Текст книги "Клинок из черной стали"

– В жопу! – пробормотала София, пытаясь утопить неуверенность в воспоминаниях о том, как Эфрайн Хьортт с важным видом разгуливал по двору ее дома, держа в руках холщовый мешок с отрубленной головой ее мужа. Но это не помогало – заветная мечта о мести превратилась в кошмар, где она сама оказалась пленницей, осужденной исполнять приговор, который ее больше не радовал. – В жопу все это!

– Давайте обождем, София, – заворковала Пурна, положив руку ей на плечо. – Вернемся в лагерь и допросим каждого, узнаем наверняка, кто из них…

– Слишком поздно, – устало произнесла София. Холодная, желчная, наполненная ненавистью часть ее души отчетливо понимала, что сдастся, если промедлит еще хоть мгновение. – Слишком поздно для всех нас. Солдаты, начинайте! Сбросьте их!

Кобальтовые конвоиры выглядели не намного счастливее пленников, но, будучи дисциплинированными солдатами, подчинились приказу и начали теснить азгаротийцев к Вратам. Пленные пытались сопротивляться, но у большинства дух был сломлен или ослаблен вчерашним колдовством цепистов.

Как только их сапоги приблизились к краю Врат, над стонами и воплями обреченных прозвенел властный голос:

– Прекратить! Ваш генерал приказывает: стоять!

Все так и сделали. Охранники, пленные, парочка аристократов и София дружно обернулись и увидели Чи Хён, скачущую верхом сквозь дым; вслед спешила свита. Еще дюжина лошадей, громко стуча копытами, появилась с фланга, они несли седоков с такой скоростью, что едва не угодили во Врата, но в последний момент отвернули от грозной черной бездны.

– Во имя всех рогатых богов, что за мерзость вы задумали?! – воскликнула Чи Хён, спрыгивая с коня.

– Вам прекрасно известно, что я задумала.

Холод в душе Софии растаял, превратившись в раскаленную магму ярости, сомнения и чувство вины сгорели дотла в пламени гнева. Но вопреки этому огню, а может, и благодаря ему София сумела придать голосу предельную вежливость и спокойствие:

– Я обещала вам свою помощь и советы в обмен на одну безделицу: возможность отомстить тем, кто убил дорогих мне людей. И сейчас происходит как раз то, о чем мы договорились, генерал.

– Я не разрешала убивать пленных!

Чи Хён еще не научилась скрывать свои эмоции так же хорошо, как София. Со временем она освоит этот трюк, если только не вынудит Холодный Кобальт столкнуть ее в пропасть, а так и случится, если маленькая паршивка решила отказаться от своих слов. Не обязательно прожить полжизни среди демонов, чтобы приобрести вкус к власти.

– Думаете, я не вижу разницы, капитан?

Самообладание Софии поднялось еще на несколько ступеней, к полному спокойствию, и это было на диво приятное ощущение.

– Уговор есть уговор. Они мои, принцесса.

– Прошу вас, София! – Чи Хён подошла так близко, что София ощущала несвежий запах саама из ее рта и различала белые пятнышки между ярко-красными жилками, сеткой покрывающими глаза. – На нас движется Таоанский полк. Если мы будем обращаться с полковником Хьорттом и остальными заложниками так, как предписывает «Багряный кодекс», то сможем договориться о перемирии или хотя бы выиграть время. Но если казним, на хрен, всех пленных, таоанцы не согласятся на переговоры. Они нападут, как только узнают!

– Так позаботьтесь, чтобы ваши люди не проговорились, – ответила София.

Лицо Чи Хён застыло. София наклонилась к девушке и, почти касаясь губами уха, прошептала:

– У тебя нет выбора, принцесса. Они отправятся во Врата, и если ты, сучка, вякнешь еще хоть слово, я сброшу тебя вслед за ними и заберу твой отряд. Думаю, эти продажные вояки только обрадуются, что ими будет командовать настоящая Кобальтовая королева, а не драная демонами соплячка, больше думающая о мире, чем о войне.

Глаза Чи Хён мгновенно утратили дерзкий блеск и сделались огромными, словно блюдца. Умная девочка, сразу поняла, что на Софию лучше не давить. Плечи генерала поникли, она потерянно кивнула и повернулась к ожидающим ее приказа охранникам. София надеялась отложить это объяснение до конца казни, но теперь мосты сожжены и можно продолжать…

– Арестуйте капитана! – крикнула Чи Хён своим телохранителям, совсем еще желторотым птенцам, не решавшимся даже посмотреть в глаза Софии. – И отведите солдат Пятнадцатого полка обратно в лагерь. В Кобальтовом отряде с пленными так не обращаются.

Телохранители стремительно шагнули вперед, но София была еще быстрей. Возможно, она и не успела бы добраться до Чи Хён, если бы решила напасть на нее. Однако София бросилась не к генералу, а к ближайшему пленному, только что услышавшему о неожиданной отсрочке казни. Ошеломленная улыбка мелькнула на детском лице с размазанными по щекам слезами. И не успела пропасть с губ, как София толкнула азгаротийца плечом в бок и тот свалился во Врата.

Как она и рассчитывала, когда парень исчез в глубине Врат, цепь, соединявшая его с другими пленными, резко натянулась. Второй солдат с отчаянным криком скользнул в темноту, третий напряг все силы, кровь хлынула из-под наручников, сапоги уперлись в раскисшую землю; он тяжело дышал, не в состоянии даже завопить от страха. И только теперь, когда чей-то кулак врезался в перекошенный рот Софии, она сообразила, что оглушительный визгливый хохот, разносившийся над всем этим действом, принадлежал ей самой.

Тряхнув головой, София снова рассмеялась, потому что по милости небес этот неумелый удар нанес не кто-то из телохранителей, а сама Чи Хён. Девчонка взвыла от боли и запрыгала на месте, вцепившись здоровой рукой в искалеченную, которой она сдуру дала по зубам Софии.

Охрана, вместо того чтобы позаботиться о своем генерале, бросилась на помощь пленным, безуспешно состязавшимся в перетягивании каната с самими Вратами. Хрустнув суставами пальцев, София шагнула вперед, чтобы преподать Чи Хён последний урок. Долго же пришлось Холодной Софии ждать момента, когда Кобальтовый отряд вернется под ее начало.

Глава 9

Даже к лучшему, что все так обернулось. Взрыв боли в изувеченной руке помог Чи Хён сосредоточиться, бессмысленная утренняя суета наконец-то сменилась предельной ясностью. Даже то, что она и не сможет в обозримом будущем снова бить левой, не очень беспокоило принцессу. Раненая, с круглыми от боли глазами, она все же способна драться.

София напала так стремительно, что Чи Хён едва успела вскинуть руку и отразить первый выпад, но тут же получила ребром ладони по шее, а затем кулаком в подбородок. Непрерывная серия ударов в конце концов уложила бы ее на землю, если бы Чи Хён не засадила коленом в лобок Софии. Получив короткую передышку, она отпрыгнула назад. София согнулась от боли, не опуская рук, но не имея пока возможности пустить кулаки в дело. Это был предательский удар, но Чи Хён без зазрения совести повторила бы его, если бы София снова набросилась. Чхве называла такой прием «атакой подлеца», и он как нельзя лучше годился против бывшей предводительницы Негодяев.

– Сука… драная! – прошипела сквозь зубы София. – Теперь ты точно отправишься во Врата.

– Генерал!

Двое охранников отпустили цепь и кинулись на помощь Чи Хён. Упиравшихся пленников тут же подтащило еще на метр к Вратам, и ближний истошно завизжал, когда его скованное запястье коснулось черной поверхности. Стоявший на коленях охранник, наконец-то вставивший ключ в замок наручников, беспомощно выругался, и рука, вместе с железным обручем и ключом, исчезла в непроглядной тьме.

София воспользовалась тем, что все отвлеклись на крик, и снова атаковала принцессу, но телохранители преградили ей дорогу. Она зашла с фланга, ловко орудуя боевым молотом. Вопли пленного, затягиваемого во Врата, заглушали проклятия Софии, а также вопросы ошеломленных телохранителей, и мешали Чи Хён обдумать ситуацию… Но вдруг тапаи Пурна оттащила назад стоявшего на коленях охранника и заняла его место рядом с висящим пленным. Рискованно наклонившись над краем пропасти, она подняла кукри и без малейшего колебания рубанула по локтю азгаротийца. Пронзительный вопль оборвался, но руку перерубить не удалось, окровавленная плоть все еще соединялась с плечом. Пурна снова занесла изогнутое лезвие, второй удар не понадобился, Врата справились без нее, с корнем вырвав сухожилия из предплечья. Скованные цепью пленники вместе с конвоирами повалились навзничь, а Дигглби успел подхватить подругу и оттащил подальше от края. Чи Хён снова начала различать крики обезумевшего капитана.

– …По-твоему, честная игра?! – рычала София, словно попавшая в капкан лисица. – Как ты собираешься одолеть багряную королеву, глупая мокрощелка, если не можешь справиться даже с одной старухой?

Двое телохранителей зажимали ее с боков, третий спешил отрезать путь к отступлению.

– Генерал?

Анкит, телохранительница в маске разъяренной пантеры, обернулась к Чи Хён в ожидании очевидного приказа. Все могло кончиться в одну минуту.

– Брось оружие, София!

Старая корова, похоже, собиралась сказать что-то умное, но промолчала, увидев за спинами телохранителей, как Чи Хён расстегнула пояс.

– Не могу предложить тебе честную игру, бывшая ужасная воительница, потому что ты слишком древняя стерва, чтобы болтаться на виселице. Но если хочешь сразиться со мной, я надеру тебе задницу голыми руками.

– Э-э… генерал? – Тяжело дышащая Пурна высунула изо рта волчий язык. – Не думаю, что это…

– Я тоже не думаю, – проворчала Чхве, подойдя к Чи Хён с другой стороны. – У этой женщины кулаки – как ядра.

– Иди сюда, сучка!

София опустила молот, как только Чи Хён бросила на землю свой пояс с мечом в ножнах. Они стояли всего в десяти шагах от голодной черной бездны, уже проглотившей полдюжины солдат сегодня и несколько тысяч накануне.

– Ставка будет такая: победитель забирает себе Кобальтовый отряд, проигравший целуется с Вратами.

– В жопу твою ставку! – ответила Чи Хён, расталкивая оцепеневших телохранителей. Ее рвала на куски безумная ярость, как только что связанного демона, однако она не собиралась вести торг с хитрой старой каргой. – Если одолеешь меня, стерва, я, возможно, передумаю тебя казнить, но твердо не обещаю – слишком уж много дерьма ты здесь наворотила.

Почему-то эти слова снова завели Софию, глаза потемнели, она задрожала от гнева и проговорила убийственно низким голосом:

– Смело сказано, принцесса, но что-то я не вижу совомыши, способной тебя защитить.

– А где твой демон, капитан? – Трудно было с ходу придумать достойный ответ, но за время кампании Чи Хён изрядно поднаторела в пикировках. – Похоже, ты отпустила его в преисподнюю в самый подходящий момент, чтобы я могла тебя вздрючить на глазах у всего отряда.

Конечно, это не самая остроумная отповедь, но у Чи Хён было слишком мало времени. София задумчиво кивнула и вдруг бросилась вперед с крепко прижатыми к груди руками. Она хотела войти в ближний бой, как в прошлый раз, но теперь Чи Хён была готова к этому…

Сука! Зараза! Дерьмо собачье! Как у этой бабки получается так быстро двигаться? В одно мгновение она прорвала защиту и замолотила кулаками в грудь и живот. Рассвирепевшая противница попыталась бы разорвать ей горло, но Чи Хён оттолкнулась пятками от земли и сама рванулась в атаку, навстречу летящим кулакам, чтобы ударить головой.

Проклятье! Она целила в нос, но старуха, словно угадав намерение, махнула рукой и всадила кулак в переносицу с таким звоном, что у девушки подкосились ноги.

Мир потемнел, перед глазами Чи Хён закружились кроваво-красные снежинки. Она отшатнулась и вскинула руку, чтобы перехватить удар, которого не видела, но знала, что он непременно должен прилететь и добить ее. Пальцы вцепились в запястье противницы, и она, еще не до конца понимая, что удалось защититься, дернула Софию на себя и инстинктивно провела боковой удар левой. София пыталась вырваться, но Чи Хён крепко держала ее, продолжая колотить со всей силы. С каждым ударом девушка понемногу приходила в себя и наконец почувствовала, как затрещали кости и без того поврежденных пальцев, а лицо Софии ускользнуло от нового удара.

Противница снова появилась в поле зрения, и в тот же момент Чи Хён почувствовала резкую боль в боку. София раз за разом наносила неуклюжие, трусливые плюхи по ребрам. Чи Хён, не выпуская руку врага, снова принялась обрабатывать лицо Софии. Старая карга выглядела уже совсем плохо, еще немного, и она…

Должно быть, эта стерва уже давно пыталась сделать подножку и вот наконец добилась своего. Обе упали, окровавленный рот Софии расплылся в усмешке, и она вцепилась в противницу. Мерзлая земля показалась Чи Хён периной, София, как на подушку, уселась на живот девушки и сжала пальцы на горле. Но принцесса перевернулась на бок, сбрасывая наездницу. Они недолго катались по земле, и вскоре уже Чи Хён оказалась сверху и засадила локтем в живот. Противницы тотчас снова поменялись местами, старушечьи пальцы все еще сдавливали горло принцессы. Изогнувшись, словно угорь в пруду Отеанских садов, Чи Хён укусила Софию, и еще раз, и еще; та отпустила горло, но принялась колотить по ушам. Чи Хён чувствовала себя барабаном, на котором неустанно отбивают грозный марш. Она подавилась окровавленными волосами врага, затем на мгновение потеряла сознание, а когда снова обрела способность видеть и понимать, рот был набит чем-то мерзким, а серебристые волосы больше не закрывали обзор; она видела только разноцветное мерцание во мглистой глубине Врат. Доносился пронзительный безумный смех – там ждали, она присоединится к этому хору. Пальцы Софии вцепились ей в волосы, а колено надавило на поясницу, и она прекратила сопротивляться – настало время увидеть, что встречает за границей темноты человека, у которого нет надежного проводника, чтобы благополучно пройти сквозь Врата…

Когда Чи Хён уже увлеклась этой идеей, ее грубо потащили назад, и яркие цветы боли распустились на лице и в ушах, вокруг горла и под ребрами. Кровь отхлынула от глаз, и она различила над собой испуганную Чхве. Еще ни разу Чи Хён не видела своего стража доблести такой расстроенной, и сама она почувствовала вину перед давней подругой. Попыталась сказать что-нибудь доброе, но на губах выступили лишь кровавые пузыри, сменившиеся приступом кашля. Чхве помогла повернуться набок, и Чи Хён выплюнула клок окровавленных седых волос.

Волосы Софии. Чи Хён подняла голову, безумный смех из Врат все еще звучал в ушах. Пурна держала бывшего капитана за руки, Дигглби обхватил ее ноги, а оба телохранителя не без опаски пытались помочь им, но София вырывалась и даже сумела нанести несколько ударов. Она продолжала дико хохотать, испачканное в крови и грязи лицо имело сейчас лишь отдаленное сходство с человеческим. София больше напоминала дев меча из древнего свитка, который показывал Чи Хён ее первый отец, богинь, одержимых такой жаждой мести, что они позволяли демонам управлять своим телом, вместо того чтобы самим повелевать чудовищами.

Словно почувствовав ее взгляд, София прекратила сопротивляться, оборвала смех и посмотрела надменно.

– Я победила тебя, принцесса, – прохрипела она, не обращая внимания на текущую по подбородку кровь. – Я победила! Значит, ты должна исполнить мое желание. Обязана исполнить!

Чи Хён нужно было сказать в ответ что-нибудь резкое, вообще хоть что-нибудь сказать, но голова казалась сейчас такой же пустой, как дикий взгляд Холодного Кобальта. Поэтому генерал лишь закрыла глаза, заставляя себя не прислушиваться к выкрикам Софии. Но та продолжала вопить, и слова постепенно теряли смысл – имя Чи Хён в этой безумной мантре об исполнении желания каким-то образом соединилось с именем королевы Индсорит.

Подкрепившись горьким напитком из фляги Чхве, Чи Хён поднялась на ноги и открыла глаза. Она стояла в кольце молча наблюдавших людей: телохранителей, пленных, охранников, Чхве, Пурны, Дигглби и даже затихшей наконец, связанной конскими поводьями Софии.

Чи Хён коснулась распухшим языком шатающегося переднего зуба. Какого хрена они ждут? Торжественной речи?

– Чи Хён, пора возвращаться в лагерь. – Чхве взяла ее за содранный в кровь локоть и потянула к лошади. Клубящийся дым и падающие хлопья снега превратили мрачную долину в вершину горы, целующуюся с облаками. – Встреча с таоанцами обождет…

– В жопу! – проскрежетала Чи Хён и сама удивилась, как трудно дался даже еле слышный шепот. Она выплюнула новый сгусток крови. Не только говорить, даже дышать было тяжело, и все же она почувствовала огромное облегчение оттого, что должна о чем-то заботиться, что-то делать. – Если откажемся встретиться с этими шутами, они вернутся с копьями наперевес. Помоги сесть в седло.

– Генерал, – начал один из телохранителей, но она лишь молча махнула искалеченной рукой.

Теперь и два оставшихся пальца наверняка сломаны. Просто здорово.

– Нужно разобраться с этим дерьмом. – Голос прозвучал странно даже для ее собственных ушей. – И захвати пленных. Раз уж мы не можем обеспечить им безопасность до того, как получим выкуп, лучше сразу передать их таоанцам.

Оглянувшись на шеренгу ошеломленных пленников, переживших безумство Софии, она заметила, как седоволосый старик одобрительно кивнул, а затем поднял кулак, который больше не сдерживала цепь. Увидев, что никто из товарищей не последовал его примеру, он рявкнул что-то на азгаротийском, и пленные один за другим подняли руку, приветствуя генерала. София неразборчиво забормотала, а Чхве прошептала на ухо Чи Хён весьма заманчивое предложение… Но та, смерив взглядом бывшую Королеву Самота, отказалась от этой идеи.

– Нет, капитан София отправится в лагерь вместе с нами. Ее счастье, что я не такая же сумасшедшая, не то уже сбросила бы ее во Врата.

Глаза Софии яростно вспыхнули, и она выплюнула выбитый зуб в направлении Чи Хён. Генерал пожалела, что ее собственный расшатанный зуб все-таки держится, и нашла другой способ отомстить. Она повернулась к Софии спиной и заковыляла вдоль цепочки пленных имперцев, салютуя им поднятым вверх кулаком.

Каким бы заманчивым ни было предложение Чхве, но скорее в Мерзлых саваннах случится теплая зима, чем она избавится от Софии с такой же легкостью, с какой отдаст сейчас пленников Таоанскому полку.

Глава 10

Мерзлые саванны таяли под ногами Рогатых Волков, и ни ядопрорицательница, ни слагатели песен не могли объяснить, почему это происходит.

Лучшая задумчиво повертела в руках шлем, отороченный мехом морской выдры. Затем надела его на голову, поправила, чтобы не защемить косы, и застегнула пряжку под подбородком. Кое-кто на совете клана удивленно поднимет брови, увидев рогатый шлем, но когда в ее присутствии случалось иначе? Она понимала, зачем ее позвали и чего ждут от нее, – ту, которая накануне охоты откладывает в сторону свое оружие, нельзя считать настоящей охотницей. Поэтому Лучшая заранее приготовилась к самой долгой облаве в своей жизни.

Последним она положила в заплечный мешок одеяло, что сняла с постели и засунула под стропила в то утро, когда обнаружила, что пропали ее отец и сын. В этом не было ничего сентиментального, только практические соображения. Брат рассказывал о самотских собаках, обладающих таким острым чутьем, что могут уловить запах смертного за тысячи лиг, нюхнув перед началом поиска старую юбку или расческу. Когда Лучшая доберется до Багряной империи, она первым делом разыщет такую чудесную собаку, потому что даже хорошая охотница нуждается в помощи, чтобы взять след, оставленный полгода назад.

Не нужно было проверять, не забыла ли она что-нибудь, все необходимое лежало в тяжелом мешке, и тем не менее Лучшая бросила последний взгляд на свою хижину. Затем быстро шагнула вперед, наколола на копье циновку отца, а за ней и циновку сына, и легким поворотом запястья сбросила в едва тлеющий очаг. Нужно было сразу сжечь их, как она поступила с вещами брата, также сбежавшего ночью много лет назад. Но она позволила себе глупость и оставила циновки отца и Мрачного лежать на видном месте, словно заявляя всему клану Рогатых Волков, что надеется на возвращение своих опозоренных родичей. Сотканные из травы подушки занялись быстро, и теперь возле очага, где когда-то собирались пять человек, осталась только ее постель. Больно было смотреть, как циновки корчатся в слабом из-за необычно теплой ночи пламени, и она молча помолилась Падшей Матери, прося у нее спокойствия. Большинство смертных на ее месте склонились бы перед проклятием, обрушившимся на ее семью и снова доказавшим свою силу, но Лучшая справится с этим ради своих же близких, и когда она наконец попадет в Медовый чертог Падшей Матери, то попросит отпустить ее в Страну Трусливых Мертвецов, чтобы вызволить оттуда злосчастных родственников.

Но сначала она должна сама отправить их туда.

Лучшая опустилась на колени перед постелью и приподняла ее край, почти коснувшись щекой пыльной циновки. Пальцы наткнулись на что-то острое и вытащили ожерелье, которое Мрачный сделал для матери из клыков первого убитого им снежного льва. Лучшая носила его, показывая непутевому сыну, что тот еще не совсем пропащий, но когда он сбежал вместе с дедом, она разорвала нитку и замела клыки под постель – так колдовской амулет зарывают под порогом врага. Эта магия заставляла сердце матери обливаться кровью каждую ночь, проведенную под гнетом позора, легшим на нее и на всю ее семью.

Снаружи послеполуденное солнце припекало даже сильней, чем накануне, огромные, с моржовый бивень, сосульки срывались с крыш, все стойбище по щиколотку утонуло в грязи. Лучшая начала страдать задолго до того, как первый из соседей повернулся к ней спиной, как когда-то к Мрачному, таскавшему на спине деда. Ох, как же она спорила с отцом, когда тот вернулся и предстал в таком жалком виде перед всем кланом, как уговаривала и его, и Мрачного не раздражать понапрасну Рогатых Волков своими прогулками. Но теперь она понимала, что была не права. Иногда нужно просто пройтись по родному стойбищу, даже если никто вокруг не понимает, зачем это тебе.

Минуя жавшиеся друг к дружке старые, крытые дерном хижины, новые большие дома и утонувшие в грязи загоны, Лучшая подумала, что все еще хуже, чем ей представлялось: ледяные стены церкви, которые должны были беречь верующих от мороза до наступления лета, подтаяли настолько, что вокруг столбов в драночной кровле образовались большие прорехи. Не желая сидеть под льющейся с потолка грязной водой, члены совета вытащили скамьи во двор и поставили под Колючим Древом, как принято было у славных предков.

Горький комок подкатил к горлу при взгляде на старейшин, что собрались вокруг бесплодного дерева, словно ведьмаки на шабаше. Над ними расположилась в ветвях стая черных дроздов, своими криками предупредивших совет о приближении Лучшей. Никто из людей не поднял головы, и она молча опустилась на колени перед ними, ледяная жижа брызнула на шлем из шкуры медведя-призрака и кожаный доспех.

– …как раз улетали с пасеки, когда мы собирались на совет, – вещала ядопрорицательница, сидя на нижнем суку; ее вымазанные вайдой щеки блестели голубыми искрами в солнечном свете, за спиной свисала с ветки паутина из сухожилий и костей, с которой тоже сочилась талая вода. – С приходом лета они всегда перебираются на север, и даже моим колдовством не вернуть их на эту проклятую землю. Мертвые боги поднялись со дна Горького залива, чтобы наслать на нас дыхание преисподней, и всем известно, почему это случилось!

Совет загудел, подтверждая справедливость ее слов, а отец Туриса и его ученик, сидевшие на красной скамье чуть в стороне от остальных, прошептали «аминь». Лучшая мысленно согласилась с ними, но ее губы при этом не шевельнулись. Старейшины еще долго рассуждали, кто из демонов может посодействовать им в нынешних бедах и чьи предки более достойны обратиться к нему с просьбой, и все это время Лучшая оставалась неподвижной, как лик Черной Старухи, вырезанный на стволе дерева; к этому лику недавно добавились выведенные краской крылья и корона с крестом, символизирующие Падшую Матерь. Поначалу была небольшая путаница, поскольку Всематерь явилась в Кремнеземье в облике лунной богини Среброокой или ее племянницы Черной Старухи, однако благодаря настойчивости ядопрорицательницы и недавним откровениям отца Турисы выяснилось, что в своей непостижимой мудрости Падшая Матерь совмещает обе эти ипостаси и еще с полдюжины других.

– И вот, спустя всего лишь день и ночь после того, как нас постигла беда, та, чья кровь несет погибель миру, явилась на наш зов! – Этой громкой фразой ядопрорицательница закончила свою долгую и пустую болтовню, и Лучшая сразу поняла, что речь идет о ней. Старуха возбужденно заерзала на своем суку и презрительно сплюнула. – Отвечай нам, дочь Безжалостного, сестра Трусливого и мать Мрачного, признаешься ли ты чистосердечно в злокозненном колдовстве, или мне придется вырвать правду из твоих уст?

Члены совета снова загудели, но Лучшая с облегчением поняла, что не все старейшины поддерживают обвинения. Ни отец Туриса, ни его мальчик не сказали «аминь», что также смягчило ее гнев на обнаглевшую ядопрорицательницу.

– Я не собираюсь говорить от имени трусов и ведьмаков, – заявила Лучшая, стараясь хранить спокойствие, поскольку прекрасно понимала, что ядопрорицательница может истолковать ее возмущение в свою пользу, как признание вины. – Я буду отвечать только за себя, уважаемую охотницу клана Рогатых Волков.

– И что ты можешь сказать, уважаемая охотница? – Ядопрорицательница не назвала Лучшую по имени, и от оскорбления сердце забилось быстрее. – Ты мудрая женщина, много раз видевшая таяние снегов, и к тому же состоишь в близком родстве с отступниками, так что ты можешь сказать о постигшем нас бедствии?

– Я скажу, что только Падшая Матерь и наши предки точно знают, почему солнце стало таким злым, – ответила Лучшая, но лишь отец Туриса и его послушник кивнули, соглашаясь с ее словами. И она поспешила добавить, пока ядопрорицательница не успела этим воспользоваться: – Но я, так же как и все остальные, прекрасно понимаю, что это наша первая зима с тех пор, как два предателя бросили клан и, убегая, убили сородичей. Если совет считает, что их предательство возмутило предков и привело к этой невероятной жаре…

– «Если»! – выкрикнул Тяжелый Кулак, самый молодой член совета. Очевидно, он все еще злился на Лучшую за то, что она не пожелала выйти за него замуж два года назад, хотя на самом деле это произошло лишь потому, что он требовал выгнать ее калеку-отца и одержимого демонами сына из хижины, в которую хотел переселиться. – Она сказала «если», но я скажу, и скажу с гордостью, что мы уверены в этом, мы знаем точно, потому что только так и может быть. В отличие от тебя, мать демона, который…

– Думаю, Лучшая сказала так для того, чтобы не услышать эти слова от нас, но вы, похоже, не желаете оказать ей небольшое снисхождение, – перебила его Солемолка. Женщина даже не взглянула на Лучшую, но та все равно была благодарна единственной из старейшин, не согласившейся выгнать отца из совета… к чему бы эта доброта ни привела и чем бы старик ни отплатил. – Хочу напомнить тебе, брат Тяжелый Кулак, что дочь Лучшая не раз доказывала свою верность клану и совету и что ее вызвали сюда как свидетеля, а не как обвиняемую. Не порочь ее больше, пока она не потребовала, чтобы ты повторил свои слова в Круге Чести.

Мысль о поединке со старейшиной в Круге Чести даже не приходила Лучшей в голову, когда она размышляла о возможных результатах этой встречи… но еще больше удивила и обрадовала поддержка одной из членов совета. И пока Тяжелый Кулак не придумал ответ, за который Лучшей придется убить этого дурня у всех на глазах, она добавила:

– Прошу прощения у достойного и справедливого совета за то, что мои слова не так остры и точны, как мои копье и нож. Я лишь хотела согласиться с тем, что на нашу землю обрушилось нечто ужасное – вчера на рассвете, сером и холодном как обычно, я и подумать не могла, что к наступлению сумерек мне придется потеть в своей хижине, даже не имея на себе никакой одежды. Сегодня солнце печет еще сильней, и это значит, что силы зла действительно ополчились на нас. И если моя кровь стала причиной этой напасти, то она же должна стать и целебным снадобьем.

– Нужно все обдумать, – заявил отец Туриса, и его ученик дрожащим голосом снова пробормотал «аминь». – Ранняя оттепель – вовсе не такая уж неслыханная вещь…

– Это не ранняя оттепель! – каркнула ядопрорицательница и тряхнула своей колдовской сетью. – Сколько существует наш клан, никогда еще летняя жара не настигала нас на пороге зимы!

– Верно! Верно! – загудел совет, но Солемолка тут же возразила:

– Несвоевременная оттепель продолжительностью в день или два случается каждые шесть лет, и хотя на моей памяти она никогда не приходила столь быстро и не бывала столь жаркой, это еще не значит, что так и будет продолжаться. Через неделю тундра может снова стать такой же жесткой, как и две ночи назад.

– Не может, – мрачно проговорила ядопрорицательница. – Ледяные пчелы не покидают свои ульи во время оттепели и стада сернобыков не возвращаются с побережья, о чем нам только что рассказали охотники. Это не случайный перерыв в холодном дыхании зимы, это катастрофа, о которой предупреждали предки, бедствие, о котором поется как в наших песнях, так и в гимнах Вороненой Цепи. Разве не так, отец Туриса?

– Я видел плохие сны этой ночью, – задумчиво протянул старый священник, словно пытаясь припомнить, съел он перед сном кусочек сыра или нет. – Но если это действительно событие, предсказанное в «Песни королев», то по сути своей оно вовсе не бедствие, а…

– Довольно! – оборвала ядопрорицательница. – Дочь Лучшая, разве твой сын Мрачный родился не в это время года? Разве не в конце осени произошло Славное пролитие крови людей Шакала, то роковое сражение, в котором твой потомок и твой родитель выказали полное презрение к нашим обычаям? Разве не в эту пору случилось последнее бегство Трусливого? Разве не осенью Безжалостного изгнали из совета?

– Да, – спокойно согласилась Лучшая, разглядывая красноватый отблеск слишком яркого и жаркого солнца на покрытых талой водой ветвях дерева предсказаний. – Да.

– Вот оно! – вскочил с места Тяжелый Кулак. – Доказательство того, что причина всех наших бед – ее дурная кровь!

– Вряд ли!.. – Но протест Солемолки утонул с согласном гуле остальных членов совета.

– Что скажешь о проклятии, которое наслали на нас твои родственники? – спросила Лучшую ядопрорицательница, подавшись вперед. – Теперь ты жалуешься на грубость наших слов, но не забывай, что я, еще будучи ученицей, присутствовала раньше при твоих обращениях к совету. Как красноречива была та охотница, когда просила снисхождения к своему с позором вернувшемуся брату, а потом к отцу и сыну. Какую песню ты запоешь теперь, дочь Лучшая, когда все трое опять опозорили нас? Будешь ли снова толкать нас к ошибке словами о милосердии, в то время как саванны страдают из-за того, что трусы и предатели избежали правосудия предков?