать себя, – но перевозбужденный, маниакальный, а такое состояние ума Мойра считала немногим менее опасным. Зная Иэна, она была уверена, что дела в любой момент могут пойти совсем худо. Она пожалела, впрочем, что не заговорила ему зубы по телефону, а решилась приехать. Надо было сначала погоду глянуть, да и который час не помешало бы уточнить. Но стоило Мойре отложить телефон, как она поняла, что нарушить обещание не сможет.

– Чертов Иэн! – проговорила она.

Они повстречались лет пятнадцать назад на последнем университетском курсе. Оба увлекались парашютным спортом, Иэн – серьезно, Мойра – потому, что ей нравился один парень из кружка парашютистов. С ним в итоге не срослось, но у Мойры понемногу развился искренний интерес, который она несла по жизни еще несколько лет после выпуска. И там встретила Иэна: не сказать что ее тип, но достаточно интересный собеседник, чтобы и после клуба с ним встречаться. Мойре в нем нравился неизменный кипучий энтузиазм в самых сумасбродных делах. На последнем курсе она потеряла счет восхитительным планам обогащения, которые Иэн намеревался реализовать, как только получит диплом. Надо признать, Иэн угадал за мобильными телефонами великое будущее задолго до того, как в них увидели нечто большее, чем демонстрационная поделка. Но, что для Иэна также вполне типично, ничем он эту свою уверенность не подкрепил. Некоторое время, когда еще мало кто слышал про веб, Иэн возился с компами – конструировал графические интерфейсы пользователя, упрощая навигацию по Интернету и передачу файлов. Среди продемонстрированных Мойре идей проскакивали настоящие жемчужины: она до сих пор была уверена, что, если бы он сохранил интерес, мир ныне двигался бы по другому пути и Иэна Кэлдикота именовали бы отцом Всемирной паутины. Но нет: его снова что-то отвлекло, и компьютеры пылились по кладовкам, пока Иэн забавлялся с радиоуправляемыми птеродактилями из бальсы, стравливая их друг с другом. Мойра не вполне понимала, откуда у него берутся деньги на эти забавы. Впрочем, он ни цента не тратил на бытовые нужды. Коттедж потихоньку разваливался, а гардероб Иэна составляла в основном та же одежда, что он носил в университетские годы.

– Чертов Иэн! – снова произнесла Мойра.

Она сбавила скорость, узнав ворота фермы. В десятке метров дальше – поворот на дорожку, ведущую к жилищу Иэна. Снег все падал. Она вписалась в поворот, колеса прокрутились, но снова поймали сцепление с заснеженным гравием. Затормозила она уже перед коттеджем. «Остин-метро» Иэна бело-голубым клином маячил у заброшенного гаража. Мойре подумалось, что под снегом все машины кажутся изящными, соблазнительными, словно концепты, только вырулившие из аэродинамической трубы.

Она выключила фары и заглушила двигатель, потом посидела пару минут, глядя на коттедж. Ну что ж, приехали. Ее разом обступили незримые вероятности. Она снова вернулась мыслями к телефонной беседе: Иэн настойчиво уверял, что не собирается покончить с собой. Если он так и не решился на самоубийство, значит в какой-то момент взвешивал в голове альтернативу. Мойре было известно, что Иэн и на несколько минут не способен задержаться на определенном решении, и она поневоле тревожилась, как бы он опять не передумал.

А что он делал, пока она была в пути? Что, если в доме никого живого нет? Вид у коттеджа теплый и уютный, окно нижнего этажа отбрасывает на снежный ковер продолговатый желтый отсвет. Что, если придется дожидаться прибытия «скорой помощи» и полиции?

Мойра вылезла из «вольво», заперла дверцу и направилась ко входу. Где-то вдали заухала сова. Наверно, из встретившейся на дороге пары.

Она стукнула в дверь. Иэн открыл. Он был в красных растянутых спортивных штанах и грязновато-желтой футболке с эмблемой группы «Левеллерз». Босой.

– Прости меня, – сказал он.

– Значит, я не ошиблась: ты и впрямь мудак, – с неописуемым облегчением откликнулась Мойра.

– Я не заметил, что уже так поздно. И что снег идет.

– В этом твоя главная проблема, Иэн. Ты не останавливаешься, чтобы подумать.

Он хитро улыбнулся:

– Ошибаешься, я как раз о многом размышлял. Потому и позвонил.

– Очень рада это слышать. Иэн, я устала за тебя переживать, черт побери!

– Может, войдешь?

– Да уж, лучше бы мне войти, ты не находишь?

Иэн провел ее в дом. Она потопала, стряхивая снег с ботинок. Коттедж снаружи выглядел райски, как на рождественской открытке в диккенсовском духе. Внутри же, если Мойру спросить, было холодновато. Она сняла пальто и повесила на перила лестницы, обрадовавшись, что надела плотный неудобный свитер.

– Выпьешь чего-нибудь? – поинтересовался Иэн.

Она решила, что разберется, как у Иэна дела, и сразу поедет обратно.

– Кофе. Черный, без сахара.

Мойра прошла за ним на кухню. Ну, не так плохо, учитывая все обстоятельства. Единственный источник света – тусклая лампочка без абажура под потолком. Полумрак маскирует большую часть мусора и ветхого скарба. У стен в два-три яруса навалены картонные коробки с изображениями мониторов и принтеров. Призрачно отсвечивают куски белого пенопласта. Бальсовый птеродактиль с отломанным крылом косит на Мойру черным глазом из инопланетно искривленного черепа. Горный велосипед цвета оранжевый металлик подпирает обшарпанную дверь; колес у него нет. В конце кухни виднеется пара ящиков из-под мюсли и растворимого кофе, полупинтовая бутылка молока и пустая коробка от супа с лапшой быстрого приготовления. На полках никакой еды или питья. Вместо кулинарных справочников – разлохмаченные книжки по программированию на «C», «Perl» или «Java», по дзен-буддизму, квантовой механике и дикорастущим грибам, а также пара незнакомых Мойре романов Бена Элтона.

Иен вложил ей в ладони чашку кофе. Усевшись на раздолбанный деревянный стул у края стола, она наблюдала, как Иэн устраивается напротив. Через окно без штор было видно, что снег продолжает идти.

– Не будешь против, если я закурю? – Она вынула сигареты.

Иэн порылся среди пустых коробок от пиццы и выудил пепельницу. Она была металлическая, с тиснением: студенты такие воруют из пабов.

– Я надеялся, что ты бросила.

Мойра постучала ногтем по пачке:

– Нет, это чертовски маловероятно. Мои счастливые сигареты. Помнишь?

– Серьезно?

– Да, серьезно. – Она пригубила кофе, порадовавшись, что не пьет его с молоком. Когда Иэн подавал кофе с молоком, в нем обязательно плавали маленькие айсберги. – Но дело не во мне. Я сюда не для пустого трепа приехала. Иэн, ты меня беспокоишь. Вся эта болтовня насчет того, что ты не планируешь суицид.

– Наверное, я немножко перевозбудился.

– Ты же не собираешься на самом деле?..

– Не о том речь, – сказал Иэн. – Я бы не смог, даже если бы захотел.

– Рада это слышать. – Мойра потянулась через стол и накрыла руку Иэна ладонью. – Я в курсе, тебе нелегко пришлось, не все получалось так, как хотелось. Но ведь ни тебе, ни мне не пришлось совсем худо. Правда же?

– Ты не понимаешь. – Иэн мягко убрал руку. – Я не о том, что не смог бы покончить с собой, поскольку мне противна идея самоубийства. Я имею в виду нечто куда более фундаментальное.

Мойра закурила. Сделала длинную затяжку, смерила Иэна взглядом, каким, по ее мнению, тюремные психологи должны осаживать несносных узников с большими сроками заключения.

– И что же это?

– Я пришел к выводу, что бессмертен.

– Ясное дело, – тихо проговорила Мойра.

– Да?

– Да, – продолжила она, тщательно обдумывая каждое слово. – Я помню разговор на эту тему в пабе, при нашей последней встрече. Твое наисвежайшее безумное увлечение. Ты в Интернете начитался про то, как все живущие пребудут вовеки. По крайней мере, если не пожелают иного и подготовятся как следует. Как это называется, эксгибиционизм?

– Экстропианизм, – с вежливой усмешкой поправил Иэн.

– Верно. Ну что, залезешь в морозильник, чтобы тебя воскресили в будущем? Или надеешься протянуть еще лет тридцать, а там машины захватят мир и обеспечат нам вечный рай на земле? Может, сингулярности дожидаешься?

Мойра хлебнула немного кофе и заметила на столе кипу старых научных журналов. «Нью сайентист», «Сайентифик америкен», все такое.

– Иэн, мне это кажется херней собачьей, но наверняка знать нельзя.

– Это не херня собачья, – возразил он. – А может, и херня, но дело не в ней. Я не имею в виду достижение бессмертия медицинскими средствами или выгрузку содержимого мозга в компьютер. Размышления об экстропианизме послужили только катализатором, необходимым для четкого осмысления проблемы. Все эти подходы не учитывают главного. Я понял, что бессмертие гораздо проще, чем принято считать.

Она снова оглядела книжные полки.

– Волшебные грибочки?

– Пожалуй, не стоило тебе звонить…

– Иэн, извини, конечно, но ты меня вытащил из дому в такую погоду. То ноешь про самоубийство, то…

– Ною про то, что самоубийства не будет, – закончил Иэн за нее.

– Я по пути чуть не разбилась два раза, и это ради трепа о бессмертии? Иэн, это уровень посиделок в пивной. Не стоит того, чтобы Мойра на ночь глядя срывалась из дому.

– А я думаю, стоит.

Иэн отодвинул кипу журналов. За ними лежал револьвер.

– Твою же мать! – ахнула Мойра.

Небольшой револьвер, на ладони уместится. Он казался очень знакомым, и это ее удивило. Мойра никогда в жизни не видела настоящих револьверов.

– Ну пожалуйста, скажи, что это пугач.

– Пугач, – подтвердил Иэн, – но переделанный для стрельбы настоящими патронами. На одном сайте описан способ – ничего особо сложного, просто нужно малость повозиться. – Он кивнул на деревянного динозавра.

Да, он на такие штуки мастак, подумала Мойра с завистью. Если кто и способен переделать игрушечный револьвер в настоящий, так это Иэн Кэлдикот.

– Меня это не слишком радует, Иэн. – Захотелось спросить, откуда он взял пугач и не противозаконна ли его переделка, но еще больше хотелось отнять у Иэна оружие прежде, чем он успеет натворить непоправимых глупостей. – Он же не заряжен?

Иэн взял револьвер и другой ладонью крутанул миниатюрный барабан, как в кино. Поднес револьвер к лампе, и Мойре стали видны пустые цилиндрические отверстия. Он медленно вращал барабан, пока не показалась камора с патроном.

– Где тут телефон? – спросила Мойра. – Мне надо позвонить.

– Телефон отключен. Он тебе не понадобится. Ты просто сиди и слушай.

Мойра кивнула. Все, что угодно, лишь бы Иэн говорил, а не действовал.

– А потом?

– Потом я приставлю револьвер к голове и нажму на спуск. Сделаю так десять раз, двадцать, тридцать. А ты будешь сидеть и наблюдать, пока не поверишь.

Мойра прикинула шансы обезоружить Иэна. Можно ли сделать это так, чтобы револьвер не упал на пол? Вот бы вырвать его и выбежать наружу, зашвырнуть подальше… На дворе темно и снежно, и если попасть в приличный сугроб, Иэн не найдет оружие до утра.

Но не успела она додумать эту мысль до конца, как Иэн сунул револьвер в мешковатый карман спортивных штанов.

Теперь отобрать его не представлялось возможным.

– Вроде ты говорил про бессмертие, – сказала Мойра севшим голосом. – Русская рулетка не кажется надежным способом его достичь.

– Это верно. Но дело в том, что я не намерен застрелиться. Я лишь хочу наиболее доходчивым способом продемонстрировать невозможность самоубийства.

– А почему – мне?

– Потому что ты моя подруга. Всегда меня слушала, у тебя открытый ум. И еще потому, что я знал: ты приедешь.

– А не потому ли, что я тебе первая в телефонной книге попалась?

Иэн усмехнулся:

– Ты там значишься даже не как Кербишли Мойра, а как Мойра Кербишли.

Мойра вздохнула:

– Ладно, по рукам. Я тебя выслушаю. А ты расскажешь все, что сочтешь нужным. Но я больше не хочу видеть эту штуку.

– Ты обещаешь выслушать? Не высмеивать и не спорить? Пока я не закончу?

– Обещаю.

Но она не была уверена, что Иэн соблюдет уговор.

– Мойра, тебе знакомо понятие «многомировая интерпретация»?

– Ты уже упоминал ее. – «Подыгрывай ему, – подумала она. – Продолжай говорить». – Что-то квантовое, да? Параллельные миры и тому подобное?

– Вроде того. Идея вот какая: каждый раз, когда во Вселенной имеет место взаимодействие – каждый раз при столкновении частиц – Вселенная расщепляется на столько различных версий, сколько исходов может быть у события.

Мойре вспомнились долгие разговоры в пабе до закрытия.

– Кажется, поняла.

– Разумеется, мы наблюдаем лишь один из множества вероятных исходов. Если в лаборатории проводится опыт, для которого допустимы равновероятные результаты A и Б, мы зарегистрируем либо A, либо Б, но не оба сразу. На самом же деле Вселенная в этой точке расщепляется, и наши двойники в другом мире наблюдают иной исход опыта.

– Это вроде тех котов, про которых ты обожаешь рассказывать, – заметила Мойра.

Иэн просиял, явно обрадованный:

– Да. Можно поместить кота в ящик с источником радиации и счетчиком Гейгера, соединенным с ампулой ядовитого газа. Если радиоактивное вещество испускает частицу, а за любой период времени вероятность этого пятьдесят на пятьдесят, то ампула разбивается, из нее вылетает газ, и котик становится экс-котиком.

– А потом ты открываешь ящик.

Иэн пригубил кофе: мерзкие комочки прокисших сливок ему не мешали.

– В одной вселенной мы бы обнаружили мертвого кота. В другой источник радиации не сработал бы. Ты же помнишь, пятьдесят на пятьдесят. Существует наша ветвь мультиверсума, где этого не случилось. И кот по-прежнему жив.

Мойре стало ясно, что Иэн подбирается к моменту своего откровения.

– Ну ладно, – согласилась она.

– А теперь хитрость. Что произойдет, если мы возьмем того же кота, нальем ему молочка и «вискасом» накормим, конечно… а потом засунем обратно в ящик? И повторим эксперимент? Результат прежний: кот не мертв. Что скажешь?

– Скажу, что Королевское общество защиты животных с тебя шкуру сдерет, если узнает.

– А кроме этого?

Она пожала плечами:

– Наверное, ты оказался в той ветви, где радиоактивного распада не случилось? Правильно?

– Да, – сказал Иэн. – Однако поразмысли, что это означает: переключение на ветвь, где распада не произошло, уже повторное. Проведем эксперимент снова: результат идентичен. И еще раз, и еще. Ты продолжаешь, но всякий раз убить гребаного кота оказывается невозможно.

Мойра подняла палец:

– Только потому, что ты подразумеваешь: кот обязательно останется жив. Но если бы я проводила такой эксперимент – без счетчиков Гейгера и прочего, просто монетку бросала, – на самом деле все бы пошло иначе, не так ли? Возможно, кот не погибнет сразу, но после двух-трех прогонов эксперимента – наверняка.

– Суть в том, что каждый раз, когда ты убиваешь кота, отделяется твой аналог, другая Мойра, которая этого не совершила.

– После одного-двух? Возможно. Но если я снова и снова буду обнаруживать кота невредимым, то заподозрю неладное со схемой эксперимента. Иэн, это не так работает. Нельзя, чтобы выпадали одни орлы, рано или поздно появится решка. Если сейчас найду в кармане фунтовую монетку, покажу…

– Нет, – вежливо возразил Иэн. – Рано или поздно одна из вас выбросит решку. Но у другой выпадет орел. Так и будет продолжаться. Как ни маловероятно это покажется, а всегда найдется твой аналог – Мойра, которой нипочем не удастся уничтожить кота.

– Чушь.

– Нет. Просто такое событие чрезвычайно маловероятно. Это не значит, что упомянутая мной версия Мойры не существует, это просто означает, что вероятность твоей тождественности ей крайне мала. Это как стать королевой. Кто-то должен, хотя личные шансы крайне малы. Ты не задавалась вопросом, как себя чувствует ее величество, проснувшись поутру? Блин, да она наверняка думает: «Я же королева! Королева, мать вашу растак!»

– Наверное, она с этим уже свыклась.

– Но мой аргумент остается справедливым. Логически рассуждая, всегда найдется двойник, Мойра, которая снова и снова будет обнаруживать себя во вселенной, где кот не погиб. Возможно, ей это покажется странным: она оглянется на череду проведенных экспериментов и удивится, что именно она избрана, именно ей не удается уничтожить кота. Но если отнестись серьезно ко многомировой интерпретации, поневоле приходишь к выводу, что кто-нибудь обязан не справиться с этой задачей – умертвить животное. А когда кот наконец погибает от ее руки, она будет знать, что в другой вселенной кто-то еще – очередная ее версия – в который раз не сумел это сделать. Так оно и продолжается.

– Вечно?

– Вечно.

Они посидели молча несколько мгновений. Мойра снова задумалась о телефоне и револьвере. Если Иэн отключил связь, насколько трудна задача восстановить ее? Если дело только в том, чтобы воткнуть штепсель в стенную розетку… Она представила, как возится с аппаратом и ей удается вызвать полицию, прежде чем Иэн вырывает телефон из ее рук… Нет, не выйдет. Иэн дотошен. Он наверняка снял с аппарата корпус и что-нибудь вынул изнутри. А если и нет, если даже она каким-то чудом дозвонится, сколько же им сюда ехать?.. И пушка. Пушка – не игрушка. Она прикинула, не повалить ли стол на Иэна так, чтобы придавило колени. Если не проделать это очень быстро, Иэн успеет извернуться. А чего совсем не хочется, так это привести его в дурное расположение духа, не обезоружив перед тем.

– Значит, это оно и есть? – спросила она. – Твое великое откровение? На каком-нибудь далеком сучке бесконечно ветвящейся Вселенной всегда найдется бессмертный и неуязвимый кот?

Иэн впервые выказал раздражение:

– Это не все. Далеко не все. А я-то надеялся, Мойра, что ты к этому моменту сама сообразишь.

– Что соображу?

– Как это выглядит в общем масштабе. Кот в ящике символизирует исход одного-единственного квантового процесса: срабатывание счетчика Гейгера. Представь, однако, что в ящике миллион счетчиков Гейгера и каждый нацелен на свою порцию радиоактивного вещества. Достаточно сработать одному-единственному счетчику, чтобы кот погиб. Чрезвычайно правдоподобно предположение, что по меньшей мере один счетчик Гейгера зафиксирует распад.

Мойра проговорила, тщательно выбирая слова:

– Тогда, надо полагать, кот умирает.

– Почти все время умирает, – сказал Иэн, – и тем не менее существует ветвь Вселенной, в которой этого не происходит. В любом случае найдется эксперимент, при котором ни один из миллиона счетчиков не зарегистрировал распада. Это не то чтобы невозможно, это просто крайне маловероятно – связано с какой-то экстремальной ветвью мультиверсума.

– Ладно, – сказала Мойра, – если принять твою точку зрения, выходит, что цепочка событий коллапсирует в единственный чрезвычайно маловероятный результат. И как это меняет дело?

– Меняет, потому что не существует принципиального предела, до которого можно длить процесс. Все происходящее – цепочки квантовых событий. Каждый процесс в каждой клетке твоего тела, каждая химическая реакция сводится в конечном счете к разнообразию квантовых вероятностей. И как бы сложно ни оказывалось макроскопическое событие, всегда остается конечная вероятность, что его не случилось.

– Приведи пример.

– Сама жизнь, – сказал Иэн, по-видимому слегка успокоившись. – Подумай, Мойра. Подумай о своем теле: каждая его клетка трудится на поддержание текущего момента бытия. Перетасовка молекул, их перенос через мембраны, взаимодействие с другими молекулами – все это управляется квантовыми процессами. Неудержимая лавина! Но существует небольшая вероятность – космически редкая, вынужден признать, – что каждый из отдельных квантовых процессов вдруг свернет не в том направлении, какое совместимо с продолжением жизнедеятельности. Как если бы в комнате, набитой часами, все они внезапно перестали тикать. Это исключительное событие, однако где-нибудь в мультиверсуме вероятностей оно может и обязано произойти.

– Что, если… – Мойра замялась, подыскивая возражение. Пока Иэн увлечен разговором, он вряд ли совершит что-нибудь непоправимое. – Что, если мультиверсум недостаточно вместителен для всех вероятностей? Что, если некоторые явления попросту слишком редки?

– Конечно, нельзя доводить до такой крайности. Не обязательно всем квантовым процессам сбоить. Для гибели достаточно лишь некоторых.

– И все же это крайне маловероятно.

– Но с определенной точки зрения – куда вероятнее.

– Запугивать меня взялся?

– Рассмотрим тогда более оптимистичную альтернативу. Ты очень стара, лежишь на смертном одре после долгой счастливой жизни. Ты вот-вот скончаешься от естественных причин.

– Ну ладно, – согласилась Мойра.

– Но что в точности означают эти естественные причины? Что такое смерть, как не завершение ряда химических процессов?

– Мрачноватый взгляд.

– Напротив, – возразил Иэн. – Представь себе, как эти химические процессы постепенно замедляются. Их в свой черед, разумеется, определяют квантовые. Как и всё на свете. А если можно представить себе, как они останавливаются, значит можно и вообразить, как еще чуточку растягиваются.