Текст книги "Отец подруги"

17

– Красиво, – сиплю я, останавливаясь посреди просторной прихожей. Говорю это ради того, чтобы не молчать, потому что интерьер класса люкс – это последнее, чем я сейчас могу восхищаться.

– Обувь можешь не снимать, – звучит рядом со мной, а в следующее мгновение тело прокалывает миллиардом мелких иголочек: отец Лены снова касается моей спины, заставляя шагать вперед.

На свинцовых ногах я перемещаюсь в соседнюю комнату, которая оказывается огромной гостиной с панорамными окнами и необъятным диваном. Привыкшая к роскоши в доме Тихоновых, я по-прежнему ничему не удивляюсь.

– Походи по комнатам, присмотрись. Если все устраивает, можешь жить здесь, пока не дадут общежитие. Вечером Виталий перевезет твои вещи.

Резко повернувшись, я впиваюсь взглядом в Ленкиного отца. Стоит невозмутимо, быстро печатая что-то в телефоне. То есть, мы здесь поэтому? Потому что… Чтобы я поскорее от них съехала?

– Платить, разумеется, ни за что не нужно, – поясняет он, очевидно по-своему расценив мое выражение лица. – Приезжать и контролировать тебя я тоже не буду.

Безуспешно попытавшись выдохнуть застрявший воздух, я снова отворачиваюсь. Для чего Лена говорила, что он был зол, узнав о моем переезде? Конечно, ему плевать. Очевидно, заметив, что я не тороплюсь вывозить вещи, Борис Александрович решил ускорить процесс. Дурочка… Ну что я за дурочка? Вообразила себе… Дорогой даже в его сторону посмотреть боялась, чтобы не надумать разного…

– Мне ничего не нужно… – глухо бормочу я, уставившись в окно. – Я съеду завтра… Если хотите, даже сегодня могу… Переночую в отеле.

– Ты что такое несешь? – Голос Лениного отца становится на две тона громче, и теперь в нем отчетливо слышны раздражение пополам с недоумением. – Тебя разве кто-то выгоняет?

Я отчаянно мотаю головой, пытаясь избавиться от слез, подступившим к глазам. Он не понимает. Конечно же, он ничего не понимает. Даже я сама не могу себя понять. Просто я думала… Надеялась… Оказывается, всю дорогу я так сильно надеялась на чудо.

– Сона. – За моей спиной раздаются тяжелые шаги.

Напрягшись всем телом, я кусаю щеку изнутри в попытке не заплакать. Бесполезно. Слезы уже катятся.

– Извините меня…

Не желая позволять отцу Лены стать свидетелем моей слабости, я разворачиваюсь, чтобы сбежать, и с размаху врезаюсь в каменное тело.

– Пустите, пожалуйста… – шепчу, когда мне на плечи опускаются его ладони.

– Это что за истерика? На меня посмотри-ка.

Задыхаясь от накатывающих эмоций, я лихорадочно мотаю головой. Нет, не буду я на него смотреть. Пусть я не гордая и самодостаточная, но и раздавленной себя не могу позволить увидеть.

– Так лучше будет, – чеканит над моей головой низкий голос, подернутый льдом. – Если ты будешь жить отдельно. Поняла? Всем будет лучше.

Как одержимая, я вдыхаю аромат дорогой туалетной воды и тщетно пытаюсь осмыслить эти слова. Всем будет лучше. Кому это всем? Потому что я каждый день с ума схожу, думая о том, что больше никогда его не увижу. Потому что стоять вот так, когда он почти меня обнимает – самое лучшее, что существует в этом мире.

– Я уже нашла комнату, – шепотом говорю я, не поднимая головы. – Спасибо вам за все, но не нужно.

– Лучше жить в съемном бараке, чем здесь? Ты вроде умной девочкой казалась. Где логика?

– Не хочу вас стеснять. – И до того, как успеваю себя остановить, тихо добавляю: – И жить в квартире, где вы видитесь с женщинами, тоже не хочу.

Я не имею возможности раскаяться в сказанном, потому что уже в следующую секунду крепкая хватка на подбородке заставляет посмотреть меня вверх. Мое мокрое от слез лицо оказывается прямо под ледяным взглядом Ленкиного отца.

– Не по возрасту много думаешь за других, – гневно цедит он. – Эта квартира уже пару лет как пустует.

Странно, что в этот момент, когда разговаривает со мной так, как раньше не позволял, меня бросает в жар. Совсем как в тот день, когда я приняла наркотики. Во рту сухо, и нет ни одной связной мысли.

– Я все вижу, Сона, – вдруг продолжает он, меняя гневный тон на поверженный и усталый. – Не первый день живу на свете. Ни к чему хорошему это не приведет, малыш. Даже если у нас секс будет. Продолжения не получится. Ты с моей дочерью дружишь, парни в университете за тобой толпами ходят. Тебе с ними встречаться нужно. А это все со временем пройдет.

Я смотрю на него во все глаза: на залегшую на лбу складку, на длинные выгоревшие ресницы, на ярко-зеленую радужку, и не могу поверить… Он все знает… Как я ни пытаюсь скрыть, он видит меня насквозь.

– А если не пройдет? – выговариваю я онемевшими губами. – Если это навсегда?

Ленкин отец мотает головой.

– Тебе еще восемнадцать только. Не знаешь, о чем говоришь…

– У меня есть просьба… – перебиваю его я. По венам струится адреналин, а сердце молотит, как гоночный мотор. Раз уж он все знает, какая теперь разница? Тем более, что он так близко стоит.

– Говори.

– Пообещайте, что выполните… – звонко требую я.

– Не даю обещаний вслепую.

– Поцелуйте меня один раз… Как тогда, во время вечеринки. Я была не в себе, но все помню. Не только я вас целовала.

Ленкин отец смотрит на меня долгие несколько секунд и, когда я с отчаянием думаю, что проиграла, медленно наклоняется и касается губами моих. Не раскрывая.

– Поцелуйте по-настоящему, – шепотом умоляю я, вцепляясь в его плечи. – Пожалуйста…

Слышится шумный вдох, короткое непечатное слово, а в следующее мгновение тяжелая ладонь ныряет в мои волосы, и я ощущаю влажный вкус языка.

18

По телу расплывается тягучая лава, пульс барабанит в висках. Меня переполняют эмоции, словно я надутый гелием шарик, который сейчас улетит, если его отпустить. Вцепившись в Лениного отца, я отвечаю на поцелуй, а когда он вдруг прекращается, утыкаюсь лицом в жилистую шею и втягиваю в себя запах кожи. Провожу по ней носом и касаюсь губами, закрывая глаза. Это безумно приятно. Хочу большего, хочу ещё движения его языка в своем рту.

– Пожалуйста… – даже сама толком не понимаю, о чем прошу.

Низ живота горит, пальцы рук покалывает, по телу бьет дрожь. Голова кружится. Внутри меня сейчас словно бездонная черная воронка, которая жаждет его жестких губ и опьяняющих поцелуев. От одной мысли, что это больше не повторится, меня постигает тоска и чудовищное разочарование. Шар внутри лопается, подталкивая слезы к глазам, и, чтобы не разреветься, я крепко зажмуриваюсь и снова провожу губами по его шее, касаясь линии подбородка.

Хватка рук на моих плечах становится сильнее. Я часто и рвано дышу, не в силах прийти в себя и открыть глаза. Когда у меня это, наконец, получается, Ленкин отец мягко отстраняется и заключает мое лицо в ладони.

– Все малыш. Хватит, – говорит хрипло, задерживая взгляд на моих губах. – Я выполнил твою просьбу.

В носу щиплет сильнее, потому что я не представляю, как смогу об этом забыть, делая вид, будто ничего этого не было.

Замираю, хотя и понимаю, что надо бы отвернуться, уйти, но вместо этого жадно впитываю в себя каждую черточку его лица, чтобы потом вспоминать ночами.

– Сколько вам лет? – вылетает из меня.

– Много, – губы Лениного отца трогает ироничная усмешка. – Слишком много, чтобы позволить себе ответить тебе взаимностью.

Он опускает руки и прячет их в карман брюк. В последний раз мажет своим взглядом по моему лицу и отворачивается.

– Если тебя все устраивает, то вечером Виталий перевезет твои вещи.

Чувства эйфории и подъёма окончательно меня отпускают, возвращая к реальности. Я испытываю сильное влечение к отцу лучшей подруги и теперь совершенно точно знаю, что справиться с ним будет непросто.

– А как же работа? Мы ведь будем там с вами встречаться…

– Строгая субординация. Тебя никто и ниоткуда не гонит, Сона. Подумай насчет квартиры, – он достаёт из кармана брюк ключи и оставляет их на журнальном столике. – Я буду ждать внизу.

Через мгновение я слышу хлопок двери и обнимаю себя за плечи. Хочется побольше сохранить себя в коконе этих ощущений, которые только что пережила и не думать о том, что я не должна испытывать эти запретные чувства.

Не представляю себя в этих стенах, которые теперь постоянно будут напоминать мне об этом поцелуе, касании сильных рук, запахе кожи. И буду только рада, если это все пройдет. А если нет? Если это и в самом деле навсегда?

Схватив ключи с журнального столика, я вылетаю к прихожую. Бросаю на себя взгляд в зеркале над комодом, рассматривая себя: глаза блестят, щеки пылают румянцем, губы припухли от поцелуев… Я совсем себя не узнаю. Встряхнув головой, выхожу из квартиры. Хватит. Так нельзя. Нужно себя пожалеть.

Борис Александрович стоит у автомобиля и курит. От его взгляда слабеют колени. Я стараюсь держаться расслабленно, но тело будто одеревенело.

Всю дорогу до дома я стараюсь не смотреть в его сторону, наблюдая за уже знакомыми пейзажами, и лишь когда машина останавливается возле въездных ворот, не выдерживаю.

– Тот вопрос о возрасте… Когда мы целовались, и вы прижимали меня к себе… Я не думала о нашей разнице и о том, что вы меня выше по социальному статусу. Что Лена ваша дочь, и она никогда меня не простит за то, что я сейчас делаю…

Борис хмурится и, повернувшись, смотрит так, будто в душу заглядывает.

– Зачем ты мне это говоришь?

Я закусываю губу, чтобы не расплакаться. Оказывается, это так больно. Думать о том, что не могу быть с человеком, к которому тянет с такой силой.

– Потому что больше никому не могу сказать об этом.

Выскочив из машины, я делаю несколько жадных глотков воздуха и со всех ног несусь к входной двери. Очутившись в стенах своей комнаты, даю себе слабину и тихо плачу. Гора сумок, лежащих на полу, лишь усиливают ощущение безысходности.

Ненавижу себя, презираю больше прежнего за то, что попросила Ленкиного отца о поцелуе, потому что теперь не могу не представлять, как мы снова с ним это делаем. Закрываю глаза и отдаюсь во власть отчаяния в надежде выплакать все чувства, которую я испытываю к отцу лучшей подруги.

19

Если еще вчера я полагала, что имею пространство для маневра и смогу выбирать между предложением Лениного отца и арендой той крошечной комнаты, то сегодняшним утром выяснилось, что никакого выбора у меня нет. По дороге на учебу звонит хозяйка квартиры и как ни в чем не бывало сообщает, что сдавать комнату она передумала.

От этой новости меня накрывает такой волной безысходности, что я молча сбрасываю вызов. Я пока не решила, как быть с обнаружившимися у меня чувствами к взрослому состоявшемуся мужчине, но твердо поняла одно: нахождение в его квартире никак не поспособствует избавлению от них. Как и работа в его офисе.

Жизнь словно проверяет меня на прочность. Зная, что мне лучше держаться от Бориса Александровича на расстоянии, она не дает мне такой возможности. Собственно, варианта у меня всего два: либо спать на улице и, уволившись, позорно выпрашивать денег у мамы, либо позволить Виталию перевезти вещи, а на работе как можно реже покидать кабинет во избежание рисков столкновения с начальством. Блюсти строгую субординацию, как сказал Ленин отец, – все, что на данный момент мне остается.

– Кто звонил? – живо интересуется Ленка, едва я убираю телефон в сумку. – И что с твоим лицом? Белая, как мел.

– Хозяйка, – бормочу я, по обыкновению отвернувшись к окну.

После выпрошенного мной поцелуя прошло больше суток, но я все еще не могу заставить себя смотреть ей в глаза. Мне стыдно перед ней за свои чувства, за то, что я такая неправильная. Она любезно пригласила меня пожить в их доме, а что сделала я? Влюбилась в ее отца. Чем не предательство?

– И что она?

– Сказала, что передумала сдавать комнату. Несколько дней упрашивала потерпеть, и в итоге отказала.

– Вот стерва! – радостно восклицает Ленка и в порыве чувств обнимает меня за шею. – Но я все равно так рада, что ты никуда не съезжаешь, и мы продолжим вместе ездить на учебу, завтракать и заплетать друг другу косички!

– Мы никогда не заплетали друг другу косички, – не могу не улыбнуться я.

Впрочем, улыбка моментально меркнет при мысли, через что мне придется пройти, когда она узнает о моем переезде в квартиру ее отца. Зная упрямый нрав Лены что-то да будет.

– Это я так, к слову, – беспечно отмахивается она. – В общем, я просто счастлива, что Соня и Тихоня по-прежнему остаются соседками.

Она так радуется, что я, к своему стыду, не нахожу в себе смелости с ходу озвучить ей правду. Потерплю до вечера, когда Виталий приедет за моими вещами, и назад пути уже не будет. Надо только Бориса Александровича предупредить.

Кое-как отсидев пары, я приезжаю на работу. С неспокойным сердцем распечатываю документы для Стефании и то и дело поглядываю на часы. За месяц работы здесь я успела выяснить, что отец Лены бывает у себя в три дня и уезжает около семи.

Быстро оглядев лицо в карманном зеркальце, я решаюсь. Встаю из-за стола и твердым шагом иду к нужному кабинету. Трижды стучусь и, услышав короткое «Входи», аккуратно приоткрываю дверь.

Весь мой собранный настрой рассыпается, едва я встречаюсь с пронзительным взглядом зеленых глаз, а сердце ухает так же, как и вчера, когда он держал меня в своих объятиях.

Слишком много, чтобы позволить себе ответить тебе взаимностью.

«Для кого много? – отчаянно вопит внутренний голос. – Мне совершенно наплевать, сколько тебе лет, если только рядом с тобой я чувствую себя так, будто готова взлететь».

– Слушаю тебя, Сона, – голос Лениного отца ровный и строгий, ничто в нем не выдает личного отношения.

– Я пришла сказать, что подумала… – Запнувшись, я жадно глотаю охлажденный кондиционером воздух. – Хозяйка комнаты, что я нашла, в последний момент отказала, поэтому мне не останется ничего, кроме как принять ваше предложение. Если оно все еще в силе, то я была бы признательна за помощь с перевозкой вещей… В смысле, вы говорили, что Виталий поможет.

Взгляд Бориса Александровича теплеет, отчего моя тахикардия только усиливается. Я бы хотела, что он всегда смотрел на меня так… Ласково. Будто я ему совсем небезразлична.

– Это хорошее решение, Сона. И Виталий конечно тебе поможет. Сегодня за ужином передам тебе ключи.

В груди больно сжимается при мысли о нашем последнем совместном вечере, и, чтобы ничем себя не выдать, я тотчас же осведомляюсь, могу ли я уйти. Ленкин отец утвердительно кивает, после чего я быстро выскакиваю за дверь.

Глаза снова жгут слез. И так теперь будет всегда. Только строгая субординация.

20

– У меня осталось ещё две недели заточения. Я накидала план, что нам нужно успеть посмотреть из сериалов, а потом я планирую ни минуты не сидеть дома. Вокруг столько всего интересного, – без умолку трещит Лена за ужином, закидывая в себя кусочки курицы. Ее глаза горят огнем.

Внутри все сжимается, когда я думаю о том, что тянуть больше нельзя, и подруге нужно сказать правду о своем переезде.

Борис Александрович сидит во главе стола и молча слушает дочь, в мою сторону даже не смотрит. Это меня, естественно, ранит, но зато придает сил и решимости.

– Лен, с квартирой у меня все решилось, – тихо говорю я, наблюдая за ее реакцией.

– Что? – удивляется она и даже на мгновение перестает жевать. Обводит нас с Борисом Александровичем быстрым взглядом и возвращает его к моему лицу.

– Да, я предложил Соне пожить в нашей квартире в городе, – вступает Ленин отец и тем самым перетягивает на себя внимание дочери.

Я впиваюсь ногтями в руку под столом и учащенно дышу. Мне бы хоть каплю того же спокойствия, с которым говорит сейчас Борис Александрович. Но мне приходится проглотить волнение и придать голосу уверенности.

– Виталий через час поможет отвезти мои вещи на квартиру. Я не сказала раньше, потому что это решилось буквально на днях.

Лена выглядит сильно ошарашенной. Ее приборы с громким стуком падают в тарелку, и она резко поднимается из-за стола.

– Что значит, предложил пожить в городе, пап? Ты ведь знаешь, как я отношусь к Соне, как переживала за ее переезд, а ты за моей спиной предложил ей такое? За тот вечер я неоднократно извинилась и сказала, что подобное больше не повторится. Сколько раз ещё нужно это сделать? – вспыхивает подруга, как свечка.

– Лена, выражай свои эмоции на тон спокойнее, – строго произносит Борис Александрович, но подруга будто не слышит:

– Если Сона уедет, то я уйду жить на эту квартиру вместе с ней, – в ультимативной форме заявляет она и едва не срывается на истеричный визг. – Через час, да? – поворачивается ко мне. – Думаю, я успею собрать вещи.

Борис Александрович, до этого момента не обращающий на меня внимания, теперь задерживает глаза на моем лице, отчего я тут же начинаю чувствовать себя виноватой. Я же хотела как лучше. Чтобы мы меньше виделись с Лениным отцом. Чтобы не предавать подругу.

– Сядь на место, а ты, Сона, поднимись к себе, – резкий стальной голос рассекает воздух, подобно клинку. – Мне нужно поговорить с дочерью наедине. Услышанное заставляет меня оторвать глаза от своих сжатых ладоней под столом и посмотреть на Бориса Александровича. Он выглядит разгневанным.

– Она никуда не уйдет! – выкрикивает Ленка и топает ногой. – Ее этот переезд касается так же, как и меня!

Я замираю в нерешительности. Сама я не вижу ничего плохого в том, чтобы мы жили вместе с Леной, но кто я такая, чтобы решать за Бориса Александровича, который несёт за дочь ответственность?

– Я подожду тебя наверху, – тихо произношу я.

Повисает пауза и, воспользовавшись ей, я в отчаянии бегу к лестнице. Все получилось даже хуже, чем я думала. В комнате долго не могу найти себе места и жду Ленку. А когда слышу звук открываемой двери, резко вскакиваю с кровати и едва удерживаюсь на ногах, увидев вместо подруги Бориса Александровича.

– Вы… А Лена? – сиплю.

– Лена сейчас в своей комнате, – негромко произносит он, прикрывая за собой дверь. – Когда немного успокоится, зайдет.

Пульс начинает тарабанить в висках, а кожу знакомо покалывать. Это теперь всегда будет происходить, когда мы будем оставаться с ним наедине?

– Я пришел с просьбой, – чуть задержавшийся взгляд на моем лице заставляет невольно сглотнуть от волнения.

Я беру себя в руки и молча киваю. Едва ли это просьба будет похожа на недавнюю мою.

– Моя дочь бывает очень упрямой, как ты уже, наверное, знаешь, – Ленин отец устало трет переносицу. – Сейчас я для нее тот, кто лишает ее второго близкого человека. Лена мой единственный ребенок, и я не могу ее потерять. Она в своей комнате, бьется в истерике и собирает вещи. Отпустить я ее не могу. Она совсем маленькая: ветреная, импульсивная. Рано ей быть самостоятельной. Поэтому прошу тебя как отец, Сона. Останься здесь до того момента, пока не решится вопрос с общежитием. Полтора месяца быстро пролетят. Меня почти не бывает дома, а с остальным как-нибудь разберемся.

Проворочавшись на кровати полночи, я кое-как засыпаю. После моего согласия остаться в доме Лениного отца, я чувствую внутри горький осадок. Но разве могла я поступить иначе?

Утром я без настроения собираюсь на учебу и, окинув взглядом сумки на полу, которые не захотела вчера трогать, спускаюсь вниз. Займусь ими, как вернусь с работы.

Ленка сегодня выглядит не лучше моего, но у нее хотя бы не такие красные и воспаленные глаза, как у меня. Мы забираемся в машину к Виталию, и я отворачиваюсь к окну, чувствуя, как меня клонит в сон. Я бы с удовольствием не пошла сегодня на занятия и осталась в постели, но не могу себе этого позволить, если собралась получать стипендию.

– Как хорошо, что ты решила остаться, – Лена обнимает меня за плечи. – Но если бы ты не передумала, то я бы поехала вместе с тобой. Честно-честно! – виснет на моём плече и звонко целует в щеку.

Выпустив из груди нервный вздох, я натягиваю улыбку.

Да, я осталась, но от мысли, что мне предстоит видеть каждый день Лениного отца и запрещать себе вспоминать о том поцелуе, на душе очень горько. Но я как-нибудь постараюсь обо всем забыть.

– Ты чего такая задумчивая? – спрашивает подруга, заметив мое состояние. – Случилось что? А как мама?

– Все хорошо. Просто я не выспалась. И вещи нужно по новой разбирать…

– Ой, если в этом проблема, то я тебе помогу. Нашла из-за чего переживать.

Проблема, конечно же, в другом, но лучше Лене никогда не узнать об истинной причине моей грусти.

К концу занятий я чувствую себя не такой разбитой, но настроение все такое же подавленное.

– Смотри, опять тебя ждёт, – Лена толкает меня в бок.

Я заторможено перевожу взгляд в сторону, где обычно Сергей ставит свою машину.

– Я предчувствую, что у вас будет красивая лав стори, – шепчет мне на ухо.

Ничего не отвечаю, лишь сдержанно улыбаюсь, наблюдая, как Сергей направляется в нашу сторону.

– Не выдумывай. Вокруг него столько девушек.

– Да, много, – соглашается она. – Но ждёт после пар только тебя. Ну, все, до вечера. Как вернёшься, помогу распаковать твои сумки, и завалимся смотреть сериал.

Лена чмокает меня в щеку, здоровается с Сергеем и садится в машину к Виталию.

– Я так привыкну, что ты меня забираешь после занятий и буду звонить тебе вместо водителя Тихоновых, – улыбаюсь Сергею, и мы идем к его автомобилю.

– На то и расчет, – он открывает для меня пассажирскую дверцу и ждёт, когда я заберусь в салон. – Сначала стану для тебя незаменимым водителем, а потом… Сон… – он облокачивается о крышу своего седана и смотрит на меня пронзительным взглядом, от которого перехватывает дыхание. – Мне надоело ходить вокруг и около. Я хочу, чтобы ты была моей девушкой. Давай встречаться?

– Встречаться? – повторю за ним эхом, шокированная услышанным. – Сергей, это серьезно?

– Да. Будем парой. Гулять по вечерам, ходить в кафе, появляться вместе на общих тусовках, а каждому, кто начнет пускать на тебя слюни, буду бить морду.

– Морду, это лишнее, – смущаюсь я, застигнутая врасплох предложением Сергея.

Мне оно очень льстит, но я не уверена, что правильно будет на него согласиться, однако вслух говорю другое:

– Я подумаю, хорошо? – говорю немного ватным голосом и пытаюсь представить нас вместе, но перед глазами в этот момент стоит лицо другого человека.

– Конечно. До вечера тебе времени хватит?

Впервые за весь день я искренне улыбаюсь, потому что Сергей, поймав мою руку, прижимает ее к своим губам и целует тыльную сторону ладони.

– На самом деле я готов ждать даже месяц, но будь на твоем месте, не раздумывая сказал бы “да”.

Грудь сжимает от того, как Сергей смотрит на меня в это мгновение. И не будь у меня чувств и симпатии к Борису Александровичу, несомненно, такой ответ он бы и получил. Но разве это правильно отвечать согласием, когда в мыслях другой?

Всю дорогу Сергей забавно шутит и, остановившись у здания, где расположен офис Лениного отца, не торопится меня отпускать.

– Я опоздаю, если ты не разблокируешь замки. – Беру сумку в руки и беспокойно поглядываю на часы.

Сергей громко вздыхает, нажимает кнопку на приборной панели, выходит из машины и открывает для меня дверь. Что-то действительно между нами изменилось после его признания, или я хочу так думать, не знаю.

– Пока, Серёж, я опаздываю, созвонимся вечером, – целую его в щеку и тороплюсь скрыться за дверями офиса, чувствуя на себе его взгляд.

Иду бодрым шагом по коридору и, заметив Ленкиного отца, притормаживаю.

Борис Александрович коротко кивает мне в знак приветствия и направляется в свой кабинет.

Несколько часов я пытаюсь взять контроль над эмоциями и разочарованием, что он даже не спросил у меня, как дела, как это бывало раньше. Но тщетно. Зажмурившись, по новой воспроизвожу наши вчерашнюю и сегодняшнюю встречу.

Нет, от этой пагубной зависимости нужно избавляться, и как можно скорее. Перестать мучить себя и попытаться построить нормальные отношения с Сергеем.

Достав телефон из сумки, я набираю ему сообщение: “Я согласна с тобой встречаться”. Отправляю его в надежде, что совершаю по-настоящему правильный поступок.