Текст книги "Не игра. Сборник рассказов"

– Нет, но этот грех мне не отмолить никогда.

– Мы живем долго – это правда…

Будикид вдруг умолк, насторожился, ему показалось, что за дверью раздался какой-то шорох. Несколько секунд он стоял, склонив голову набок, прислушиваясь, затем продолжил.

– Нечисть? Так у вас в каждой хате кикиморы детские люльки качают, домовые за избой и конями присматривают, лазники по баням сидят. А то, что мы похожи, так мы люди и есть, только немного больше люди, чем вы.

Зденка молчала. Единственное, чего ей хотелось, чтобы Будикид немедленно ушел, исчез, провалился сквозь землю. Завтра, мстительно думала она, завтра же я отдам Омелицу пейсатому жирному Ашеру. Давно уже котом смотрит на нее. Что ты сделаешь, Будикид, когда узнаешь, как твою родную кровь станут ежедневно насиловать гости этого постоялого двора? Отомстишь? Мне все равно умирать, а ты понесешь это оскорбление через всю свою бесконечную жизнь, как и я всю жизнь страдала от воспоминаний об одной единственной ночи. Цветок папоротника в Купальскую ночь не принес мне счастья, так пусть же принесет одни несчастья и твоей дочери.

– Я буду ждать Омелицу до заката у Змеиной горки. Скажешь ей все сама.

Женщина продолжала молчать, уставившись в стену.

– До заката, Зденка. Я жду ее до заката. Иначе вернусь. Клянусь богами, Зденка, я вернусь в этот город не один, – он снял с пояса кошель, бросил ей на колени, и хлопнул дверью, невозмутимый, уверенный, знающий, как и что взять от этого мира.

Пока малец выводил из конюшни серую лошадь Будикида, Зденка вышла на порог постоялого двора и смотрела по сторонам, надеясь, что Омелица сейчас с другими девками и не придет к ней. Толстый хозяин постоялого двора, протиснул свое брюхо в дверь вслед за ней, встал рядом, вытирая руки о передник.

– Кто таков? – спросил он.

– В дружине слуцкой с моим Юндзилом был, – солгала Зденка.

– Грошей хоть оставил? А то воев кликну.

– Оставил, Ашер, оставил, – женщина мрачно усмехнулась. – Надолго хватит.

Будикид взял лошадь под уздцы, неторопливо направился на окраину города, ведя коня в поводу. Он не оглядывался, только лесной конь коротко заржал, вскинув голову и косясь назад. Ашер похолодел, ему показалось, что глаз лошади радужно блеснул дикой злобой, а само серое животное на миг стало огромным черным жеребцом, и на его шкуре ярко засеребрились белые пятна. Корчмарь суеверно сплюнул три раза через плечо и поторопился в избу.

Будикид лежал на каменистом темени холма, безмятежно смотрел сквозь листья на темнеющее небо и неспешно отсчитывал минуты до заката. Солнце налилось красным по самую макушку, неторопливо погружалось за кромку дальнего леса, бросало тусклые последние взгляды на Змеиную горку. Будикид ждал, и время влачилось, словно старец, поднимающийся в гору, и в широко открытых васильковых глазах ворочалось нетерпение, давно сжигающее его изнутри.

Он ждал до последней минуты, и поднялся вместе с красным пожаром, затухающим на бледных перьях далеких облаков, неторопливо спустился вниз, хватаясь на крутом склоне за пучки травы. Легонько свистнул, подзывая коня, и замер – одинокая светлая фигурка показалась на тропинке между плоскими соседними холмами. Омелица. В вечернем лесном воздухе, не загаженном кислым духом изб поселенцев, Будикид легко распознал обонянием навью кровь даже на таком расстоянии. Он явственно ощутил, как легкое дуновение свежего ветерка коснулось щеки девушки. Почувствовал, как туман, начинающий собираться в траве у сырого подножия Змеиной горки, холодными капельками оседает на ее босых ногах.

– Омелица, – тихо позвал он.

Девушка испуганно вздрогнула, остановилась, прислушиваясь, настороженно оглянулась по сторонам, сделала еще один шаг вперед.

– Я пришла, – выдохнула она в ответ едва слышно.

Тоненькая, как веточка ивы, худенькая девушка, в простой белой рубашке до колен, шла к Будикиду, и когда между ними осталось не больше одного шага, остановилась, зябко обхватила себя руками, словно дохнула на нее холодом наступающая июльская ночь.

– Будикид? – робко спросила она дрожащим голоском.

– Зденка сказала тебе, кто я? – он сжал кулаки в ожидании ответа.

– Нет, – девушка опустила голову, – дверь хилая – сама услышала.

Будикид протянул руку, коснулся пальцами подбородка Омелицы, приподнял голову, смахнул с ее лба пряди светлых волос, заглянул в лицо. Впалые от недоедания щеки с двумя влажными дорожками от слез, высокие скулы, прямой нос и глаза – огромные, завораживающие, васильковые, прозрачные, как утреннее небо. Навьи глаза.

– Дверь хилая? – спросил требовательно. – Что еще было слышно под той дверью?

Девушка прикрыла глаза длинными ресницами, сжалась, словно ожидая удара, и прошептала:

– Что ты мой настоящий отец. И ты из навьев.

Будикид вздохнул, потер переносицу, словно принимая решение, оглянулся по сторонам.

– Я могу забрать тебя с собой, если ты пожелаешь.

Омелица ничего не ответила, нашла его руку, припала к ней губами, затем подняла голову.

– Куда угодно, отец. Я пойду куда угодно, только бы не обратно. Я чувствую, что мать задумала недоброе.

– Тогда я должен тебе кое-что показать, – он обнял ее за хрупкие плечи и решительно повернул к лесу.

За первыми же деревьями лес пропал, растворился в воздухе, открыв взгляду Омелицы холмистую равнину. Величественный замок вздымался мощными каменными стенами прямо на вершине ближайшего холма, тянулся острыми шпилями в небо, сверкал в лунном свете остроконечными крышами на башнях. А дальше, насколько хватало взора, возвышались еще более причудливые башни, еще более крепкие стены, еще более высокие шпили. Мощеные камнем дороги соединяли настежь распахнутые ворота, по подвесным мостам проезжали вооруженные всадники, прогуливались девицы, радостно кричали дети, играя на травянистом берегу широкой реки.

– Навье, – Будикид сделал широкий жест рукой. – Здесь твой дом.

Омелица зажмурилась. О таком удивительно прекрасном месте она даже не слышала никогда. И даже в мечтах, сотканный, как приданое в девичьих грезах бессонными ночами, ее придуманный мир был бледной тенью Навье. Она открыла глаза и остолбенела – сплошная стена корявых стволов высилась прямо перед ней.

– Пока ты еще ничего не можешь сама. Ты должна найти цветок папоротника, чтобы открылось истинное зрение, чтобы ты всегда могла найти дорогу домой.

Будикид не выпускал руку дочери, и они шли через буреломы, через непроходимые переплетения ветвей упавших деревьев, прямо сквозь стволы высоченных елей и ни одна веточка не коснулась их, будто путь пролегал по широкой дороге. Наконец, они остановились на небольшой лесной прогалине. Мириады светлячков чертили над поляной сверкающий узор быстрыми крыльями, вспыхивали раскаленными капельками живого огня, и таким же ослепительными сполохами переливался цветущий папоротник, мерцал холодным светом на резных листьях.

Будикид легонько подтолкнул девушку на поляну, ободряюще улыбнулся. Омелица сделала несколько шагов, осторожно протянула руку, коснулась пальцами невесомого цветка, принимая в ладони чудесное сияние. И вдруг удивительный свет исчез, погасли светлячки, потускнел месяц. Что-то зашевелилось во мху, заворочалось в дуплах, заелозило в траве змеиными животами. Целый ворох рогатых нечистиков с хрустом вывалился из кустов, словно их выплеснули из ведра, и полез под ноги, вереща и плюясь. Зло заухал филином, продираясь сквозь чащу леший, замелькали кругом чьи-то красные глаза, тоскливо и жутко завыл волк.

Омелица прижала сорванный цветок к груди, но не бросилась бежать сломя голову от страха, спасая свою жизнь. Девушка застыла на месте, и Будикид, заглянув в ее широко распахнутые глаза, смог различить в них лишь твердую уверенность – этот призрачный цветок папоротника, мягко освещающий ее напряженное лицо сквозь пальцы, она не отдаст никому в этом мире, разве что только вместе с жизнью.

– Сгинь, нечисть, – замахнулся Будикид.

– Прости, – заголосили хором нечистики, пырснув во все стороны.

Поляну снова заполнил лунный свет, мелькнул один светлячок, другой, полыхнуло в резных листьях папоротника гроздьями цветов, одуряюще заблагоухали ночные фиалки, из-за замшелого ствола осторожно выбрался лохматый леший.

– Будь добр к ним, Будикид, – леший бухнулся ему в ноги. – Несмышленыши еще. Не признали навью кровь. Да и я, старый, девицу красную впервые вижу.

– Дочь моя. Омелица.

Хозяин леса, заросший жестким волосом по самые уши, пополз к девушке, мел бородой по черничным кустам, пытался целовать ее босые ноги.

– Отец?

Она испуганно прижалась к Будикиду, потрясенно рассматривая пустую ладонь. Цветка в ней не было.

– Довольно.

Твердый голос враз остудил пыл лешего, и тот, пятясь, растворился во тьме между могучими стволами, продолжая бормотать извинения. Нечистики, попрятавшиеся в высокой траве и кустарнике, робко выглядывали между ветвей, осмелев, подбирались ближе к девушке.

– Черти лесные, – Будикид неожиданно улыбнулся. – Дети малые совсем и ласки просят, как кошки. Не страшишься?

Омелица отрицательно качнула головой, присела, протянула руку, и оглушительный счастливый визг заполнил все вокруг: нечистики, бросились к ней, отталкивали друг друга, обнимали колени девушки, удовлетворенно сопели, когда ее рука касалась жесткой шерсти.

– В тебе течет навья кровь, и ты сама частичка этого мира. Ты должна сделать выбор до рассвета и с первыми лучами солнца принять его. Единственный раз в своей жизни ты можешь выбрать дом в одном из двух миров, поступить по своему желанию, по зову сердца, по велению разума.

– Я уже выбрала. Мой дом здесь. С тобой, – девушка поднялась с колен и с надеждой посмотрела на Будикида.

– Это твое желание, – он горько усмехнулся. – Ты не сумела распознать настоящий цветок папоротника сердцем, а разумом ты там, в Менске.

Будикид поднял руку, прикрыл на секунду Омелице глаза и резко убрал ладонь.

– Смотри сейчас.

Девушка с изумлением рассматривала темную поляну. Исчезли сверкающие гирлянды, развешиваемые светлячками в воздухе, мутные нити тумана шевелились между деревьями, и только три тусклых рубиновых точки едва виднелись в затянутой паутиной траве рядом с деревьями.

– Навье не всегда такое яркое и сразу бросающееся в глаза. Оно здесь, – Будикид притронулся к своей груди, и мир снова стал красочным, замерцал отблесками драгоценных камней.

Омелица опустила голову.

– Навье не принимает меня? – тихо спросила она дрожащим от слез голоском.

– Навье твой дом, – спокойно ответил Будикид. – Но ты никогда не увидишь его, если не прислушаешься к своему сердцу. Ты сама выбираешь свой путь в этом мире, и я могу только подсказать дорогу, но пройти по ней ты должна сама. Ищи цветущий папоротник сердцем, и… – он на секунду крепко прижал к себе девушку и отвернулся, – одна.

– Я приду домой, отец, – Омелица смотрела в спину уходящего Будикида, глотая слезы. – Обещаю, – и она повернулась лицом к мрачному лесу.

– Она останется? – шипящий голос донесся из-за деревьев.

Будикид осторожно перешагнул кольцо из гадюк, ядовитой и недремлющей стражей окружающее дочерей Ужиного Короля.

– Моя дочь наполовину человек, – он нахмурился и безразлично дернул плечом. – Кто знает.

Одна из Вужалок огладила руками змеиный хвост, прошептала что-то, и хвост сполз кожей выползня, раздвоился, превращаясь чешуей в нежные волоски на бархатной коже пары стройных девичьих ног. Нагая девушка поднялась, слегка раздвинула мохнатые еловые лапы, заглянула сквозь иголки и сделала знак Будикиду приблизиться, прижав палец к губам.

Залитая лунным светом равнина мягко светилась звездными отражениями в первых каплях ночной росы. На густой влажной траве, прижав к груди крепко стиснутый кулачок с крохотной, тусклой рубиновой искоркой цветка папоротника, лежала юная девушка, счастливо улыбаясь звездам Гусиного Шляха.

– Ты еще сомневался, какой мир выберет твоя дочь? – тихо спросила Вужалка и осторожно отпустила ветви ельника. – Тебе предстоит научить девушку стольким вещам в ее короткой человеческой жизни. Может быть, начнешь прямо сейчас?

– Нет, – Будикид на этот раз сам искренне улыбнулся, – пошлите Омелице сон. Мы все придем к ней утром.

Белая дорога из черного камня

Высоко в прозрачном небе пел жаворонок. Солнечный свет заливал крохотную поляну, поросшую буйным разнотравьем, и вместе с ним вниз изливалась птичья трель, будто звенящая пляска отдаленных струй весеннего ручья. Сонная, умиротворенная тишина старого леса, казалось, была единственным слушателем пернатого певца. Да еще ветер, заблудившийся в верхушках могучих, высоченных елей, осторожно теребил иголки на их разлапистых ветвях, словно боясь спугнуть жаворонка. И только огромный валун и россыпь замшелых камней, торчащих проплешинами в траве, были безразличны и холодны к птичьим трелям.

На поляну из леса вышли трое. Седой, как лунь старец держал за руки мальчика и девочку. Неподвижный воздух над поляной разбил короткий девичий вскрик.

– Деда, смотри!

Девочка, в холщевых, больших для ее роста штанах, подпоясанная обрывком грубой веревки, дернула старика за рукав свободной рукой. В ее огромных васильковых глазах, вскинутых на старого, сверкала радость.

– Да, Альгеора, мы пришли, – он отпустил ладошку девочки, и нежно прикоснулся ладонью к ее растрепанным русым волосам, в беспорядке ниспадающим на тонкую белую рубашку. – Начало дороги домой.

– Она не навредит моей сестре? – мальчик хмуро посмотрел вперед и поднял голову вверх.

Коротко остриженный, одетый точно так же, как и девочка, но с тяжелым для его возраста широким клинком, оттягивающим пояс, он твердо взглянул в глаза старцу.

– Ты же сумеешь защитить сестру на дороге, Кольдерон? – старик спокойно выдержал требовательный взгляд второй пары васильковых глаз, дождался кивка в ответ и отпустил руку мальчика.

– Так тихо, – задумчиво произнесла девочка и сделала шаг вперед.

– Она просто ждет вас.

Старик отступил к деревьям и, не оборачиваясь, быстро пошел вглубь леса. А на поляне, которая всего минуту назад безмятежно вслушивалась в трели жаворонка, зашевелились камни, выстроились булыжниками перекрестка на замощенной древней дороге, подкатились к ногам детей, меняя цвет. На примятой траве поляны появились две узкие полосы из камней – белая и черная.

– Кольдерон, – девочка протянула руку и крепко сжала пальцы брата.

– Их две, – он с сомнением посмотрел на сестру.

Альгеора потерла колечко на пальце и начертила в воздухе несколько линий странного символа. Она не выпускала пальцы брата из своей руки, и Кольдерон увидел ее глазами две составляющих древней дороги. Белую, за которой открывался удивительный вид на залитые солнцем белоснежные стены прекрасного замка с теряющимся в высоте шпилем, и черную – за которой не было ничего.

– Наш дом там, – он решительно встал на белую полосу из камней.

– Этот путь кажется легким, и именно поэтому от него нужно отказаться. В том мире совсем не ждут ведьму и воина, – и девочка мягко потянула брата на черную половину перекрестка.

Через два шага дорога оборвалась с хлюпающим звуком. Поляна пропала, исчез солнечный свет, сменившись сумерками, торфяная болотная жижа захлестнула детей до пояса и продолжала подниматься. Кольдерон, поддерживая сестру, тащил и себя и ее к сухой твердой земле недалекого ельника с искривленными стволами.

Тяжело волоча свое непослушное тело, он с трудом вытолкнул Альгеору на какую-то кочку, поросшую жесткой травой, о которую немедленно изрезал пальцы. С трудом выбрался сам. Ему было холодно, больно и страшно, но можно было отдышаться, не опасаясь захлебнуться жидкой грязью.

Небо над ними казалось бесконечным в своей осенней серости. Ветер гонял по нему клочья таких же серых облаков, но вокруг, насколько хватало глаз, мир был совсем другим. Сумрачным. Мокрым. Злым.

– Альгеора, – позвал он. – Вернемся?

– Я выдержу, – тихий голосок девочки был наполнен отчаянием. – Здесь всегда так.

Кольдерон удивленно посмотрел на сестру:

– Откуда ты знаешь?

– Я же ведунья. Чувствую.

Девочка попыталась встать, но зыбкая болотная кочка предательски поползла в сторону и они снова оказались в трясине. Однако в этот раз им повезло больше. Альгеора наткнулась в чахлой траве на сломанный ствол молодой березки. Опираясь на него, как на ступеньку лестницы, подтягивая свои тела на длину волоса, они поползли. Трясина вокруг булькала и стонала, пуская дурно пахнущие пузыри, но дети понемногу приближались к твердой почве, упорно двигаясь вперед.

Добравшись до суши, Кольдерон был готов целовать пронизанные прожилками белесой плесени древесные стволы, не веря своему избавлению. Альгеора, едва заметно улыбаясь брату уголками губ на измазанном лице, нашла его руку и закрыла глаза, хрипло втягивая в легкие гнилой воздух. Комары, почуяв тепло человеческого тела, занудели вокруг, собираясь со всем округи на нежданное пиршество.

Отдышавшись, они заметили впереди, между деревьями, просвет и поспешили в ту сторону, яростно отмахиваясь от комаров. Дети еле держалась на ногах, но не желали больше оставаться рядом с трясиной ни секунды.

Ночь, глубокая, темная, со сверкающими в небе крупными звездами заполнила мир, изгоняя тусклые сумерки. Искривленный мелкий ельник сменился изломанным лесом с зарослями ежевики. Ни одного листика, ни одной живой травинки не было в этом лесу, только ржаво-красные стебли прошлогоднего папоротника зло хрустели под ногами. Весна сюда еще не добралась и, дрожа от холода, мальчик и девочка с трудом продирались сквозь густой бурелом по колючим веткам.

Грязь на их лицах подсохла, одежда превратилась в бесформенные лохмотья и кожа отчаянно чесалась. Альгеора остановилась, привалившись к толстому стволу, и зябко обхватила себя руками. Кольдерон обнял сестру, пытаясь хоть немного задержать тепло, быстро покидающее тела сквозь многочисленные прорехи в одежде. Перед их лицами прозрачными клубящимися облачками поднимался пар от дыхания.

– Надо идти, – хрипло выдохнула девочка. – Иначе мы замерзнем.

– Почему дед Ингорн не пошел с нами? – тяжело дыша, спросил мальчик.

– У каждого своя дорога. Свой путь он уже проходил.

Кольдерон непонимающе пожал плечами:

– Он мог бы просто отвести нас домой.

– Нет, так нельзя. Мы должны сами найти свой настоящий дом, – вздохнула Альгеора и предостерегающе приложила палец к губам брата. – Слушай.

Недалеко от них, правее, за стеной деревьев, раздался тоскливый вой.

– Бежим, – выкрикнула девочка.

Из последних сил дети бросились через заросли. Вой преследовал их, ширился, наполнялся множеством голосов, толкал в спину, заставляя напрягать силы, которых уже не осталось. Затем сзади появилась тень: призрачный сгусток темноты, более плотный, чем ночь, зашелестел пожухлой травой, метнулся вперед, обгоняя, и скрылся за деревьями.

– Оборотень, – девочка схватила брата за руку, принуждая остановиться. – Он ждет нас у края леса.

– Почему не напал сразу? – мальчик пристально вглядывался в темноту, крепко зажав в кулаке рукоять короткого клинка.

– Он молод. Для него охота как игра.

Она быстро отерла руки о грязную рубашку и стала тщательно протирать пальцами эмалевые вставки в виде дубовых листьев на тоненьком колечке.

– Стань сзади, – Кольдерон пригнулся, выставил клинок вперед.

– Погоди, – Альгеора огляделась, сделала шаг вперед, ощупывая стволы молодой поросли. – Вот. Осина. Сруби мне копье.

Мальчик подрубил дерево под корень, очистил от ветвей, несколькими ударами лезвия придал одному концу короткого обрубка заостренную форму, протянул сестре.

– Теперь мне спокойнее, – Альгеора погладила шероховатую кору.

Она стояла, вся напряженная, вытянутая, как древко своего примитивного копья, кулачки, сжимавшие смертоносный стержень, побелели. Кольдерон закрыл своим телом сестру от предполагаемо нападения, и они медленно пошли вперед. Несмотря на нервное напряжение, холод и страх, терзающий их сердца, дети прошли около сотни метров и выбрались на небольшую прогалину в лесу.

В этой части леса время года снова неожиданно сменилось. Сонная луна висела над головой, роса голубовато поблескивала в ее свете, весенние цветы источали одуряющий аромат. Где-то недалеко плескалась и шумела река, и безмятежность царила на этом островке спокойствия. Только зловещая тень, стоящая к ним спиной, напомнила, что для них путь еще только начинается.

Тень медленно развернулась и сделала шаг к Кольдерону, застывшему с клинком в руке. Оборотень не принял своего настоящего облика, хоть и стоял уже на четырех конечностях, но по-прежнему выглядел человеком. Позади него образовалась пустота, звездная ночь отшатнулась во мрак, и шорох ее присутствия был не громче, чем шепот ветра в верхушках деревьев. Все вокруг затянулось черной туманной пеленой, оставив в этом мире только троих. Басовито ухнул где-то в ветвях филин и испуганно затих. Оборотень перевел взгляд на девочку, которая гладила пальцами колечко и что-то шептала.

– Маленькая ведьма, – оскалился человек на коленях. – Твое колдовство не поможет вам миновать моего желудка.

– Ты переиграл, не превратившись. Теперь не сможешь и уйти, – звонко крикнула Альгеора, – а с человеком мы попробуем справиться.

– Так почему же от вас тогда пахнет, как от мухи, намертво прилипшей к паутине?

Оборотень рыкнул, стал вытягиваться конечностями и обрастать шерстью, появились изо рта острые загнутые клыки. Вдруг он дернулся, дико завыл и упал на бок, суча ногами, словно от нестерпимой боли, терзающей его внутренности. Кольдерон бросился к нему, чтобы вонзить клинок в корчащееся существо, но оборотень откатился в сторону, поднялся на дрожащие ноги, шумно выдохнул, разгибаясь. Теперь перед детьми стоял обычный мужчина: голый, крепкий, с длинными жилистыми руками и полный ненависти.

– Ты лишила меня наслаждения разорвать ваши тела клыками и когтями, – в горле оборотня клокотала ярость, как будто выплескиваясь детям под ноги. – Но у меня крепкие зубы и ногти.

Мужчина злобно сверкнул белками глаз и тяжко пошел на них, косолапя по-медвежьи. Кольдерон рубанул клинком по протянутой к сестре руке. Лезвие глубо рассекло мышцы, но силы удара у мальчика не хватило – кость осталась цела. Оборотень, молча, не обращая внимания на хлынувшую кровь, отшвырнул Кольдерона в сторону и внезапно остановился, удивленно уставившись на торчащий в животе острый осиновый ствол.

– Маленькая ведьма, – прорычал он, переводя дыхание, здоровой рукой вытер кровь, показавшуюся в уголке рта, и снова сделал шаг к девочке.

Альгеора, зацепившись за корень дерева, упала на спину и с ужасом смотрела на надвигающегося оборотня. Кольдерон, поднимаясь с земли, уже никак не успевал помочь сестре. И тогда мальчик бросил свой короткий клинок в спину мужчины, как метательный нож. Тяжелое лезвие с хрустом пробило кость лопатки, войдя по самую рукоять. Простая сталь никак не смогла бы повредить оборотню, но обычному раненому мужчине такой удар почти мгновенно оборвал жизнь. Оборотень, всхлипнул, как-то по-младенчески, захныкал и мешком завалился в траву.

Туман вокруг них тут же рассеялся, и лесная полянка приняла свой прежний сонный вид. Только звезд на небе уже почти не осталось – бледная полоса рассвета стремительно ширилась вверху. Кольдерон помог подняться Альгеоре, с трудом выдернул свой клинок из тела оборотня, тщательно вытер его о траву.

– Пойдем, – девочка протянула руку брату, – нам к реке.

Не успели они сделать и нескольких шагов, как в верхушках деревьев взвыл ветер, затряс широкие кроны, сыпанул вниз сухие еловые иглы щедрыми горстями, и издалека докатился рокотом шум приближающейся грозы.

Отдаленные раскаты грома и первые холодные капли дождя заставили их ускорить шаг. И когда они добрались до первых деревьев на той стороне прогалины, хлынул настоящий ливень. Вокруг было сыро, мокрая паутина липла на лицо, за шиворот струйками бежала вода, но они упрямо брели в поисках сухого укрытия.

Гроза закончилась также внезапно, как и началась. Вытаскивая ноги из грязи, продираясь сквозь истекающий влагой лес, измученные дети набрели на едва приметную тропинку. Над верхушками огромных деревьев скользили рваные обрывки туч, изредка тяжко и гулко грохотало в небе. Ничего сверхъестественного вокруг не происходило, но потихоньку в их души просачивалась тревога, и тем дальше они углублялись в лес, тем подозрительнее казались им огромные стволы.

– Кольдерон, – девочка остановилась и с тревогой спросила. – Ты слышишь хоть что-нибудь, кроме шума капель?

Мальчик прислушался и непроизвольно положил руку на рукоять клинка. Лес вокруг, с кронами деревьев, пронизанными кое-где солнечными утренними лучами, был совершенно безмолвным. Но он понял, что хотела узнать сестра – совсем не слышно щебета птиц, а под ногами сплошная крапива и багульник. Тихий лес казался вымершим лишь на первый взгляд. Ему почудилось, что деревья сами собой поворачиваются им вслед и ожесточенно трясут сучьями.

– Альгеора, – он вздрогнул и ухватил сестру за плечо, – что ты почувствовала?

– Когда я смотрю вверх, то вижу солнце, облака, уносящиеся вдаль. Когда опускаю взгляд, то ощущаю, как кто-то следит за нами, отсиживаясь в зарослях до поры до времени. Деревья подбираются к тропинке слишком близко, становятся частоколом из шершавых замшелых стволов, а только поднимешь глаза, как они снова отдаляются, спокойно стоят, зарывшись корнями в густой мох.

– Тропинка исчезла, – мальчик прижал дрожащую сестру к себе и поднял клинок лезвием вверх.

– Пепелище, – тихо выдохнула Альгеора.

На голой проплешине бугра высились два венца обугленных толстых бревен. Недоеденная огнем изба, вросшая в землю, и все вокруг засыпано глянцевыми от дождя угольками, а на скользком бревне сидела скрюченная старуха в грязных лохмотьях. Такая изломанная телом, что, казалось, ее кости неоднократно ломали, а они никогда не срастались правильно.

Альгеора притронулась к колечку. Кольдерон крепко перехватил рукоять клинка в ладони. Старуха пристально посмотрела на них из-под спутанных редких прядей волос, вздрогнула, хищно оскалилась на детей, блеснув желтыми клыками.

– Кольцо Астелары? – удивленно проскрежетала она хриплым голосом. – Так ко мне пожаловали дети Кирибута, столь долго скрываемые в недоступном для меня мире от моей мести? Старый Ингорн совсем выжил из ума, отправив вас по дороге одних. Но я рада этому, очень рада.

– Кто ты?

Девочка лихорадочно терла пальцами кольцо. Заметив это, безобразная старуха встала, сделала несколько странных, вихляющихся шагов вперед, словно обходя невидимые препятствия, и расхохоталась.

– Зачем тебе это знать? Это мой дом. В этом месте твое слабое ведьмино искусство бесполезно, как и клинок твоего брата. Я так давно ждала вас. И сегодня у меня будет самая желанная еда.

– Могу сказать только одно – тот, кто в прошлый раз принес тебе еды, был неизмеримо сильнее тебя, если сжег твой дом, – гневно сказала Альгеора, но ее голосок предательски дрогнул.

– Не радуйся, маленькая ведьма, – старуха сверкнула красными угольями глаз, мерзко хихикнула. – Твоя мать, колдунья Астелара, будет оплакивать тебя до конца жизни. Вот только костей твоих никто не сыщет. А твой брат, – она пожевала тонкими губами, – пусть попробует стать таким же могучим воином, как и ваш отец. И когда мы встретимся с ним снова, я положу его кости рядом с Кирибутом. Уж ему я сполна отомстила за свой дом.

Старуха махнула костлявой рукой:

– Уходи, мальчишка.

– Нет, – мальчик плюнул в колдунью и встал рядом с сестрой.

– Ваша семья, как яма, – зашипела старуха. – Чем больше из нее берешь, тем больше она становится. Но ничего, – она приблизилась, отшатнулась, свернула в сторону, снова шагнула к детям, встала. – Я положу этому конец.

– Посмотри на тени, – шепнула Альгеора на ухо брату. – Она боится солнечного света. Видел, как обходит его лучи?

Дети медленно, след в след, двинулись в обход старухи, наступая только на пятна солнечного света, струящегося сквозь листву, надеясь лишь на то, что никакая туча сейчас не закроет солнце. Костлявая старуха бесновалась вокруг них, тянула высохшие желтые руки с крепкими коричневыми когтями, злобно брызгала слюной, трясла жидкими лохмами волос. Несколько раз скрюченные пальцы едва не схватили Кольдерона и, ему пришлось отрубать клинком тонкие кисти старухи, которые тут же отрастали вновь.

– Я вырву ваши сердца и сожру их на ваших глазах, – хрипло выла она, кружась вокруг. – А затем мои сестры снова придут в Кройдан, но там некому будет поднять воинов, чтобы встретить нас. Я каждый день гладила кости Кирибута, мечтая о мести его семье. Сегодня я положу рядом с ними кости его детей.

Страшная игра в догонялки продолжалась около часа, пока дети не выбрались на открытое место. Старуха злобно рычала, каталась по земле, грызя землю, проклинала их, но преследовать дальше не могла.

Дети бежали, закрыв уши от злобного крика, и вскоре перестали его слышать.

– Кройдан? – задыхаясь, спросил Кольдерон. – Это же мир из сказок деда Ингорна.

Альгеора упала ничком и долго лежала, вздрагивая плечами, не в силах отдышаться от быстрого бега.

– Может дед говорил правду, а мы не понимали его, – тихо и задумчиво произнесла она, тяжело поднимаясь.

Вскоре они добрались до реки, вернее, до ее обрывистого берега с редкими деревьями, беспечно наклонившимися с самого края, словно заглядывающими за обрыв. Вода внизу текла мимо высоченных стволов леса на том берегу, сизом и туманном с такого расстояния. Над глубокими омутами вскипала тонкая пена, в неспешном течении дрожала рябь, стреляя во все стороны солнечными зайчиками. Вода была такой чистой и прозрачной, что можно было разглядеть лопушистые водоросли на мелководье и крупные завитые раковины улиток на отмели.

Рискуя сорваться вниз, цепляясь за корни, змеями свисающими из песчаной стены, или остро торчащими обломками, они медленно и осторожно спустились к самой воде. Теплая, по-летнему ласковая река мягко обнимала их ноги.

– Лодка, – удивленно показал рукой Кольдерон.

– Как будто нас и дожидается, – улыбнулась одними глазами на измученном лице Альгеора. – Черной дороги больше нет. Я чувствую.

Девочка стряхнула с рук песок и с наслаждением опустила ладони в воду, плескала в лицо прозрачную воду, смывая грязные потеки на лбу и щеках.

– Люди примут нас за нищих оборванцев в таком виде, – с грустью сказал мальчик.

Альгеора с сожалением оглядела отвратительно грязные клочья ткани на своем теле, которые даже с большой натяжкой никто не осмелился бы назвать одеждой и твердо ответила:

– Мы возвращаемся не с прогулки.

– Поплывем на тот берег, сестра? – Кольдерон махнул в сторону лодки, нетерпеливо пританцовывающей на мелких волнах.