Текст книги "Город мертвого бога"

XXVII

Верхний конец лестницы качался, словно флейта заклинателя змей, ударяясь и скребя обо что-то, пока не встретил достаточно ровный кусок стены, на который смог опереться.

– Быстрее, Гэм, я сейчас соскользну!

Натан придвинулся вперед, чтобы Присси смогла поставить ноги на первую перекладину над поверхностью воды. Она рванулась прежде, чем он занял удобную позицию, схватилась за что-то в темноте над его головой, вдавила каблук в ямку между его плечом и ключицей… И вот ее больше нет, она пропала где-то наверху, словно он был всего лишь удобной опорой для ее ноги.

– Ты следующий.

– Но как? – Натан смотрел вниз на свои сапоги, скользкие и блестящие от жижи.

Вместо объяснения Гэм взялся за Натановы подтяжки и развел их в стороны.

– Подержи-ка.

Натан повиновался, и тогда Гэм, словно отец своего ребенка, поднял его в воздух. Сапоги секунду постояли сами по себе, потом начали клониться набок, потом течение нашло в них вход, и они скользнули под воду. Гэм поставил Натана на ступеньку лестницы.

– Лезь!

Тот поднял голову, чтобы посмотреть, куда ему предстоит лезть, и увидел белизну чулок Присси. С внутренней части левого бедра змеилась прореха – вверх, в темноту.

Словно услышав его взгляд, Присси зашипела и лягнула его сверху в голову:

– И ты туда же!

– Эй, осторожнее там, наверху! Я эту лестницу долго не продержу.

Натан обратил все свое внимание на перекладину перед носом, старательно удалив из поля зрения все оборки, ленточки, а также потертости и прорехи в нижнем белье Присси. Спустя немного времени над ними засияло нечто похожее на несколько лун со звездами, давая достаточно света, чтобы вокруг проступили контуры камней и заделанных известкой щелей. Затем его макушка натолкнулась на подошву башмака Присси.

– И что теперь? – спросила она вполголоса.

– Там кто-нибудь есть? – прошептал Натан.

– Откуда я знаю?

– Высунься в дыру.

Присси закусила губу и просунула голову сквозь ближайшую «луну».

– Никого.

– Тогда толкай.

Она нажала вверх, и внезапно их залил ослепительный свет, и то, что после темноты показалось сперва чашей небосвода, обрело более конкретные очертания: на месте неба проявились стены и потолок общего туалета. Присси не стала медлить, и Натан, внезапно осознав, что наверху могут оказаться люди, которые могут причинить ей вред, последовал ее примеру. Он поспешно вскарабкался вверх; Гэм только что не хватал его за пятки.

Вскоре все трое уже лежали, распластавшись на полу, среди крупных опилок и комков стружки со следами ног, оставивших полосы в разных направлениях. Гэм вернул крышку скамьи на место. Снаружи слышались крики, громыхание сковородок и отрывистые распоряжения.

– Протрите себя опилками, – скомандовал Гэм. – Отсюда мы пойдем через кухню в подвале и дальше вверх, на первый этаж. Там все заняты подготовкой к празднику, так что никто не обратит внимания на слоняющихся оборванцев. Если кто-нибудь спросит – мы случайные работники, нанятые ради мероприятия. Залезаем в кухонный лифт, поднимаемся в апартаменты хозяев, находим кабинет его светлости. Там лежат все его ценности плюс та штука, которую заказал наш клиент.

– Что за штука? – поинтересовалась Присси.

– Не твое дело, что это за штука. Ты лучше думай о своем выкупе. Вы оба можете брать все, что приглянется. Ясно?

Они кивнули.

– Тогда начинаем. Одна нога здесь, другая там; к ночи будем дома. Пара пустяков!

Однако парой пустяков дело не обошлось.

В тот же момент, как они вышли за дверь, их растащили в разные стороны: Гэмом завладел шеф-повар, Присси перехватил сомелье, а Натана – младший повар. В любой кухонной бригаде имеется несколько трущобных оборванцев, которые в глазах остального персонала представляют собой практически пустое место, однако, какими бы они ни были согбенными и непритязательными, дурнопахнущими и отвратительными, на них всегда можно переложить любую грязную работу, требующую выполнения. Наших ребят приняли за представителей этой категории, и если от них воняло нужником, то в этом не было ничего столь уж необычного. В любом случае, это место было пропитано тысячей странных и незнакомых запахов готовящихся кушаний и ингредиентов, необходимых для их приготовления, среди которых порой встречаются и потроха или другие малоаппетитные продукты.

Младший повар ухватил Натана за воротник, так что верхняя пуговица врезалась в ложбинку между его ключицами, и протащил по низкому, напоминающему коридор сводчатому кирпичному погребу в другое помещение, такое же тесное и неопрятное.

– Это надо выпотрошить.

На полу перед ним стояла жестяная ванна, в которой была навалена груда покрытых запекшейся кровью куриных тушек. Рядом валялся небольшой ножик.

– Ну, чего ты ждешь? Хочешь, чтобы тебе заплатили? Тогда принимайся за работу!

Натан поднял нож. Это был огрызок, не длиннее его большого пальца, который точили столько раз, что остался лишь железный коготь, торчавший из вытертой деревянной рукоятки. Он переложил «огрызок» в правую руку (ту, которая не болела от крысиного укуса) и стиснул. Несмотря на всю свою гладкость, рукоятка лежала в его ладони совершенно твердо.

Он повернулся, продолжая глядеть вниз, но когда шагнул вперед и поднял глаза, повара перед ним уже не было, а была Присси, сжимавшая в каждой руке по бутылке.

– Кажется, я слышу голос Гэма, – сказала она.

– Пошли! – Натан бросил нож и вернулся в коридор. – Где он?

– Где-то там.

Присси кивнула в сторону дверного проема, за которым мелькали красные сполохи, а воздух струился от жара. Изнутри доносился лязг и грохот металла по металлу, в доверху набитой топке ревело пламя.

Натан осторожно приблизился к двери, вдруг пожалев о том, что не оставил себе нож. Присси подтолкнула его в спину, побуждая двигаться быстрее, так что он разом оказался на пороге – и увидел Гэма. Руки мальчика были обмотаны двумя кусками холстины, он стоял наполовину склонившись, раз за разом ныряя в недра огромной печи. За его работой надзирал жилистый человек с черными волосами, торчавшими из-под высокого белоснежного колпака.

– Глубже! Там сзади еще остались.

– Там слишком горячо!

Человек хохотнул сухим, злым смешком:

– Поверь, тебе придется гораздо горячее, если эти пироги успеют сгореть прежде, чем ты их вынешь.

Натан хлопнул в ладоши, и человек обернулся:

– Что такое?

– Вас зовет шеф-повар.

– Что?

– Босс хочет вас видеть. Там, наверху, какая-то проблема.

Тот кинул напоследок взгляд на Гэма и поспешно вышел, крутя в руках свой колпак.

Гэм выскочил в коридор еще прежде Натана.

– Все, у нас больше нет времени на эту ерунду. Двигайте за мной!

Он припустил вперед, словно отлично знал дорогу: влево, вправо, ни на секунду не задерживаясь. Если кто-то пытался их остановить или что-то сказать, Гэм лишь кивал, кланялся и делал руками жест, из которого собеседник должен был понять, что у них срочное поручение, но они постараются вернуться как можно скорее. Потом они оказались в просторном помещении, где возле одной из стен на временных столах были разложены пустые тарелки, а дети полировали ножи и вилки кусками ткани. В этой стене виднелась дверца, к которой Гэм подтолкнул Натана и Присси.

– Забирайтесь внутрь и сидите смирно, пока я кручу ворот. Потом пришлете мне лифт и поднимете меня к себе.

Присси залезла в отверстие и втиснулась в угол, словно была тряпичной куклой, упакованной в чемодан, с неестественно вывернутыми суставами рук и ног. Натан не сделал движения, чтобы к ней присоединиться.

– Давай, Натан, часики тикают.

Он продолжал стоять.

– Слушай, Натти, нам некогда заниматься глупостями. Мы тут работаем, а не в игрушки играем. Забирайся рядом с ней, или я затолкаю тебя насильно. Ты меня понял?

Наконец Натан повиновался. Он забрался в лифт задом – Присси зашипела, когда подошвы его башмаков проехались по ее лодыжкам, но Гэм уже упихивал их плотнее, словно укладывая саквояж; затем дверца закрылась и вокруг стало темно и тихо. Несколько мгновений Натан чувствовал только дыхание Присси на своей щеке и сладкий, терпкий, камфорный запах ее платья. В темноте они словно бы остались одни во всем мире, и когда лифт начал двигаться, это было, как если бы они плыли в пустоте: лишь ее аромат и давление ее тела на его спину сохраняли какое-то значение.

– Когда ты в последний раз мылся? – шепотом спросила она. – От тебя воняет!

– В трубе перепачкался.

– Все равно ты грязнуля! Постарайся хотя бы не запачкать мое хорошее платье.

Натан мог бы сказать, что он такой грязный только потому, что изо всех сил старался сберечь ее чистоту, но промолчал.

Вздрогнув, лифт остановился.

– Ну, давай открывай эту чертову дверцу! Хочешь, чтобы мы здесь задохнулись?

Помещение снаружи оказалось таким восхитительным, что на мгновение Натан даже забыл о Присси. Стены были разрисованы изображениями мужчин и женщин, абсолютно голых, бродящих по лесам среди золота и зелени. Солнечный свет лился на них потоками, словно мед. Мебель была не менее красива, словно для нее взяли самые сухие деревья из этих нежащихся под солнцем лесов. Между сегментами кресел была натянута ткань из белоснежного хлопка с золотой и серебряной вышивкой – нити сплетались в такие замысловатые узоры, что Натан не мог взять в толк, как это сделано. Даже пол был великолепен: отдельные доски нельзя было разглядеть, а все вместе это выглядело как ваза с цветами, настолько похожими на настоящие, что Натану с трудом удалось себя убедить, что поверхность плоская. Выбравшись из лифта, он пошел вдоль края, пробуя рисунок носком ноги.

Присси схватила его за руку:

– У нас нет времени. Быстрее отправляй его вниз!

Она с силой толкнула Натана в спину, вынудив шагнуть к лифту, где с блока свисала лента подъемного устройства. Он опустил лифт обратно, и прежде чем лента успела ослабнуть, ее вырвало из его руки, и снизу донесся хриплый крик Гэма:

– Поднимай!

Он был слишком тяжелым для Натана. Тот пытался тащить, но лента подавалась лишь по дюйму за раз. Укушенная рука ослабла от боли, а вторая в одиночку не справлялась с задачей.

– Давай, Нат, соберись с силами! – Присси подошла сзади и тоже ухватилась за ленту. – Да что с тобой такое? Ты будто хочешь, чтобы нас поймали! Если это дело не выгорит, завтра я снова буду в «Храме», ты хоть понимаешь это?

Натан понимал. Он поплевал на ладони, и они вместе принялись тянуть. Наконец Гэм появился в отверстии, и его взгляд сразу же устремился куда-то мимо них.

В дверном проеме стояла женщина, выглядевшая еще менее вещественной, чем надетое на ней платье: его ткань состояла из сплошных оборок, рюшей и воланов, в то время как сама она казалась сделанной из папиросной бумаги. Ее светло-серые глаза были настолько бесцветными, что едва выделялись на фоне бледной кожи, а руки были тонкими, как щепки. Она стояла, прижав ладони ко рту.

Гэм выбрался из лифта.

Натан подумал, не схватить ли ее, но если это сделать, она наверняка сломается, сомнется, порвется. Поэтому он всего лишь поклонился женщине, низко и почтительно, как и подобает слуге. Та отступила назад, опуская руки, и когда Натан снова выпрямился, так и не сказав ни слова, она кивнула им и удалилась, словно он предоставил ей исчерпывающее объяснение происходящего.

– Наверх, скорее!

Они бросились следом за Гэмом, оказавшись в большом зале.

Их были здесь сотни – хрупкие, болезненные, эфемерные, похожие на призраков женщины и державшиеся рядом с ними, словно их попарно сковали цепями, мужчины – более плотные, не столь воздушные, но обладающие той же надмирной формальной изысканностью, ставившей Натана в такой тупик. Все их линии были ровными, как у статуй, нигде не свисало никаких обтрепанных концов, не виднелось никаких торчащих углов – сплошные прямые линии и абсолютное совершенство форм. То же относилось к их одежде, которая нигде не топорщилась и не была порвана. Среди них Натан ощущал себя подозрительной личностью, каким-то грубым типом, обезьяной, выпущенной в комнату, полную бабочек. Впрочем, они глядели только друг на друга, так что ему не было нужды беспокоиться.

Он лавировал между ними, кланяясь и уворачиваясь, пока вслед за Гэмом не оказался у подножия какой-то лестницы, таща за руку Присси. Вскоре они уже стояли на промежуточной площадке, возле ног обнаженной женщины с кувшином. Изваяние было настолько гладким и искусно сработанным, что лишь благодаря огромному размеру Натан не принял его за реальную женщину.

Вправо и влево уходили два ряда ступеней.

– Куда теперь?

Гэм толкнул его влево.

– Пэдж говорил, что это там, наверху, в конце коридора.

Наверху обстановка была попроще – незамысловатые украшения из яшмы, слоновой кости и сапфиров; впрочем, одних золотых и платиновых дверных ручек хватило бы на целое состояние.

Гэм завозился возле двери в конце коридора, и Натан на мгновение подумал, что, возможно, он решил удовлетвориться кражей дверной ручки, но затем тот приотворил дверь и просунул нос в щелку.

– Давай! – скомандовал он.

Присси осталась стоять снаружи, на стреме, а Натан вошел в комнату вслед за Гэмом. Перед ними находился железный ящик, наглухо заклепанный и скрепленный болтами, с четырьмя замочными скважинами посередине, расположенными ромбом.

– Ну, чего ты ждешь? – спросил Гэм.

Натан поглядел на ящик.

– А что я должен делать?

– Что ты должен… Написать ему любовное стихотворение, зюзя! Открыть его – вот что ты должен сделать!

– Каким образом?

– Мне-то откуда знать? Расплавить, выжечь – все, что хочешь. Ты здесь чертов фокусник, а не я!

Натан принялся возражать, но Гэм поднял кулак:

– Знаешь, что сделает сестра Присси, если мы не вернемся обратно с деньгами? Она заставит твою Присси работать до тех пор, пока та не будет выжатой, как полотенце, и вдвое мокрее. Ей придется работать на износ! Ты этого хочешь?

Натан покачал головой. Он поискал внутри себя Зуд, но там ничего не было – нечего раздувать. Его внутренности казались онемевшими.

Гэм улыбнулся:

– Постой-ка.

Он вернулся прежде, чем Натан успел еще раз заглянуть в себя. Он привел с собой Присси, держа ее за руку.

– Погляди на нее.

– Брось, Гэм! – Присси выдернула руку, но Гэм снова схватил ее.

– Погляди на нее!

Натан поглядел. Гэм провел девушку вперед, так что она оказалась над ним, теперь она возвышалась. И тогда в глубине живота он почувствовал это. Гэм подталкивал ее ближе, еще ближе. Она была невероятно прекрасна.

– Ты ведь знаешь, что ей светит, да? Та же работа, что у твоей матери.

Присси была уже на расстоянии руки, когда Гэм дернул ее назад.

– Ты этого хочешь?

Натан почувствовал, как Искра рванулась из него неудержимым потоком. Он отвернулся от Присси, чтобы не опалить ее восхитительную кожу, и перед ним оказался сейф.

В воздухе есть крошечные, невидимые для глаза существа, питающиеся пылинками, и Искра, которой было больше некуда войти, вошла в них, изменив то немногое, что можно было изменить, а затем выплавив их в совершенные формы – свободные вместилища энергии; не призраки, но нечто лучшее. Они заскользили по поверхности металла, словно вспугнутые чешуйницы, с которых сняли покрывало, в совершенстве очерчивая контуры сейфа, ныряя в раковины в металле и вновь выныривая из них, досконально исследуя филигранные украшения на углах. Чем больше Натан чувствовал тепло Присси позади себя, тем больше таких чешуйниц плодилось из его Искры, так что в конечном счете уже нельзя было найти места, где бы они не кишели.

Натан расслабился. Теперь в костях его рук было тянущее ощущение, словно они крепились на веревочках, а крысиный укус горел так, что хотелось плакать, зато он одним желанием мог изменять путь Искр, направляя их в замочные скважины. Стоило одной или двум оказаться там, как внезапно весь сонм последовал за ними, и Натану пришлось хорошенько сосредоточиться, чтобы их контролировать. Он чувствовал то же, что и они, словно они были продолжением его нервов. Крошечные искорки разыскали в замках запирающие устройства и наполнили их жизнью, жаждой обрести себя. Замки с охотой повиновались, видоизменяясь в живые существа, развивая у себя мозг, выстраивая нужные детали в нужном порядке… А затем одним рывком (это оказалось легче, чем моргнуть) Натан прекратил подачу энергии.

Прежде, с калиткой, замок сразу же после этого развалился на составляющие части, словно от разочарования или отчаяния, но сейф, напротив, замерцал и задвигался, расправился и задышал. Как будто почувствовав Натана, он двинулся вперед, потянулся к нему, словно к своей матери.

Натан повернулся к Гэму и Присси: они в изумлении наблюдали за происходящим, купаясь в свете Искр.

– Что это было?

Он снова поглядел на сейф. Так же внезапно, как обрел жизнь, тот вдруг лишился ее; его тело осело на пол, дверца безжизненно распахнулась. Натан схватил себя за руку и принялся растирать: казалось, невидимые зубы вцепились в нее изнутри, грызя тысячей хищных пастей.

– Что бы это ни было, – проговорил Гэм, не замечая ничего, кроме сейфа, – сейф он открыл.

Внутри обнаружилась куча вещей, явно имевших сентиментальную ценность: кольца и броши, перевязанные ленточками письма, миниатюрные портреты детей и собак. Кое-что из этого могло показаться желанным любому человеку: рубины и слитки, стеклянные и хрустальные украшения, часы… Игнорируя все это, Гэм схватил сверток бурого, ломкого пергамента, наполовину завернутый в шелковый платок, и повернулся к выходу.

Натан с Присси не двигались, застыв, словно нищие перед праздничным столом.

– Пошли, чего вы ждете?

– Разве мы не собирались что-нибудь стырить? Я думала, мы собираемся что-нибудь стырить. Мне нужна сотня золотом!

Гэм открыл рот, чтобы что-то сказать, потом замолчал. Наконец он произнес:

– Верно… верно. Натти, прихвати что-нибудь из драгоценностей. Присси, а ты бери вон тот подсвечник.

С видом облегчения от того, что надлежащий порядок вещей восстановлен, девушка запихала подсвечник себе в корсет. Он высовывался на пару дюймов. Присси поглядела на Гэма, но тот никак это не прокомментировал. Натан продолжал стоять, не двигаясь. Место укуса, ладонь, запястье и вся рука до плеча казались гнилыми.

– Ты, конечно, делай как знаешь, – сказал ему Гэм, – но если тебе внезапно не нужны деньги, другим-то они по-прежнему надобны. Так что лучше все же возьми, сколько сможешь унести.

Присси подошла и сунула ему под рубашку слиток, какие-то рубины.

– Давай бери, хуже не будет. Видишь, я тоже взяла.

Здоровой рукой Натан дотронулся до сейфа: холодная, твердая поверхность, какой и полагается быть металлической коробке.

– Ну ладно, выбираемся через черный ход. Натан, иди ты первым.

Натан вышел в коридор. Его рука зудела от Искры, слюна имела привкус ржавчины, весь мир по сравнению с этим казался блеклым. Он уже не замечал таких подробностей, как по дороге наверх, и, кажется, больше не заботился о том, что его поймают. Он даже перестал кланяться.

У подножия лестницы Гэм обогнал его. Он вел Присси перед собой, завернув ей руку за спину. Натан пошел за ними, не слишком размышляя о происходящем; однако Гэм не направился к заднему выходу – вместо этого, оглянувшись, чтобы убедиться, что Натан по-прежнему идет следом, он провел Присси к распахнутым двойным дверям, за которыми открывалась бальная зала. Двери были огромными, с орнаментами и золотым литьем в виде дельфинов и русалок, плещущихся в прибое. За ними лежало обширное пространство, где был в разгаре бальный танец: наверное, около сотни гостей, одетых так же, как те женщины наверху (не люди, а хрупкие, усыпанные украшениями деликатесы, полупрозрачные и изысканные), одновременно исполняли ритуальные фигуры и жесты под музыку камерного оркестра. Присси заупрямилась, но Гэм заставил ее переступить через порог и протащил на середину танцевальной залы.

Он отступил на шаг назад, взглянул на Натана.

И улыбнулся.

– Воровка! – внезапно заорал он и толкнул девушку на пол.

Подсвечник выпал у нее из-под платья и задребезжал по полированному паркету. Танцующие разом остановились, словно парализованные. Гэм подмигнул Натану. «Давай, спасай ее», – одними губами проговорил он. Его язык влажно блеснул в свете канделябров.

Присси валялась среди леса чужих ног. Она поискала взглядом Гэма, но тот поспешил спрятаться, потом Натана, чей рост не позволял его увидеть за рядами аристократов. Она издала странный тихий писк, словно мышь, угодившая в мышеловку. Как раз в этот момент оркестр заглушил струны, и в образовавшемся вакууме этот звук разнесся по всему помещению.

Гэм жестами подбадривал Натана, побуждая выступить вперед. Тот сделал нерешительный шаг, но его рука была охвачена мучительной болью, угрожавшей вторгнуться в плечо и спину и затем распространиться вниз по позвоночнику. В любом случае он не чувствовал никакого Зуда: разрядка произошла совсем недавно.

С возвышения, занимавшего дальнюю треть залы, прогремел чей-то голос:

– Что здесь происходит?

Голос был гулким и вибрирующим, словно басовая струна виолончели. Вслед за ним спустился и его владелец. Его глаза и нос закрывала золотая маска, опиравшаяся краем на верхнюю губу. Рот окаймляли клыки, острые концы которых оставляли вмятины на коже подбородка. С каждым его шагом маска слегка двигалась вверх и вниз.

В этом человеке было что-то знакомое – не столько широкая львиная переносица, сколько что-то в глазах, в том, как он глядел, в ясности сосредоточенного взгляда, который Натан уже видел прежде.

Он подошел к Присси и склонился над ней; маска сильнее врезалась в его кожу, когда он согнул шею, разглядывая девушку. Приблизив к ней лицо на расстояние нескольких дюймов, он заговорил снова:

– Чей это ребенок?

Присси откашлялась.

– Ох, боже мой… Помогите… О как я несчастна… – начала она, привычно входя в роль «Ложной Девицы», однако ни Гэм, ни Натан не пришли ей на помощь, даже когда она жестом позвала их.

Человек в маске приложил к губам палец, затем второй. Гэм подобрался к Натану сзади и подтолкнул его:

– Ну, чего ты ждешь? Давай жги его Искрой!

– Никто не готов признать ее своей? – позвал человек.

По толпе пробежал сдержанный шепот, но никто не ответил. Натан повернулся к Гэму, однако тот развернул его обратно и сильно пихнул в спину. Натан шатнулся вперед, толпа перед ним расступилась, и он распластался на полу.

– А это что? Еще один ничейный ребенок? Откуда эти сокровища берутся, хотелось бы знать? Поднимите его!

Повинуясь приказу, из толпы появились два лакея в мундирах и схватили мальчика под руки. Стоило им прикоснуться к нему, как укус болезненно запульсировал. Натана потащили вверх, и нервы завибрировали у него под кожей, а во рту появился металлический привкус. Он заскрипел зубами. Ему запрокинули голову, убрав с лица волосы и развернув к львиноликому, и тут у него возникло чувство, что сейчас он начнет искрить вопреки всему – сильнее, чем прежде, сильнее, чем когда-либо, не давая себе пощады, просто от этой невыносимой боли.

Увидев лицо Натана, львиноликий вздрогнул и отступил на шаг назад, едва не споткнувшись.

– Ты! – выговорил он.

Он приподнял маску, как бы проверяя, что не ошибся, и первым, что увидел Натан – прежде серо-стальных глаз, прежде всего остального, – было желтовато-коричневое родимое пятно в форме капли. Затем маска вернулась на место.

Когда человек (тот самый, один из посетителей его матери, который заплатил вперед) заговорил снова, казалось, будто у него пересохло во рту: слова как бы застревали, спотыкаясь об язык.

– Ну хорошо… – произнес он.

Натан вспомнил, что сказала ему мать об этом человеке. Может быть, сегодня как раз тот день, когда Натану понадобится его помощь?

Львиноликий выпрямился и театрально выпятил грудь – напоказ, словно обращаясь к дешевым местам на галерке.

– Что за печальное и жалкое зрелище я вижу перед собой! – воскликнул он, обращаясь к собравшимся гостям звучным, но в то же время каким-то фальшивым голосом. – Этот мальчик должен знать, что для ребенка из трущоб является преступлением забираться в город так высоко. Не говоря уже о том, чтобы вторгаться сюда, в наше прекрасное убежище, и портить его своим видом!

Его аудитория зачарованно внимала, захваченная представлением. Натан ничего не мог понять, однако они слушали человека в маске с такой сосредоточенностью, словно тоже принимали участие в пьесе – играли роли людей, невероятно впечатленных его риторическим искусством.

– Кто-нибудь другой выпорол бы его за такое, – продолжал человек. – Но хотя он, очевидно, занимает самое низкое положение, я не стану в свою очередь унижаться, марая об него руки. И не велю это сделать кому-либо из слуг, что было бы ничуть не лучше. Нет! Я поступлю иначе.

Он повернулся к Натану:

– Вот. Возьми это и уходи.

Между большим и указательным пальцами его правой руки была зажата золотая монета. Он не снизошел до того, чтобы наклониться к Натану или как-либо опуститься до его уровня.

Гости ахнули, встретив его поступок явными знаками одобрения. Кое-кто даже захлопал, что привлекло к ним взгляд львиноликого, заставив тех хлопать еще громче, а компаньонов возбужденно схватить их за руки.

Натан четко различал форму его родимого пятна, контраст между его желтовато-коричневым цветом и белизной кожи вокруг. Теперь он уже мог Почесать: Зуда хватило бы на всех. Зуд жег изнутри его руку, горел позади глаз – в том месте, где он смотрел, как его мать берет серебряную монету и как потом ее кожа выглядывает из-под засаленного одеяла. Зуд достиг такого накала, что уже напоминал визг гвоздя, вытаскиваемого из покоробившейся дубовой доски.

Вскоре они все уже хлопали – подданные львиноголового посетителя его матери; очевидно, каждый из них понимал, что может снискать милость своего повелителя, если выкажет достаточно одобрения его жесту. Он поклонился, возвращая любезность, а затем наклонился вперед, так, чтобы Натан мог дотянуться до монеты.

Мать сказала, что этот человек может ему понадобиться… Искра жгла так, словно кости его руки раскалывались изнутри, пропарывая осколками вены, пронзая мягкие ткани, однако Натан не дал ей воли.

Гэм подошел сзади, взял монету и сунул ее в карман, после чего оттащил Натана и Присси в сторону.

– Ладно, нам пора сматываться. Уходим медленно и спокойно.

Толпа расступалась перед ними за двадцать футов, оставляя для них проход и продолжая рукоплескать. Дети вышли через те же двери с золотыми русалками, в которые вошли, и аплодисменты стихли за их спинами. Двое лакеев прикрыли створки изнутри, и в тот же момент, как те захлопнулись, несколько человек из обслуживающего персонала, собравшихся поглазеть на шумиху и с первого взгляда распознавших в детях трущобных оборванцев, грубо вытолкали их через парадный вход и отогнали подальше от дворца.