Текст книги "Корни"

Глава 12

Когда на рассвете ударили в тобало, Кунта буквально подскочил на месте. Вместе со своими приятелями он побежал к хлопковому дереву, где деревенские барабанщики уже били в барабаны, крича и ругаясь на них, словно те были живыми. Их руки так и летали над туго натянутой козьей шкурой. Вокруг них собралась большая толпа нарядных жителей деревни, которые один за другим начинали двигать руками, ногами, всем телом. Постепенно темп ускорился, и вот уже почти все присоединились к танцу.

Кунта видел такие церемонии не раз – и в начале посевной, и при сборе урожая, и когда мужчины уходили на охоту, и на свадьбах, и при рождении детей, и при смерти. Но никогда еще танец не трогал его так, как сегодня. Сегодня он просто не мог противиться какому-то внутреннему зову. Казалось, все взрослые обращаются прямо к его телу, рассказывая, что у них на уме. Кунта глазам своим не поверил, когда увидел среди кружащихся, подпрыгивающих, изгибающихся людей старую Ньо Бото. Неожиданно старуха дико вскрикнула, прижала руки к лицу, а потом отшатнулась назад, охваченная каким-то неведомым ужасом. Подхватив воображаемый груз, она принялась колотить руками и ногами по воздуху, пока не рухнула в изнеможении.

Кунта повернулся и стал искать среди танцующих знакомых людей. Под одной страшной маской он узнал алимамо. Тот дергался и извивался, словно змея вокруг ствола дерева. Кунта увидел тех, кто, как ему говорили, был старше даже Ньо Бото. Старики покинули свои хижины и ковыляли теперь на подкашивающихся ногах, трясли морщинистыми руками, их почти незрячие глаза щурились на солнце. Собрав последние силы, они пришли потанцевать вместе со всеми – хотя бы несколько шагов. А потом Кунта вытаращил глаза от изумления. Он увидел собственного отца. Оморо высоко вскидывал колени и громко топал. Крича во весь голос, он отклонялся назад, мышцы его дрожали. Потом резко бросался вперед, колотя кулаками в грудь, и продолжал прыгать и крутиться в воздухе, опускаясь с грохотом на землю.

Пульсирующий гром барабанов отзывался не только в ушах Кунты, но и в его ногах. Сам не сознавая того, словно во сне, он начал трясти руками, все его тело задрожало. И вот он уже прыгал и кричал вместе со всеми, никого вокруг не замечая. В конце концов он споткнулся и упал, совершенно обессиленный.

Кунта поднялся и на дрожащих ногах побрел в сторону, ощущая глубокую отстраненность, какой не чувствовал никогда прежде. Пораженный, напуганный и возбужденный, он увидел, что среди взрослых танцуют не только Ситафа, но и все мальчишки из его кафо. Кунта снова пошел танцевать. Все жители деревни – от самых юных до глубоких стариков – танцевали целый день, не останавливаясь ни для еды, ни для питья, а только лишь для того, чтобы перевести дух. И когда Кунта вечером заснул, барабаны все еще продолжали греметь.

Второй день праздника начался с парада достойных людей – сразу после полудня. Во главе процессии шли арафанг, алимамо, старейшины, охотники, борцы и все те, кого совет старейшин отметил за достойные дела ради Джуффуре за время с последнего праздника урожая. За ними шли все остальные, распевая песни и громко хлопая. Музыканты вывели процессию за ворота деревни. Когда все свернули к дереву странников, Кунта и его кафо бросились вперед, образовали собственную процессию и начали сновать туда и сюда рядом с марширующими взрослыми, кланяясь и улыбаясь и приплясывая под звуки флейт, колокольчиков и погремушек. Мальчишки по очереди занимали почетное место во главе собственной процессии. Когда настала очередь Кунты, он выбежал вперед, высоко поднимая колени и проникаясь ощущением собственной значимости. Проходя мимо взрослых, он поймал взгляды Оморо и Бинты и понял, что родители гордятся своим сыном.

Все кухни деревни были открыты. Любой, кто проходил мимо, мог остановиться и полакомиться чем-то вкусным. Кунта и мальчишки из его кафо до отвала наелись вкусного жаркого с рисом. Даже жареного мяса было вдоволь – в деревне зажарили нескольких коз и дичь, принесенную из леса. Молодые девушки подносили бамбуковые корзинки, наполненные всевозможными фруктами.

Когда мальчишки отвлекались от набивания животов, они бегали к дереву странников, чтобы встречать радостных чужаков, решивших посетить деревню. Некоторые оставались на ночь, но чаще всего люди проводили в деревне лишь несколько часов и отправлялись на следующий праздник. Заглянувший в Джуффуре сенегалец принес большой тюк ярких тканей. Другие приходили с тяжелыми мешками лучших нигерийских орехов кола, цена которых определялась их размером. Торговцы приплывали по болонгу на лодках, груженных соляными брусками. Соль обменивали на индиго, шкуры, воск и мед. Ньо Бото с головой ушла в торговлю. За раковину каури у нее можно было купить пучок чистых кореньев лимонного сорго. Нарубленные коренья втирали в десны и зубы, чтобы дыхание было чистым и приятным.

Торговцы-язычники не заглядывали в Джуффуре – их табак и медвяное пиво предназначались только для неверных. Мусульмане мандинго никогда не пили алкоголя и не курили. В более крупные деревни направлялись и свободные молодые мужчины из других деревень. Во время уборки урожая несколько юношей ушли и из Джуффуре. Заметив, как они идут мимо деревни, Кунта с товарищами бежали за ними вслед, стараясь заглянуть в бамбуковые корзины у них на голове. Обычно там была одежда и небольшие подарки для новых друзей, которых эти мужчины рассчитывали встретить в своих странствиях, прежде чем вернуться в родные деревни к началу посевной.

Каждое утро деревня засыпала и просыпалась под грохот барабанов. И каждый день в Джуффуре приходили новые странствующие музыканты, играющие на корах, балафонах и барабанах. Если полученные подарки им льстили, если им нравилось, как танцуют и хлопают жители деревни, они останавливались и играли какое-то время, прежде чем двинуться дальше.

Когда приходили сказители, жители деревни сразу же усаживались вокруг баобаба, чтобы послушать истории про древних царей и семейные кланы воинов, легенды про великие битвы прошлого. Религиозные сказители изрекали пророчества и грозили неудовольствием Аллаха, а потом предлагали провести необходимые (и уже знакомые Кунте) церемонии – в обмен на небольшие подарки. Высоким голосом сказитель-певец затягивал бесконечные стихи о былой роскоши и богатстве царств Ганы, Сонгая и Древнего Мали. Когда он заканчивал, кто-то из жителей деревни платил ему, чтобы он спел для их старых родителей, которые остались в хижинах. Когда старики выходили к дверям и стояли, моргая на ярком солнце и широко улыбаясь беззубыми ртами, все начинали громко хлопать. Сделав свое доброе дело, сказитель напоминал всем, что в Джуффуре его в любое время может привести сигнал барабанов (и скромный подарок) и он с радостью споет на похоронах, свадьбах и других особых церемониях. А затем отправлялся к следующей деревне.

На шестой день праздника урожая прозвучал необычный гром барабанов. Услышав оскорбительные слова тамтама, Кунта поспешил на улицу. Разгневанные жители деревни уже толпились вокруг баобаба. Барабаны звучали где-то неподалеку. Они извещали о приближении борцов, таких сильных, что борцам Джуффуре лучше сразу попрятаться по хижинам. Через мгновение толпа радостно взвыла – барабаны Джуффуре ответили чужакам, что таких болванов здесь просто покалечат, если не хуже.

Жители деревни поспешили к площадке для борьбы. Борцы Джуффуре облачались в короткие рубахи с закатанными тканевыми валиками на боках и ягодицах и обмазывались скользкой пастой из молотых листьев баобаба и древесной золы. Тут раздались крики, означающие прибытие борцов-зачинщиков. Крепко сложенные чужаки не смотрели на кричащую толпу. За своим барабанщиком они цепочкой прошли прямо на площадку. Чужаки уже облачились в специальную одежду и теперь начали натирать друг друга скользкой пастой. Когда деревенские барабанщики вывели на площадку борцов Джуффуре, восторженные крики стали такими оглушительными, что барабанщикам пришлось умолкнуть, чтобы зрители успокоились.

Потом оба барабана грянули: «Готовьсь!» Соперники разбились на пары и встали лицом к лицу. «Начали! Начали!» – прогремели барабаны, и борцы начали кружить друг вокруг друга, словно коты. Барабанщики метались между борцами, каждый отбивал имена своих чемпионов прошлого – считалось, что духи великих борцов сейчас наблюдают за схваткой.

После ряда ложных выпадов борцы наконец-то ухватили друг друга и начали бороться. Вскоре над площадкой поднялись облака пыли, такие густые, что борцы почти скрылись с глаз яростно орущих зрителей. Падения не засчитывались. Победой считалось только одно: один борец должен был сбить другого с ног, поднять над собой и бросить на землю. И каждый раз, когда это случалось – сначала одолел соперника чемпион Джуффуре, затем один из чужаков, – зрители начинали прыгать и кричать, а барабаны отбивали имя победителя. Разумеется, за спинами восторженной толпы Кунта с товарищами устроили собственные поединки.

Наконец все было кончено. Команда Джуффуре одержала на одну победу больше. Победители получили в награду рога и копыта только что забитого вола. Большие куски мяса уже жарились на костре. Отважных зачинщиков пригласили присоединиться к празднику. Люди поздравляли храбрых и сильных чужаков. Незамужние девушки привязывали маленькие колокольчики к щиколоткам и локтям борцов. А когда началось пиршество, мальчики из третьего кафо Джуффуре тщательно вымели всю борцовскую площадку, чтобы подготовить ее для серубы.

Жаркое солнце начало клониться к закату, когда люди вновь собрались вокруг площадки. Теперь все были одеты в свои лучшие наряды. Под низкий гул барабанов борцы выскочили на площадку и начали прыгать и изгибаться. Мышцы переливались под блестящей кожей, колокольчики звенели, зрители восхищались силой и грацией борцов. Неожиданно барабаны загремели еще громче. На площадку выбежали молодые девушки. Они игриво плясали между борцов, а зрители хлопали. И тут барабанщики стали отбивать самый быстрый ритм – и девушки притопывали в такт.

Покрытые потом, утомленные девушки одна за другой покидали площадку, бросая в пыль свои яркие головные повязки – тико. Все внимательно следили, не подберет ли кто-то из холостых мужчин чью-то повязку в знак высокой оценки танца – и это означало, что вскоре мужчина придет к отцу девушки, чтобы оговорить цену невесты в козах и коровах. Кунта и его товарищи были еще слишком юны, чтобы понимать такие вещи, но общее возбуждение спало, и мальчишки убежали забавляться со своими пращами. Впрочем, все еще только начиналось. Спустя минуту раздались громкие крики восторга: один из чужих борцов подобрал тико. Свершилось важное – и радостное – событие. Но счастливая невеста будет не единственной, кому придется покинуть родную деревню.

Глава 13

В последнее утро праздника Кунта проснулся от громких криков. Натянув свое дундико, он выскочил на улицу, и живот у него скрутило от страха. Перед соседними хижинами с дикими криками прыгали мужчины в устрашающих масках, высоких тюрбанах и костюмах из листьев и коры. Они потрясали копьями. Кунта в ужасе смотрел, как мужчины с ревом врываются в хижины и вытаскивают оттуда дрожащих мальчиков из третьего кафо.

Кунта заметил своих приятелей по второму кафо и присоединился к ним. Дрожа, они смотрели на все происходящее. На голову каждому мальчику из третьего кафо натягивали плотный белый мешок. Заметив Кунту, Ситафу и других мальчишек, один из мужчин в масках двинулся к ним, потрясая копьем и издавая громкие крики. Хотя он остановился и снова повернулся к своей жертве в белом мешке, мальчишки задрожали и закричали от ужаса. Когда мужчины собрали всех мальчиков из третьего кафо, их передали рабам. Те взяли их за руки и поодиночке вывели за ворота деревни.

Кунта слышал о том, что старших мальчиков уводят из Джуффуре, чтобы они стали мужчинами, но не представлял, как именно это происходит. Уход старших мальчиков, да еще в такой зловещей обстановке, окутал деревню атмосферой печали. В последующие дни Кунта и его приятели не говорили ни о чем, кроме тех ужасов, свидетелями которых они стали. О таинственном посвящении в мужчины ходили еще более страшные слухи. Утром арафанг раздавал подзатыльники направо и налево – мальчишки совершенно не хотели учить стихи Корана. После уроков они погнали коз в буш[13]13
  Пастбище.


[Закрыть], стараясь не думать о том, чего не могли забыть – ведь и им предстояло оказаться на месте этих мальчиков с мешками на головах, которых пинками и тычками гнали за ворота деревни.

Все знали, что пройдет двенадцать полных лун, прежде чем мальчики третьего кафо вернутся в деревню – уже мужчинами. Кунте кто-то говорил, что в это время мальчиков каждый день избивают. Карамо слышал, что им приходится охотиться на диких животных, чтобы добыть себе пропитание. Ситафа заявил, что их по ночам в одиночку заводят в темный лес, чтобы они сами искали дорогу назад. Но о самом худшем никто не говорил, хотя каждый раз, уходя облегчиться, Кунта вздрагивал: он слышал, что в это страшное время мальчикам отрезают часть их пениса. Чем дольше болтали мальчишки, тем страшнее им становилось. В конце концов они перестали говорить об этом, и каждый пытался скрыть свой страх, не желая показаться трусом.

Пасти коз Кунте и его товарищам стало гораздо проще, чем в первые дни. Но им все еще было чему учиться. Они начали понимать, что труднее всего их работа по утрам, когда над пастбищем летают тучи жалящих насекомых и козы носятся из стороны в сторону, дрожа всем телом и крутя коротким хвостом. Мальчишкам и собакам приходилось бегать кругами, пытаясь вновь собрать их в стадо. Но около полудня, когда становилось так жарко, что даже мухи устремлялись в более прохладные места, уставшие козы принимались щипать траву, а мальчишки могли наконец-то передохнуть.

Каждый из них уже хорошо овладел своей пращой, а также новым луком и стрелами, подаренными отцом при переходе во второй кафо. Теперь они часами охотились на всех мелких существ, какие только попадались им на глаза: зайцев, земляных белок, лесных крыс, ящериц. А однажды хитрая куропатка попыталась увести Кунту от своего гнезда. Она подволакивала крыло, словно он уже подбил ее. После охоты мальчишки свежевали и ощипывали дневную добычу, натирая тушки изнутри солью, которая всегда была у них с собой. Потом они разводили костер и устраивали настоящий пир.

Каждый день в буше был жарче предыдущего. Насекомые все раньше оставляли коз в покое и устремлялись в тень, а козы падали на колени, потому что зеленая трава становилась все короче и до нее нелегко было добраться через высокие сухие стебли. Но Кунта и его приятели не обращали внимания на жару. Обливаясь потом, они играли, словно каждый день был лучшим в их жизни. Набив животы зажаренной добычей, они начинали бороться, бегать, а порой просто кричали и корчили рожи друг другу, не забывая следить за пасущимися козами. Играя в войну, мальчишки колотили друг друга импровизированными копьями из толстых веток, пока кто-нибудь не поднимал вверх пучки травы в знак мира. А потом они избавлялись от воинственного духа, натирая ступни содержимым желудка убитого кролика: от старух они слышали, что настоящие воины используют для этого желудок овцы.

Иногда Кунта и его приятели забавлялись со своими преданными друзьями – собаками-вуоло. Мандинго держали этих собак с незапамятных времени. Вуоло считались лучшими охотничьими и сторожевыми псами во всей Африке. Невозможно сосчитать, сколько коз и коров спасли они темными ночами от хищных гиен – гиены не подходили туда, где слышался вой вуоло. Но не гиен преследовали Кунта и его приятели, играя в охотников. В своем воображении они крались среди высокой, иссушенной солнцем травы саванны, и целью их были носороги, слоны, леопарды и могучие львы.

Порой, когда мальчик шел за своими козами, ищущими травы и тени, он отбивался от приятелей. Когда это случилось впервые, Кунта сразу же погнал своих коз назад, чтобы оказаться рядом с Ситафой. Но со временем он стал ценить моменты одиночества, потому что тогда он мог сам поразить какую-то большую дичь. Нет, не обычную антилопу, леопарда или даже льва видел он в своих мечтаниях. Он видел самого страшного и опасного зверя – взбесившегося буйвола.

Страшный зверь, которого он выслеживал, наводил такой ужас на окрестности, что многих охотников посылали выследить и убить его. Но охотникам удалось лишь ранить буйвола. Один за другим они погибали от его острых рогов. Рана сделала буйвола еще более кровожадным – он набросился на нескольких мужчин из Джуффуре, когда те работали на своих полях. Знаменитый симбон[14]14
  Охотник.


[Закрыть] Кунта Кинте ушел в лес – он выкурил пчел из гнезда, чтобы подкрепить силы сладким медом. Там он услышал далекий рокот барабанов, умолявших его спасти народ родной деревни. И он не мог отказать.

Ни один стебелек сухой травы не хрустнул под его ногами, так тихо шел он по следу буйвола. Его вело шестое чувство, которое подсказывает опытным симбонам, куда ушло животное. И вскоре он увидел следы, которые искал: следы были больше всех, что он видел в своей жизни. Он двигался так же бесшумно, раздувая ноздри – едкий запах привел его к огромной куче свежего буйволиного навоза. Призвав все свои навыки и умения, симбон Кинте наконец-то выследил огромного зверя – никто другой не заметил бы его в густой высокой траве.

Натянув свой лук, Кинте тщательно прицелился – и послал стрелу точно в цель. Буйвол был тяжело ранен, но стал еще опаснее, чем раньше. Прыгая из стороны в сторону, Кинте ловко уворачивался от обезумевшего зверя и пытался улучить момент для нового выстрела. Вторую стрелу он выпустил лишь тогда, когда ему пришлось отпрыгнуть в последнюю секунду. И тут гигантский буйвол упал замертво.

Пронзительный свист Кинте разнесся над саванной. Из укрытия, пораженные и дрожащие, выбирались другие охотники, которым не удалось сделать то, что только что сделал он. Кинте приказал им освежевать огромного буйвола и позвать других мужчин, чтобы доставить тушу в Джуффуре. С радостными криками люди выстелили всю дорогу до ворот деревни шкурами, чтобы Кинте не пришлось идти по пыли. «Симбон Кинте!» – гремели барабаны. «Симбон Кинте!» – кричали дети, размахивая ветками и огромными листьями. Все стремились прикоснуться к великому охотнику, чтобы получить хоть часть его силы и умений. Маленькие мальчики плясали вокруг огромной туши. Они снова разыгрывали сцену охоты и, издавая вопли, тыкали в буйвола длинными палками.

И тут вперед толпы вышла самая сильная, грациозная и восхитительно черная девушка Джуффуре – самая красивая во всей Гамбии – и опустилась перед ним на колени, предлагая калабаш холодной воды. Но Кинте не хотелось пить. Он лишь омочил пальцы в знак уважения, а девушка выпила эту воду со слезами счастья на глазах, показав всем глубину своей любви.

Восторженная толпа расступилась, уступая дорогу постаревшим, морщинистым и седым Оморо и Бинте. Они шли, опираясь на палки. Симбон позволил старой матери обнять себя. Оморо смотрел на него, и глаза его сияли гордостью. И весь народ Джуффуре кричал: «Кинте! Кинте!» Даже собаки лаяли в честь великого охотника.

Или это лает его собственная собака-вуоло? «Кинте! Кинте!»

Или это кричит Ситафа? Кунта очнулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как его позабытые козы приближаются к чужому полю. Ситафа и другие мальчишки со своими собаками помогли отогнать их, прежде чем те успели чем-то полакомиться. Но Кунте было так стыдно, что прошла целая луна, прежде чем он позволил себе снова погрузиться в подобные мечтания.

Глава 14

Хотя солнце было уже очень жарким, пять долгих лун сухого сезона еще только начинались. Демоны жара мерцали перед глазами, увеличивая предметы, находившиеся вдали, а люди обливались потом в хижинах почти так же, как на полях. Когда Кунта по утрам отправлялся пасти коз, Бинта внимательно следила, чтобы он не забыл смазать ступни красным пальмовым маслом. Но каждый раз, когда он возвращался из открытого буша в деревню, губы его пересыхали, а пятки трескались от жара раскаленной земли. У некоторых мальчишек пятки трескались до крови, но каждое утро они снова отправлялись в буш, не жалуясь, как и их отцы. Они отправлялись в адский жар иссыхающего пастбища, где было еще хуже, чем в деревне.

Когда солнце достигало зенита, мальчишки, собаки и козы укрывались в тени невысоких деревьев. У мальчишек уже не было сил охотиться и жарить мелкую дичь, как прежде. Чаще всего они просто сидели и болтали, стараясь казаться веселыми. Но к этому времени занятие их перестало казаться интересным и увлекательным.

Трудно было представить, что палки, которые они собирали каждый день, понадобятся для тепла, но как только солнце садилось, становилось так же холодно, как жарко было днем. После вечерней трапезы народ Джуффуре собирался вокруг потрескивающих костров. Мужчины возраста Оморо сидели вокруг одного костра, чуть поодаль горел костер старейшин. Вокруг своего костра сидели женщины и незамужние девушки, отдельно от старух, которые рассказывали сказки малышам из первого кафо вокруг четвертого костра.

Кунте и другим мальчишкам из второго кафо было зазорно сидеть с голыми малышами кафо Ламина, поэтому они устраивались чуть в стороне, чтобы не казаться частью этой шумной, хихикающей группы. Но при этом они старались сесть не слишком далеко, чтобы слышать истории старух, которые зачаровывали их, как прежде. Иногда Кунта и его приятели подслушивали и у других костров, но все разговоры были о жаре. Кунта слышал, как старики вспоминали времена, когда солнце убило растения и сожгло посевы, когда колодец пересох, а люди падали замертво и высыхали прямо на земле. Стоит сильная жара, говорили старики, но не такая сильная, какую помнили многие из них. Кунте казалось, что старики всегда могут припомнить что-то еще худшее.

А потом воздух превратился в прозрачное пламя, а ночью люди дрожали под одеялами, когда холод пробирал их до костей. Утром же они снова утирали лица и не могли вздохнуть полной грудью. В тот день задул ветер харматан[15]15
  Сухой и пыльный западноафриканский пассат. Он дует из Сахары по направлению к Гвинейскому заливу в период с конца ноября по начало марта.


[Закрыть]. Ветер был несильный, не порывистый – тогда было бы легче. Этот ветер был ровным и слабым, пыльным и сухим, он дул день и ночь почти пол-луны. И, как всегда, постоянный и ровный харматан выматывал всю душу из жителей Джуффуре. Родители стали чаще кричать на детей и бить их безо всякого повода. Хотя мандинго были спокойным народом, но сейчас и часа не проходило, чтобы взрослые не начинали кричать друг на друга. Чаще всех ссорились молодые мужья и жены, как Оморо и Бинта. Выглядывая из своих хижин, соседи видели, как на помощь ссорящимся спешат их матери. Через какое-то время крики становились громче, а потом из дверей начинали вылетать корзины, горшки, калабаши, стулья, одежда. Накричавшись и успокоившись, жена собирала имущество и убегала в материнскую хижину.

Примерно через две луны харматан неожиданно прекратился. Не прошло и дня, как воздух стал неподвижным, а небо расчистилось. Всю ночь жены возвращались к своим мужьям, а свекрови обменивались небольшими подарками и примирялись по всей деревне. Но пять долгих лун сухого сезона еще не истекли даже наполовину. Хотя кладовые были полны еды, матери готовили совсем чуть-чуть, потому что даже дети не всегда хотели есть. Жара лишила всех сил. Люди мало разговаривали и делали лишь самое необходимое.

На шкурах исхудавших коров и волов появились набухшие язвы – там мухи отложили яйца. Замерли даже суетливые куры, которые обычно с кудахтаньем носились по всей деревне. Теперь они просто сидели в пыли, раскрыв крылья и клювы. Даже обезьян не было видно – большая их часть откочевала глубже в лес в поисках прохлады. Кунта заметил, что на жаре козы почти не щиплют траву, худеют и злятся.

По какой-то причине – может быть, из-за жары или просто из-за того, что они стали старше – Кунта и его товарищи, которые на протяжении почти шести лун каждый день проводили вместе в буше, теперь стали отдаляться друг от друга, оставаясь со своими маленькими стадами. Так происходило несколько дней, прежде чем Кунта осознал, что никогда прежде не уходил от других людей так надолго. Он огляделся и увидел, что и остальные мальчишки пасут своих коз поодаль друг от друга. Над иссушенным солнцем бушем царила мертвая тишина. Вдали виднелись поля – мужчины пропалывали сорняки, которые выросли со времени уборки урожая. Высокие стога сорняков сохли на солнце. Казалось, что они мерцают и дрожат в жарком воздухе.

Кунта вытер пот со лба и подумал, что его народ постоянно переживает какие-то трудности, одну за другой. Порой происходило что-то неприятное или тяжелое, порой страшное или угрожающее самой жизни. Он думал о мучительно жарких днях, за которыми следовали ледяные ночи. Он думал о дождях, которые должны прийти за засухой. Дожди превратят деревню в настоящее болото и зальют дорожки, и тогда придется перемещаться на каноэ. Им нужны дожди, как нужно и солнце, но всего оказывается либо слишком много, либо слишком мало. Даже когда козы были жирными, а деревья ломились от цветов и плодов, Кунта знал, что наступит время, когда последние запасы закончатся в деревенских кладовых. Наступит голодное время, люди будут болеть и даже умирать, как умерла его любимая бабушка Яйса.

Сезон урожая был счастливым временем, временем праздников. Но он кончался слишком быстро, а потом наступал долгий сухой сезон с мучительным харматаном, когда Бинта кричала на него и била Ламина – теперь Кунте было стыдно за то, что он сам обижал младшего брата. Гоня коз к деревне, Кунта вспоминал истории, которые слышал много раз, когда был таким же, как Ламин. Старухи рассказывали, что предки жили в постоянном страхе перед разными опасностями. Кунта понял, что жизнь его народа была тяжелой. Наверное, такой она и останется навсегда.

Каждый вечер в деревне алимамо просил Аллаха о дожде. И однажды в Джуффуре началось радостное оживление. Легкий ветерок погнал пыль – такой ветер возвещал приближение дождей. И на следующее утро жители деревни вышли на поля. Мужчины подожгли стога сорняков. Густой дым окутал землю. Жара была почти невыносимой, но обливающиеся потом люди танцевали и радовались, а дети из первого кафо носились вокруг и визжали. Каждый пытался поймать сулящие удачу легкие хлопья пепла.

На следующий день слабый ветерок начал разносить золу по полям, удобряя почву для следующего урожая. Мужчины вооружились мотыгами и стали прокладывать длинные борозды для новых семян. Наступал седьмой посевной сезон, который Кунте предстояло прожить в бесконечном цикле смены времен года.