Текст книги "Корни"

Глава 8

Хотя к закату Кунта и его приятели успевали утомиться и проголодаться, они все же наперегонки бежали к небольшим деревьям, забирались на них и указывали на садящийся малиновый шар.

– Завтра будет еще красивее! – кричали они.

И даже взрослые жители Джуффуре старались поужинать побыстрее, чтобы успеть выйти на улицу и встретить восходящую луну, символ Аллаха, криками, хлопаньем в ладоши и ударами в барабаны.

Но когда тучи скрывали молодую луну, как в эту ночь, жители встревоженно расходились, а мужчины отправлялись в мечеть молиться о прощении, поскольку такое предзнаменование говорило о недовольстве небесных духов. После молитвы мужчины вели своих напуганных домашних к баобабу, где джалиба уже сидел на корточках возле маленького костра, нагревая кожу на своем тамтаме.

Потирая глаза, слезящиеся от дыма костра, Кунта вспоминал, как будили его среди ночи тамтамы других деревень. Проснувшись, он лежал, вслушиваясь изо всех сил; звуки и ритмы были подобны речи, и со временем он научился понимать некоторые слова. Тамтамы сообщали о голоде, чуме, набегах, сожжении деревень, убийствах и похищениях.

На ветке баобаба за спиной джалибы висела козья шкура, испещренная знаками арабской вязи, нанесенными на нее арафангом. В мерцающем огне костра Кунта смотрел, как джалиба начинает быстро и резко бить искривленными узловатыми палочками по поверхности барабана, ударяя в разные точки. Он обращался к ближайшему шаману, чтобы тот поспешил в Джуффуре и изгнал злых духов.

Стараясь не смотреть на луну, люди разошлись по домам и со страхом улеглись спать. Но в ночи продолжали звучать далекие барабаны, вторившие просьбе Джуффуре. Дрожа под своей шкурой, Кунта думал, что в других деревнях луна тоже скрылась за тучами.

На следующий день ровесникам Оморо пришлось помогать юношам, охранявшим поля от стай голодных павианов и птиц. Мальчики второго кафо должны были бдительно следить за козами, а матери и бабушки – тщательно приглядывать за малышами и младенцами. Самым крупным детям из первого кафо, в том числе Кунте и Ситафе, велели не отходить далеко от ограды деревни и ждать приближения незнакомцев, наблюдая за окрестностями с высокого дерева, росшего неподалеку. Дети так и поступили, но в тот день никто не появился.

Он пришел на второе утро – глубокий старик, опиравшийся на деревянный посох, с увесистым свертком на лысой голове. Заметив его, дети с криками бросились к воротам деревни. Старая Ньо вскочила на ноги и заковыляла к большому барабану тобало, чтобы мужчины поспешили в деревню с полей, прежде чем колдун достигнет ворот и войдет в Джуффуре.

Жители деревни столпились вокруг колдуна, а он направился к баобабу и осторожно опустил свой сверток на землю. Резко опустившись на корточки, он вытряхнул из сморщенного кожаного мешка кучу высушенных предметов – небольшую змею, челюсть гиены, обезьяньи зубы, крыло пеликана, лапы разных птиц и странные коренья. Оглянувшись вокруг, колдун раздраженно махнул рукой, чтобы ему дали больше места, и вдруг задрожал – всем стало ясно, что злые духи Джуффуре накинулись на него.

Тело колдуна изогнулось, лицо исказилось, глаза закатились. Трясущимися руками он пытался направить непослушный посох к груде таинственных предметов. Когда же после огромных усилий кончик посоха наконец-то коснулся кучи, колдун отшатнулся и упал, словно пораженный молнией. Люди ахнули. Но потом колдун начал медленно оживать. Злые духи покинули деревню. Колдун с трудом поднялся на колени. Все взрослые – измученные, но вздохнувшие с облегчением – побежали по домам, чтобы принести для него дары. Колдун все сложил в свой сверток, который и без того был велик и тяжел, ведь он успел побывать и в других местах, и зашагал к следующей деревне. Аллах снова спас Джуффуре.

Глава 9

Прошло двенадцать лун, и большие дожди снова закончились. В Гамбии начался сезон странников. По сети троп, соединявших разные деревни, бродили путешественники. Кто-то проходил мимо, а кто-то заглядывал в Джуффуре. Кунта и его товарищи почти каждый день несли вахту. Сообщив жителям деревни о приближении чужестранцев, мальчишки неслись обратно, чтобы встретить каждого гостя прямо возле своего дерева. Они провожали чужака в деревню, болтая между собой и выискивая любые признаки, которые позволили бы определить его цель или род занятий. Если им это удавалось, они тут же бросали чужака и неслись предупредить взрослых, собравшихся в хижине гостеприимства. В соответствии с древним обычаем каждый день для встречи гостей выбиралась определенная семья. Семья эта должна была предоставить странникам пищу и кров, сколько бы они ни захотели остаться в деревне, прежде чем продолжить свой путь.

Когда Кунте, Ситафе и другим мальчишкам из их кафо поручили следить за приближением незнакомцев, они почувствовали себя взрослыми, гораздо старше своих сверстников. Теперь каждое утро после завтрака они собирались в школьном дворе арафанга, опускались на колени и слушали, как он учит старших мальчиков по пять-девять дождей, из второго кафо, чуть старше Кунты. Арафанг учил их читать Коран и писать палочкой или пером, окуная его в черную тушь, приготовленную из сока померанца, смешанного с молотой сажей со дна горшков.

Ученики заканчивали уроки и разбегались – полы их длинных рубах-дундико развевались в воздухе. Теперь им предстояло гнать деревенских коз на пастбище. Кунта и его товарищи изо всех сил старались делать вид, что им все равно, но в действительности они страшно завидовали длинным одеяниям старших мальчиков и их важной работе. Хоть Кунта ничего и не говорил, но и он сам, и другие мальчишки считали себя слишком взрослыми, чтобы с ними можно было обращаться, как с детьми, и заставлять их ходить нагишом. Они сторонились малышей, таких как Ламин, словно те были заразными, и считали их недостойными своего внимания – разве что подзатыльник им дать, когда взрослые не видят. Мальчишки сторонились даже старух, которые заботились о них с самого рождения. Кунта, Ситафа и другие старались крутиться вокруг взрослых в надежде, что их заметят и, может быть, дадут какое-то поручение.

Незадолго до сбора урожая Оморо за ужином словно невзначай сказал Кунте, что хочет взять его на следующий день охранять поле. Кунта пришел в такой восторг, что всю ночь не спал. Завтрак он проглотил в мгновение ока. Когда Оморо вручил ему свою мотыгу и они вместе зашагали к полям, его переполняла радость и гордость. Кунта и его приятели бегали вдоль посадок, кричали и кидали палки в диких свиней и павианов, которые так и норовили подрыть куст или сожрать земляные орехи. Комьями грязи и свистом мальчишки распугивали стаи дроздов, низко летающих над полями кускуса. Все помнили рассказы старух: дрозды могли уничтожить урожай еще быстрее любых зверей. Дети собирали пригоршни кускуса и земляных орехов, которые их отцы срезали или вытаскивали, чтобы проверить спелость, приносили мужчинам холодную воду. Они работали целый день и были страшно горды собой.

Через шесть дней по благословению Аллаха можно было приступать к уборке урожая. После рассветной молитвы суба отцы с сыновьями отправились на поля. Некоторым мальчишкам даже посчастливилось тащить небольшой тамтам и барабаны соураба. На поле мужчины остановились, склонили головы и стали прислушиваться. Наконец раздался гул большого барабана тобало, и мужчины приступили к уборке урожая. Между ними ходили джалиба и другие барабанщики. Они отбивали ритм, чтобы мужчинам было легче работать. Все запели. От возбуждения некоторые мужчины подбрасывали мотыгу на одном ударе барабана, чтобы ловко поймать ее на следующем.

Мальчишки из кафо Кунты трудились рядом с отцами. Они отряхивали выдернутые кусты земляных орехов от земли. Через какое-то время работники устроили перерыв, а в полдень раздались радостные крики: это женщины с девочками принесли мужчинам обед. Они шли цепочкой, распевая песни урожая и держа горшки на головах. На поле они разлили содержимое по калабашам и подали их барабанщикам и работникам. Работа продолжалась до вечернего удара тобало.

В конце первого дня на полях выросли стога урожая. Покрытые потом и грязью мужчины поспешили к ближайшему ручью. Они разделись и со смехом и криками прыгнули прямо в воду, чтобы охладиться и смыть грязь. А потом они отправились домой, отмахиваясь от назойливых мух, круживших над их блестящими телами. Чем ближе они подходили, тем сильнее становился запах дыма от женских кухонь и восхитительнее аромат жареного мяса, которое в дни уборки урожая следовало подавать трижды в день.

Тем вечером, наевшись, Кунта заметил (он замечал это уже несколько вечеров), что мать что-то шьет. Она ничего не говорила, и мальчик не спрашивал. Но на следующее утро, когда он подхватил мотыгу и направился к двери, Бинта посмотрела на него и ворчливо спросила:

– Ты почему не оделся?

Кунта резко повернулся. На сучке на стене висела новая рубаха-дундико. Стараясь скрыть свой восторг, он спокойно натянул рубаху и вышел за дверь, а там уже припустился во весь опор. Другие мальчишки уже были во дворе – и все, как и он, впервые в жизни получили одежду. Мальчишки прыгали, кричали и смеялись, потому что наконец-то смогли прикрыть свою наготу. Теперь они официально перешли во второй кафо. Они стали мужчинами.

Глава 10

К вечеру, когда пришло время возвращаться в материнскую хижину, Кунта постарался сделать так, чтобы все в Джуффуре увидели его в новом дундико. Хоть мальчик и работал целый день, он совершенно не устал. Кунта точно знал, что не сможет заснуть в обычное время. Раз уж он теперь взрослый, то Бинта наверняка позволит ему посидеть подольше. Но как только Ламин заснул, мать отправила его в постель в обычное время, напомнив, чтобы он повесил свое дундико.

Кунта надулся от обиды и повернулся, чтобы уйти. Но тут Бинта окликнула его – мальчик решил, что сейчас его отругают за проявление обиды. А может быть, мама пожалела его и изменила свое решение?

– Отец хочет видеть тебя утром, – спокойно сказала Бинта.

Кунта понял, что расспрашивать ее бессмысленно, поэтому просто ответил:

– Хорошо, мама, – и пожелал ей спокойной ночи.

Кунта совершенно не устал, и спать ему не хотелось. Он лежал под коровьей шкурой, гадая, в чем провинился, поскольку наказывали его очень часто. Но сколько он ни думал, ему никак не удавалось припомнить ничего настолько ужасного, из-за чего Бинта не стала бы наказывать его сама, а перепоручила это отцу. Ведь отец вмешивался только по самым серьезным поводам. В конце концов Кунте это надоело, и он заснул.

За завтраком Кунта был так подавлен, что почти забыл о своей новой дундико. Но тут голенький Ламин потянулся к висевшей на стене рубахе, и Кунта замахнулся, чтобы дать ему подзатыльник. Он вовремя заметил предостерегающий взгляд Бинты и опустил руку. Поев, Кунта немного послонялся по хижине, надеясь, что Бинта что-нибудь скажет, но мать вела себя так, словно вообще ему ничего не говорила. Мальчик неохотно поплелся к выходу и медленно направился к хижине Оморо. У входа он остановился со сложенными руками.

Когда Оморо появился и молча протянул сыну небольшую новую пращу, у Кунты захватило дух. Он стоял и смотрел на пращу, потом перевел взгляд на отца, не зная, что сказать.

– Ты теперь во втором кафо, – сказал Оморо. – Она твоя. Не стреляй по тем, по кому стрелять не следует, и не промахивайся.

– Да, отец, – кивнул Кунта. Язык все еще плохо его слушался.

– И уж поскольку ты теперь во втором кафо, – продолжал Оморо, – тебе пора начинать пасти коз и ходить в школу. Сегодня ты пасешь коз с Тоумани Тоуреем. Старшие мальчики тебя научат. Слушайся их. А завтра утром пойдешь на школьный двор.

Оморо скрылся в своей хижине, а Кунта поспешил к козьим загонам. Ситафа и другие мальчишки из их кафо уже поджидали его. Все они были в рубахах-дундико и с новыми пращами – для тех, у кого отцы умерли, пращи сделали старшие братья или дядья.

Старшие мальчики открыли загоны, и блеющие козы ринулись вперед, стремясь побыстрее оказаться на зеленом пастбище. Увидев Тоумани, первенца пары, с которой Оморо и Бинта были лучшими друзьями, Кунта попытался держаться поближе к нему. Но Тоумани и его приятели уже направили коз на мальчишек, и те с трудом уворачивались от бегущих животных. Но когда хохочущие старшие мальчики с собаками-вуоло погнали коз по пыльной тропе, мальчишки из кафо Кунты неуверенно поплелись за ними, крутя в руках свои пращи и пытаясь оттереть грязь со своих дундико.

Кунта не раз видел коз, но никогда не сознавал, как быстро они бегут. За пределы деревни он выходил только с отцом. Он никогда еще не уходил так далеко, как сегодня за козами. Козы паслись на обширном пастбище, покрытом низким кустарником и травой. С одной стороны находился лес, с другой – деревенские поля. Старшие мальчики спокойно развели свои стада в разные стороны, а собаки-вуоло бегали вокруг или лежали рядом с козами.

Тоумани наконец-то решил обратить внимание на плетущегося позади Кунту. Но повел себя так, словно перед ним был не мальчик, а какое-то насекомое.

– Ты знаешь цену козы? – спросил он и, прежде чем Кунта успел ответить, добавил: – Если потеряешь хоть одну, отец тебе задаст!

И Тоумани пустился в рассуждения об опасности работы козьего пастуха. Если из-за невнимательности и лени какая-то коза отобьется от стада, могут произойти ужасные вещи. Указывая на лес, Тоумани сказал, что там живут львы и пантеры, которые прячутся в высокой траве, подкрадываются к козам и одним прыжком разрывают им горло.

– А если рядом окажется мальчик, – сказал Тоумани, – он будет повкуснее козы!

С удовлетворением посмотрев в расширенные от страха глаза Кунты, Тоумани продолжил свой рассказ. Страшнее львов и пантер тубоб и его черные помощники. Они крадутся в высокой траве, хватают людей и увозят в далекие места, где съедают их. Тоумани пас коз уже пять дождей, и за это время украли девятерых мальчиков из Джуффуре и еще больше из других деревень. Кунта не знал никого из похищенных, но помнил, какой страх испытал, услышав об этом. Несколько дней он не отходил от материнской хижины дальше чем на пару шагов.

– Но даже за воротами деревни тебе грозит опасность, – сказал Тоумани, словно прочитав его мысли.

Он знал одного мужчину из Джуффуре, который лишился всего, что имел, когда львиный прайд растерзал его коз. А потом его поймали с деньгами тубоба – сразу после исчезновения двух мальчиков из третьего кафо. Мальчики пропали прямо из своих хижин посреди ночи. Мужчина утверждал, что нашел деньги в лесу, но за день до суда совета старейшин он исчез.

– Ты слишком мал, чтобы помнить об этом, – сказал Тоумани. – Но такое до сих пор случается. Поэтому никогда не отходи от тех, кому можно доверять. А когда будешь пасти своих коз, никогда не позволяй им уходить туда, где тебе придется гоняться за ними по густым кустам – иначе твоя семья может никогда тебя не увидеть.

Кунта стоял и трясся от страха, а Тоумани добавил: даже если большая кошка или тубоб его не достанут, у него все равно будут серьезные неприятности, если коза отобьется от стада, потому что, как только она доберется до поля кускуса или земляных орехов, ее уже не поймаешь. А когда мальчик с собакой погонятся за козой, остальное стадо побежит за беглянкой. Голодные козы могут погубить поле быстрее любых павианов, антилоп или диких свиней.

К полудню, когда Тоумани разделил приготовленный его матерью обед с Кунтой, мальчишки, перешедшие во второй кафо, смотрели на коз, рядом с которыми провели всю жизнь, с гораздо большим почтением. После обеда мальчишки из кафо Тоумани разлеглись под невысокими деревцами, а другие бродили вокруг, стреляя в птиц из новых пращей своих учеников. Кунта и его товарищи во все глаза следили за козами, старшие мальчики выкрикивали поучения и оскорбления и покатывались со смеху, когда младшие с криками и ругательствами бросались к каждой козе, которая просто поднимала голову, чтобы осмотреться. Когда Кунта не бегал за козами, он нервно поглядывал в сторону леса, откуда мог появиться зловещий хищник.

Ближе к вечеру, когда козы наелись травы, Тоумани подозвал Кунту и сурово сказал:

– Ты что, думаешь, я за тебя хворост собирать буду?

Только тогда Кунта вспомнил, что пастухи всегда возвращались по вечерам со связками хвороста для ночных костров в деревне. Поглядывая на коз и одновременно на лес, Кунта и его товарищи принялись бегать вокруг, собирая ветки кустарников и тонкие упавшие сучья, выбирая достаточно сухие. Кунта набрал столько хвороста, что еле смог поднять связку, но Тоумани фыркнул и добавил еще несколько палок. Затем Кунта обвязал палки и сучья гибкой зеленой лианой. Он сильно сомневался, что сможет поднять связку и дойти с ней до деревни.

Под взглядами старших мальчишек он и его товарищи кое-как взгромоздили свой груз на голову и неуверенной походкой зашагали вслед за козами и собаками-вуоло, которые знали дорогу домой лучше своих новых пастухов. Под презрительными насмешками старших мальчишек Кунта и остальные новички изо всех сил старались удержать равновесие. Появившаяся впереди деревня никогда еще не казалась Кунте такой красивой. Он чувствовал, что вот-вот упадет. Стоило им войти в ворота, как старшие мальчишки начали суетиться, выкрикивая предупреждения и советы. Они прыгали вокруг, чтобы взрослые увидели и услышали, что они выполняют свою работу, а обучение неуклюжего молодняка – это трудное дело. Кунта кое-как доплелся до двора арафанга Бримы Сезея, у которого ему и его кафо предстояло завтра брать первый урок.

На следующий день сразу после завтрака новые пастухи, вооружившись досками для письма из хлопкового дерева, пером и бамбуковой емкостью с сажей, которую предстояло разводить и использовать для письма, потянулись на школьный двор. Арафанг отнесся к ним так, словно они были глупее собственных коз. Он приказал им сесть. Еще не договорив, он принялся хлестать мальчишек гибким прутом – они подчинились приказу не так быстро, как ему хотелось. Арафанг хмуро предупредил, что на его уроках любой, кто произнесет хоть слово, когда его не спрашивают, отведает прута – он сурово погрозил им – и будет отправлен домой к родителям. И то же самое произойдет с каждым, кто опоздает на занятия, которые будут проходить сразу после завтрака и вечером, когда они вернутся с козами с пастбища.

– Вы больше не дети, – сказал арафанг. – У вас есть обязанности. И вы должны их выполнять.

Покончив с вопросами дисциплины, арафанг объявил, что вечерний класс начнется с чтения Корана: он будет читать, а они должны запомнить текст наизусть и произнести вслух, прежде чем перейти к другим вещам. Потом арафанг их отпустил, потому что стали подтягиваться старшие ученики, бывшие пастухи коз. Они нервничали еще сильнее, чем кафо Кунты, потому что им предстоял экзамен по чтению Корана и арабскому письму. По результатам экзамена они должны были перейти в третий кафо.

В тот день впервые в жизни мальчишки из кафо Кунты отправились пасти коз самостоятельно. Они тянулись длинной чередой по пыльной тропе, ведущей к пастбищу. А оказавшись на месте, гонялись за козами и орали каждый раз, как только животные делали несколько шагов к очередной кочке с травой. Впрочем, Кунта измучился еще больше, чем козы. Каждый раз, когда он усаживался, чтобы подумать о смысле таких перемен в его жизни, оказывалось, что нужно что-то делать или куда-то идти. Целый день Кунта пас коз, после завтрака и вечером учился у арафанга, а потом еще учился обращаться с пращой, пока не становилось слишком темно. Судя по всему, больше времени для серьезных раздумий у него не будет.

Глава 11

Уборка кускуса и земляных орехов подошла к концу. Настала очередь риса. Мужчины не помогали женам. Даже мальчишки не помогали матерям – рис был делом сугубо женским. На рассвете Бинта вместе с Джанкай Турай и другими женщинами уже были на полях созревшего риса. Они выдергивали длинные золотистые стебли, которые следовало на несколько дней разложить для просушки на тропинках, прежде чем загрузить в лодки и перевезти в деревню, где женщины вместе с дочерьми складывали свои аккуратные снопы в собственные кладовые. Но даже после уборки риса женщины не могли отдохнуть – им предстояло помогать мужчинам собирать хлопок. Хлопок собирали последним, чтобы он как следует просох под жарким солнцем – тогда из него получались лучшие нити для шитья.

Все с нетерпением ждали ежегодного семидневного праздника сбора урожая. Женщины торопились сшить новую одежду для своих семей. Хотя Кунта понимал, что не следует проявлять раздражения, ему совсем не понравилось, что несколько вечеров пришлось присматривать за болтливым и надоедливым младшим братом, пока Бинта пряла хлопок. Но когда мать взяла его с собой к деревенской ткачихе Дембо Диббе, он снова стал счастлив. Кунта зачарованно смотрел, как ловко она превращает нити на бобинах в полосы ткани с помощью ножного ткацкого станка. Дома Бинта позволила Кунте смешать древесную золу с водой, чтобы получился крепкий щелок, в который она всыпала мелко порезанные листья индиго. Так красили ткань в темно-синий цвет. Все женщины Джуффуре поступали так же. Очень скоро на всех кустах были развешены ткани для просушки, и деревня раскрасилась в яркие цвета – красный, зеленый, желтый, синий…

Пока женщины пряли и шили, мужчины занимались своими непростыми делами, которые следовало закончить до праздника, – и до того времени, когда выполнять тяжелую работу из-за жары станет невозможно. Высокая бамбуковая ограда деревни кое-где покосилась, где-то ее проломили козы и волы. Нужно было чинить и обмазанные глиной хижины, пострадавшие от сильных дождей. А еще нужно было менять соломенные крыши. Предстояло несколько свадеб, и всем нужны были новые дома. Кунта вместе с другими мальчишками замешивал мокрую глину, которой мужчины обмазывали стены новых хижин.

В ведрах, что доставали из колодца, вода стала мутной. Один из мужчин спустился вниз и обнаружил, что мелкие рыбки, которых запускали в колодец для поедания насекомых, погибли. Было решено вырыть новый колодец. Кунта увидел, как мужчины, копавшие землю, нашли небольшие комки зеленовато-белой глины. Их сразу же отдали женщинам с большими животами, и те с жадностью их съели. Бинта сказала Кунте, что от этой глины кости младенцев будут крепкими.

Предоставленные сами себе Кунта, Ситафа и их приятели большую часть свободного времени слонялись по деревне, изображая из себя охотников и осваивая свои новые пращи. Они стреляли практически по всему – но, к счастью, почти ничего не повредили! Мальчишки производили столько шума, что могли бы напугать целый лес зверей. Даже малыши из кафо Ламина остались почти без внимания, потому что в это время старухи Джуффуре были заняты больше всех остальных: они допоздна плели головные украшения для незамужних девушек к празднику урожая. Из замоченных листьев сизаля и коры баобаба получали длинные волокна, а потом из них плели пучки, косы и целые парики. Грубоватые украшения из сизаля ценились гораздо меньше тех, что были сделаны из мягких и шелковистых волокон баобаба. Но работа с баобабом была настолько тяжелее, что за целый парик приходилось отдавать трех коз. Впрочем, заказчицы всегда громко и долго восхищались работой мастериц, зная, что старухи возьмут с них меньше, если с ними часок поторговаться и почесать языками.

Старая Ньо Бото радовала женщин деревни Джуффуре не только своими особо искусно сделанными париками, но еще и откровенным презрением к древнему обычаю. Этот обычай предписывал женщинам всегда проявлять абсолютное уважение к мужчинам. Каждое утро она усаживалась на корточках перед своей хижиной, раздетая по пояс, чтобы солнце грело ее грубую старую кожу, и принималась плести украшения. Впрочем, работа не занимала ее настолько, чтобы она не замечала проходящих мимо мужчин.

– Ха! – во весь голос восклицала она. – Посмотрите-ка на это! И они еще называют себя мужчинами! Вот в мои времена мужчины действительно были мужчинами!

И мужчинам, которые проходили мимо, приходилось спасаться бегством от ее едкого языка. К счастью, днем Ньо Бото засыпала, держа работу на коленях, а малыши, доверенные ее заботам, хохотали над ее громким храпом.

Девочки из второго кафо помогали матерям и старшим сестрам собирать в бамбуковые корзины лекарственные коренья и кулинарные специи. Потом собранное раскладывали на солнце для просушки. Когда мололи зерно, девочки сметали прочь шелуху и мякину. Они помогали стирать белье – отбивали о камни замоченную одежду, натертую грубым красноватым мылом, которое варили из щелока и пальмового масла.

Основная работа мужчин была уже закончена. Оставалось всего несколько дней до новолуния, которое знаменовало собой начало праздника урожая во всех деревнях Гамбии. В Джуффуре то там, то здесь раздавались звуки музыкальных инструментов. Деревенские музыканты пробовали свои двадцатичетырехструнные коры, барабаны и балафоны – мелодичные инструменты, изготовленные из тыкв: к сухим плодам привязывали деревянные пластинки разной длины, по которым ударяли молоточками. Вокруг музыкантов постоянно толпились жители деревни – всем хотелось послушать музыку. Кунта, Ситафа и их приятели, вернувшись с пастбища, тоже норовили подуть в бамбуковые флейты, позвонить в колокольчики и потрясти сушеные тыквы.

Большинство мужчин уже расслабились. Они сидели на корточках в тени баобаба и болтали друг с другом. Молодые мужчины возраста Оморо почтительно держались поодаль от старейшин, которые традиционно занимались решением важных деревенских дел. Иногда двое-трое молодых мужчин поднимались, потягивались и отправлялись прогуливаться по деревне, заложив руки за спину и сцепив мизинцы, как это издавна делали африканцы.

А некоторые мужчины уединялись и терпеливо вырезали из дерева какие-то вещицы разных форм и размеров. Кунта и его друзья порой даже откладывали в сторону свои пращи, чтобы понаблюдать, как резчики придают страшное и загадочное выражение маскам, предназначавшимся для праздничных танцев. Другие вырезали фигуры людей и животных: руки и ноги всегда были плотно прижаты к телу, ступни плоские, а голова высоко поднята.

Бинта и другие женщины смогли вздохнуть свободнее. Они толпились возле нового колодца, куда каждый день ходили за холодной водой, и сплетничали. Но к празднику нужно было как следует подготовиться, так что свободного времени у них было мало. Нужно было дошить одежду, убраться в хижинах, замочить сушеные продукты, забить коз для жаркого. Кроме того, женщины должны были позаботиться о себе, чтобы на празднике выглядеть наилучшим образом.

Кунте казалось, что старшие девчонки, которых он так часто видел сидящими на ветках деревьев, ведут себя совершенно по-дурацки. Они почему-то постоянно кривлялись и хихикали. Даже ходить нормально не могли. Но он не понимал, почему мужчины оборачиваются им вслед. Что интересного в неуклюжих созданиях, которые не смогли бы выпустить стрелу из лука, даже если бы постарались.

Он заметил, что у некоторых девочек губы раздулись с кулак. С внутренней стороны они прокалывали губы шипами и натирали черной золой. Даже Бинта, как все деревенские женщин старше двенадцати дождей, по ночам варила, а потом остужала отвар из толченых листьев фудано. В этот отвар она опускала ступни и бледные ладони, чтобы сделать их чернильно-черными. Когда Кунта спросил мать, зачем она это делает, она лишь отмахнулась. Тогда он обратился к отцу, и тот ответил:

– Чем чернее женщина, тем она красивее.

– Но почему? – удивился Кунта.

– Когда-нибудь поймешь, – пообещал Оморо.