Текст книги "Не игра. Сборник рассказов"

Проще простого

Пожилой мужчина, сидящий за столиком полутемного зала кафе, напомнил Рыжему известного диснеевского персонажа: маленький, щуплый, трость на спинке кресла, очки в простой оправе. «Прямо дядюшка Скрудж, – хмыкнул про себя Рыжий, грузно опускаясь в кресло напротив и пожимая протянутую вялую руку». С первого взгляда у него сложилось впечатление, что его визави не здоров – какой-то невзрачный тип с помятым пожелтевшим лицом.

– Кофе, – он махнул официантке.

Легонько помешивая ложечкой в чашке, которая в его лапище казалась игрушечной, Рыжий посмотрел собеседнику прямо в глаза. Тот ответил ему тем же, на долю секунды перестав быть серым и безликим. У мужчины, плавно покачивающего на узкой ладони бокал с коньяком и представившегося неделю назад как Франц Витольдович, взгляд отнюдь не был больным: твердый взгляд, по-змеиному холодный и неподвижный. Глаза за стеклами очков выразили любопытство, затем ожидание, наконец, понимание. Но лишь на мгновенье. Через секунду мужчина опять стал тем, кем был – больным уродцем.

– Значит, просто Рыжий? – он усмехнулся, уставился в бокал, прикусил губу и задумался о чем-то своем.

Рыжий не мешал ему размышлять, закурил и сквозь кольца сигаретного дыма ненавязчиво рассматривал человека напротив, пытаясь понять истинность его намерений. Ему позвонили, как делали уже неоднократно, представились, назвали несколько имен, которые у него не вызвали ничего, кроме доверия. От этих людей кто угодно мог прийти в любое время суток и попросить о чем угодно. Правда, он не знал, насколько далеко простираются его возможности, но выслушать задание и попробовать его выполнить он был готов всегда.

– Вполне вероятно, что вы назовете мое предложение безумным, – мужчина аккуратно поставил бокал, содержимое которого он так и не пригубил, на стол. – У меня полно возможностей доверить дело посредникам, но оно столь серьезно, что я пришел сам.

Рыжий кивнул, наклонив немного голову вперед, как делал всегда, концентрируя внимание. Он прекрасно понимал собеседника – анонимность была для него обыденностью, и он не знал настоящих имен девяноста девяти процентов своих контактов-подельников, не говоря уже о заказчиках. Репутация, провались она пропадом, обязывает, и она у него отменная – не стоит портить лишними знаниями. Он сделал маленький глоток кофе, затянулся сигаретой, прислушался к своим вкусовым ощущениям и, прикрыв глаза, удовлетворенно кивнул.

– Понимаю. Что вы хотите конкретно от меня?

– Мне надо от вас… Нет, не так. Необходимо, чтобы с одним человеком случилось несчастье. И оно никогда не случится, пока вы не вмешаетесь. Я прошу вас помочь убить.

– Простите, – Рыжий напрягся, резко затушив сигарету в пепельнице. – Я не киллер и могу вам сразу сказать, что обращение не по адресу.

– Мне сообщили о вашей принципиальности бескровного решения проблем, – мужчина снисходительно улыбнулся. – Не понимайте мои слова буквально.

– Тогда что вам надо?

– Вы достаточно много знаете о ворах, – голос собеседника наполнился злостью.

Теперь с той же снисходительностью усмехнулся Рыжий, а щека пожилого человека вдруг страшно задергалась, и он прижал ее рукой.

– Представьте себе гипотетическую ситуацию, – мужчина справился с волнением. – Кто-то влезает в банковский счет некоего лица и переводит деньги в свою пользу. Много денег, очень много. И тот, кого ограбили, выбросился из окна, отравился, вскрыл себе вены, застрелился, в конце концов. Ведь деньги принадлежали не ему, не его компании, а… скажем так, серьезным людям, не принимающим подобных объяснений произошедшего. Спрашивается, кто помог тому человеку покончить с собой?

– Все это словоблудие. С какой стороны не посмотри, а на курок вор не нажимал.

– То есть, если бы на месте этого вора были вы, то ответственность за эту гипотетическую смерть не помешала бы вам крепко спать и сладко есть?

– Нисколько, – Рыжий издал булькающий смешок, понимая, что его пытаются загнать в угол каким-то гнилым философским парадоксом.

Мужчина замолчал, осмысливая циничный ответ. Потом вспомнил про коньяк, отхлебнул, побарабанил пальцами по столешнице и отвернулся к окну, за которым в неоновом свете фонарей сеялась с неба мелкая морось.

– Врачи дают мне не больше трех месяцев, – глухо сказал он, сжав маленькие кулачки. – Но я не собираюсь умирать раньше, чем эта мразь, толкающая меня на самоубийство, всерьез задумается о том, стоит ли ей жить, а затем приставит пистолет к своему виску и нажмет курок.

– Я должен найти человека нагревшего вас на… эм, крупную сумму?

– Искать никого не надо. Он рядом, на «Володарке».

Рыжий одним глотком допил кофе, совершенно не заметив, что остывший напиток приобрел неприятный привкус, оглянулся по сторонам, чувствуя себя актером, выучившим не ту роль в не самой удачной театральной постановке.

***

Рыжий остановился на пересечении Володарского и Городского Вала рядом с урной у пешеходного перехода, неторопливо закурил, незаметно рассматривая ярко освещенную стену тюрьмы, над которой, словно вынырнув из далекого средневековья, возвышалось суровое монументальное сооружение с массивными угловыми башнями.

Минск с полным правом может гордиться своей тюрьмой. Не в каждой столице она занимает столь почетное место в самом центре в окружении культурных и правительственных учреждений. Ежедневно тысячи людей спешат по своим делам, не задумываясь о том, что происходит за кирпичными стенами в симпатичном, словно игрушечном, домике с аккуратными башенками. Однако поздним вечером сооружение теряло всю свою привлекательность и представало перед глазами случайных прохожих именно тем, чем было всю свою двухсотлетнюю историю – Пищаловским замком, Минским острогом, прообразом знаменитого Владимирского Централа.

«Здесь сидели при Александре II „освободителе“, при Александре III „миротворце“, – Рыжий хмыкнул, вспомнив Ильфа, Петрова и новейшую историю. – Сидели до и после революции и во время немецкой оккупации. Сидят при нынешней власти. Каменные башни замка всегда использовались строго по назначению».

Где-то в сквере утробно заорал кот: то ли проявляя признаки демографической заинтересованности, то ли жалуясь на городскую жизнь бронзовому Мицкевичу между мокрыми деревьями.

– Сучья погода, – выругался Рыжий вполголоса, – а кошаку по барабану.

Он поежился от холодной капели, попавшей за воротник плаща с ветвей, приподнял плечи, плотнее прикрывая шею одеждой, отшвырнул окурок в сторону. Рыжий бросил последний взгляд на стену и выше. Небо над Минском напоминало своей серостью грязный матерчатый потолок со скрытыми тканью светильниками, под которыми в мутной пелене моросящего дождя едва проступали зубцы башен и полукруглые окна-бойницы выглядели черными кляксами с нечеткими очертаниями. Нельзя было даже предположить, за какой из них находится камера с нужным больному заказчику заключенным.

– Мне необходимо только то, что у него в голове. Об остальном пусть позаботится государство, – процитировал он слова недавнего собеседника показавшейся в кустах кошачьей морде. – А почему бы и нет, как считаешь? – спросил у животного и утвердительно кивнул на очередной кошачий вопль.

Рыжий достал мобильный телефон, вставил новую сим-карту, активировал ее и по памяти набрал номер, продиктованный Францем Витольдовичем два часа назад.

– Я попробую помочь вам.

Он снова ощутил волну холодного озноба, принесенного клочьями тумана с водохранилища у Троицкого Предместья, вытряхнул из пачки новую сигарету и, засунув руки глубоко в карманы, двинулся вверх по улице в сторону Немиги, так и не прикурив.

***

Снаружи быстро темнело. Ветер усиливался, яростно тряс тент пивного павильона у магазина внизу и швырял в лицо редким прохожим пригоршни холодного воздуха. Тяжелые капли первой в этом году грозы елозили мокрыми языками по оконному стеклу, пробуя его на вкус, звонко щелкали по жестяному карнизу.

Гость подошел к окну, закрыв широченными плечами едва ли не весь проем, тихо спросил, слегка повернув голову:

– Вы согласны?

Тихий, как шелест октябрьских листьев, вкрадчивый голос мужчины показался Матусевичу оглушительным раскатом грома. Он смотрел в пол, молчал, избегая даже на долю секунды встретиться взглядом с глазами странного клиента, и нервно сжимал неожиданно вспотевшие ладони. Клиент явно не шутил. Невероятное предложение и небрежность, с которой он едва ли не с порога вытряхнул на стол из конверта ворох банкнот, испугали Матусевича.

Молодой человек исподлобья бросил быстрый взгляд над столом на могучий затылок своего визитера, поросший коротким рыжим волосом, и вздохнул.

– Вы молчите уже десять минут, – внезапно громко сказал гость, – а я не могу ждать до бесконечности. Итак?

Матусевич быстро кивнул, подняв глаза. Он по-прежнему не мог поверить в происходящее. Этого с ним просто не могло случиться. С кем-нибудь другим. С кем угодно, но только не с ним. За такую не пыльную работу такие деньги! Еще со вчерашнего вечера он ожидал выгодного предложения на запланированной встрече с клиентом. Но чтобы вот так!

– Простите, – Матусевич хрипло откашлялся в ответ на замечание и вдруг осознал, что руки помимо воли сами тянутся к конверту. – Я согласен.

Мужчина медленно вернулся к столу, словно неся свою мощную фигуру через комнату, криво улыбнулся одним уголком губ. Придвигая ближе к хозяину квартиры деньги, мужчина отнюдь не был похож на человека, чьим стилем жизни была филантропия – скорее, наоборот. Жесткое, как боксерский кулак, лицо посетителя искривилось, пошло морщинами, глаза зажглись недобрым огнем, а губы превратились в тонкую линию, словно он шел наперекор каким-то своим, одному ему известным принципам.

– Надеюсь, вам в голову не придет мысль считать эту сумму подарком доброго волшебника и не выполнить работу?

В этот раз Матусевич шумно набрал в легкие воздух, намереваясь с праведным возмущением отстаивать свою репутацию, и встретился с жуткими глазами гостя.

«Черт! Да с него, наверное, образ Фредди Крюгера списали, – тоскливо подумал парень и проглотил возражения».

– Неделя, – буркнул он в ответ, – с гарантией.

– Расписки не надо. Я приду сам.

Мужчина встал рядом, нависая над ним железобетонной глыбой, сунул руку в карман плаща и бросил поверх конверта карту памяти безумного ядовито-зеленого цвета.

– Не провожайте, – коротко простился он и наклонил голову, чтобы не задеть колпаки потолочной лампы, – я позвоню.

За окном грохнуло, полыхнула раскоряченная во все стороны ослепительная молния, следом гулко хлопнула входная дверь, сквозняк взметнул купюры над столом, и Матусевич коршуном бросился на них, смахнув на пол карту памяти. Пересчитав и сложив деньги в аккуратную стопку, он подобрал флэшку. Затем снова разложил веером свой гонорар, нежно оглаживал портреты Франклина с твердой уверенностью в легальности их получения, и прежде чем положить банкноту в ящик стола, с удовольствием обдумывал, на что он потратит именно эту. Мысли ветвились, плавно текли под шум усиливающегося дождя, формируясь в надежду начала перелома в жизни.

Матусевич не был физически крепким с младенчества, и если он чем-нибудь заболевал, то страдал от инфекции долго и мучительно, вызывая у любого работодателя зубовный скрежет от количества больничных листов. По этой причине высокооплачиваемой работы и престижного автомобиля он не имел, мужественная привлекательность обошла его стороной по вине родителей, и по совокупности всех факторов вниманием противоположного пола он был катастрофически обделен. Мягко говоря, в развлечениях Матусевич был патологическим неудачником, как для самого себя, так и для любой компании, имевшей неосторожность пригласить его к себе. И, в конце концов, спустя два года после окончания университета, начисто отлученный всевозможными военными комиссиями от армии, окончательно примирившись со своей ущербностью с точки зрения веселых компаний и красивых девушек, он выбрал одиночество. Не такое одиночество, чтобы стать отшельником и убраться с людских глаз навсегда. Нет. Он просто стал избегать личного общения, а его единственными друзьями стали редкие гонорары от заказчиков определенного вида услуг. Сменив свой ник достаточно известного в узких кругах интернета программиста на новый, он с головой ушел в одиночество, которое как стиль жизни привлекало его все больше, не оставляя места рядом с ним никому. Он даже удалил с компьютера «Скайп», предоставляющий возможность общения глаза в глаза. Но теперь…

Совершенно неожиданно для себя он вспомнил бывшую сокурсницу Марину, всегда смотревшую на него с презрением: красивая шлюха с потрясающей фигурой, но доступная только обладателям тугих кошельков. Матусевичу никогда сказочно не везло в этой жизни, и он ни разу не держал в руках такую сумму. И только сейчас до него дошло – эти деньги отдают такой махровой уголовщиной, что ему следовало бы вообще никогда не иметь компьютера. Матусевич с хрустом сжал рукой стопку банкнот и с отчаянием уставился в монитор.

***

Милицейский наряд хмуро занимал свои места в микроавтобусе, а кладбищенский сторож косил мутным взглядом на непосредственное руководство и безуспешно пытался застегнуть телогрейку дрожащими пальцами.

– Дык, нечистая сила, етить ее через коромысло, – бормотал он, тяжело сглатывая слюну и дергая кадыком на худой шее. – Думал, ночью разрыли.

– Спал пьяный?

– Помилуй, господи. Петр Ефимович! Да ни в жисть!

Сторож истово перекрестился, из-за распахнутого ворота рубашки сверкнул фрагмент странного амулета на грязном шнурке, и руководству вкупе с парами перегара сразу стало ясно – по этому пациенту наркологический диспансер уже выплакался до предела.

– Еще раз и… – крепкие руки ухватили сторожа за грудки и брезгливо отдернулись.

Петр Ефимович поморщился от сивушного запаха, распространяемого подчиненным, и вздохнул, покосившись на представителя желтой прессы, вытягивающего шею и фотоаппарат в их сторону. «Черти, – поставил он окончательный диагноз, – допился бедняга до белой горячки». Он наклонился ближе к сторожу и прошептал:

– Фомич, не строй из себя идиота. Столько лет на кладбище и не знаешь, как обращаться с разными вампирами и зомби?

Тот понимающе затряс головой:

– Уж я управлюсь, уж я…

Петр Ефимович вздрогнул, увидев его глаза – сузившиеся, наполненные злобой и подступающим безумием. «Сегодня же дам поручение найти нового сторожа, – принял он решение и быстро направился к следственной бригаде утрясать неприятности с ложным вызовом».

***

Откуда-то из-под толстой двери, напоминающей своей шершавой поверхностью терку, тянуло пронизывающим холодом, затхлостью стоячей воды с примесью фекалий, дохлыми крысами и еще чем-то непонятным, но не менее омерзительным. Три раза в день сквозняк усиливался, поднимая с пола пыль, и бледный красный лучик системы безопасности становился более насыщенными, пунктирно простреливая сверкающую пыль. Это происходило, когда ему приносили пищу, такую же мерзкую, как и воздух, которым здесь дышали. В ожидании этого момента Хижук практически все время лежал, уставившись в потолок и отрешенно рассматривал причудливые пятна плесени между сетью трещин в старой известке.

Он взял в руки мобильный, к немалому его удивлению принесенный позавчера надзирателем, который по своему словарному запасу и поведению больше подходил на вакансию постояльца этой камеры, чем он сам. К телефону прилагалось и разрешение на использование.

Он встал с узкой койки и отошел к стене, подняв голову. В зарешеченном окне под потолком серел подступающий рассвет. Хижук обреченно покрутил в руке мобильник – он так и не включал его. Зачем? Те, кто упрятал его сюда, заставляют давиться жуткой едой и ждут звонка. Те, чьи деньги он присвоил, так же жаждут выйти на его контакты. Скоро у тех и других лопнет терпение. Его начнут бить, пичкать сывороткой правды или устроят побег, не спрашивая его желания? Какой бы вариант не стал первым, он все равно умрет.

Отойдя от обшарпанной стены на шаг, он вздохнул, осмотрел себя, словно в последний раз: странное предчувствие давило тяжестью, добавляя к опротивевшему гротеску камеры, похожей на гроб, напоминание о бессмысленности существования. Хижук вспомнил худосочного горемыку Матусевича, над которым потешался весь курс, и на его измученном лице появилась улыбка. «Надеюсь, в этот раз незадачливый лузер сможет сложить дважды два и действовать быстро, – он нажал кнопку включения мобильника».

Хижук дождался появления заставки на дисплее, прислушался к урчанию желудка в животе и только собрался набрать номер, как пол ушел из-под ног и яркий солнечный свет хлынул в камеру.

Он очнулся наполовину погребенный в груде битого кирпича. Вид снаружи камеры был не менее отвратительным, чем внутри. Какие-то сараи, ржавые ворота, мусорные баки с тучей мух и горами зловонных отходов переваливающимися через верх. Но еще ужаснее выглядели его ноги, участвующие в этом параде мерзостей – они отражались в грязных осколках битого стекла, рассыпанного вокруг: раздавленные, скрученные, с торчащими обломками костей. Странно, но боли он не чувствовал. Хижук поднес к глазам руку, крепко сжимающую телефон. На треснувшем дисплее светился значок оператора мобильной связи и символ устойчивой связи. Набрав номер Матусевича негнущимися пальцами, он говорил и говорил, пока не накатилась резким ударом запоздалая боль и кровь, хлынувшая горлом, не прервала монолог.

***

Рыжий скривил губы в усмешке, не понимая сам, над чем, или над кем именно он пытается посмеяться – то ли представшей перед ним мрачной действительностью, то ли над скукоженным пигмеем, погруженным в нее с головой. Грунтовые воды, возраст и недобросовестность строителей позапрошлого века сделали свое дело: одна из четырех башен Пищаловского замка простояла 200 лет, пережила две мировые войны и рассыпалась за несколько секунд. «Володарка» выглядела именно так, как ему и сообщили, передав заодно и конфиденциальный список погибших. Ближе спускаться не имело смысла – в солнечном свете даже с Коллекторной были видны все подробности утренней трагедии.

Он выудил из кармана мобильник:

– Франц Витольдович? – спросил у молчания в трубке. – Необходимо немедленно встретиться. Там же.

– Я был уверен, что переживу его, – маленький человек смотрел в окно, и Рыжий сочувственно подумал, что и в профиль тот не выглядит лучше. – Просто, мне хотелось в один из дней лично прийти к нему, дождаться пока у него не остекленеет взгляд и забрать свои деньги. А он оставил меня у разбитого корыта с пистолетом у виска.

– Мне жаль, – Рыжий изобразил на лице чуть больше сочувственной заинтересованности. – Возможно, еще что-то можно изменить. С мобильного телефона, который вместе с липовым разрешение мы смогли отправить в следственный изолятор, был сделан звонок, достаточно длинный, чтобы передать какую-то информацию. Мы отработаем этот контакт. Время еще есть.

– Уже нет. Есть обстоятельства, абсолютно не зависящие ни от меня, ни от вас, – мужчина повернулся. – Как считаете, сердце остановилось, не выдержав всего объема работы на благо общества лучше, чем пуля в голове по обязательствам долга чести?

В голосе собеседника не было и признака волнения, но Рыжий счел за благо промолчать.

– Выбрать из двух решений с одинаковым результатом, оказывается, совершенно не простая задача. Это у детей все легко. Проще простого. А все зависит от элементарной случайности. Да что это я все о смерти, – Франц Витольдович вяло улыбнулся и выложил на стол пухлый конверт. – Здесь ваш гонорар. Прощайте.

Рыжий забрал конверт, не глядя сунул его в карман плаща, встал с кресла.

– Кликните на улице мою охрану, – пожилой мужчина смахнул с рукава несуществующую пылинку и погладил висок.

«Надо быстро найти внезапно замолчавшего Матусевича и попробовать опередить органы. Дело того стоит, – Рыжий бешено просчитывал в голове возможные варианты и задумчиво вертел в руках мобильный, возмущенный фатализмом клиента».

Он уже сделал десяток шагов вверх по Короля, когда до него донесся приглушенный звук выстрела.

***

Воздух вырывался из легких со свистом, пот лил градом, но Матусевич не останавливался, чтобы отдышаться и вытереть лицо. Страх и желание сделать все как можно быстрее заставляли его махать лопатой, как заведенного, вверх, вниз, вверх, вниз… выбрасывая комья земли за край выкопанной им ямы, засыпая выдернутый из могилы крест и чью-то дань уважения в виде лент на куче венков. Внезапно лопата вонзилась в дерево. Он замер, провел концом лезвия по тому месту, которое издало деревянный звук.

Работа подходила к концу и он обретал все большую уверенность, что сможет скрыться от оперативников. С такими-то деньгами! То, что он взломал следственную базу МВД и вписал в режим содержания Хижука разрешение на мобильник, виделось ему детской шалостью по сравнению с последующими действиями. Уничтожив запись разговора и свои данные у мобильного оператора, он понимал, что вопрос его задержания или уничтожения – это вопрос времени. Чем быстрее он сбежит из страны, тем лучше. Все-таки деньги не государственные. «Мастерски придумал, – восхищался он сокурсником. – Скрываясь от преследования, незаметно всунуть свой телефон в гроб во время похоронной процессии. А там, на флэшке все номера счетов и пароли к ним».

Матусевич оперся на лопату, выпрямился во весь рост, протянул руки за край ямы и лихорадочно выбрался наружу. Нашаривая в темноте среди колышущихся теней деревьев сумку с инструментами, он не заметил, что рядом появилась еще одна тень, не имеющая к растительности никакого отношения. Внезапно он услышал какой-то звук, словно камушек хрустнул под подошвой. Матусевич, не разгибаясь, медленно повернул голову и увидел прямо за собой чью-то фигуру. Сердце екнуло, рванулось, часто запрыгав в груди. Он даже не успел открыть рот для крика, как Фомич, хакнув, вонзил в его тело осиновый кол, обильно сбрызнутый освященной водой.

– Не по нраву угощение? – прохрипел сторож, затаскивая щуплое тело Матусевича в разрытую им же самим могилу. – Не сомневайся, Ефимыч, у нас завсегда с нечистью разговор короткий будет. Проще простого.

Налитому по самые брови дешевым самогоном, Фомичу было совершенно наплевать, что у приконченного им вурдалака ладони и лицо отнюдь не ледяные, а кровь на конце заостренного кола выглядит один в один настоящей. Его больше всего заботило другое – успеет ли он до утра привести могилу в порядок.