Текст книги "Корни"

Глава 31

Когда это не мешало их обязанностям, новым мужчинам позволяли присутствовать на собраниях совета старейшин, которые каждую луну проходили под старым баобабом Джуффуре. Кунта и его товарищи устраивались с самого края. Шесть старейшин, сидевших на выделанных шкурах плечом к плечу, казались такими же старыми, как само дерево. Кожа их на фоне длинных белых одеяний казалась абсолютно черной. Лицом к ним находились те, чьи проблемы и споры старейшины разрешали. За просителями в соответствии с возрастом рядами сидели младшие старейшины, и среди них Оморо. А уже за ними располагались новые мужчины из кафо Кунты. И совсем позади могли сидеть женщины, хотя это случалось редко – разве что дело касалось кого-то из их ближайших родственников. Как-то давно на собрание пришли все женщины деревни – но такое происходило лишь тогда, когда дело могло дать пищу для сплетен.

Когда совет решал чисто организационные дела – например касательно отношений Джуффуре с другими поселениями, – женщины не приходили. А вот дела жителей деревни рассматривали большой и шумной толпой – но все смолкали, когда самый старый из старейшин поднимал свой посох, обшитый яркими бусинами, и ударял в стоящий перед ним тамтам, вызывая первого просителя. Очередь устанавливалась в соответствии с возрастом – дела тех, кто старше, рассматривали в первую очередь. Проситель поднимался, излагал свое дело, старейшины внимательно слушали его, глядя в землю. Потом проситель садился. После этого любой из старейшин мог задать ему вопрос.

Если дело касалось спора, то вызывали вторую сторону. Этому человеку тоже задавали вопросы, а потом старейшины отворачивались, чтобы обсудить дело, и это могло занять много времени. Иногда кто-то из них оборачивался и задавал свои вопросы. В конце концов старейшины поворачивались к собравшимся, просители снова поднимались, и главный старейшина произносил свое решение, а затем вызывал следующего.

Даже для новых мужчин подобные слушания давно стали рутиной. Те, у кого недавно родились дети, просили увеличить надел мужа и выделить дополнительный рисовый надел жене. Просьбы эти рассматривались очень быстро, равно как и просьбы о выделении первых наделов неженатым мужчинам – Кунте и его товарищам. В ююо кинтанго учил юношей никогда не пропускать собраний совета старейшин – только в самых крайних случаях. Решения старейшин расширяют знания мужчины, и когда пройдут должные дожди, он тоже займет место в совете. На первом собрании Кунта смотрел на Оморо. Отец сидел прямо перед ним. Кунта гадал, сколько сотен решений хранит в своей голове отец, хотя он еще и не стал старейшиной.

На том первом собрании, где был Кунта, обсуждали спор о земле. Двое мужчин предъявляли свои права на плоды деревьев, когда-то посаженных первым на земле, которая теперь принадлежала второму, потому что семья первого уменьшилась. Совет старейшин присудил плоды первому, сказав: «Если бы он не посадил деревья, то и плодов не было бы».

На других собраниях люди часто спорили из-за поломки или потери чего-то позаимствованного. Истинный хозяин всегда утверждал, что предметы эти были ценными и совершенно новыми. Если у ответчика не было свидетелей, которые могли бы эти утверждения опровергнуть, ему обычно приходилось заплатить или заменить сломанную или потерянную вещь новой. Кунта видел, как разозленные люди обвиняли друг друга в собственных неудачах, считая, что на них навели порчу злой магией. Один мужчина утверждал, что другой коснулся его петушиной шпорой, из-за чего он тяжело заболел. Молодая жена заявляла, что свекровь спрятала на ее кухне ветку кустарника бурейна, из-за чего вся ее еда имеет плохой вкус. Вдова жаловалась на то, что старик, притязания которого она отвергла, сыплет на ее пути толченую яичную скорлупу, из-за чего с ней случаются всякие неприятности. Если доказательства злой магии были достаточно убедительными, совет постановлял провести соответствующий ритуал и приглашал для этого ближайшего странствующего колдуна. Колдуна вызывали барабанами, а все расходы ложились на злоумышленника.

Кунта видел, как должников вынуждали отдавать долги, даже если для этого им приходилось продавать свое имущество, а если продавать было нечего, то они работали на земле кредитора в качестве рабов. Он видел рабов, которые обвиняли своих хозяев в жестокости, в предоставлении некачественной пищи или жилья или в том, что те забирали больше, чем полагалось по закону. Хозяева, в свою очередь, обвиняли рабов в обмане, в сокрытии части урожая, в плохой работе, в сознательной поломке орудий труда. Кунта видел, как старейшины тщательно обдумывали все доказательства и принимали во внимание репутацию каждого человека. Порой репутация рабов оказывалась гораздо лучше, чем их хозяев!

Но иногда хозяева и рабы вовсе не спорили. Кунта видел, как они вместе приходили на совет, чтобы старейшины позволили рабу жениться и войти в семью своего хозяина. Любая пара должна была сначала получить разрешение совета. Старейшины оценивали, не находятся ли будущие супруги в слишком близком родстве. Но даже если препятствий к браку не было, ответа приходилось ждать целую луну. За это время жители деревни могли приватно посетить старейшин и поделиться с ними хорошей и плохой информацией о будущих супругах. Хорошо ли они были воспитаны? Проявляли ли уважение к старшим? Не создавали ли трудностей для других людей, в том числе и для членов собственной семьи? Не проявляли ли нездоровых склонностей – например к обману или утаиванию истины? Не была ли девушка слишком раздражительной и сварливой? Не избивал ли коз юноша? В таких случаях в браке отказывали, поскольку считалось, что муж или жена могли передать подобные качества своим детям. Впрочем, насколько было известно Кунте еще до того, как он стал присутствовать на советах старейшин, большинству супругов брак позволяли, потому что их родители уже задали все подобные вопросы и сочли полученные ответы удовлетворительными – только после этого они дали свое согласие.

Но на собраниях совета Кунта узнал, что порой родителям не говорили того, что потом сообщали старейшинам. Кунта видел, как одному мужчине отказали в браке, когда появился свидетель, который заявил, что в бытность свою козьим пастухом этот юноша украл у него корзину, думая, что его никто не увидит. Тогда о преступлении не сообщили из жалости – ведь виновник был всего лишь мальчиком. Если бы об этом сообщили, то по закону ему отрубили бы правую руку. Кунта видел, как молодой вор, о преступлении которого стало известно, разрыдался и признался в своей вине перед повергнутыми в ужас родителями. Девушка, на которой он хотел жениться, разразилась слезами. Вскоре после этого юноша исчез из Джуффуре, и больше о нем никто не слышал.

В течение нескольких лун Кунта присутствовал на собраниях совета, и он понял, что больше всего проблем у женатых людей – особенно у мужчин, которые имели двух, трех или четырех жен. Такие мужчины чаще всего обвиняли жен в супружеской неверности. Если обвинения мужа поддерживали другие свидетели, то обидчику приходилось нелегко. Если он был богат, старейшины могли приказать ему отдавать оскорбленному мужу свое имущество, одну вещь за другой, пока тот не скажет: «Довольно» – а такое могло произойти, когда у обидчика в хижине вообще ничего не оставалось. Когда же обидчик оказывался бедным, что случалось довольно часто, старейшины могли приказать ему какое-то время трудиться на мужа – время определялось степенью обиды. А одного мужчину, который постоянно развлекался с чужими женами, старейшины приговорили к публичной порке – оскорбленный муж должен был нанести ему тридцать девять ударов плетью по обнаженной спине на центральной площади деревни – таков был старинный мусульманский обычай «сорок за вычетом одного».

Увиденное и услышанное от оскорбленных жен и мужей на собрании совета немного охладило желание Кунты иметь семью. Мужчины заявляли, что жены их не уважают, ленятся, не хотят заниматься с ними любовью, когда приходит их очередь. А с некоторыми женщинами вообще невозможно жить. Обвиненные жены приводили свои аргументы, и их поддерживали свидетели. Но если свидетелей не находилось, то старейшины позволяли мужу вынести из хижины жены три принадлежавшие ей вещи, а затем в присутствии свидетелей трижды повторить: «Я с тобой развожусь!»

Главным же обвинением со стороны жены – если такое вы-двигалось, то на собрание старейшин приходили все женщины деревни! – было утверждение, что ее муж не мужчина, то есть он не удовлетворяет ее в постели. Тогда старейшины назначали трех зрелых людей – из семьи оскорбленной жены, из семьи мужа и из совета старейшин. В назначенное время эти трое наблюдали за мужем и женой в постели. Если двое из трех говорили, что жена права, она получала развод, а ее семья забирала коз, отданных в приданое. Но если двое считали, что муж справляется хорошо, он не только возвращал своих коз, но еще мог и побить жену и развестись с ней, если у него было такое желание.

С того времени, когда Кунта стал мужчиной, прошло несколько дождей, но ни одно дело, рассматриваемое советом старейшин, не вызывало у него и его сверстников такого интереса, как то, которое началось со слухов и сплетен относительно двух старших членов их кафо и двух самых привлекательных вдов Джуффуре. Когда дело наконец дошло до совета старейшин, почти все в деревне собрались у баобаба, чтобы занять самые удобные места. Сначала, как обычно, рассматривали дела людей старых, а потом подошла очередь Дембо Дабо и Кади Тамба, которые больше дождя назад уже получили развод, а теперь снова пришли на совет. Широко ухмыляясь и потирая руки, они просили у старейшин разрешения жениться. Но ухмылки сошли с их лиц, когда старейшина сурово сказал:

– Вы требовали развода, следовательно, не можете жениться вновь – пока между вами не окажется другой жены и мужа.

Сзади раздались изумленные вскрикивания. Барабан вызвал следующих просителей:

– Туда Тамба и Калилу Контех! Фанта Беденг и Сефо Кела!

Двое юношей из кафо Кунты и две вдовы выступили вперед. За всех говорила высокая вдова Фанта Беденг. Судя по всему, она тщательно продумала свое выступление, и все же ее беспокойство явно ощущалось.

– Туде Тамбе тридцать два дождя, а мне тридцать три, – сказала она. – Нам вряд ли удастся найти себе мужей.

Она просила совет одобрить дружбу-терийю: они с Тудой Тамбой будут готовить еду и спать с Сефо Келой и Калилу Контехом соответственно.

Старейшины задали всем четырем несколько вопросов – вдовы отвечали уверенно, друзья Кунты не очень, хотя за ними никогда не замечалось особой робости. Старейшины отвернулись и стали совещаться. Зрители были так напряжены, что слышно было, как на землю падает надкусанный земляной орех. Наконец старейшины повернулись:

– Аллах одобряет! Вдовы получат мужчин, а молодые мужчины – бесценный опыт, который пригодится им потом в семейной жизни.

Главный старейшина дважды ударил в тамтам и сурово посмотрел на оживившихся женщин, сидевших позади. Когда они умолкли, раздалось очередное имя:

– Джанкех Джаллон!

Пятнадцатилетнюю девушку слушали последней. Все в Джуффуре танцевали от радости, когда Джанкех удалось сбежать от похитившего ее тубоба и вернуться домой. Но через несколько лун оказалось, что она беременна, хотя и не замужем, и это породило много сплетен. Молодая и сильная девушка вполне могла бы стать третьей или четвертой женой старого мужчины. Но у нее родился странный ребенок – кожа у него была смуглой, как выделанная шкура, и очень необычные волосы. Куда бы Джанкех Джаллон ни пошла, люди отворачивались и старались побыстрее уйти. На глазах девушки блестели слезы, когда она спрашивала у старейшин, что ей делать. Старейшины даже совещаться не стали. Главный старейшина сказал, что это серьезное и сложное дело нужно тщательно обдумать. Решение будет вынесено на собрании на следующей луне. После этого пятеро старейшин поднялись и ушли.

Встревоженный и не удовлетворенный исходом собрания, Кунта сидел на своем месте, когда его сверстники и другие слушатели поднялись и потянулись к своим хижинам, обсуждая услышанное. Он все еще размышлял, когда Бинта принесла ему ужин. За едой он не сказал ей ни слова. Мать тоже молчала. Вечером он взял копье, лук и стрелы, подозвал свою собаку-вуоло и отправился охранять деревню – на этой неделе была его очередь. На посту Кунта продолжал думать о смуглом ребенке со странными волосами, о его еще более странном отце, о том, съел ли бы этот тубоб Джанкех Джаллон, если бы ей не удалось сбежать, или нет.

Глава 32

На залитом лунным светом поле земляных орехов Кунта ловко забрался на шест и, скрестив ноги, уселся на смотровую платформу, устроенную в развилке высоко над землей. Положив рядом оружие – кроме копья, он захватил с собой топор, чтобы на следующее утро срубить-таки дерево для своего барабана, – он смотрел, как его собака-вуоло снует по полям, что-то вынюхивая и высматривая. В первые месяцы сторожевой службы несколько дождей назад Кунта хватался за копье, даже когда в траве пробегала мелкая крыса. Каждая тень казалась ему обезьяной, каждая обезьяна – пантерой, а каждая пантера – тубобом. В конце концов его глаза и уши привыкли к работе. Со временем он даже научился различать рычание льва и леопарда. Гораздо труднее было привыкнуть бодрствовать всю ночь. Когда он погружался в свои мысли, а такое случалось часто, то попросту забывал, где находится и что должен делать. Но со временем он научился и бдительно сторожить поля и думать о своем одновременно.

Сегодня Кунта думал о дружбе-терийе, которую старейшины позволили двум его друзьям. Несколько лун они говорили Кунте и его товарищам, что собираются обратиться в совет, но им никто не верил. А теперь все произошло. Может быть, прямо сейчас, думал Кунта, друзья его исполняют акт терийя в постели со своими вдовами. Кунта даже выпрямился, представив, как это может быть.

О том, что скрывает женская одежда, Кунта знал мало – и только из рассказов своих сверстников. Он знал, что во время переговоров о браке родители девушек должны подтвердить девственность невест, чтобы получить лучшую цену. А еще он знал, что у женщин бывают кровотечения. Каждую луну к ним приходит кровь – а еще когда они рожают детей. И еще в первую брачную ночь. Все знали, что на следующее утро свекровь и теща приходят в хижину молодых супругов и складывают в плетеную корзину белое покрывало, на котором они спали. Кровь на покрывале подтверждала девственность невесты. Только после этого алимамо брался за барабан и призывал милость Аллаха на молодых супругов. Если ткань не была запачкана кровью, молодой муж покидал хижину и в присутствии двух матерей трижды возглашал: «Я с тобой развожусь!», чтобы все слышали.

Терийя была совсем другим делом – молодые мужчины просто спали с согласными на это вдовами и ели их пищу. Кунта вспомнил, как во время совета старейшин посматривала на него Джинна М’баки, не скрывая своих желаний. Почти не сознавая того, Кунта сжал свой затвердевший фото, но сдержался и не стал поглаживать его, потому что тем самым он согласился бы с тем, чего хотела вдова, а о таком было стыдно даже подумать. Кунта твердил себе, что его вовсе не тянет к вдове. Но теперь, когда он стал мужчиной, у него есть все права думать о терийе – и старейшины показали, что этого нечего стыдиться.

Кунта вспомнил девушек, мимо которых они с Ламином проходили, возвращаясь из похода за золотом. Их было с десяток, все восхитительно черные, в облегающих платьях, ярких бусах и браслетах, с высокими грудями и множеством тонких косичек. Когда он проходил мимо, они вели себя так странно, что он не сразу понял: они отворачиваются, встретив его взгляд, не потому что он им не интересен. Просто они хотят, чтобы он заинтересовался ими.

Женщины такие странные, думал он. В Джуффуре ровесницы никогда не обращали на него внимания – даже не отворачивались. Может быть, они просто знали, что он собой представляет? Или знали, что он намного моложе, чем кажется, – слишком молод, чтобы заинтересовать женщину? Девушки из другой деревни, увидев странствующего мужчину с мальчиком, думали, что ему не меньше двадцати или двадцати пяти дождей – они не знали, что ему всего семнадцать. А если бы узнали, то со смехом отвернулись бы. Но ведь вдова отлично знала, как он молод, а ей он был интересен. Может быть, ему еще повезло, что он так молод. Иначе девушки Джуффуре вешались бы на него, как девушки из той деревни. Кунта знал: всем девушкам нужно одно – брак. А Джинна М’баки слишком стара, чтобы искать что-то, кроме дружбы-терийи. Зачем мужчинам жениться, если они могут найти женщин, которые будут им готовить и с которыми можно будет спать без брака? Наверное, тому есть объяснения. Может быть, только в браке у мужчины могут быть сыновья? Это хорошо. А как можно научить чему-то сыновей, не прожив достаточно долго, чтобы самому узнать все о мире, – не только от отца, арафанга и кинтанго, а изучив все самостоятельно, как это сделали его дядья?

Дядья его до сих пор не женились, хотя были старше отца. У большинства мужчин их возраста уже появились вторые жены. Интересно, не собирается ли Оморо взять вторую жену? Эта мысль так поразила Кунту, что он резко выпрямился. А что думает об этом его мать? Что ж, Бинта как старшая жена сможет указывать младшей на ее обязанности и следить за тем, чтобы она работала. И Бинта сама определит очередь, как они будут спать с Оморо. Поладят ли две женщины? Нет, Кунта был уверен, что Бинта не похожа на старшую жену кинтанго, которая постоянно кричала на младших жен, оскорбляла их и держала в постоянном напряжении – у бедного кинтанго не было ни минуты покоя.

Кунта сменил позу, вытянув ноги так, чтобы они слегка свисали с помоста, а то мышцы уже стали затекать. Собака-вуоло свернулась клубком на земле, ее гладкий коричневый мех блестел в лунном свете, но Кунта знал, что она лишь дремлет, а нос и уши ее чутко следят за всем, что происходит вокруг. Стоит ей почуять какой-то чужой запах или услышать звук, собака вскочит и с лаем бросится на павианов, которые стали совершать набеги на поля земляных орехов почти каждую ночь. Долгой ночью мало что нравилось Кунте больше, чем звуки стычки павианов с большой кошкой в кустах. Такое случалось раз десять за ночь. Особенно нравились ему жалкие визги, означавшие, что очередной павиан стал жертвой пантеры.

Но той ночью все было тихо и спокойно. Кунта сидел на краю платформы и смотрел на поля. Единственным происшествием за ночь стало появление мерцающего желтого света за высокой травой: там пастух-фулани размахивал зажженным факелом, чтобы отогнать какого-то зверя, наверное, гиену, которая слишком приблизилась к его коровам. Фулани так хорошо следили за скотом, что многим казалось: они умеют разговаривать со своими животными. Оморо говорил Кунте, что в уплату за свои труды пастух-фулани каждый день сцеживает немного крови из шеи коровы, смешивает ее с молоком и пьет. Какой странный народ, думал Кунта. Хотя они не мандинго, но тоже из Гамбии, как и он сам. А как же сильно отличаются люди – и их обычаи, – которые живут за пределами их страны.

Вернувшись с Ламином из похода за золотом, Кунта целую луну раздумывал над новым путешествием – на сей раз настоящим. Он знал, что другие юноши из его кафо собираются в путь после сбора урожая кускуса и земляных орехов. Но никто не решался идти далеко. Кунте же хотелось добраться до далекого места, называемого Мали, где, как рассказывали Оморо и его дядья, триста или четыреста дождей назад появился род Кинте. Предки Кинте были искусными кузнецами. Они покорили огонь и делали железное оружие для войны и орудия для обработки полей. Все их потомки и все люди, которые работали на них, носили имя Кинте. Часть рода перебралась в Мавританию, и там родился великий дед Кунты.

Пока никто, даже Оморо, не знал о его великом плане. Кунта в строжайшей тайне обсудил с арафангом лучший путь до Мали. Арафанг нарисовал на пыли карту и, указывая на нее пальцем, сказал, что нужно шесть дней идти по берегам Камби Болонго в направлении, куда все смотрят во время молитв Аллаху. Там будет остров Само. За ним река сужается и резко сворачивает налево, а потом начинает вилять и извиваться, как змея. Там начинается много болонгов – таких же широких, как сама река. Болотистые берега теряются в густых мангровых зарослях, высота которых порой превышает рост десяти мужчин. Учитель сказал, что на берегах реки множество обезьян, гиппопотамов, крокодилов и огромные стада павианов, до пятисот штук в каждом.

Но два-три дня этого тяжелого пути должны привести Кунту ко второму большому острову. На низких илистых берегах острова возвышаются небольшие скалы, поросшие кустарником и невысокими деревьями. Тропа, идущая вдоль реки, приведет его к деревням Бансанг, Карантаба и Диабугу. И вскоре он пересечет восточную границу Гамбии и попадет в царство Фулладу. За полдня пути он дойдет до деревни Фатото. Из сумки Кунта достал кусочек выделанной шкуры, полученный от арафанга. На нем учитель написал имя своего друга в Фатото, который объяснит Кунте, как ему двигаться следующие двенадцать-четырнадцать дней. За это время он должен добраться до страны, называемой Сенегалом. А уже за ней, по словам арафанга, находится Мали и Каба, куда так стремится Кунта. На то, чтобы добраться туда и вернуться, по подсчетам арафанга, должно было хватить одной луны – не считая времени, которое Кунта захочет провести в Мали.

Кунта столько раз рисовал маршрут на полу своей хижины и стирал, чтобы не увидела Бинта, что, сидя на своем навесе над полями земляных орехов, он буквально видел его. Мысли о приключениях, которые ожидают его в пути – и в самом Мали, – заставляли Кунту беспокойно ерзать на месте. Ему страшно хотелось рассказать Ламину о своем плане – он не просто хотел поделиться своим секретом, но еще и взять младшего брата с собой. Он знал, как похвалялся Ламин их совместным путешествием. К тому времени Ламин уже станет мужчиной и будет опытным и надежным спутником. Но главным мотивом – Кунта вынужден был признаться – было желание иметь компанию в пути.

Какое-то время Кунта сидел в темноте, улыбаясь. Он представлял лицо Ламина, когда тот узнает о планах брата. Конечно, Кунта скажет об этом как бы невзначай, словно эта мысль только что пришла ему в голову. Но прежде нужно поговорить с Оморо. Он догадывался, что почувствует отец. Он будет страшно горд. И даже Бинта хотя и будет беспокоиться, но встревожится меньше, чем прежде. Кунта размышлял, что можно принести Бинте из Мали, чтобы она оценила это больше, чем перья с золотом. Может быть, красивые горшки или кусок ткани? Оморо и дядья говорили, что в старину женщины Кинте славились в Мали своими красивыми горшками и тканями. Может быть, женщины Кинте и сегодня делают такие вещи?

А когда он вернется из Мали, думал Кунта, можно будет придумать новое путешествие на следующий дождь. Он даже может отправиться за бескрайние пески вместе с большими караванами странных животных, у которых вода хранится в двух горбах на спине. О них рассказывали ему дядья. Калилу Контех и Сефо Кела будут довольствоваться своими старыми и безобразными вдовами-терийя, а он, Кунта Кинте, совершит паломничество в саму Мекку. Поймав себя на том, что он смотрит в сторону священного города, Кунта обнаружил крохотный желтый огонек далеко за полями. Там пастух-фулани готовил себе завтрак. Кунта даже не заметил, как начался восход.

Потянувшись за оружием, чтобы идти домой, Кунта увидел топор и вспомнил, что хотел срубить дерево для барабана. Но он устал. Лучше он срубит дерево завтра. Но ведь он уже на полпути к лесу. Если не сделать этого сегодня, придется все отложить до следующей вахты, то есть на двенадцать дней. Кроме того, истинный мужчина не откладывает своих планов. Размяв ноги и не почувствовав судороги, Кунта спустился по шесту на землю, где его, виляя хвостом, уже поджидала собака-вуоло. Преклонив колени и прочитав молитву суба, Кунта поднялся, потянулся, вдохнул прохладный утренний воздух и зашагал к болонгу.