Текст книги "Отец подруги"

15

Я открываю глаза рано утром от странной ноющей боли в висках. Подняться и сесть получается с трудом – тело вялое и непослушное. Отчего-то ломит руку. Поморщившись, я непонимающе разглядываю голубой лейкопластырь на сгибе локтя, и одновременно с этим события вчерашнего вечера градом сыплются на меня. Смеющееся лицо Ленки, толпа гостей, громкая музыка и сладковатый вкус мохито… Головокружение и жар в теле… Я с трудом поднимаюсь по лестнице… Слабость… Чья-то рука на талии… Я падаю на кровать, а дальше туман…

На предплечьях густо выступают мурашки. Ленкин отец! Да, он точно был здесь. Это был его голос!

Слезай с нее, ушлепок.

Запах туалетной воды, твердая ладонь в моих волосах…

Сердце начинает молотиться, как бешеное, и я непроизвольно сжимаю виски ладонями. Нет-нет-нет… Как такое возможно?.. Чтобы я?.. Нет, пожалуйста, нет!

Напрочь позабыв о слабости, я вскакиваю с кровати и в отчаянии расхаживаю по комнате, в неверии тряся головой. Боже мой… Боже мой… Я поцеловала Лениного отца… Я могла позабыть о чем угодно, но только не об этом. Жесткие губы, пряный запах, горячее прикосновение языка… Мы целовались.

Становится трудно дышать. Как?! Как я на такое решилась? И откуда взялся Миша? Я помню, как он корчился на полу.

Воспоминания продолжают сыпаться, сталкиваюсь одно с другим. Гул в ушах становится нестерпимым, резко накатывает тошнота, и, чтобы не упасть, я осторожно опускаюсь на пол, как заведенная повторяя: «Нет-нет-нет, пожалуйста, нет».

Семен, тебе нужно ко мне подъехать. У подруги дочери, похоже, отравление наркотой.

Да, я ясно помню эти слова. Борис Александрович сказал кому-то, что меня опоили, а потом искал Мишу. Дальше я ничего не помню. Будто свет выключили.

Онемев от шока, я сижу без движения еще несколько минут. Слезы просятся наружу, но глаза почему-то остаются сухими. Такой беспомощной и ничтожной я чувствовала себя лишь однажды, когда меня прижало сиденьем в том школьном автобусе. То, что мне подсыпали наркотики – единственное разумное объяснение произошедшему. Потому что сама бы я в жизни не набралась бы смелости… Я бы никогда так себя с ним не вела.

Стук в дверь заставляет меня вскочить и быстро ощупать пижаму. Я в пижаме. А кто меня одевал? Я помню, что была в платье.

– Сона, это я, – раздается приглушенный голос Лены.

– Входи, – говорю я и сама поражаюсь, насколько тихо звучит голос. Будто во мне совсем не осталось сил.

Ленка беззвучно переступает порог спальни и так же беззвучно прикрывает за собой дверь. Сегодня она на себя не похожа: притихшая, без макияжа и укладки, в простых джинсах и футболке.

– Ты как? – спрашивает она почти шепотом и, всхлипнув, бросается ко мне на шею. – Прости… Я понятия не имею, как так вышло… Папа говорит, это был Миша… Клянусь, я не знала, что он… Даже подумать не могла… Господи, если бы с тобой что-нибудь случилось, я бы никогда себе не простила… Ты потом отключилась… Или сознание потеряла… Папин знакомый врач тебе капельницу поставил… Сказал, что у тебя сильное отравление…

Я молча слушаю ее, стоя истуканом. Значит, все так и есть. Меня опоили наркотиком. Я могла сделать с собой что угодно: спрыгнуть со второго этажа, танцевать на столе голой, изрезать лицо… Я ведь себя совершенно не контролировала… Как можно так поступать с живым человеком? Если бы мама узнала, она бы с ума сошла. Я так старательно готовилась к поступлению, так радовалась поступлению в МГУ, а могла бы невзначай умереть от отравления наркотиком.

– Я у мамы единственная дочь… – хриплю я, уставившись в стену. – Если бы со мной что-то случилось, она бы себя никогда не простила.

– Знаю… – всхлипывает Ленка, крепче сжимая мою шею. – Я и сама бы себя ни за что не простила… Папа так зол… Я его еще никогда таким не видела… Когда ты отключилась, он самолично каждого из гостей опросил и кому-то полночи звонил…

– Сколько сейчас времени? – перебиваю я. – Мы на учебу не опоздаем?

– С ума сошла? – отстранившись, она заглядывает мне в глаза. – Тебе нужно лежать и восстанавливаться. Так папа сказал…

Я упрямо мотаю головой.

– Нет, мне нужно на учебу.

– А если ты в обморок посреди лекции грохнешься, твоя мама не будет переживать? Хватит геройствовать, Соня, – приобняв за талию, Ленка подводит меня к кровати. – Сегодня обе останемся дома. Будем кино смотреть и есть фрукты.

Наверное, она права. Откуда мне знать, как долго выводятся наркотики из организма и как они скажутся на моем состоянии. По большей части я хочу уехать на учебу, чтобы не видеться с Лениным отцом. Даже представлять не хочу, как встречусь с ним глазами после такого.

– Борис Александрович очень разозлился из-за вечеринки, да?

– Это был ужас, – вздыхает Ленка, садясь рядом. – После такого вряд ли кто-то к нам осмелится прийти. Папа при мне ни разу не ругался матом, а тут… Я думала, он Саблину шею собственными руками свернет… Миша же его лучший друг. Кстати, я наказана… Месяц без машины и тусовок.

Я молча киваю. Не могу себя заставить извиниться за такое неудобство. Меня могли изнасиловать… И я поцеловала ее отца… Расстегнула ему рубашку. Вела себя как последняя проститутка.

Голова снова идет кругом. Мне нужно поспать, а потом подумать, как быть дальше… Стоит ли мне вообще оставаться жить в этом доме.

* * *

– Теперь целый месяц будем ездить с водителем, – раздосадовано вздыхает Лена, глядя в окно.

Мне бы опять посочувствовать ей, но слова застревают в горле.

На улице сегодня пасмурно и идет дождь. Я с трудом поднялась с кровати и заставила делать себя обычные манипуляции: приняла душ, почистила зубы, собралась в универ. Остаточное это действие наркотиков на мой организм или влияние погоды, не знаю. Приехавший вечером на осмотр врач, сказал, что в течение нескольких дней возможны утомляемость и скачки настроения. Но, предполагаю, что дело совсем в другом, почему я не в духе. Мне до чертиков страшно встретиться с Лениным отцом после всего, что произошло. Я вторую ночь подряд ворочаюсь в кровати, воспроизводя в памяти наш поцелуй и все безумство, которое устроила в его спальне. Не представляю, как после этого посмотреть ему в глаза. Наверное, я заживо сгорю от стыда.

– Ты как? Опять нехорошо? – спрашивает Лена, заметив, что я не тороплюсь поддержать разговор и почти все время молчу.

– Нет-нет, все нормально, – тут же заверяю ее.

Каждое слово и улыбку мне приходится выдавливать из себя, чтобы подруга не заметила во мне никаких изменений. Я бы с радостью обо всем забыла, но разве это возможно после тех прикосновений к ее отцу? И если бы это было только действие наркотика, как говорил врач, то все бы понемногу из меня уже выветрилось, а я до мельчайших подробностей помню нажим горячего и твердого языка Ленкиного отца. И сильно сомневаюсь, что смогу забыть, потому что хочу это повторить.

– Эй, девчонки! – окликает Ангелина и по очереди заглядывает нам в глаза. – Ну, как вы?

– Нормально, – отзывается Лена.

– Нагоняй Борис Александрович организовал всем знатный. Хорошо, что я раньше ушла, а остальным, говорят, устроил жуткий допрос, пока Мишу не нашли. Не хотела бы я оказаться на его месте, – хихикает она, обводя наши лица глазами. – Тебе тоже, слышала, влетело от отца по первое число.

Я впиваюсь ногтями в сумку и снова ощущаю, как начинает кружиться голова. Мне неприятно касаться этой темы, но какое-то время придется потерпеть, пока эта история на слуху и шумиха вокруг сорвавшейся вечеринки, которую устроила Лена, не уляжется.

– Отец прикрыл меня на месяц дома, никаких тусовок и прочего. Но это ерунда. Соне больше всего досталось, ей даже ставили капельницы, чтобы вывести эту гадость из ее организма. Если бы знала, что Мишка окажется таким придурком, то никогда бы его не позвала.

– Сочувствую вам обеим, – участливо вздыхает Ангелина. – А про Мишу весь универ гудит. Он пропал с того вечера, нигде появляется, на звонки не отвечает, кто-то говорит, что видел его в больнице с переломанными ногами и челюстью. Наверное, его отчислят теперь за эту историю…

Сама не замечаю, как начинаю дрожать, в ушах нарастает гул.

– Ничего о нем не слышали, – тараторит Ленка, заметив мое состояние и, попрощавшись с Ангелиной, отводит меня в сторону и успокаивающе поглаживает меня по руке. – До пары еще пятнадцать минут, давай выпьем кофе? – предлагает она и тащит меня к кофейному автомату.

– Нет, не хочу, – трясу головой.

– Сон, ну ты чего? Из-за Миши? И поделом ему. Будет в следующий раз головой думать, что делает.

Я молча наблюдаю, как Лена не спеша потягивает кофе из стаканчика, и смотрю по сторонам. Кажется, на нас теперь обращены все взгляды и все так и норовят обсудить ту вечеринку.

– Ладно, пошли на пары, – выбросив пустой стаканчик в мусорный контейнер, Лена обнимает меня за плечи. – У тебя такой потерянный вид… Мне так стыдно за случившееся, – опять начинает извиняться. – Ну давай в кино сходим после пар?

– Мы вчера не вылезали из кровати весь день и смотрели сериал.

– В кафе? – продолжает настаивать подруга.

– Нет, – отрицательно качаю головой. – К тому же мне после пар нужно на работу.

На парах я не могу толком сосредоточиться, мысли вялые, их сложно собрать в кучу, меня постоянно клонит в сон. Ещё и дождь за окном льет стеной и никак не способствует концентрации внимания.

После занятий я собираюсь ехать на работу, но мне звонит Стефания и сообщает, что у меня сегодня еще один внеочередной выходной.

– Отлично же, – радуется Ленка, – значит, проведем вечер в кровати и досмотрим сериал, позубрим учебники, – звенит в ушах весёлый голос подруги, когда мы забираемся в машину. – Как в старые добрые времена.

Но я сильно сомневаюсь, что теперь что-то будет как прежде, потому что я не испытываю никаких эмоций, кроме угрызений совести.

На ужин я спускаюсь с колотящимся сердцем. Ленин отец ведет себя так, будто ничего не произошло, но стоит ему ненадолго задержать на мне взгляд, как в груди тут же становится тесно, и я чувствую, как щеки заливает румянцем. Да, я все правильно решила.

Втянув в себя побольше воздуха, я пытаюсь придать голосу твердости и говорю:

– Я приняла решение снять жилье и переехать.

В глазах Ленки вспыхивает неверие и возмущение.

– Что?!

Ее отец ничего не говорит, а лишь сверлит меня тяжелым взглядом.

16

«Подумай еще раз хорошенько», – весь следующий день звучит в ушах голос Ленкиного отца. Короткая фраза, вызвавшая во мне настоящую бурю эмоций: от желания выскочить из-за стола до странного разочарования. Нет, я, конечно, не ждала, что такой человек, как Борис Александрович станет умолять меня остаться в его доме… Просто… Не знаю. Я думала, что с решением о переезде придет облегчение, но нет. Напротив, будто стало бы хуже. Солнце перестало светить, и глаза постоянно на мокром месте.

Ленка пребывает вне себя от ярости. После этого злосчастного ужина без стука вломилась ко мне в спальню и устроила самый настоящий скандал. Сказала, что я все еще не в себе после наркотиков, раз такое удумала, и что ни она, ни отец никуда меня не отпустят. Что, мол, Борис Александрович был очень зол, хоть и вида не показал, и считает мое решение огромной глупостью.

Я ей не поверила, хотя и хотелось очень. Тогда почему он сам ничего мне не сказал? Если бы я знала, что ему хотя бы чуточку не все равно, может быть… Почему я так запуталась? Делаю одно, а говорю другое.

Этим утром я сообщила маме о том, что буду съезжать от Тихоновых. Она всполошилась. Стала пытать, не обижала ли меня Ленка. Я ее успокоила, сказав, что мне будет комфортнее жить отдельно и что я уже нашла недорогую комнату. Она вроде бы поверила. Хотя про комнату я не соврала. Нашла на сайте объявлений, чистую и недорогую. Подойдет, чтобы пару месяцев пересидеть, пока не дадут общежитие.

– Имей в виду, что я на тебя обижена и не разговариваю, – буркает Ленка по пути к дому. Верный своему обещанию, Борис Александрович конфисковал ключи от ее машины, и перемещаемся мы теперь либо на такси, либо с Виталием.

– Не злись, – глухо прошу я, разглядывая бегущие за окном пейзажи. – Так будет лучше… Не могу я…

– Да что не можешь-то? – взрывается она так, что вздрагиваю. – Заладила одно и то же! Объясни толком, что произошло! Если ты на меня злишься за вечеринку – так и скажи! Я уже сто раз прощения попросила! Могу и в сто первый…

Я мотаю головой.

– Ты совсем ни при чем. Не надо просить сто первый раз прощения. Просто я так решила.

Не могу я сказать ей правды. Если Ленка узнает, что я в наркотическом угаре пыталась соблазнить ее отца, она со мной разговаривать перестанет. И вряд ли я хоть кому-то смогу признаться в том, в чем долгое время не признавалась себе. К этому мужчине я испытываю то, чего ни при каких обстоятельствах испытывать не должна, и переезд – единственный способ положить этому конец. Я устала всякий раз краснеть и вздрагивать при звуке его голоса, с замиранием сердца ловить на себе его взгляды и проматывать в голове каждое мгновение нашего поцелуя, при этом сгорая от стыда. Это сущее наказание.

Остаток дороги Ленка со мной не разговаривает, углубившись в телефон. Мне больно, что я ее обижаю, но изменить ничего не могу. Так нужно.

Очутившись дома, мы сразу расходимся по разным комнатам, и я, воспользовавшись уединением, начинаю паковать вещи. Платья, которые Ленка давала мне поносить, аккуратно раскладываю на кресле. Смотрю на них, и такая тоска берет… Я так многим ей обязана: новой жизнью, престижной работой, новыми знакомствами. Буду очень по ней скучать. С работы я тоже решила увольняться, но немного позже. Когда найду альтернативу.

К глазам в очередной раз подкатывают слезы, и, чтобы не реветь среди сумок, я прячусь в душе. Там, стоя под теплыми струями воды, даю волю эмоциям и плачу, плачу. Почему это случилось со мной? Почему я не могу, как все нормальные люди, встречаться с ровесниками? Сергей отличный парень, и он, кажется, действительно мной заинтересован, а вместо этого я постоянно вспоминаю тот неправильный поцелуй с отцом моей лучшей подруги.

Вымыв волосы, я заматываю их в полотенце и оглядываюсь в поисках халата. Когда не нахожу, вспоминаю, что после стирки Катя кладет его в шкаф.

Ежась от холода работающего кондиционера, я на цыпочках выбегаю в комнату и там обмираю от шока. Посреди спальни рядом с моими сумками стоит Ленин отец и смотрит на меня. На абсолютно голую, от растерянности не сообразившую даже прикрыть соски руками.

Если бы я обладала магическими способностями, то в этот момент совершенно искреннее пожелала бы обратиться в камень. Но так как на волшебницу из Хогвартса я не тяну, то только жалобно взвизгиваю и, лихорадочно пометавшись по комнате взглядом, прижимаю к себе первую попавшуюся вещь – домашнюю футболку, валяющуюся на кровати. Сердце барабанит на пределе. Он видел меня голой… Совершенно голой… В упор смотрел на меня.

Отец Лены резко отворачивается, и даже через рубашку заметно, как напрягаются мышцы его спины.

– Я постучался, но ты ничего не ответила. – Его голос звучит грубо и приглушенно, будто он очень зол. – Хотел поговорить по поводу твоего переезда, но видно придется в другой раз.

Задыхаясь от эмоций и прилива стыда, я смотрю, как он шагает к двери и молча за ней исчезает.

Утром я собираюсь в универ дольше обычного. Останавливаюсь у зеркала и, вспомнив, как Ленин отец увидел меня вчера абсолютно голую, чувствую, как по телу бегут мурашки, и мне резко становится жарко. Вставшие соски болезненно трутся о ткань пижамы, и я не знаю, как избавиться от этих ощущений и влечению к мужчине, который вдвое старше меня. А стоит представить, как мы снова целуемся с Борисом Александровичем, сердце начинает отбивать бешеный ритм, будто у меня тахикардия.

– Ты ещё не собралась? – в комнату заглядывает Лена и, заметив, что я стою в пижаме, задумчиво сдвигает брови к переносице. – Совсем на тебя не похоже.

Знаю, что не похоже, но так теперь происходит изо дня в день со дня той вечеринки: сначала я долго ворочаюсь в кровати и не могу уснуть, а потом просыпаюсь от будильника разбитая и вялая. И это уже никакие не остаточные действия наркотиков, я не знаю, что это.

– А может, ты из-за Сергея такая? Вы поссорились? – вдруг спрашивает Ленка, плюхаясь в кресло. Она наблюдает за моими медленными перемещениями по комнате среди кучи сумок под ногами.

С Сергеем мы видимся почти каждый день, и он действительно хороший, с ним мне весело и интересно. Как будто я давно его знаю, а не пару месяцев.

– Нет, все хорошо. Дай мне пять минут, – прошу я, выглядывая в окно, и замираю на месте, заметив, как Ленкин отец садится в машину.

Обычно в это время его уже нет дома. Серый пиджак обтягивает широкие плечи, Борис Александрович с кем-то разговаривает по телефону. Быстро поворачивается в сторону дома, хлопая себя рукой по карману, будто что-то забыл и возвращается к двери.

– Ну, ты чего застыла? Такси уже приехало. Собирайся, – произносит Лена.

Вздрагиваю и отхожу от окна, поймав себя на мысли, что смотрела бы и смотрела на Бориса Александровича и впитывала в себя каждую черточку его образа. Но это ведь неправильно. Так нельзя.

Встряхнув головой, я скрываюсь в ванной и через пять минут выхожу к Лене и смотрю на сумки, сваленные на полу. В какую-то из них я положила пиджак. Судя по приложению, погода сегодня прохладная.

– Грустно так, – подходит ко мне Лена, глядя на кучу сумок на полу. – Мы ведь не гоним тебя с папой. Я испытываю вину за случившееся, и он переживал за тебя, как за родную, всех на уши поднял. – Ленка и виснет на моём плече. – Давай ты передумаешь? Ну, пожалуйста!

Передумаю обязательно, если Лена не перестанет смотреть на меня такими глазами и обнимать, будто мы видимся в последний раз. Только ни к чему хорошему это не приведет. Проблемы будут множиться, как снежный ком, мое влечение к ее отцу с каждым новым днем расти, а бессонные ночи в итоге приведут к низкой успеваемости. Нет. Такого допустить я не могу. Как и испортить отношения с единственной близкой подругой.

– Пожалуйста, давай не будем. Это мое окончательно решение. Пойду таблетку от головы выпью и спускаюсь, – чмокаю Лену в щеку.

Врач прописал хорошие препараты на случай, если я буду плохо себя чувствовать. И они действительно мне помогают, потому что от постоянного недосыпа я и впрямь чувствую себя неважно.

Всю дорогу до универа я смотрю в окно и опять думаю о Ленином отце, до мельчайших подробностей вспоминаю его вчерашнее появление в моей комнате. Если бы я рассказала подруге об истинной причине своего переезда, что уже не только целовалась с ее отцом, но он и голой меня застал, то вряд ли Лена продолжала бы уговаривать меня остаться.

В универе пары тянутся медленно, а когда занятия подходят к концу, то, оказывается, на улице нас ждёт Сергей.

– Сона! – окликает он меня. – Тебя подвезти до работы? Я как раз еду в ту сторону.

– Езжай, – шепчет Ленка, толкая меня вперед. – Я одна доеду на такси.

Скользнув по лицу подруги извиняющимся взглядом, я иду с Сергеем к его машине.

– Ты сегодня допоздна на работе? Может, в кино? – предлагает он, положив мне руку на талию и слегка прижимая к себе.

Вообще-то я планировала сегодня переезжать, но хозяйка перенесла сдачу квартиры на послезавтра. Да и Лену жалко. Она попросила пожить с ней хотя бы до выходных. Я не смогла ей отказать.

– Я обещала провести вечер вместе с Леной. Давай в другой раз, – вежливо улыбаюсь Сергею, понимая, что пока не готова рассказать ему про свой переезд.

Впрочем, обманывать или придумывать несуществующую для него причину тоже не хочу. Даже себе стыдно признаться, что у меня есть чувства к Борису Александровичу, не говоря уже о том, чтобы произнести это вслух.

Мы прощаемся с Сергеем у входа, договорившись созвониться ближе к выходным, и я иду на свое рабочее место. Стефания сегодня отсутствует, и я выполняю несколько отчетов на ее компьютере. Когда собираюсь их распечатать и отнести в аналитический отдел, дверь кабинета распахивается, и на пороге появляется Борис Александрович.

– Вот ты где, – окидывает меня быстрым взглядом. – Собирайся. Прокатимся, – его голос хрипловатый, тягуче-низкий, желваки ходят по лицу. От всего его вида исходит сильное напряжение.

Я снова вспоминаю о нашей вчерашней встрече и моем обнаженном виде. Пульс тут же подскакивает, и одежда становится тесной, потому что мы опять наедине.

– Куда? – шепотом выходит из меня.

– Обсудим кое-что, – говорит он, проигнорировав мой вопрос. – Жду тебя в машине.

Из дверей здания на парковку я выхожу с барабанящим сердцем, а завидев знакомый черный Мерседес с включенными фарами, и вовсе деревенею. Оставался маленький шанс, что случившееся было плодом моего воображения, и Ленкин отец вовсе не заходил ко мне в кабинет и тем более не предлагал «прокатиться».

Как я буду находиться с ним рядом в одной машине после всего, не представляю. Сидеть в каких-то десятках сантиметров – все равно, что переживать все заново: наркотический поцелуй и тот жуткий случай, когда он по нелепости застал меня голой.

Лишь осознание, что я слишком долго стою без движения и выгляжу глупо, заставляет меня сдвинуться с места. Потянув на себя ручку пассажирской двери, я быстро опускаюсь на сиденье и, не сумев заставить себя взглянуть на Ленкиного отца, бормочу:

– О чем вы хотели поговорить?

Ответа не следует, а вместо этого машина плавно трогается с места. Окончательно растерявшись, я неловко щелкаю ремнем безопасности и отворачиваюсь к окну. Вопросы несутся друг за другом так быстро, словно бегут эстафету, но среди них не находится ни единого ответа. Если он хотел со мной поговорить, то почему молчит? И куда мы едем?

Необъяснимое предвкушение заполняет живот, вытесняя собой даже волнение. А по большому счету, есть ли разница, куда Ленкин отец меня везет? Даже если выяснится, что в другой город, разве я стану протестовать? Когда он рядом, мозг полностью выключается. Мама бы жутко расстроилась, узнав, что я настолько теряю себя в присутствии мужчины. Она всегда говорила, что я должна быть гордой и самодостаточной, чтобы в будущем не страдать. Увы, у меня так не получается.

Миновав проспект и обогнув несколько жилых кварталов, машина заезжает в фешенебельный район и паркуется возле пятиэтажного жилого дома со сверкающим гранитным фасадом. Внизу светится вывеска модной кофейни, в которой мы однажды сидели с Ленкой, а по соседству расположена внушительная дверь премиального салона красоты.

– Приехали, – коротко сообщает Борис Александрович.

Сделав над собой усилие, я заставляю себя повернуться к нему и моментально розовею, наткнувшись на изучающий взгляд. Пробормотав что-то бессвязное, нащупываю ручку и выскакиваю из машины. Я и без того чувствую себя сверх неуверенно в его компании, а с учетом неизвестности происходящего – и подавно.

– Нам сюда? – робко спрашиваю я, указывая на вход в кофейню.

Мельком проследив мой жест, Ленкин отец подталкивает меня вперед, слегка коснувшись лопатки.

– Если хочешь кофе – на обратном пути скажешь, чтобы с собой сделали. Сейчас иди за мной.

Закусив губу от очередного прилива смущения, я повинуюсь. Думала, что он тебя в кафе посидеть пригласит? Размечталась. Ну, вот что я за ребенок? Сколько можно витать в несбыточных фантазиях?

Правда, когда мы входим в вестибюль жилого дома и подходим к лифту, выясняется, что предположение о совместном ужине оказалось не таким уж и смелым. Я даже дышать боюсь, не то что думать о том, куда и для чего мы едем.

– Эта квартира принадлежит мне, – поясняет отец Лены, когда мы останавливаемся рядом с дверью, обозначенной цифрой одиннадцать.

Не сумев выдавить из себя ничего вразумительного, я молча смотрю, как татуированные пальцы проворачивают ключ в замке. Голова плывет, словно ее набили ватой. У него есть квартира в городе, и он привез в нее меня. Сейчас мы по очереди в нее войдем, дверь захлопнется, а дальше?