Текст книги "Не игра. Сборник рассказов"

– Немедленно, – качнула головой в знак согласия девочка и побрела по мелководью к берегу.

В маленькой лодке, привязанной к вбитому в землю колышку, чья-то заботливая рука аккуратно уложила и весла. Дети, не раздумывая, отвязали лодку и уселись в нее. Кольдерон пристроил весла в уключины и принялся размеренно грести к далекому берегу.

– Здесь так спокойно, – Альгеора зачерпнула ладошкой воду за низким бортом, медленно раздвинула пальцы и смотрела, как капли воды, блестя на солнце, падают обратно в воду. – И здесь, – она притронулась рукой к груди.

Мальчик перестал грести, позволив лодке скользить по течению.

– Альгеора, – спросил он. – Почему дед Ингорн никогда не говорил о наших родителях? Всегда становился мрачным, если я спрашивал его и отмалчивался?

– Не знаю, – девочка пожала плечами.

– Почему мы должны сами найти свой настоящий дом? Разве у нас его не было?

– Все познается в сравнении. Не зная своего настоящего дома, ты не можешь оценить и его отсутствие. Мы поймем это на том берегу реки.

Кольдерон снова взялся за весла.

Лес на другом берегу ласково шумел могучими кронами, заливались трелями, невидимые в ветвях птицы, деловито жужжали мохнатые шмели, перелетая с цветка на цветок. И тропка вилась между деревьями – солнечная, чистая, манящая тут же вступить на нее.

Без тени сомнения Альгеора и Кольдерон вошли в лес. Тропинка становилась все шире и, наконец, выплеснулась из леса на бескрайнюю холмистую равнину широкой мощеной дорогой. Прямо впереди виднелись высокие башни замка, ослепительно сверкающие в лучах солнца. У детей захватило дух от открывшегося им зрелища. Все окрестные холмы, насколько мог окинуть взгляд, были покрыты величественными стенами, увенчанными резными зубцами. А вдалеке, над всем этим великолепием, возвышалось такое циклопическое сооружение, опоясанное сводчатыми галереями, что вершина его, казалось, достигает самих звезд.

– Это же Кройдан, – мальчик потрясенно обернулся к сестре.

– Невр, – прошептала она и протянула руку. – А вон там дальше Навье. Сказочные места из дедовых рассказов.

Пряный запах цветущих трав возбуждающе пьянил, ласкал ноздри, вызывал странные чувства родства с этим местом. Альгеора присела и нежно огладила руками траву.

– Это наш настоящий дом, – тихо сказала она, и деревья за их спинами медленно сдвинулись, сдавили тропинку, засыпали иглами, затянули пологом мягкого мха, отделив их от старого мира.

– Это тот же шпиль, что я видел в начале другой дороги. Мы могли вернуться домой прямым путем, – сказал Кольдерон.

– Нет, – Альгеора покачала головой. – Тот путь не рождает понимания. Не узнав зла, не сможешь распознать и добро. Это как выбор ночной тьмы, если ты знаешь, что за ней обязательно наступит новый день.

Кольдерон согласно кивнул:

– Черная дорога всегда приводит к белому замку, но никогда наоборот. Ты стала вести взрослые речи, сестра.

– И ты. Это место так на нас воздействует. Мы вернулись. Я знаю, что… – воскликнула Альгеора и неожиданно умолкла, прислушиваясь.

Легкое дуновение ветерка донесло до их ушей нарастающий грохот лошадиных копыт. Следом за его тяжким перестуком из-за холма вылетели всадники, вздыбили лошадей перед ними, перекрывая дорогу. Седоки: два воина, закованные в доспехи, и молодая светловолосая женщина в короткой белой тунике. И они с нескрываемой враждебностью разглядывали детей из высоких седел.

– Кто вы? – громко и требовательно спросила девушка, и ее васильковые глаза недобро блеснули.

– Воин и ведьма, – твердо ответил Кольдерон, обнимая сестру, и решительно потянул за рукоять клинка.

– Мы идем домой, – добавила Альгеора, показав рукой на величественные белоснежные стены, вздымающиеся впереди, и колечко на ее пальце ярко сверкнуло.

Мужчины вдруг широко улыбнулись и выхватили из ножен свои мечи, тронули поводья лошадей, съехав на самую обочину, освобождая дорогу. Подняли оружие вверх, приветствуя равных, а молодая девушка склонила голову в вежливом глубоком поклоне.

– Мы так давно ждем вас, – искренне сказала она, легко спрыгивая с лошади и протягивая руки. – Наконец-то вы вернулись в Кройдан, дети Кирибута.

Курьеры

Дождь елозил по стеклу холодным языком. Мелкие капли воды собирались в тонкие струйки и зигзагами бежали к карнизу. Провал между домами казался бездонным, а заостренные кровли возносились перед ним в мутное небо с едва заметным в окружающей серости расплывчатым диском луны. Мокрая мостовая далеко внизу, подсвеченная дергающимся отблеском неоновой вывески какого-то банка, была пустынной. Только изредка ко входу питейного заведения подкатывало такси, разгоняя призрачный свет рекламы яркими лучами фар, и, забрав клиента, оставляла ему невеселую перспективу таращиться на промокший насквозь безлюдный переулок. Он невольно сглотнул, прижался лбом к стеклу: там, всего за десять этажей и десять шагов через мостовую, были посетители, нормальная выпивка, беспечные разговоры, еда, в конце концов.

– Не маячь, Хромой, – женский голос за спиной прозвучал раздраженно.

Он усмехнулся про себя: впервые за время короткого знакомства его спутница не использовала местоимение. Всунул руку в карман, достал смятую пачку с сигаретами, залез внутрь пальцами, осторожно ощупал две последние, пересчитывая их снова и снова, затем вытянул губами одну и загремел спичками в коробке.

– Курево закончилось, – сказал, словно самому себе.

– У меня есть.

– Рад за тебя, Гальса.

– Сказала же, не маячь.

Он обернулся, насмешливо оттопырил нижнюю губу с прилипшей сигаретой, встряхнул коробком возле уха и хмыкнул:

– Трешь их, трешь, как…

– Договаривай, – зло бросила она и выпустила из рук носовой платок.

– Как кобель сучку.

Она прихлопнула ладонью на низком столике россыпь тусклой латуни патронов, смахнула со лба прядь волос и вздернула подбородок. В неверных красноватых бликах вывески ее распахнутые темные глаза, тонкие черты лица и желваки, перекатывающиеся от гнева на скулах, вызвали у Хромого циничный смешок. В других обстоятельствах он, может, и промолчал бы, но третьи сутки бесполезного уединения с этой симпатичной девушкой заставили его напрочь забыть о хороших манерах.

– Не зыркай, – он чиркнул спичкой, – не из пугливых.

– Остряк, – огрызнулась она и потянулась за оброненным клочком ткани. – Ствол бы проверил.

– Ты в своем уме?

– Ты даже не смотрел, – она скосила на него глаз и хихикнула. – Мой негодным был.

– Неужели? – он прошел через комнату, едва заметно приволакивая ногу, и уселся вплотную, выдохнув вместе с дымом ей в лицо: – Гензер никогда мне испорченный товар не подсовывал.

– Не ту песню поешь, – она сморщилась и стиснула зубы. – Я, кстати, думаю, что самое время сломать тебе и вторую ногу.

– Господи, – он снова затянулся, но выпустил дым в сторону и спрятал сигарету в кулак, – неужели во всей этой мерзкой дыре кроме тебя никого в напарники не нашлось?

– Взгляни, – она протянула открытую ладонь. – Заменить пришлось. У тебя другой?

– Почему проверить решила? – он хмуро повертел в пальцах спусковой механизм и поднес его к самым глазам – только что не обнюхал.

– Привычка.

– Давняя?

– Ага, – кривая улыбка изогнула уголки ее губ. – Жива пока.

– Один выстрел? – он помрачнел, бросил окурок на пол, раздавил его подошвой и задумчиво почесал переносицу.

– Один, потом довзвод его заклинит.

– И ты всегда носишь с собой запчасти от «Глока»?

– Одну деталь. Пластик, – она пожала плечами. – Хоть в аэропорту через рамку.

– А патроны? Как проверишь, пока на курок не нажмешь?

– Свои. Потому и ствол только этой марки, и на самолет нам не надо было.

– Понятно.

– Проверишь?

– Не сомневайся.

Он достал пистолет, не глядя разобрал его на части, бросая детали ей на колени. Затем медленно и аккуратно собрал вновь, кинув тревожный взгляд на дверь. Досадливо положил оружие рядом с собой.

– Почему раньше не сказала? Рот кто заклеил? – он насупился, окинул ее настороженным взглядом исподлобья.

– Я в этом деле недавно, а с тобой первый раз, – она суетливо поерзала, почему-то тронула патроны, выровняв их, как под линейку, одернула юбку и стала судорожно снаряжать обойму. – Думала, так надо, может, проверяешь, боишься, чтобы глупостей не наделала. Я же видела, какой ты был. Спокойный, сосредоточенный, опасности не видел. Считала, что все обойдется.

– Не обойдется.

Он болезненно сморщился, потер не ко времени занывшее бедро, с каким-то безразличием вспомнил, что Гальса уже не первый его напарник, и которая вот-вот может умереть. То, что придется умереть и ему, тревожило не особо. К этому все и шло. Слишком неудачно складывались в последнее время дела. И когда в прошлом году Гензер, кряхтя, втиснул свою тушу рядом с ним на кладбище, бросив горсть земли на гроб Ники, и прошептал, что в этих похоронах его вины нет, он не видел причин сомневаться в его словах. Потом он сам рыл могилу для Анны в безводной степи, откуда едва выполз, чуть не потеряв ногу. Змея не таилась, в отличии от старого дружка: оставила им по две отметины – сначала ей под коленом, а потом ему в бедре, когда бросился на вскрик. Через час от укусов потянулись под кожей во все стороны черные нити, несмотря на глубокие разрезы, что успел сделать, чтобы выпустить отравленную кровь. Анна не стенала, молча держалась позади, стиснув зубы, а потом он просто не услышал за спиной скрипа сапог по камням. Расчехлил саперную лопатку и постарался отрыть в твердом грунте яму поглубже, чтобы сохранить тело от падальщиков. Вернуться за ним он так и не смог. Да и Анна в эту схему не вписывается – жуткое стечение обстоятельств. А вот Хелен, которую сбил грузовик, едва за угол завернула? Теперь, разглядывая узкие плечи сгорбившейся Гальсы, он уверился, что из-за всех этих смертей торчали уши Гензера. Если он жив, конечно. В другое время эта мысль бы его позабавила, но только не сейчас. Всех, всех напарниц подбирал ему именно он, и все неудачи – правда, пока только две – были связаны с доставкой для этого жирного ублюдка. И совершенно неожиданно для самого себя он рассказал ей о своих женщинах, смутных догадках, слежке и подозрениях.

Гальса смотрела на него округлившимися глазами, нахохлившаяся, похожая на замерзшего воробья, нервно комкала в руках платок. Он тяжело поднялся, снова подошел к окну, прижался щекой к стеклу и, вытягивая шею, попробовал заглянуть за угол здания. Откуда-то донесся приглушенный перезвон церковного колокола. Хромой подумал, что если выбраться из окна, то через пару минут можно пройти по скользкому карнизу до другого номера, а там попробовать выбраться на крышу. Даже с его ногой есть шанс, если кто придержит вначале за шиворот, даст ему возможность уцепиться за причудливую лепнину орнамента, опоясывающую этаж над окнами. Только вот тоненькая Гальса его точно не удержит. В крайнем случае, мостовая не так уж и далеко – долго вопить не придется. Он кивнул самому себе, перевел взгляд вниз и заметил огонек сигареты, мелькнувший в подворотне. Так или иначе он привык не полагаться на случайности, и эта зыбкая красная точка, что описала дугу и сверкнула, достигнув рта курильщика, вряд ли оказалась здесь случайно. И вряд ли внизу ненастным вечером просто так ожидал кого-то добропорядочный гуляка. Едва различимая тень пересекла мостовую, нырнула в узкий проем между стен и огонек пропал. Не слишком таятся, но следят внимательно. Правда, в такой темени, сеющей моросью, снизу ничего разглядеть не получится, да и дождь усиливается. И он решил, что попробовать стоит. То, что лестничный пролет и коридор уже перекрыты, он не сомневался. Вели-то их с самого вокзала. Грамотно вели, неприметно, профессионально, спиной почувствовал, а разглядеть удалось всего пару раз. Не Гензера люди. Чужие. Гальса? Да нет, вон как колени дрожат.

– Ты его давно видела? – резко спросил он.

– Гензера? С полгода назад, – глухим голосом отозвалась она. – Все так серьезно?

– Уходить надо, – он обернулся и кивнул на окно. – Тебе.

– Свихнулся, – она покрутила пальцем у виска. – Я на третьем этаже на балкон не выхожу. Акрофобия.

– Сдохнуть собралась из-за такой ерунды? – он удивился.

– Без шансов, Хромой, – ее тихий голос прозвучал с испуганной безнадежностью.

– Ты должна попробовать. Они будут уверены, что у нас всего два выстрела. Одного я точно уберу, как морду вверх задрать попробует. А дальше… дальше я пас. Сама, девочка, сама, своими шикарными ножками.

– Я думала, тебе наплевать на женщин, – с неожиданной горечью сказала она. – Как тебя мать назвала? Не Хромым же.

– Свечку хочешь в церкви поставить за здравие? – он присел рядом.

– Поминальную, – окрысилась Гальса. – Делать, что будем?

– Я же сказал, прикрою. Собирайся.

– Не на свадьбу идем. Все при мне, но туда я не полезу.

– Тогда звони, – он усмехнулся и коснулся сережки в ее ухе, – и не говори ничего лишнего. Иначе, если уцелеешь, он найдет тебя и прикончит. Может быть, и не своими руками, а все равно уничтожит. Найдет способ. А не убьет – инвалидом на всю жизнь сделает.

– Он? – она отстранилась и показала глазами на его ногу.

– Нет, – буркнул Хромой. – Это не Гензер, но за его спиной встанет весь этот паршивый городишко.

– С другой стороны, как встанет, так и обратно присядет, стоит только вбить ему в глотку пару свинцовых затычек.

– Ты что ли вбивать собралась?

– Я уже, значит, не в счет?

– Горячо это для тебя.

– А кто меня льдом все дни кормил?

– Тебе это не нужно. И так ледышка.

– Пока не позвоним, что готовы, у нас есть время. Так? – хрипло спросила она, нашла его ладонь и положила себе на грудь.

– Нет, – он отдернул руку.

Она вздрогнула, прикусила губу и отвернулась.

– Скотина, – скрипнула зубами. – Я, может, сдохну через час. Надеюсь, что после тебя.

– Не строй из себя оскорбленную монашку, – он почесал подбородок, требующий бритвы уже который день, и всунул руку в карман. – Послушай, Гальса.

– Я тебя тоже за мужчину не считаю, – тихо отозвалась она.

– Посылку подай, – он тронул ее за плечо.

– Что ты в ней такого интересного увидеть захотел? – она обернулась, окатив его презрением в сузившихся зрачках. – Все равно ведь открыть не сможешь.

– Как сказать, – он хмыкнул, подбрасывая на ладони гранату. – Хорошо, что не самолетом, да?

Гальса облизнула пересохшие губы, осторожно положила пальцы на черную ребристую поверхность. Он накрыл ее руку своей, замер на миг, вспоминая, как сделал подобную ловушку пару лет назад. Тогда у него была простенькая хлопушка, а сейчас у них в общем сжатом кулаке предмет не в пример серьезнее и крупнее.

– Так почему молчала? – спросил он.

– Не верила.

– Жить хочешь?

– Почему ты работаешь только с женщинами?

Он промолчал.

– Ходили слухи о твоих напарницах, – сказала она, медленно высвобождая руку из-под его пальцев. – Ведь не верила, до последнего не верила, пока тебя на перроне не увидела, а потом и оружие не разобрала, еще в купе. Зачем ему это? Надежные курьеры под ногами не валяются. Не наркотики же доставляем.

– Сама, как считаешь?

– Не знаю. Наша доля?

Он подумал о газетах, освещавших полицейские расследованиях громких ограблений в подробностях, несколько упоминаний его спутниц, как пособниц, впрочем, журналисты не утруждались поиском неопровержимых доказательств. О нем никто не писал ни разу. Не было в хрониках ни одного мужского имени и примет хромого. Дела не раскрывались, страховщики выплачивали возмещение, преступники оставались на свободе, но в их случае было что-то совершенно другое. Настолько другое, что он сжал гранату в кулаке так, словно хотел раздавить ее на части по всем насечкам. Прокрутил в памяти такой же дождливый и хмурый вечер, когда он бросил на стол Гензеру мокрую сумку с посылкой, а тот уставился на него, как на привидение, с нескрываемым страхом взял сумку и запер ее в сейф. Затем дрожащими пальцами придвинул к себе телефон и принялся набирать номер. «Что-то мне подсказывает, что не особо ты меня и ждал? – покосился он на перекошенное, лоснящееся от жира лицо, рассматривая этикетки на бутылках спиртного». «Беги! – неожиданно заорал тот и швырнул на стол конверт с деньгами и автомат. – Прячься! Ничего не спрашивай. Выживу – найду». В тот вечер ему не хватило полшага до смерти. Грузовик снес Хелен, повернувшую перед ним. Через месяц Гензер позвонил, назначил встречу… и не пришел. И вот спустя полгода от его имени поступил заказ, подкрепленный их кодовой фразой, и появилась Гальса, знающая ответ на пароль. Уже в поезде ему передали посылку с металлическим ящиком и неисправное оружие. А вот тот автомат Гензера был надежен.

– Полиция, – он скривился. – Она устала от насмешек и жаждет настоящей крови. Похищенное вернут. В этот раз журналистам будет, что сказать и о мужчинах.

– Кажется пустым и легким, – Гальса потрясла стальной ящик. – Что же такого в нем может быть, что нас обложили со всех сторон?

– Что угодно, – он пожал плечами. – Бриллиантов там точно нет. Я знаю о многих странных заказах. Однажды я доставил посылку, и Гензер сказал, что если набить подобный ящик алмазами, то и тогда он будет выглядеть дешевкой рядом с ней. По его словам, она была бесценной. Оказывается, есть такие вещи, которые сможет купить не каждое государство. В этом он не сомневался.

– Он сказал, что в ней было?

– Свиток, написанный самим Сатаной.

– Посылка из ада? – свистящим шепотом спросила она и непроизвольно отодвинулась.

– А почему бы и нет? Оттуда ее и отправим, – он пошарил рукой в своей сумке, вытащил шнурок от ботинка, задумался на секунду и вдруг усмехнулся: – Ты поверила в этот бред?

– У него ведь была причина сказать такое? – она обхватила себя руками за вздрагивающие плечи и испуганно посмотрела в темноту у дверей.

– Конечно. Он был пьян, как сапожник.

Губы Гальсы сжались в тонкую линию.

– Ты это только что выдумал? – злобно спросила она.

– Ну, – он коротко хохотнул, – по большей части да.

– Ты идиот, – она шумно перевела дыхание. – У меня чуть сердце не остановилось.

– Не расслабляйся. Все только начинается, – он взял ящик и склонился над сумкой.

Задребезжал звонок вызова. Она неприязненно уставилась на телефон и неохотно протянула к нему руку.

– Громкую связь включи, – предупредил он.

– Гальса, – она нажала кнопку. – Говорите.

Некоторое время он вслушивался в короткие, отрывистые фразы инструкций, пока звонок не оборвали. И ощутил, что внутри стремительно разливается мерзкое чувство страха, такое же скользкое и отвратительное, как и заплесневелые от постоянного дождя стены этого города, сплюнул и сказал:

– У нас полчаса.

– Он?

– По крайней мере голос был похож.

– Почему он тебя сдал? Он же твой друг, или был другом.

– Потому что он мертв. Тот тип в телефоне должен был произнести давно оговоренные слова. Не важно, есть опасность, или нет. Этих слов не было. Иногда лучше не иметь друзей совсем. Напарниц тоже.

У нее вытянулось и посерело лицо.

– Ты любил их? Хоть одну из всех?

– Какая разница, – теперь отвернулся он. – Пистолет спрячь куда-нибудь, если не хочешь лезть на крышу.

Гальса вытерла вспотевшие ладони и нахмурилась.

– С такой дрянью точно не обойдется, – она с ненавистью посмотрела на сумку между ними. – А с нами, как обойдутся?

– Дай помаду, – буркнул он, игнорируя ее вопрос.

Линии, которые он чертил на столе ее красным тюбиком, казались Гальсе в полутьме номера влажными мазками крови. Она снова зябко передернулась, и уже в который раз за этот вечер непонимающе спросила:

– Что это?

– Тридцатый этаж и холл офиса Гензера. Дальше тебе хода не будет, – он поставил несколько крестиков и раздавил помаду о столешницу. – Здесь твое место. Делай что угодно, но ты должна оказаться в этом кресле. Это кабинет, а это лифт. Он будет исправен. Обещаю.

– Ты взорвешь гранату? – она охнула и испуганно прижала ладонь к губам.

– Если придется.

Он поднял на нее глаза, и столько жесткой, остервенелой силы было в этом взгляде, что она твердо уверилась – теперь уж точно ничего не обойдется. Где-то далеко снова раздался приглушенный звон церковного колокола.

– Символично, – сказал Хромой, прислушиваясь. – Молись, если успеешь.

Он выдернул из замка молнии шнурок и встряхнул сумку. Гальса не выдержала, вскочила, опрокидывая стол и завопила от ужаса.

Ее привезли в первой машине, намертво сдавленную между мужскими плечами, вытряхнули на мокрую мостовую, едва ли не пинками загнали в лифт, проверили сумочку, быстро ощупали сверху донизу. У нее на миг остановилось дыхание, когда жесткие пальцы скользнули по груди, животу, ногам, полезли под юбку, пройдя всего на миллиметр рядом с рукоятью «Глока», приклеенного пластырем над чулком. Трое охранников с подозрением уставились на нее. Первый, стоящий у двери с кобурой на поясе, безразлично смотрел перед собой, перекатывая во рту жвачку. Второй, высокий и крепкий, больно хлопнул ее по ягодицам.

– Странно, но она чистая.

– Ствол где? – третий, коренастый, с бритым наголо черепом, пожевал губами, окинув ее тонкую фигурку жадным взглядом.

– Хромой забрал, – буркнула она. – Не доверяет.

– Правильно, а то с его бабами одни неприятности, – осклабился длинный. – Тащи сюда. Проверим.

Ее спутника обшарили не в пример тщательнее. Бритый сжал через кожу сумки металлический ящик и почесал затылок, не рискнув расстегнуть молнию.

– Скажешь, что потерял? – злобно спросил он.

– В номере оставил, – хмыкнул тот. – А, может, тебя пугать не хотел.

– Веселишься? – длинный отодвинул Гальсу в сторону и крепко сжал ему плечо. – Пошли, клоун.

Хромой скосил на нее глаз, показывая, что та стоит не в том месте, и шагнул к дверям. «Свечку поставь»: – беззвучно шевельнулись его губы.

Она двинулась следом, обходя бритого справа, и тот схватил ее за руку, развернул, грубо толкнул в нужное кресло.

– Посиди пока, – он огладил складки на голом черепе. – Шевелись поменьше – проживешь подольше.

Она несколько минут бросала злые взгляды на ухмыляющуюся физиономию, шепча под нос оскорбления, потом, словно спохватившись, одернула задравшуюся юбку. Краем глаза заметила движение у выхода на лестницу, и только вскинула на плечо ремень сумочки, как за дверью ударил раскат грома. Массивное дубовое полотно слетело с петель, пронеслось через холл, прихватив за собой молчаливого охранника, и разлетелось в щепки о стену. Следом, позади оглушительного грохота, из разрушенного входа вылетело облако черного дыма, куски штукатурки и древесины шрапнелью смели бритого, вспух огненный шар и ревущее пламя взметнулось под потолок. Гальсу швырнуло на пол вместе с перевернувшимся креслом. Обезумевший вопль ввинчивался ей прямо в мозг. Она вскочила, диким взглядом окинула разверзшуюся вокруг огненную бездну, пытаясь разглядеть орущего. Затем отодрала пластырь, выхватила пистолет, осознала, что слышит собственный крик, и сквозь непроницаемую завесу горящего дыма и пыли разрядила всю обойму по лестничному проему, где за долю секунды до взрыва появились вооруженные люди. Опустив «Глок», она машинально вогнала в него вторую обойму и выпустила в клубящийся хаос следующие восемь пуль. На лестнице раздались крики, и чернота впереди взорвалась ответным огнем из автомата. Она бросилась на пол, подползла к стене, прислонившись спиной к холодному бетону, с трудом удерживая ладонями плещущуюся в висках боль. Гальса не сомневалась, что Хромого и всех остальных в кабинете перемешало с объятыми пламенем обломками мебели, но пересилить страх и заползти в кровавое месиво за выбитой дверью она не могла себя заставить. Знала, как это будет: сначала сгорят ее волосы, потом займется одежда, следом вздуется кожа, лопнут глаза, затем вся она запылает, как соломенное чучело, а Хромой стоял перед глазами, протягивал руку, кричал что-то сквозь огонь. Свечку поставь, так он просил. Она распласталась на полу, закрыла глаза и наощупь поползла в разрушенный офис Гензера под градом пуль, осыпающих ее бетонными осколками.

– Я выберусь, – она со стоном перевела дыхание, скрипнула зубами и ударила в стену кулаком от отчаяния. – Ради тебя, Хелен.

Звонко лопнул металл, на спину хлынули струи воды из заработавшей системы пожаротушения, а позади негромко хлопнуло, взметнулся гудящий факел газа из поврежденной трубы, полыхнула ослепительная вспышка. Взрывная волна пронеслась по холлу, придавила ее креслом, протащила под ним через порог. Вопли на лестнице сменила сирена пожарных машин. Она заставила себя выпрямиться на дрожащих ногах. «Лифт! – орал у нее в мозгу Хромой. – Он должен уцелеть!». И она вытянула вперед дрожащие руки, двинулась куда-то, спотыкаясь, отбросив даже малейшую возможность, понять, в чьей крови скользят ее ноги. Лифт был на месте. Сработала и кнопка, утопленная в раму вокруг стальных створок, распахнувшихся от прикосновения. Гальса ввалилась внутрь, согнулась пополам, вывернув остатки обеда себе под ноги, зашлась безудержным кашлем. Лифт мягко качнулся, пошел вниз, и она принялась лихорадочно срывать с себя одежду, заливаясь слезами и судорожно втягивая воздух широко открытым ртом. Затем вытряхнула из сумочки простенькое платье и плащ.

Внизу она смешалась с толпой, рвущейся в панике из здания наружу, и нырнула в темноту ближайшего переулка. Выбросила в подвернувшуюся урну бесполезный «Глок», до сих пор стиснутый в ладони, и быстрым шагом, едва не срываясь на бег, двинулась по мостовой, бездумно сворачивая в любые подворотни, чтобы замести следы. Она позволила себе остановиться лишь у кованной решетки островерхой башни костела, с оголовка которой не так давно разнеслись удары колокола, и которые она впервые услышала несколько часов назад. Облегченно перевела дыхание, погладила изъеденное временем железо, бросила взгляд в теплую полутьму за открытой дверью, прислушалась к шороху воды в водостоке, оглянулась на недалекий полицейский участок, перед которым царила суматоха, и, запахнув мокрый плащ, решительно шагнула внутрь.

– Службу хочу заказать по мужчине, – она протянула крупную купюру. – Поминальную.

– Как звали раба божьего? – священник нацепил очки, щелкнул колпачком ручки и неторопливо пролистнул страницы до веревочной закладки.

– Хромой.

– Имя должно быть в каноническом произношении.

– Не знаю, – через силу выдавила Гальса и всхлипнула.

Она втянула голову в плечи, а служитель церкви вздохнул, поставил жирный прочерк и поднял на нее удивленный взгляд.

– Кем был покойный?

– Курьером, – прошептала она.

– Почтальон, значит, – он аккуратно вписал профессию в нужную графу. – Не беспокойся, дочь моя. Бог сам знает имя каждому. Отслужим.

Она развернулась и вышла под дождь, поежилась от попавших на шею холодных капель, вытирая вновь хлынувшие слезы. Свернув на ближайшем перекрестке, Гальса обессиленно прислонилась лбом к шершавому камню стены и отрешенно подумала, что на кладбище к сестричке Хелен она сходит, когда все закончится, а пока… Она вздернула воротник плаща вверх, прислушалась к далекому реву сирен в соседнем квартале и медленно пошла прочь, перебирая в памяти адреса владельцев грузовиков.