Текст книги "Корни"

Глава 33

Кунта шагал по влажной земле, чувствуя знакомые запахи лесных цветов. На траве в первых лучах солнца блестела роса. Ястребы кружили над головой, выискивая добычу, а в канавах вдоль полей громко квакали жабы. Кунта обошел дерево, чтобы не потревожить сидящих на ветках дроздов, похожих на блестящие черные листья. Впрочем, он зря старался – стоило ему миновать дерево, как громкое карканье заставило его обернуться: сотни ворон безжалостно согнали дроздов с облюбованного ими дерева.

Кунта побежал. Он дышал глубоко и ровно, не сбиваясь с ритма. Он почувствовал мускусный аромат мангров – совсем рядом начинались низкие, густые кусты, которые тянулись далеко от берегов болонга. Завидев его, дикие свиньи завизжали и бросились бежать. Они вспугнули павианов, которые начали лаять и ворчать. Крупные самцы быстро попрятали самок и детенышей за спину. Если бы Кунта был моложе, он обязательно бы остановился, чтобы передразнить павианов – поворчать и попрыгать у них на глазах. Мальчишки никогда не упускали возможности подразнить павианов, а те злились, грозили кулаками и даже порой кидали камни. Но Кунта больше не был ребенком. Он научился относиться ко всем созданиям Аллаха так же, как хотел бы, чтобы относились к нему: с уважением. Колеблющиеся белые облака цапель, журавлей, аистов и пеликанов поднимались при его приближении, когда он пробирался по мангровым зарослям к болонгу. Впереди бежала собака-вуоло – она гонялась за водяными змеями и черепахами, которые соскальзывали с отмелей в воду, не оставляя даже следа.

Как всегда, приходя сюда после ночной вахты, Кунта немного постоял на краю болонга. Сегодня он смотрел, как серая цапля, вытянув длинные тонкие ноги, летит на высоте копья над бледно-зеленой водой и от каждого взмаха ее крыльев на воде поднимается рябь. Хотя цапля высматривала мелкую рыбешку, Кунта знал, что это лучшее место на болонге для ловли больших рыб куджало. Кунта ловил их для Бинты, и она готовила рыбу с луком, рисом и горькими помидорами. Время завтрака уже подошло, и Кунта почувствовал голод при одной мысли о еде.

Чуть ниже по течению Кунта вышел на тропинку, которую сам протоптал к старому мангровому дереву. Дерево уже хорошо знало его – так часто он здесь бывал. Подтянувшись на нижней ветке, он забрался на свое любимое место у верхушки. Ясным утром солнце приятно грело ему спину. Он видел все – до следующего изгиба болонга, по-прежнему покрытого спящими птицами. За птицами начинались рисовые поля, испещренные маленькими бамбуковыми хижинами, где женщины могли оставлять своих младенцев. Интересно, в какой из них оставляла его мать, когда он был маленьким? Ранним утром это место всегда вселяло в Кунту ощущение глубокого покоя и восхищения. Нигде больше он такого не испытывал. Здесь он ясно осознавал, что все вокруг в руках Аллаха – такого чувства не было даже в деревенской мечети. Все, что Кунта видел, слышал и обонял с верхушки этого дерева, было древнее человеческих воспоминаний. И все это будет жить, когда он, и его сыновья, и сыновья его сыновей уйдут к предкам.

Отойдя от болонга, Кунта пошел на лучи солнца. Он добрался до окруженной высокой травой рощи, где собирался вырубить кусок бревна, подходящего для корпуса барабана размера. Если начать сушить и выделывать зеленую древесину сегодня, то дерево будет готово как раз к тому моменту, когда через полторы луны они с Ламином вернутся из путешествия в Мали. Входя в рощу, Кунта уголком глаза заметил быстрое движение. Это был заяц. Собака-вуоло бросилась за ним в высокую траву. Конечно, собака гналась за зайцем ради развлечения, а не ради еды – она громко лаяла. Кунта знал, что по-настоящему голодные вуоло никогда не лают на охоте. Заяц и собака скрылись из виду, но Кунта знал, что собака вернется, как только потеряет интерес к погоне.

Он направился в центр рощи, где можно было выбрать дерево со стволом нужного размера, гладкости и округлости. Мягкий мох пружинил под ногами. Кунта углублялся в рощу, и воздух здесь был влажным и холодным. Солнце не поднялось еще достаточно высоко, чтобы его лучи проникли сквозь густую листву. Положив оружие и топор у поваленного ствола, он бродил по роще, осматривая и ощупывая разные деревья и выбирая подходящее – чуть больше, чем ему нужно, ведь дерево должно было усохнуть. Он склонился над подходящим бревном и вдруг услышал резкий хруст сломавшегося сучка, а потом громкий крик попугая над головой. Наверное, собака вернулась, подумал он. Но тут же понял, что взрослая собака никогда не сломает сучка. Кунта мгновенно развернулся и словно в тумане увидел белое лицо, поднятую тяжелую дубинку, услышал тяжелые шаги. Тубоб! Он резко поднял ногу и ударил человека в живот. Живот был мягкий. Кунта услышал крик. Что-то тяжелое и твердое обрушилось на затылок Кунты и соскользнуло на его плечо. Зашипев от боли, Кунта повернулся спиной к мужчине, который, скорчившись, лежал у его ног, и замолотил кулаками по лицам двух чернокожих. Черные набросились на него с большим мешком. Другой тубоб размахивал короткой, толстой дубинкой – на этот раз Кунте удалось увернуться.

Ему нужно было какое-то оружие. Кунта прыгнул на своих преследователей – он кусался, царапался, наносил удары кулаками и коленями… Он даже не чувствовал боли от ударов дубинкой по спине. На него набросились трое. Земля пружинила под их весом. Чье-то колено ударило Кунту по спине – от боли у него перехватило дыхание. Он раскрыл рот и впился в чужую плоть. Зубы его кусали и рвали врага. Онемевшие пальцы нащупали лицо, и он сильно надавил на глаз. Он успел услышать вой человека, прежде чем тяжелая дубинка ударила его по голове.

Тут раздалось рычание собаки, крик тубоба, а потом жалкий скулеж. Поднявшись на ноги, извиваясь всем телом, чтобы уклониться от ударов дубинки, вытирая глаза от заливавшей их крови, Кунта увидел, как один чернокожий прикрывает лицо, а тубоб, придерживая окровавленную руку, стоит над трупом собаки. Двое других окружали его с поднятыми дубинками. Закричав от ярости, Кунта бросился на второго тубоба. Его кулаки крушили тело с силой толстой дубинки. Почти задыхаясь от ужасной вони тубоба, Кунта отчаянно пытался вырвать дубинку. Почему он их не услышал, не почувствовал, не ощутил их запаха?!

И тут дубинка чернокожего снова обрушилась на Кунту. Он рухнул на колени, и тубоб вырвался. Голова Кунты готова была взорваться. Он ревел и рычал, молотил руками в воздухе. Все расплывалось перед глазами от слез, крови и пота. Теперь Кунта сражался не просто за свою жизнь. Оморо! Бинта! Ламин! Суваду! Мади! Тяжелая дубинка тубоба ударила его в висок. И наступила темнота.

Глава 34

Кунте казалось, что он сошел с ума. Голый, закованный в цепи, он очнулся на спине рядом с двумя другими мужчинами. Вокруг царила полная темнота, было душно, жарко и удушающе воняло. Слышались крики, плач, молитвы, звуки рвоты. На груди и животе он ощутил собственную рвоту. Тело у него безумно болело – все четыре дня с момента поимки его жестоко избивали. Но больше всего болело место между лопаток, куда прижимали раскаленное железо.

Щеки коснулось толстое мохнатое тело крысы. Усатая морда обнюхивала его рот. Содрогнувшись от отвращения, Кунта отчаянно щелкнул зубами, и крыса убежала. В ярости Кунта тряхнул оковами, сковывающими его запястья и щиколотки. И тут же раздались сердитые вопли и ругань тех, кого он потревожил. Шок и боль еще более усилили его ярость. Кунта рванулся вверх и больно стукнулся головой о бревно – тем самым местом, куда его в лесу ударил тубоб. Задыхаясь и ворча, они с незнакомцем, находившимся рядом, дергали железные наручники, пока оба не рухнули без сил. Кунта почувствовал, что его тошнит. Он попытался сдержаться, но не смог. Из уголка рта просочилась кислая жидкость. Он лежал и хотел умереть.

Но потом Кунта сказал себе: чтобы сохранить силу и рассудок, нельзя терять контроль. Через какое-то время, почувствовав, что снова может двигаться, он очень медленно и осторожно ощупал скованное правое запястье и щиколотку левой рукой. Рука кровоточила. Он легонько потянул цепь – она оказалась соединена с левой щиколоткой и запястьем того, с кем он боролся. Слева от Кунты лежал другой человек, прикованный к нему за щиколотку. Он тихо стонал. Все они находились так близко друг к другу, что стоило кому-нибудь двинуться, и их плечи, руки и ноги соприкасались.

Вспомнив о бревне, о которое он ударился головой, Кунта приподнялся – ровно настолько, чтобы коснуться дерева, но не удариться. Места не хватало даже для того, чтобы сесть. Затылком он ощущал бревенчатую стену. «Я попал в ловушку, словно леопард», – подумал Кунта. Потом он вспомнил, как сидел в темноте в ююо во время посвящения в мужчины много дождей назад, и слезы подступили к глазам. Но Кунта сдержался. Он заставил себя думать о криках и рыданиях, которые раздавались вокруг. Наверное, в темноте еще много мужчин – кто-то рядом, кто-то подальше, кто-то позади, кто-то впереди, но все они в одном месте. Напрягшись, он расслышал другие крики, но они были приглушенными и шли снизу, из-под шершавой дощатой поверхности, на которой он лежал.

Прислушавшись внимательнее, он стал различать разные языки тех, кто его окружал. Фулани снова и снова кричал по-арабски: «Аллах в небесах, помоги мне!» Мужчина из племени серер хрипло выкрикивал имена своих родных. Но больше всех Кунта слышал мандинго: они переговаривались на сира канго, тайном языке мужчин, и сулили ужасные кары всем тубобам. Крики других Кунта понять не смог – слишком уж они перемежались рыданиями и стонами. Он не понял ни слов, ни языков, хотя и догадался, что некоторые люди вовсе не из Гамбии.

Кунта лежал и слушал и постепенно начал понимать, что пытается заглушить желание опорожнить кишечник – прошло несколько дней с последнего испражнения. Он изо всех сил пытался сдержаться, но не смог, и кал вышел между его ягодиц. Преисполненный отвращения к себе, ощущая непереносимую вонь, Кунта заплакал. Желудок его снова скрутила судорога, и кислая жидкость обожгла рот. За какие грехи его так наказывают? Он молился Аллаху, но не получал ответа. Неужели только за то, что он не помолился утром, когда отправился за деревом для барабана? Хотя он не мог опуститься на колени и не знал, где восток, Кунта закрыл глаза и начал молить Аллаха о прощении.

Потом он долго лежал, упиваясь своей болью. Постепенно ему стало ясно, что самая сильная – это не что иное, как голод. Ему пришло в голову, что он ничего не ел с вечера накануне поимки. Кунта попытался вспомнить, спал ли он за это время – и вдруг увидел, как идет по лесной тропе. За ним шли двое чернокожих, впереди два тубоба в странной одежде, с длинными волосами странного цвета. Кунта заставил себя открыть глаза и потряс головой. Он был весь в поту, сердце у него отчаянно стучало. Он спал, даже не сознавая этого. Это был кошмар? Или кошмаром была эта зловонная чернота? Нет, все вокруг было таким же реальным, как сцена в лесу, которую он только что увидел во сне. Против его воли кошмар вернулся.

Кунта вспомнил, что после драки с черными предателями и тубобами в роще он очнулся от оглушающей боли. Его связали, завязали ему глаза, стянули руки за спиной и обмотали щиколотки толстой веревкой с узлами. Он пытался освободиться, но его жестоко тыкали заостренными палками, пока кровь не потекла по ногам. Кунта поднялся на ноги и, подгоняемый острыми палками, зашагал, спотыкаясь, так быстро, как позволяли веревки.

Где-то на берегах болонга – Кунта понял это по звукам и мягко пружинящей почве под ногами – его затолкали в лодку. Глаза у него были завязаны, он мог лишь слышать, как ворчат черные предатели, сидящие на веслах. Стоило ему пошевелиться, как тубоб больно бил его. Сойдя на берег, они куда-то зашагали. Ночевали они в каком-то месте, где Кунту бросили на землю, привязав к бамбуковой изгороди. Без предупреждения с него сорвали повязку. Было темно, но Кунта рассмотрел бледное лицо стоявшего над ним тубоба и силуэты таких же, как он, рядом на земле. Тубоб держал кусок мяса, предлагая Кунте откусить. Кунта отвернулся и стиснул зубы. Тубоб зашипел от ярости, схватил его за горло и попытался силой разжать челюсти. Кунта не поддавался, и тогда тубоб сильно ударил его кулаком в лицо.

Больше ночью к нему никто не подходил. На рассвете Кунта начал осматриваться. К бамбуковым жердям были привязаны другие пленники, одиннадцать человек: шесть мужчин, три девушки и двое детей. Всех их тщательно охраняли вооруженные предатели и тубоб. Девушки были голыми – Кунта быстро отвел глаза: никогда прежде он не видел обнаженного женского тела. На лицах голых мужчин была написана смертельная ненависть. Они мрачно молчали. На их телах запеклась кровь от ударов кнутом. Девушки плакали – одна оплакивала близких, погибших в сожженной деревне. Другая раскачивалась взад и вперед, словно укачивая на сложенных руках младенца. Третья периодически вскрикивала, что она уходит к Аллаху.

В дикой ярости Кунта задергался, пытаясь порвать веревки. Тяжелый удар дубинкой лишил его чувств. Очнувшись, он обнаружил, что его раздели, голову побрили, а тело смазали красным пальмовым маслом. Около полуночи в рощу пришли два новых тубоба. Черные предатели, усмехаясь, быстро отвязали пленников и с криками выстроили их в шеренгу. Мышцы Кунты перекатывались под кожей от ярости и страха. Один из тубобов был маленьким и крепким, с белыми волосами. Другой, высокий и массивный, нависал над ним. Хмурое лицо его было покрыто шрамами. И все же черные предатели и остальные тубобы поклонились именно маленькому с белыми волосами.

Обведя взглядом всех, беловолосый тубоб сделал Кунте жест, чтобы тот вышел вперед. Кунта замешкался, и его тут же огрели кнутом. Он закричал от боли, а тубоб в ужасе отшатнулся. Черный предатель толкнул Кунту в спину, и он упал на колени. Голову его оттянули назад. Беловолосый тубоб спокойно раздвинул дрожащие губы Кунты и стал рассматривать его зубы. Кунта попытался вырваться, но получил еще один удар кнутом. По приказу он поднялся, дрожа всем телом. Тубоб ощупал его лицо, грудь, живот. Когда пальцы белого человека обхватили его фото, Кунта отпрянул назад с криком. Двое черных предателей, охаживая его кнутами, заставили Кунту согнуться пополам. Он с ужасом почувствовал, как ему разводят ягодицы. Потом беловолосый тубоб оставил Кунту в покое и точно так же осмотрел всех остальных – даже интимные места рыдающих девушек. Черные предатели кнутами и криками заставили пленников бегать по загону, а потом прыгать на месте.

Осмотрев пленников, беловолосый тубоб и здоровенный громила с исполосованным лицом отошли в сторону и о чем-то тихо заговорили. Потом беловолосый подозвал другого тубоба и ткнул пальцем в четырех мужчин, в том числе и Кунту, и в двух девушек. Тубоб был явно недоволен, он указывал и на остальных, в чем-то убеждая беловолосого, но тот был непреклонен. Все это время Кунта напрягался, стараясь ослабить веревки, голова его кружилась от ярости. Тубобы ожесточенно спорили. Через какое-то время беловолосый с отвращением написал что-то на листке бумаги, а другой тубоб сердито этот листок выхватил.

Когда черные предатели схватили его, Кунта задергался и завыл от ярости. Его усадили и заставили склонить голову. Расширенными от ужаса глазами он смотрел, как тубоб вытаскивает из костра длинный тонкий железный прут, который беловолосый привез с собой. Кунта и без того дергался и кричал, и тут раскаленное железо прижали к его спине. В бамбуковой роще раздавались крики несчастных пленников, которых клеймили одного за другим. Кунта увидел на спинах других знак «ЛЛ». Ожог быстро смазали красным пальмовым маслом.

Через час их выстроили в шеренгу, сковали кандалами и куда-то повели. Кнуты черных предателей гуляли по спинам тех, кто мешкал или спотыкался. Спина и плечи Кунты были покрыты кровоточащими ранами. Поздно вечером они пришли к двум каноэ, спрятанным под густыми, низко нависающими ветвями мангров у берега реки. Пленников разделили на две группы, посадили в каноэ, и лодки тронулись. Черные предатели гребли, а тубоб внимательно следил, чтобы никто не пытался сопротивляться.

Когда Кунта увидел впереди что-то огромное и темное, он понял, что это его последний шанс. Он вскочил на ноги и попытался спрыгнуть в воду. Поднялись крики и шум. Кунта чуть не перевернул каноэ, но он был скован с другими и так и не сумел вырваться. Он почти не ощущал боли от ударов кнутами и дубинками. Его били по бокам, спине, лицу, животу, голове. Каноэ стукнулось о бок большой темной махины. Сквозь боль Кунта чувствовал, как теплая кровь течет по его лицу. Где-то вверху перекликались тубобы. Потом его обвязали веревкой, и он не смог сопротивляться. Он поднимался по странной веревочной лестнице – сзади его толкали, сверху тянули. У него еще остались силы, чтобы яростно извернуться в последней попытке вернуть себе свободу. Его снова исполосовали кнутами, а потом схватили и потащили куда-то, где царила вонь, раздавались рыдания женщин и громкие ругательства тубобов.

Перед заплывшими от побоев глазами Кунта простирался лес ног. Прикрывая залитое кровью лицо локтем, он бросил взгляд вверх и увидел маленького тубоба с белыми волосами. Тот спокойно стоял и что-то записывал в небольшую книжку толстым карандашом. А потом Кунту схватили и швырнули на плоскую поверхность. Он успел увидеть высокие шесты, к которым были привязаны большие полотнища грубой белой ткани. В покое его не оставили, а поволокли по какой-то узкой лестнице туда, где царила полная темнота. В тот же момент в нос ему ударила невыносимая вонь. Он услышал крики ярости и гнева.

Когда тубоб в тусклом свете факелов, закрепленных в металлических держателях на кольце, сковывал ему запястья и щиколотки, Кунту вырвало прямо на него. Тубоб выругался и толкнул его назад, втиснув между двумя стонущими мужчинами. Несмотря на охватывающий его ужас, по движению фонарей Кунта понял, что тех, кого привезли вместе с ним, приковывают в других местах. А потом голова у него закружилась. Он подумал, что спит. И, к счастью, действительно заснул.

Глава 35

Только по грохоту открывающегося люка Кунта понимал, день сейчас или ночь. Услышав лязг засова, он поднимал голову – других движений кандалы и цепи делать не позволяли – и видел, как в трюм спускаются четыре тубоба. Двое держали факелы и кнуты, а двое других шли по узкому проходу с бадьей еды. Они швыряли оловянные миски с каким-то варевом прямо в грязь между двумя скованными рабами. Каждый раз, когда приносили еду, Кунта стискивал челюсти, предпочитая умереть от голода. Но боль в пустом желудке делала голод почти таким же мучительным, как и избиения. Когда ряд Кунты был накормлен, тубобы уносили оставшуюся еду куда-то вниз.

Иногда тубобы притаскивали новых узников – случалось это не так регулярно, как кормление, и обычно ночью. Пленники кричали и плакали от ужаса, когда их приковывали и втискивали в свободные места вдоль рядов нар из твердого дерева.

Однажды вскоре после кормления Кунта услышал странный приглушенный звук, от которого потолок над его головой начал вибрировать. Другие мужчины тоже его услышали. Стоны мгновенно прекратились. Кунта лежал, напряженно прислушиваясь. Казалось, над головой ходят сотни ног. А потом, гораздо ближе к ним, в темноте прозвучал другой звук: словно вверх очень медленно тащили какой-то тяжелый предмет.

Обнаженной спиной Кунта почувствовал странную вибрацию жесткой деревянной полки, на которой он лежал. В груди у него все сжалось. Он замер. Над собой он услышал глухие удары. Он знал, что это вытягивают цепи. Вся кровь прилила у него к голове, в висках застучало. А потом ужас стал нестерпимым, когда вся махина, где они находились, пришла в движение, унося их куда-то вдаль. Люди вокруг него закричали, кто-то начал молиться Аллаху и Духу Его, биться головой о полки, отчаянно дергаться в железных кандалах.

– Аллах, никогда больше я не буду молиться тебе реже пяти раз в день! – изо всех сил крикнул Кунта. – Услышь меня! Помоги мне!

Крики ярости, плач, молитвы продолжались. Стихли они, лишь когда изможденные мужчины один за другим лишались сил и падали, хватая ртом зловонный воздух в полной темноте. Кунта знал, что никогда больше не увидит Африку. Он отчетливо чувствовал всем телом медленное покачивание, порой настолько сильное, что его плечи, руки или бедра прижимались к тем мужчинам, с которыми он был скован. Он кричал так громко, что лишился голоса, и теперь кричал один лишь его разум: «Убей тубобов и их помощников, черных предателей!»

Когда люк открылся и появились четыре тубоба с бадьей еды, Кунта тихо плакал. И снова он сжал челюсти, несмотря на муки голода. Но потом вспомнил слова кинтанго: воины и охотники должны есть, чтобы быть сильнее других мужчин. Голод лишит его сил, и он не сможет убивать тубобов. И на этот раз, когда миску с едой швырнули между ним и его соседом, Кунта тоже погрузил пальцы в густое месиво. Это было похоже на молотый маис, сваренный с пальмовым маслом. Каждый глоток был мучителен – ведь он не ел так долго. И все же он глотал, пока миска не опустела. Еда комом легла в желудке, а вскоре подступила к горлу. Он не смог сдержаться, и через мгновение все съеденное оказалось на полу. По звукам, доносившимся отовсюду, он понял, что рвет не его одного.

Когда огни приблизились к концу длинной деревянной полки, на которой лежал Кунта, неожиданно раздался звон цепей, тяжелый удар, а потом истерический крик. Мужчина кричал на странной смеси мандинго и речи тубобов. Тубобы с бадьей еды громко расхохотались, потом послышался свист кнутов, и крики стихли, перейдя в невнятное бормотание и рыдания. Может ли это быть? Неужели он слышал, как тубоб говорил по-африкански? Или среди них оказался черный предатель? Кунта слышал, что тубобы часто предавали своих черных помощников и тоже превращали их в рабов.

Когда тубобы спустились ниже, на уровне Кунты воцарилась тишина, пока они не появились вновь с пустой бадьей. Они выбрались наружу и закрыли люк на засов. И в ту же минуту все заговорили на разных языках – словно загудел рой разозленных пчел. На полке, где лежал Кунта, раздался тяжелый удар, звон цепей, крик боли. Послышались громкие ругательства на том же истерическом мандинго. Кунта услышал мужской крик:

– Ты думаешь, я тубоб?

Раздались новые быстрые удары и отчаянные вопли. Потом удары прекратились, и темноту трюма пронзил визг, перешедший в ужасный булькающий звук, словно из человека вышибли дух. Новый звон цепей, удары босых пяток по доскам, а потом тишина.

Голова у Кунты кружилась, сердце колотилось. Люди вокруг стали кричать:

– Предатель! Предатель умер!

И Кунта стал кричать вместе с ними, отчаянно потрясая цепями. С лязгом открылся люк, в трюм проник дневной свет. Появились тубобы с факелами и кнутами. Они явно слышали крики в трюме. Хотя воцарилась почти полная тишина, тубобы пошли вдоль проходов, крича и раздавая удары кнутами налево и направо. Когда они ушли, не обнаружив мертвеца, все долго молчали. Потом Кунта услышал тихий, бестелесный смех с дальнего конца полки, где лежал мертвый предатель.

Следующее кормление было тяжелым. Тубобы словно что-то почувствовали. Удары сыпались чаще, чем обычно. Кунта дернулся и закричал, когда кнут ожег его ноги. Он понял: когда человек не кричит от ударов, ему достается еще больше. А потом он скорчился и принялся глотать безвкусное варево, следя глазами за движением факелов.

Все в трюме замерли, когда один из тубобов крикнул что-то остальным. Заметались факелы, раздались крики и проклятия. А потом один из тубобов пробежал по проходу и поднялся наверх. Вскоре он вернулся с двумя помощниками. Кунта слышал, как расковывают кандалы. Двое тубобов вытащили тело мертвеца в проход и поволокли наверх, а остальные с бадьей еды отправились дальше.

Тубобы с едой находились на нижнем уровне, когда в трюм спустились еще четыре тубоба. Они направились прямо туда, где был прикован предатель. Извернувшись, Кунта видел, как факелы поднялись вверх. Грязно ругаясь, два тубоба полосовали кого-то кнутами. Сначала человек молчал, хотя хлестали его так, что Кунта замер от ужаса. Потом избиваемый начал дергаться в цепях от мучительной боли – и от твердого желания не закричать.

Тубобы ругались еще громче. Потом они поменялись, и за кнут взялся другой. В конце концов избиваемый не выдержал – сначала он ругался на фула, потом кричал что-то неразборчивое, хотя явно на том же языке. Кунта вспомнил тихих, спокойных фула, которые всегда заботились о коровах мандинго. Избиение продолжалось, пока крики пленника не стихли. Потом четверо тубобов с ругательствами ушли, кашляя от невыносимого зловония.

Стоны фула раздавались во мраке трюма. А потом кто-то громко произнес на мандинго:

– Разделите его боль! В этом месте мы должны быть одной деревней!

Это говорил старейшина. Он был прав. Боль фула отозвалась в Кунте, как его собственная. Он чувствовал, как в груди закипает ярость. И одновременно ощущал ужас, какого не знал никогда раньше. Ужас этот пронизывал его до мозга костей. Кунте хотелось умереть, чтобы покончить со всем этим. Но он чувствовал, что должен жить, чтобы отомстить. Он заставил себя лежать неподвижно. Потребовалось время, но потом напряжение, мука и даже физическая боль стали стихать – боль осталась только между лопатками, где его кожи касалось раскаленное железо. Кунта почувствовал, что ему стало легче сосредоточиться на единственном выборе, который остался у него и у остальных. Либо они все умрут в этом кошмарном месте, либо им как-то удастся победить и убить тубобов.