Текст книги "Отец подруги"

13

– Ну и как тебе фильм? – интересуется Сергей, когда мы, жмурясь от ударившего в глаза света, покидаем зал кинотеатра.

– Немного банальный, если честно.

Испугавшись, что такое признание может показаться ему бестактным (все-таки это он выбирал сеанс и покупал билеты), я быстро поясняю:

– Хотя жанр приключенческого боевика другого и не предполагает, правильно? Тема экшена была на уровне.

– Ты меня как будто обидеть боишься, – с улыбкой замечает Сергей, смахивая с моей рубашки кусочек попкорна. – Расслабься. Я тоже не сильно в восторге. Понятия не имею, почему у этого фильма такой высокий рейтинг.

Я с облегчением улыбаюсь ему в ответ. В этот момент он даже начинает нравиться мне чуточку больше. Приятно, когда человек разделяет твое мнение и вкусы.

– Наверное, дело в актере, сыгравшего главного героя. Он сейчас на пике популярности.

– Ага, – подхватывает Сергей. – Я в этом году три фильма с ним посмотрел. Уже поднадоела его рожа немного.

Впервые за последние дни мне становится весело. Все же хорошо, что я приняла его приглашение, вместо того торчать в доме Тихоновых, изводя себя невеселыми мыслями. В компании Сергея мне удивительно легко, несмотря на нашу разницу в социальных статусах.

– Тебя отвезти домой или заедем куда-нибудь выпить кофе? – спрашивает он, когда мы оказываемся сидеть в машине.

Я смотрю на часы. Время начало одиннадцатого, еще минут тридцать-сорок займет обратный путь.

– Домой. Уже довольно поздно, а я все же живу в чужом доме.

– У Лены строгий отец, да? – Сергей усмехается. – Я помню, как он меня тогда на парковке припечатал. Непростой мужик.

– Он… нормальный, – бормочу я, глядя себе на колени. – Просто чувствует за меня ответственность. И почему вдруг непростой?

– Непростой, в смысле с прошлым. Ну, ты и сама в курсе, наверное, если вы с Леной давно дружите.

– О чем я должна быть в курсе? – переспрашиваю, ощущая, как позвоночнику струится холодок.

– Про прошлое Тихонова. – Оценив мое растерянное лицо, Сергей заводит двигатель. – Вижу, что не в курсе. Он был очень влиятельным человеком в криминальных кругах, до того, как легализовался. В интернете информации много. Почитай, если интересно на досуге. Хотя лучше не стоит.

Не найдя, что сказать, я пристегиваюсь и отворачиваю к окну. Поднявшееся настроение быстро ползет вниз. Я получила еще одно подтверждение, что не зря так сильно испугалась, подслушав тот телефонный разговор.

Вот уже три дня я извожу себя мыслями о том, как мне быть с этой информацией. Особенно мучительно то, что я ни с кем не могу ее обсудить: ни с мамой, ни тем более с Ленкой. Я привыкла думать, что все, что связано с угрозами и членовредительством должно караться законом, и теперь нахожусь в полной растерянности. Образ Бориса Александровича как эталона мужчины больше не клеится. Я знаю его как человека, любезно предоставившего мне кров и работу, человека, которого уважают на работе и который в одиночку заботится о дочери… Но как уложить в голове то, что вместе с этим он, возможно, нарушал и продолжает нарушать закон?

– Ты что-то совсем загрустила. – Остановив машину возле въездных ворот в дом Тихоновых, Сергей вглядывается в мое лицо. – Всю дорогу молчала.

– Устала немного, – вру я. – Никак не могу привыкнуть к графику.

– Тогда не буду насиловать тебя разговорами. Беги. Спокойной ночи.

Я смотрю, как Сергей тянется ко мне будто бы для поцелуя и затаиваю дыхание, когда его губы осторожно касаются моей щеки. Благодарность и облегчение затапливают меня с головой. Я еще не готова перейти грань дружеских отношений. Не так быстро.

– Спасибо за кино и за то, что довез. Я хорошо провела время. Правда. Ты меня очень отвлек.

– Рад стараться, – в полумраке салона улыбка Сергея выглядит люминесцентной. – До встречи в универе.

При виде Мерседеса, припаркованного во дворе, я вновь ощущаю легкую дрожь в руках. Ленкин отец дома, тогда как машины подруги почему-то нет на месте.

Разблокировав телефон, я быстро набираю ей сообщение:

«Ты где?»

В окне на втором этаже горит свет, как раз там, где находится кабинет Бориса Александровича. Меня в очередной раз посещает мысль о необходимости съехать. Находиться с ним в одном доме по многим причинам становится все мучительнее. Только в случае переезда логичнее будет искать другую работу, а это сильно осложняет путь в самостоятельность. Хоть и говорят, что не в деньгах счастье, все же их наличие значительно упрощает жизнь.

«Я у Карины Набутовой на дне рождения. Я вообще-то тебе говорила. Даже папа в курсе».

Я раздосадованно прикрываю глаза. Точно. Уйдя в свои переживания, я напрочь об этом забыла.

«Вспомнила. Хорошо тебе повеселиться. Я дома. Ложусь спать».

Запихнув телефон в сумку, я беззвучно проскальзываю в дом и иду прямиком в свою комнату, чтобы избежать малейшей возможности встретиться с Ленкиным отцом. После того случая мы пару раз случайно пересекались в офисе, и он вел себя как обычно, не выдавая ни малейшего недовольства тем, что я сбежала из его кабинета.

Умывшись, я забираюсь в кровать с книгой, но отключаюсь уже на первых строчках. Видимо сказывается эмоциональный перегруз.

Просыпаюсь от ощущения, что горло сдавило кольцом. Невозможно дышать. Судорожно открываю и закрываю рот, пытаюсь поймать воздух руками. Притянуть его к себе любым способом, чтобы выжить. По щекам ручьем текут слезы. Не хочу умирать. Не хочу, не хочу… Только не здесь, не вдали от мамы и папы. Не так рано.

– Глаза открой и смотри на меня, – доносится сквозь собственный плач знакомый грубоватый голос. – Ты не умираешь. И не умрешь.

Тяжесть, сдавившая грудь, растворяется и я наконец могу сделать вдох. Покореженный автобусный салон исчезает, сменяясь куда менее ужасающей картиной. Я в кровати, в промокшей от пота футболке, а на меня смотрит Ленин отец.

– Сон… – хриплю я, еле ворочая языком. – Вернее, кошмар…

– Я уже понял. Ты кричала.

Приподнявшись, я сажусь на подушку и подтягиваю к себе колени. Грудь распирает от частых вдохов, а по лицу все еще катятся слезы. Этот сон часто меня мучает. Даже не сон, а воспоминание о страшной аварии времен школы, в которой я едва не умерла.

– Я вас разбудила. Простите.

– Я работал. – Глаза Бориса Александровича вглядываются в мои. – Ты как? Лучше?

Я киваю. Лучше, но ненамного. Этот сон слишком жесток в своей реалистичности. Я будто заново все переживаю: то, как меня придавило сиденьем, чувствую чудовищную боль в ногах, запах гари и всепоглощающий страх.

– Не похоже. Трясешься вся.

Горячая, немного жесткая ладонь касается моего лба, заставляет прикрыть глаза. Именно этого мне всегда не хватает, чтобы прийти в себя. Человеческой заботы и ощущения, что я не одна.

– Спасибо, – шепотом говорю я, когда Ленин отец убирает руку. – Я в школе в аварию попала… Серьезную. На грани жизни и смерти была. Иногда мне снова этот день снится. Очень страшно, потому что я снова не могу дышать.

– К психологу ходила?

Попытавшись улыбнуться, я качаю головой.

– Нет. Я и так в больнице долго валялась. Психологи тогда казались лишними.

– У Лены контакт завтра возьми, как проснется. Я оплачу. Нельзя так мучиться. Ты кричала на весь дом.

– Простите, – повторяю я. Последствия сна меня отпустили, потому что ко мне снова возвращается способность смущаться.

– А на день рождения ты почему не пошла? – Даже в темноте мне удается различить его улыбку. – Лена до сих пор веселится.

– Я с именинницей не знакома. Поэтому.

– Ладно тогда. Я уж подумал, вдруг ты меня испугалась.

Опустив глаза, я мотаю головой. Эти слова отсылка к случаю в кабинете, или простое совпадение? Сейчас я его совсем не боюсь. Наоборот, мне давно не было так спокойно.

– Успокоилась немного? – Борис Александрович кивает на прикроватную лампу. – Могу свет включенным отставить.

– Не нужно, – по-прежнему шепотом произношу я, отчаянно желая, чтобы он еще немного задержался. Хотя бы пару минут. – Спасибо вам огромное. И еще раз извините. За все.

Говоря «за все», я подразумеваю в том числе свои подозрения и неприятие того телефонного разговора. Сейчас они потеряли свое значение. Этот человек – второй после мамы, проявивший обо мне заботу в один из самых мучительных моментов в моей жизни. Он просто не может быть плохим.

Я затаиваю дыхание, потому что в этот момент отец Лены снова касается моего лица. Стирает слезу подушечкой большого пальца. Сердце молотит, как ненормальное, в животе становится тесно. Дышать снова невозможно, наверное, поэтому приоткрывается рот.

– Спокойной ночи. – Низкий голос разносится внутри меня горячей вибрацией, заражая собой каждую клетку тела. Такого я не чувствовала ни разу за всю свою жизнь.

Прикосновение исчезает, а через мгновение хлопает входная дверь.

14

Нет ничего удивительного в том, что Лена подходит ко мне утром с контактом психолога. Я не хочу, чтобы вчерашний кошмар повторялся и беру визитку, обещая записаться на прием. Денег у Бориса Александровича я, конечно же, не возьму, но со своей первой зарплаты обязательно схожу к специалисту.

– Папа сказал, что тебе ночью было нехорошо. Ты как? – интересуется Лена.

Задержав взгляд на ее лице, я продолжаю заправлять постель, чувствуя вибрацию в груди от накатывающих воспоминаний. Я до утра не смогла сомкнуть глаз и думала об ее отце, а вернее, о его прикосновениях. Но разве правду ответишь?

– Нормально. А ты как сходила?

Лена плюхается в кресло и, подобрав под себя ноги, достает телефон.

– Отлично. Было весело. Сейчас скину тебе пару фоток и видео. Кстати, нас Слава с Мишей приглашают погулять. С нами пойдешь? Или опять на свидание с Сергеем побежишь? – игриво осведомляется она и ободряюще мне подмигивает.

Я уже смирилась, что Лена постоянно пытается меня куда-то вытащить и с кем-то свести, и перестала обращать на это внимания.

– Сергей уехал за город с семьей. Вернется послезавтра.

– Тогда я скажу, чтобы Слава с Мишей через часик подъезжали, да?

Я бы с удовольствием провела день в кровати за какой-нибудь книжкой или подремала, потому что за ночь спала от силы час, но оставаться дома один на один с Борисом Александровичем мне неловко. Вдруг это будет выглядеть так, что я специально ищу возможность остаться с ним наедине?

– Хорошо, – соглашаюсь, после чего иду в душ, чтобы немного взбодриться.

Когда возвращаюсь в комнату, Лены уже нет. Натянув любимые джинсы и свитер, я спускаюсь вниз. Желудок требовательно урчит, со вчерашнего дня я не держала во рту ни крошки. Но когда вижу в гостиной Лену и Бориса Александровича, вместе пьющих кофе, едва сдерживаюсь от порыва убежать наверх, пока меня никто не заметил. От одной мысли увидеться с Лениным отцом бросает в жар.

– Сона, – окликает меня низкий голос, и я замираю на месте, чувствуя оглушающие удары сердца и фантомные прикосновения его пальцев к моим щекам. – Присоединишься?

– Здравствуйте, – слабо улыбаюсь, приближаясь к столу.

– Сейчас сделаю тебе кофе, – Ленка тут же вскакивает со стула. – И сырники с джемом, которые Катерина приготовила просто улет.

– Спасибо, – наконец-то решаюсь поднять голову и к своему облегчению замечаю, что Борис Александрович смотрит в телефон.

– Пап, ты говорил у тебя в конце недели командировка? Или я опять все перепутала?

Борис Александрович отрывает взгляд от телефона и задерживает его сначала на дочери, а потом на мне, отчего волнение стремительно распространяется по всему телу. Щека, которой он касался ночью, горит огнем.

– Да, в конце недели, – кивает он.

– Можно я позову друзей в твое отсутствие и устрою небольшую вечеринку? – Лена смотрит на отца щенячьими глазами и умиленно хлопает и ресницами.

– Вечеринку? – в голосе ее отца прорезаются стальные ноты.

– Я ведь спрашиваю разрешение, а не делаю это за твоей спиной, чтобы потом получить нагоняй. Все будет прилично, без выпивки и всякого такого. Пожалуйста, пап. Если хочешь, Виталия за старшего оставь. Будет у ворот проводить фейс-контроль.

– Я подумаю, – отрезает Борис Александрович поднимается из-за стола.

Лена договаривается о такой мелочи, но я чувствую себя неловко, будто сама прошу о празднике в свою честь.

Когда он уходит, Ленка расплывается в широкой улыбке.

– Никуда он не денется, разрешит. Я еще никогда не устраивала дома вечеринок. Такой праздник закатим в его отсутствие.

– Угу, – неуверенно соглашаюсь я и машинально окидываю взглядом гостиную в попытке представить здесь вечеринку в стиле американских колледжей. Едва ли ее отцу понравится.

Примерно через час подъезжают Миша со Славой, и мы с Ленкой выходим из дома. Лена не перестает строить планы по поводу грядущей вечеринки, на которую еще даже не получила разрешения, а я ей поддакиваю, сдерживая зевки. Все же следовало остаться дома и как следует отдохнуть.

Ведомая ощущением, что за нами кто-то наблюдает, оборачиваюсь и смотрю на окно, туда, где располагается кабинет Лениного отца. Вздрагиваю. Борис Александрович разговаривает по телефону, задумчиво глядя, как мы с Леной садимся в машину к парням.

* * *

Сегодня в доме шумно и грохочет модная музыка. Борис Александрович разрешил устроить Ленке вечеринку, но если бы узнал, какой полноводной рекой здесь льется выпивка и какая толпа народа снует, точно бы не пришел в восторг по этому поводу.

– Да ладно, не переживай, у меня все под контролем, – заверяет Лена, заметив панику в моих глазах. – На вот, – сует мне в руки коктейль. – Расслабься. А то выглядишь испуганным зайцем. – Катерина завтра поможет навести порядок. Все будет хорошо.

Но расслабиться почему-то не получается, мне действительно страшно за последствия этого веселья. Особенно, когда вспоминаю, как Борис Александрович грозился по телефону отстрелить кому-то яйца.

– Безалкогольный, надеюсь?

– Там алкоголя-то, – Ленка закатывает глаза. – Даже не опьянеешь. И папы в городе нет, чтобы нас проконтролировать. Пей давай.

Но не факт, что он об этом не узнает. А впрочем, немного выпить и впрямь не помешает, чтобы почувствовать себя чуточку раскрепощеннее и увереннее.

– А Сергей почему не пришел? – интересуется Лена, оглядывая толпу довольным взглядом.

– Отмечает с родителями годовщину свадьбы в ресторане.

– Ну, ничего, – толкает меня в бок, – Мишаня вон круги наматывает вокруг тебя. Не заскучаешь.

Мужская половина гостей кучкуется в гостиной, Миша в их числе, но через несколько минут отходит от них и ловит меня за руку.

– А ты почему не веселишься вместе с девчонками? – кивает на толпу у барной стойки.

– Почему не веселюсь? – показываю ему коктейль. – Пью наравне со всеми. Просто хочу немного подышать воздухом.

– Составить тебе компанию? – тут же предлагает он.

Я пожимаю плечами. Мы вроде как дружим, и говорить категоричное «нет» неловко.

На улице между нами завязывается беседа по поводу учебы и моей работы. Мне легко общаться с Мишей, хотя глаза то и дело останавливаются на месте, где обычно стоит машина Лениного отца.

Слышатся первые раскаты грома, а потом дождь срывается стеной, и мы едва успеваем забежать в дом.

– Вот это ливень, – смеется Миша, стряхивая капли с волос. – Пойдем. – И тянет за собой к барной стойке.

Предлагает мне мохито, но я отказываюсь. Одного коктейля мне будет за глаза. Из нас двоих с Ленкой кто-то должен сохранять ясный и трезвый ум. Еще вначале вечеринки решила, что это буду я.

– Ну как хочешь, – карие глаза открыто смотрят в мои, с губ не сползает улыбка.

– Сона, привет, – Ангелина целует меня в обе щеки. – Суперскую вечеринку организовали, – окидывает восхищенными глазами неоновый свет и задерживает взгляд на диджее, которого Ленка выкупила по баснословной цене и весь вечер не отходит от него. – У Тихоновых классно.

Я киваю. Всем вокруг действительно весело. А самое главное, что Ленка в восторге. Она организатор этого веселья, и я искренне радуюсь вместе с ней.

Беру свой коктейль со стола и делаю еще глоток. Легкий хмель помогает мне справиться с напряжением, когда чувствую руку на своей талии.

– Ты такая красивая, Сона, – ощущаю нежный шепот Миши над ухом, от которого вдруг сильно начинает частить пульс.

То ли коктейль на меня так действует, то ли всеобщая атмосфера веселья, но мне еще никогда не было так хорошо. Я совсем не чувствую отторжения от чужих прикосновений.

– Давай потанцуем? Только допей, – Миша бросает взгляд на коктейль в моей руке, – а то не успеешь отвернуться, как его уже не будет. Сегодня здесь проходной двор.

Я послушно допиваю остатки коктейля и иду за Мишей. Он резко останавливается в конце гостиной, разворачивается и прижимает меня к себе. Его карие глаза так красиво мерцают при переливающемся свете, что я не могу ему не улыбнуться. Мне необыкновенно весело и легко. Будто сегодня мой день рождения, и все эти люди собрались тут ради меня.

Неловко покачнувшись на шпильках, чувствую, как Миша прижимает к себе теснее и касается губами моего виска, нашептывая комплименты. Его горячее дыхание обжигает кожу, вызывая приятные мурашки и волну странного трепета внизу живота.

– Куда ты меня тянешь? – я улыбаюсь шире, когда Миша подталкивает меня к лестнице, а потом переплетает наши пальцы и целует тыльную сторону моей ладони.

– Здесь шумно и очень душно. Пошли наверх.

Я без раздумий соглашаюсь, потому что тоже порядком оглохла. А еще мне очень жарко. Окинув глазами толпу, я вижу Лену. Она сильно навеселе, размахивает бокалом в танце и не перестает флиртовать с диджеем.

– Ленка в ударе, – смеюсь я, цепляясь пальцами за перила. Ступени кажутся неустойчивыми.

– Держись за меня, – шепчет Миша, обнимая за талию. – Я рядом.

Я думаю о том, как хорошо, что он рядом и мне есть на кого опереться. Чувствую себя слишком расслабленной, и тело будто не мое.

– Где твоя комната? – Миша толкает первую попавшуюся дверь, окуная нас в полумрак.

Моя спина врезается в стену, а потом я вдруг ощущаю, как его язык проникает мне в рот. Пытаюсь упереться ему в плечи, но руки не слушаются. А может быть, я просто не хочу его оттолкнуть. Жар в животе становится все сильнее, и мне хочется получить немного облегчения.

Не переставая целовать, Миша подводит меня к кровати и, опрокинув на нее, сжимает мою грудь. Из горла вырывается странный животный звук, перед глазами пляшут искры. Не знаю, почему я не сопротивляюсь: наверное, это затуманенное алкоголем сознание, или шок.

– Не надо, – еле слышно хриплю я, когда он, задрав подол моего платья, ведет пальцем по краю трусиков. – Я еще не готова.

– Т-с-с. Зачем ты меня обманываешь? Ты мокрая и дрожишь от нетерпения. Я все сделаю аккуратно. Ты же девочка еще, да? Больно не будет.

Я вяло мотаю головой, а Миша продолжает целовать мою шею, спускаясь влажным языком к груди и трогая меня через белье.

Хлопок открывшейся двери доносится до меня будто через слои ваты. Медленно моргая, я открываю глаза, но из-за яркого света, залившего комнату, не могу разглядеть ровным счетом ничего.

– Слезай с нее, ушлепок, – слышится до странности знакомый ледяной голос. – Иначе я тебе все кости переломаю.

Нависающее надо мной тело Миши вдруг исчезает, и следом слышится грохот. Мне с трудом удается сесть на кровати – голова по-прежнему ватная и плывет. Открывшееся зрелище вызывает во мне приглушенное удивление: Миша, скорчившись, валяется на полу, а над ним возвышается отец Ленки. Странно, что в присутствии последнего я не испытываю привычного волнения, а необъяснимо рада его видеть. Ему идет эта рубашка. Я редко вижу его без пиджака, но Лениному отцу стоило бы ходить так чаще. Подчеркивает его широкие плечи.

– Пошел на хер из моей комнаты, – чеканит он, обращаясь явно к Мише. – Еще хоть раз в своей жизни попадешься мне на глаза – пеняй на себя. Церемониться не буду.

Невыносимый жар даже немного стихает от его тона, и на долю секунды меня бросает в холод. Умеет Борис Александрович сказать так, что мурашки бегут по коже.

– Извините, мы не знали, что это ваша… – бормочет Миша, неловко поднимаясь с пола. – В первую попавшуюся зашли… Я подумал…

– Я сказал, пошел отсюда на хер.

Бросив на меня беглый взгляд, Миша подлетает к двери и в следующее мгновение исчезает, оставляя меня наедине с Лениным отцом. От этого мне радостно и неловко одновременно. Радостно, потому что он, оказывается, никуда не уехал, а неловко, потому что я не слишком собой владею. А я бы хотела с ним поболтать.

– Здравствуйте, – с трудом выговариваю я, пытаясь улыбнуться. – И извините, если что-то… Это ваша комната, да? Я очень рада вас видеть…

Потемневший зеленый взгляд перемещается на мое лицо и скользит ниже. Машинально опустив глаза вслед за ним, я неловко подтягиваю верх платья, наполовину открывшего грудь. Мысль о том, что Ленин отец увидел обнаженную часть моего тела, совсем не приводит меня в ужас. Напротив, возвращается жар, мучивший меня совсем недавно.

– Ты пьяна? – ледяным голосом осведомляется он.

Мне удается слабо пожать плечами. Нет, я не пьяна. Разве можно напиться с одного мохито?

– Нет, конечно. Мы же вам обещали… Всего один коктейль… Мохито. Ленка сказала, что там спиртного почти нет.

Ойкнув, я прикрываю рот рукой. Зачем я все это ему говорю? Подставляю подругу.

– Хватит мне врать.

Борис Александрович вдруг оказывается рядом и, схватив за запястье, дергает меня вверх. Задохнувшись от неожиданности и боли, я пытаюсь удержаться на ногах, но они не слушаются, и если бы не твердая ладонь, перехватившая мою талию, точно свалилась бы на пол.

– А говоришь, что не пьяная, – гневно звучит рядом с моим лицом.

Кажется, Ленкин отец сильно на меня зол, но все, о чем я могу думать в этот момент, это о том, как приятно от него пахнет и каким твердым ощущается его грудь через рубашку. И мы впервые стоим так близко: мое тело прижато к его телу, и он будто бы меня обнимает. Невероятные по остроте ощущения.

– Я выпила всего один коктейль, – повторяю я, позволяя себе заглянуть ему в глаза. Сегодняшним вечером я на удивление смелая. – У вас такие длинные ресницы, вам говорили? Я еще в первый день заметила. В машине, когда вы меня встретили меня на вокзале…

Оборвавшись, я впервые позволяю себе беззастенчиво его разглядывать: короткую темную щетину на щеках, горизонтальные заломы на лбу и яркие, четко очерченные губы.

– Дыхни, – вдруг требует Ленин отец.

Я почему-то улыбаюсь. Он мне не верит, даже не подозревая, что я никогда не смогла бы ему солгать.

Не переставая на него смотреть, я вытягиваю шею и осторожно дую ему в подбородок. Языки пламени, танцующие в животе, стремительно размножаются. Хочется делать так много всего. Например, набраться смелости и…

– Кто наливал…

Не дав договорить, я подаюсь вперед и жадно прижимаюсь к нему ртом. Просто потому что сейчас мне хочется этого больше всего на свете. Губы у Ленкиного отца жесткие, но горячие и немного солоноватые. Меня ничуть не смущает, что он не целует меня в ответ. Я могу все сделать сама. Облизываю их кончиком языка, посасываю, пробую на вкус, не пытаясь сдерживать постанывания. От его тела исходит столько силы, а запах… Ни на что бы его не променяла. Еще никогда мне не было настолько хорошо…

Я чувствую, как он пытается меня оттолкнуть, поэтому на автомате обхватываю его шею руками и крепко сжимаю. Не сейчас. А потом внезапно чувствую это: грубый напор языка, раздвигающий мои губы, и давление руки на затылке, сгребающее в охапку мои волосы. Глаза самопроизвольно распахиваются от осознания того, что мы целуемся.

Шумно выдохнув, я жмусь к нему всем телом, чтобы хоть немного облегчить снедающий меня жар. Хочется избавиться от платья, точнее, чтобы он меня от него избавил. Хочется, чтобы он меня трогал, любил, целовал. Ему я готова позволить делать с собой все.

Нащупав пуговицы на рубашке Лениного отца, я пытаюсь их расстегнуть, но пальцы не слушаются. Я впервые раздеваю мужчину и сильно волнуюсь. От мысли о прикосновениях языка к его смуглой коже по телу прокатывается неконтролируемая дрожь.

Несколько пуговиц все же поддаются, но стоит мне опустить ладонь на твердую грудь, я чувствую, как все резко прекращается. Так же, как и началось. Ленкин отец тяжело дышит, несколько раз дергает кадыком и отрывает меня от себя.

Я ощущаю себя так, словно мне дали ненадолго подержать в руках, а потом забрали самую дорогую вещь на свете. Мелькнувшую было мысль остановиться я тут же отгоняю и по новой пытаюсь прильнуть к теплым и манящим губам. Однако хват на моих запястьях становится сильнее. Но я хочу, чтобы он продолжал меня целовать и делал все то, что делал с той блондинкой, из-за которой возвращался домой поздно ночью. Похоже, я говорю эти слова вслух, судя по тому, как сжимается челюсть Лениного отца.

– Кто наливал тебе выпивку? – зло требует он, встряхивая меня за плечи.

– Я же сказала… Всего лишь один мохито, – лепечу я, чувствуя, как внизу все пульсирует и горит, требуя продолжения.

Мне нравится испытывать такие ощущения, но этого мало. Я хочу больше. Прямо сейчас.

– Сона, – я непроизвольно жмурюсь от табуна мурашек, когда Ленин отец произносит мое имя своим низким грубоватым голосом. – В глаза мне смотри. Парень, который с тобой был? Он?

– Нет, – упрямо качаю головой. – Я сама. Совсем чуть-чуть пила. Всего один мохито, – повторяю, словно заведенная.

Надавив мне на плечи, он заставляет меня сесть на кровать и достает из кармана брюк телефон.

– Семен, тебе нужно ко мне подъехать, – отрывисто говорит в трубку. – У подруги дочери, похоже, отравление наркотой. Да, домой, куда же еще. Вопросы глупые не задавай. Ты врач, ты и определишь. Анализы сделаешь, капельницу поставишь, чтобы дрянь эту из нее вывести. Все, жду.

Убрав телефон, он поворачивается и, нахмурившись, изучает мое лицо. Горячая пульсация снова наполняет живот, и мне приходится обнять себя руками. Тело мелко трясет.

– Я ничего не употребляла… Всего лишь один коктейль… Никаких наркотиков…

– Сиди здесь, – перебивает Борис Александрович, а потом и вовсе выходит из комнаты, громко хлопнув дверью.

Несколько секунд я растерянно смотрю в стену, не понимая, что делать. Тело колотит все сильнее, начинают стучать даже зубы. С трудом оторвавшись от кровати, я медленно иду к двери. Кружится голова. У лестницы останавливаюсь и с удивлением обвожу глазами первый этаж. Почему так тихо? Либо музыка стихла, либо меня оглушило. Гости больше не танцуют и не веселятся, а, застыв, смотрят на Лениного отца.

– Вечеринка закончена, но никто не расходится, – раздается его металлический голос. – Мудак этот долговязый где?

– Пап, ну ты чего, а? – испуганно бормочет Ленка. – Ты же сам разрешил вечеринку.

– Ты собрала в моем доме наркоманский притон. Повторяю вопрос, где это пиздюк?

– Да откуда мне знать? С Соной был, кажется… Да какие наркотики, пап? Ты о чем? Мы культурно отдыхали…

– С тобой я позже поговорю. Теперь слушают остальные. Пока тот, кто притащил наркотики в мой дом, не будет стоять здесь, никто отсюда не уйдет. Это ясно?

Сердце колотится на разрыв. Я хочу спуститься вниз, заверить Бориса Александровича, что мы ничего не принимали, что это какая-то ошибка, разделить с подругой ответственность за сорванную вечеринку, но не могу сделать и шага. Сев на ступенях и упершись лбом в холодные перила, прислушиваюсь, как Ленин отец устраивает дочери допрос с пристрастием, пока остальные разыскивают Михаила.