Текст книги "Сны Черного Короля"

Тут доктор занялся перечислением, а я громко расхохотался.

Впрочем, хохот не выражал большого веселья – даже не разбирая испытываемые ощущения на части, я мог сказать определенно: хохот возник оттого, что у меня начала кружиться голова, а разглагольствующий психиатр стал восприниматься как сквозь стекло зеленой пивной бутылки. Ну, и еще от одного обстоятельства.

– Знаете, почему я хохотал? – спросил я, когда желание хохотать, удовлетворившись, затихло.

– Догадываюсь, – спокойно произнес доктор. – Смириться с тем, что переживаемое в последние годы сильнее всего оказалось плодом воображения, – не самое легкое испытание.

– Пошли вы к черту! – отреагировал я. – Я хохотал потому, что понял, как вы выстраиваете свои беседы. Вы водите мной… тьфу, то есть меня от темы к теме в зависимости от моего настроения. Когда мне становится грустно, рассказываете что-нибудь веселенькое, когда весело – грустное. Когда отвлекаюсь – спрашиваете об Алёнке, это сразу меня возвращает.

– Не помню, чтоб я рассказывал что-то веселенькое.

– Это неважно! – выкрикнул я. – Лучше ответьте, никак вашей женушке явился досуг купить новую шубку или катануть на пару недель к морю?! Сколько вам заплатила Татьяна?! Тысячу, пять, двадцать пять? Впрочем, и это неважно. Я могу написать в четверг, после дождичка, стихи, я умею! Но это тоже, тоже неважно! Важно, очень важно одно – что за гадость вы сыпанули мне в кофе?

Я чувствовал, что начинаю выходить из себя, однако доктор молчал. Причем сейчас это молчание не равнялось простому отсутствию речи. В нем, в этом молчании, было что-то еще. Какой-то гештальт. И он, этот гештальт говорил красноречивее любых слов: доктор боялся.

– Сделать меня сумасшедшим – замечательная идея! Деньги Компотниковой плюс ваш болтливый язык. Один короткий росчерк пера, и шашка выходит в дамки. В четырех стенах, под замком, я вряд ли смогу предпринять активные действия, да?

Наконец доктор разродился:

– У вас расширены зрачки. Вам нехорошо. Позвольте я дам таблетку, она поможет.

– Синюю или красную?

– В смысле?

– Ну вы же Морфеус!.. Морфеус, из Матрицы! Могу я, кстати, поинтересоваться – куда подевался ваш гестаповский плащ? Оставили дома? На работе? Дайте лучше синюю, я не из храброго десятка! На дворе мороз, на печи тепло. Черт с ним, насколько глубока ваша кроличья нора! И где она, правда! Вопрос слишком риторичен. Я же хочу, очень хочу одного – проснуться в своей постели и понять, что это был сон. Пусть сказка закончится. Слышите, вы?!

– Она не закончится, – грустно, но твердо произнес Елисей Маркович. – Не закончится до тех пор, пока вы сами не перечеркнете придуманную вами реальность. Поймите – нельзя жить только миражами. Счастье единственно в прошедшем есть страдание для души. Взгляните на мир критически, и он – не говорю, что сразу, – но обязательно изменится к лучшему. Сейчас все в ваших руках.

– Лишь бы руки росли не из задницы, верно? – я подмигнул и насмешливо улыбнулся. – Ай да доктор! Закрутить такой сюжет. Так натуралистично и, главное, так увлекательно переплести нити моей достаточно скромной жизни. Аж дух замирает! Жаль только, концы с концами не сходятся, правда?

Психиатр не реагировал.

– Все бы ничего. Совсем-совсем ничего… Но с одной маленькой оговоркой. Кроме Алёны, есть, к несчастью, и другие люди. И они, эти люди, тоже вовлечены в происходящее. И все их поступки, разговоры, беседы со мной чересчур гармонично вписываются в мой сюжет, но никак не вписываются в ваш. Или это также выдумано моим больным мозгом с какой-нибудь тайной целью? Не слишком ли он, мозг, переусердствовал?

– Чем выше интеллект, тем сложнее и ярче галлюцинации, – сухо проговорил доктор. – Олег рассказывал, у вас красный диплом…

Я встал, подошел к вешалке, достал из куртки записку (про бескишечников), вернулся и шваркнул ее перед доктором.

– Это тоже – мне только привиделось?

– Ну почему, ее вы написали сами.

Неожиданно на лице Елисея Марковича заиграла какая-то детская, совершенно не шедшая к ситуации улыбка:

– Скажите, а откуда вы узнали о бескишечниках?

– Я о них не знал. А что?

– Да нет, ничего. Просто доводилось читать о них во времена учебы в аспирантуре. Автор, не помню фамилии, описывал своего больного с параноидальной формой шизофрении. Кажется, это были такие маленькие зеленые существа, которые обходились без приема пищи, так как не имели соответствующих органов. Не буду вам врать, но, по-моему, существа являлись коренными жителями Венеры.

– Очень смешно! – почти выкрикнул я.

– Простите, не хотел вас обидеть, – смутился психиатр. – Однако поймите и вы: самый ненадежный для вас способ, к какому вы можете сейчас прибегнуть, – это доказывать реальность вашей, извиняюсь за каламбур, реальности через любые ее фрагменты. Ваш мозг функционирует в данный момент со сбоями. Но он при этом не отключен. Знаете, как говорится в нашей среде: «машина сохранна, но полностью неуправляема». А потому, исключительно для того, чтобы не довести эту неуправляемость до критической точки, сознание будет и дальше выстраивать такую картину, какая необходима вам. Природа, в том числе и психическая, не терпит хаоса.

– Вы хотите сказать, что и те люди, с которыми я встречаюсь, – галлюцинации?

– И да, и нет. Некоторые действительно существуют реально. Другие – только придуманы. Или увидены во сне, границы которого вы не в силах сейчас определить. Возможно и смешение образов. То есть часть ваших встреч происходила на самом деле, а часть – причем с теми же самыми людьми – дофантазирована. Кроме того, в психиатрии есть такое понятие, как «словеснокинетические галлюцинации»: в этих случаях больному кажется, что с ним говорят, хотя губы собеседника при этом не шевелятся или шевелятся, но не в такт произносимому.

– А… – начал уже я, однако доктор изобразил жест по типу «я еще не закончил».

– Единственным вашим шагом на пути к исцелению, – сказал он, – должна стать жесточайшая критика по отношению к происходящему. Я верю, что это нелегко. Но постарайтесь. И тогда во многих своих логических построениях вы найдете весьма уязвимые места.

– Какие, например?

Нельзя сказать, что меня это очень интересовало. Однако голова кружилась все больше – отчего я снова сел на стул и решил до конца беседы уже не вставать. Да и доктор виделся «зеленобутылочным» окончательно, что только придавало новый импульс к скорейшему завершению встречи.

Возможно, как раз по этой причине, когда Елисей Маркович сказал «многие, многие места» и «вы уверены, что хотите услышать?», я равнодушно кивнул. Выговорится да уйдет.

– Вот вы утверждаете, что у вас есть, вернее, было оружие. Откуда оно? Не помню, чтобы Олег рассказывал о вашей принадлежности к криминальным структурам.

– Пистолет был куплен у пьяного милиционера, – поддерживая рукой голову, протянул я, – за пятьсот рублей. Событие произошло чуть больше года назад.

– Замечательно, – отозвался доктор. – Подумайте, вы действительно считаете это возможным?!

– В нашей стране случаются и более невозможные вещи… Человек едва стоял на ногах, сначала хотел меня застрелить и ограбить, потом упал и выронил пистолет. Не смог найти. Потом сказал, что если я дам ему пятьсот рублей, то уйдет, оставив мне право отыскать оружие. Добавлю, было два часа ночи и дело происходило в парке.

– Ну хорошо. А как вы объясните…

Но в этот момент в кармане у доктора заиграл телефон. Причем мелодией был выбран отрывок из песни группы «Агата Кристи»: «хали-гали Кришна, хали-гали Рама, трали-вали крыша, где ты будешь завтра?», – и Елисей Маркович, сделав извиняющий жест, прислонил трубку к уху.

Я особенно не прислушивался. Он многократно говорил: «так», «ага», «хорошо». Потом спросил: «что, агрессивен?», «считает, что вокруг не врачи?», «что – потому что почерк аккуратный?» Затем слова пошли вперемешку с непонятной терминологией, после чего – «дайте “мажептил”, в течение нескольких минут он снимет возбуждение», «скоро приеду», «скоро», «да», «да», «давай, до встречи», – и разговор был закончен.

– Много работы? – с печатью сочувствия на лице спросил я.

– Не представляете как! – не уловив моей иронии, отреагировал Елисей Маркович. – Если я назову цифры, символизирующие количество получивших то или иное душевное расстройство в стране за последние пять лет, вы будете неприятно удивлены. А ведь это только зарегистрированные случаи.

– В дурку меня отправите? – хмуро проронил я, видя, что доктор готовится собираться.

Тот ответил, однако, премилой улыбкой:

– У меня нет таких полномочий: я здесь как частное лицо. Но если они бы и были, то не было бы оснований. Повторяю, «машина сохранна». А то, что ваша психика выстраивает сейчас, дела-197 ется единственно для того, чтобы мозг окончательно не разрушился. Это как бы временный мир, понимаете? Производная реальность, временно вставшая на место непосредственной. Однако процесс обратим. И нашими совместными усилиями мы обязательно вернем ее на прежнее место. Ведь так?

– И что, по-вашему, мне теперь делать?

– А я вам отвечу словами Макаренко, можно? Человек не может жить на свете, если у него нет впереди ничего радостного. Истинным стимулом в человеческой жизни является завтрашняя радость.

– И где ее брать?

– Трудиться! Общественно полезный труд и чувство долга – вот те самые субъективно-психологические условия, которые может использовать человек для создания идеала и цели своей духовной жизни! Запомните: только целостная, крепко интегрированная личность всегда сильна и свободна от астенических провалов! Подобный человек горит творческим общественно-полезным трудом, бодро и твердо смотрит в будущее своей семьи, своего народа! В будущее благородного и морально чистого человека!..

Кажется, доктора понесло. В том смысле, что он до того доразмахивался руками, говоря свою речь, что даже не заметил, как сшиб со стола чашку. Ту самую, которую недавно держал в этих самых руках при разложении ее на ощутительные части.

Когда заметил, то слегка покраснел и сказал «м-да…»

Я встал его проводить.

Но ноги совсем не слушались, и мне только чудом удалось добраться до прихожей.

Психиатр долго кряхтел, всовывая ноги в ботинки. Потом так же долго смотрел на меня, явно собираясь что-то сказать.

– Я буду вас наблюдать, – сказал наконец.

Мне захотелось отпарировать, что я не участвую в реалити-шоу, но сил не было.

Уже стоя в дверях, Елисей Маркович открыл дипломат, помявшись и со словами «вот, почитайте как-нибудь перед сном», протянул книгу. Когда дверь за ним закрылась, я глянул на название.

«Повесть о настоящем человеке».

8

Когда я проснулся (или очнулся), за окном лаяла собака. Лаяла злобно. Такой лай бывает, когда друг человека сильно хочет напасть. Или – если его дразнят.

Наверное, эту дразнили. В противном бы случае тишину рвали крики будущей жертвы. Но никто ничего совершенно точно не рвал. Возможно, не рвал именно оттого, что никакой собаки и не было. Обычная словеснокинетическая, точнее, лаекинетическая галлюцинация. Вспомнив недавнего гостя, я улыбнулся…

Браво, Компотникова.

Какой ход! Убедить человека в том, что он псих, и отправить «туда» под чутким присмотром доктора Елисея Марковича… жаль, не знаю фамилии.

Интересно, какую дрянь он подсыпал мне в кофе?

Во рту держался стойкий химический привкус, однако голова, хоть и болела, теперь не кружилась. Да и все вещи воспринимались в нормальных цветах.

Браво, Компотникова, браво!

Миг-другой и я бы действительно повелся на эту психологическую лабуду. (Хорошо помню, в какой последовательности все происходило). Наверное, подсыпанное начало действовать. Голос психиатра зазвучал явственно громче. Но громче не оттого, что стал возвышаться, а потому, что, оставаясь на прежнем уровне, начал как бы перекрывать собой остальные звуки и шумы. Я слушал и слышал теперь только этот голос. Смотрел лишь на его обладателя. Или, чтобы точнее, на маленький блестящий значок, нацепленный на лацкан черного докторского пиджака. Смотрел – и чувствовал: способности сопротивляться уже нет…

Снова послышался лай. Два междометия – означающих при другом употреблении проститутку. Наконец крик.

Стало быть, собака все же была.

Единственное смущавшее в этой истории – фигурирование в ней Хлестакова. Выходило, сука добралась и до него, и, возникни ситуация, когда потребуется помощь, от Олега ее можно не ждать… Сука, – конечно, Компотникова.

Не вставая с дивана, нащупал на полу тренькнувший телефон.

– Привет. Чем занимаешься? – поздоровался и поинтересовался ходом моего досуга голос. Такой обычно используют люди, чувствующие за собой небольшую вину.

– Схожу с ума. Если верить словам твоего Елисея Марковича. Как, кстати, его фамилия?

– Погоди, сейчас гляну в визитку, – Олег положил трубку, было слышно: действительно куда-то пошел. – Королевич, – раздалось вскоре. – Говорят, очень толковый специалист. А что?

– Олег, – я взял на тон выше. – Ты в самом деле считаешь, что сейчас уместно спрашивать: «а что»?! Откуда он взялся – этот Елисей Королевич?!

– Мне его порекомендовала Компотникова.

– А…

Моя речь тут же замедлилась, никак не находя должного окончания.

– Да… да как же ты мог? Она ведь – враг!

– Она?… – несуразно-рассеянно переспросил Олег. – Понимаешь… я думал… она… Словом, созванивались мы после нашего с тобой разговора. Я, честно, не знал. Мы так долго не виделись… С тобой, с Алёной. Я не знал, что вы развелись.

– Мы не разводились!

– Вот, а я даже о свадьбе вашей не знал. И Татьяна… она мне все рассказала. Клянусь, она правда сейчас очень остро переживает и болеет за тебя всей душой.

– Это я сейчас всей душой, по твоей милости, болею, соображаешь, нет! А, кстати, ты разве знаком с Компотниковой?

– Ну разумеется. Ведь я литературовед, и одно из моих направлений – современная проза.

И тут меня словно прожгло.

– Олег, скажи, Компотникова – знаменитая писательница, да?

Хлестаков молчал.

– Олег!

– Понимаешь, – начал он медленно, – это Елисей Маркович… вернее, она попросила, чтобы тот обошел стороной ее имя. Она не хочет огласки. Шум, скандал. Не дай бог, что-то просочится в газеты… Мало ли… Да и сам доктор считает, что так будет лучше для тебя. С точки зрения этого – критического восприятия. А потом, когда все наладится, ты и сам оценишь ситуацию верно. Только, умоляю, не говори никому.

– Олег, ты разве не видишь? Все просто подстроено! Они заодно, и единственная их задача упрятать меня в психушку, чтобы я не смог продолжать поиски.

– Думаешь? – спросил Олег. Да вот беда – интонация до такой степени не вязалась с видимой целью вопроса, что становилось ясным как день: Хлестаков не только не верит, но и ведет себя именно так не без помощи некой незримой, но твердо направляющей руки.

– Нет, только галлюцинирую! – сказал я, и положил трубку.

После чего телефон звонил еще трижды, но я оставался глух.

Главное – что компотниковская ложь оказалась на коротких ногах. Татьяна – писательница, и, стало быть, вся их цепочка, по причине всего одного, не выдержавшего нагрузку звена, тут же порвалась надвое. Причем – я уверен: доктор солгал отнюдь не из-за Татьяниной боязни скандала. Да ну! Скандал всем этим «звездам» как радуга после дождя. Нет, затем и солгано было, что иначе не состыковывалось бы. Компотникова-писательница не смогла бы общаться с Алёной. По элементарной нехватке времени, раз. И два – по особенностям самого Алёнкиного характера. Курам на смех: представить Алёнку в данном «гламурном» кругу.

Так-то!

Будильник показывал шесть. Судя по оживлению за окном, вечера. Но вечера какого дня – неизвестно.

Включив телевизор, глянул в телепрограммку. Сравнил…

Пятница.

Выходило, что спал больше суток. Нет, что все же за гадость подсыпал в кофе этот стервец?

Итак – пятница, вечер. Из обнадеживающего: камеры хранения на вокзале работают круглосуточно, стало быть, не имело смысла откладывать на завтра то, что представлялось возможным вытащить уже сегодня.

Пытаясь сосредоточиться, закрыл на минуту глаза.

Господи, как все это было давно! Время – когда я, пытаясь выбиться из долгов, уходил халтурить по вечерам, а Алёнка меня провожала. Целуя, она проверяла, надежно ли кутает мою шею шарф, напоследок не забывая шепнуть: «будь осторожней, в городе по ночам небезопасно!»…

Да, Алёнушка, – небезопасно! И теперь не только по ночам.

Новые игры требовали новых правил, и я был готов! Французы говорят в таких случаях – «се ля ви».

На кухне пробежал глазами по сторонам и выудил из подставки самого воинственного вида нож. Наверно, разделочный. Правда, первоначально намерение было использовать гаечный ключ – производимый эффект я хотя бы видел на практике. Но Олег, в чем мне с горечью пришлось убедиться, являлся истинным гуманитарием, и в его хозяйстве инструмента должного размера не нашлось. Максимум, на что я смог бы рассчитывать: набор китайских ключей в красивой пластмассовой коробке. Наибольший из которых – на семнадцать.

Нож так нож. Для разминки я поиграл им в руках, плавно озаботившись тем, куда спрятать оружие.

Вскоре выход нашелся. Я выдвинул ящик кухонного стола и достал лежавшие там: моток с нитками и иголку. От тряпки, которой вытиралась посуда, оторвал небольшой кусок материи – сантиметров пятнадцать в длину и три в ширину; сложил его пополам, перебрался в коридор, снял с вешалки куртку, вернулся, и стал пришивать оба конца материи к внутреннему карману, на правую сторону.

Вышла небольшая петелька. Когда я надел куртку и продел в петельку нож, снаружи ничего не угадывалось. Правда, нож висел при этом как бы наоборот – то есть более широким, чем ручка, лезвием вверх и извлекать оружие, возникни необходимость, было весьма неудобно (один раз я даже чуть не порезался). Но и пришивалось специально на правую сторону. Я мог доставать нож левой рукой за лезвие и тут же, перехватив правой, наносить удар.

После нескольких пробных попыток снова задумался.

Нож – крайнее средство. Помимо ножа, хотелось располагать чем-то еще. Чем-то – способным без риска отправить меня в зал суда внести замешательство в стан противника.

Будучи совершенно неискушенным в создании средств самообороны, я тем не менее набрел на одну мысль, показавшуюся крайне занятной.

В чашку с водой плюхнул полпакетика молотого перца и стал мешать…

Почему-то представилось: если перелить эту смесь в какую-нибудь емкость, а из емкости прыснуть в глаза, эффект будет еще тот.

Но сколько нужно перца, а сколько воды?

Приходилось действовать интуитивно, отчего я все подсыпал из пакета, добросовестно перемешивая, и, видимо, так увлекся данным занятием, что не заметил, как начал бормотать под нос какие-то звуки – явно смыслового содержания и образовавшие в конечном итоге нечто похожее на стих. Он был примерно таким:

 
Я узнал, что вдруг меня
Забыла, бросила жена,
Солнце, небо голубое —
Нужно мне теперь такое?
 

В определенный момент я даже остановился на мысли, что невольно сравниваю себя с Данилой Багровым – главным действующим лицом фильмов «Брат» и «Брат-2» (когда герой обламывал спички, стругал марганец и что-то еще); но, подумав немного, решил, что я, несмотря на некоторую общность цели, все же не он. По самым разным причинам.

Трижды громко чихнув, перелил состав в широкую пластмассовую банку из-под каких-то таблеток, надел куртку, вложил в петлю нож, сунул банку в карман и застегнул молнию до конца.

Вперед!

Улица, какой я ее увидел, была самой обыкновенной: кто-то куда-то шел, кто-то на чем-то сидел, горели фонари и неоновые вывески рекламы.

Постояв с минуту на месте (стараясь не отводить при этом правую руку далеко от молнии, вернее, от ее собачки), двинул в сторону метро.

Туда можно было добраться и на автобусе – кажется, две остановки. Но от такой мысли я наотрез отказался: предпочтя использовать прогулку в качестве дополнительной проверки.

А именно: пройдя сотню метров, я побежал.

Преследователям, околачивайся таковые поблизости, пришлось бы в точности повторить мой маневр, а заметить бегущего или бегущих в толпе – раз плюнуть.

Однако, стоило мне повернуть на бегу голову, я тут же столкнулся с одним из прохожих. Который, судя по полученным мной ощущениям, желая избежать прямого контакта, выставил вперед что-то твердое.

При ближайшем рассмотрении этим «одним из прохожих» оказался знакомый на вид мужчина – с лысиной и бородкой, а чтобы быть еще более точным: с именем Елисей и фамилией Королевич. Предмет же, который больно ударил меня в грудь, был дипломат – психиатр до сих пор держал его обеими руками.

Но самым ужасным стало другое. При ударе край дипломата зацепил нож и тот – не знаю, по каким причинам: то ли петелька порвалась о лезвие, то ли я ее сделал слишком большой – в общем, край дипломата зацепил нож и тот, выдержав истинно драматическую паузу, вынырнул из-под куртки, упав с неимоверно бодрым звяканьем на асфальт.

Сначала внимание психиатра привлек именно звук. Потом… оно перешло на меня. Потом, видимо, два полученных по отдельности впечатления начали обретать некую взаимную сопряженность. Губы Елисея Марковича, зашевелившись, сумели выдавить «вы… вы, вы…», взгляд, постояв еще чуть-чуть на ноже, закосил неожиданно в сторону. Как если бы искал там подкрепления.

Не теряя больше драгоценных секунд, я выбил, кулаком, из рук психиатра дипломат и понесся как сумасшедший вперед, расталкивая всех тех, кто вставал на пути.

Затем юркнул во двор и продолжил отрыв уже по узким питерским проездам и проходцам, запутанным и змеистым как мысль шизофреника (сравнение было вычитано в каком-то новом литературном журнале; интересно, что бы сказал на это Елисей Маркович?).

Минут через пятнадцать оказался на небольшой, но имеющей автомобильное движение улице, – чем и воспользовался: поймал частника и назвал адрес.

Ячейка с номером 32 нашлась быстро. Опустив в монетоприемник требуемую сумму, набрал: 1215678.

Где-то что-то щелкнуло, и дверца, испытав на себе мой легкий толчок, поддалась. В самом центре образовавшегося перед глазами черного прямоугольника лежал белый конверт.

Нет, что бы все-таки сказал мой лечащий врач, тоже галлюцинация?

Не желая испытывать судьбу, сунул конверт в карман и осторожно покинул здание вокзала.

Не дойдя чуть-чуть до метро, занял одинокую скамейку.

В конверте лежал один большой белый лист, на котором маленькими ровными буквами было написано:

«230-17-42. Никогда не звони по этому телефону!»

Снова загадка?

Нет, ну…

В самом-то деле. Все эти извивы власоглавовской мысли были настолько «вот уже где», что, казалось, еще один такой код или шифр, и включение в число моих окончательных и, главное, единственных друзей скромного труженика чемоданчика и халата станет гораздо ближе, чем даже предполагает последний.

Ну да вот…

У подъезда к моменту моего возвращения величественно стояла машина скорой помощи, в моем, то есть в Олеговом окне горел свет.

Интересно, с какого времени они тут? Явились сразу, как Елисей увидел меня с ножом? или…

Вспомнив его последнюю физиономию, я невольно расплылся в улыбке. Представляю!

И чего-то он сразу не обеспокоился: «у вас расширены зрачки, не угодно ли, молодой человек, таблетку?».

Впрочем, шутки шутками, а рисковать не хотелось. Отойдя на детскую площадку, что занимала часть пространства в этом же дворе, я оседлал маленького качающегося верблюдика и смиренно стал ждать продолжения.

Свет в окне минут через десять погас, а еще немногим спустя в дверях показались знакомые до боли фигуры: Хлестакова и Елисея Марковича.

Литературовед и психиатр, перебросившись небольшим количеством не долетевших до меня фраз, пожали друг другу руки, после чего один (психиатр) сел на переднее сиденье «скорой», а второй, махнув первому на прощанье, побрел вдоль собственного дома, свернув в арку там, где, наверно, было удобнее поймать такси.

Чуть обождав, я спешился.

Терпенье, как говорится, и труд…

Не включая свет в комнате, разыскал телефон и первым делом набрал номер: 230-17-42.

– Алло, – сказали там.

– Алло, – сказал я.

– Алло, – повторили на том конце с чуть слышимым раздражением.

– Меня попросили вам позвонить, – придумал я.

– Кто?

Хороший вопрос.

– Антон Власоглав.

– А кто это?

– Кто, он или я?

– Вы оба!

– Антон – известный питерский журналист, а я…

– А вам не кажется, что время не вполне соответствует дурацким шуткам?! – там, видно, не выдержали: трубка была брошена.

Я посмотрел на часы…

Начало двенадцатого. Согласен.

– Простите, – (чувствуя необходимость именно такого пути, дожидаться «алло», звоня во второй раз, я не стал). – Так получилось, что ваш телефон фигурирует в одном документе, составитель которого, к несчастью, умер. Однако до смерти он успел передать документ мне, с тем, чтобы я провел расследование. Моя фамилия Велес. Я – детектив, и хотел бы встретиться с вами в любое удобное для вас время…

– Пошел ты в зад, детектив! – перебили меня, и в трубке вторично раздались гудки.

Чудесно! Что дальше?

Снова раскладывать бесконечные комбинации из цифр и букв? Блуждать по не имеющим выходов лабиринтам? Попытать счастье в гадании? А?

Другая печаль – «квартирный вопрос». Глупость и безрассудство: тянуть резину своим пребыванием здесь, зная, что в любую минуту могут нагрянуть незваные гости.

Впрочем, позволительно ли считать таковым Олега?

А любопытно, с кем он? Еще пару дней назад сомнений в ответе не было. Но время идет. Никому неизвестно, какие усилия приложила Компотникова, чтобы перетащить недавнего друга под свои поганые знамена. С чего бы такой энтузиазм? Приехал поздно вечером, сорвался с дачи, бросил научные труды. А ради чего? Бескорыстно помочь малознакомому психиатру затолкать в известное заведение обыкновенного дурачка?… Неубедительная мотивировочка!

А с другой стороны – не все ли равно? Так или нет, но проблему со сменой жилья надлежало решать в самые короткие сроки. Нечего дожидаться, когда придут и выведут под белы рученьки.

А где жить? У Потапова?

Тоже не выход.

Вот ведь – действительно дурачок! (в этот момент я с силой хлопнул себя по лбу). А деньги в кошельке! Нетронутые доллары и малопотраченные рубли… Да завтра же можно снять квартиру, на худой конец комнату, или вселиться в гостиницу! А пока…

Я снова взял телефон.

– Олег, слышишь меня?

Вопрос был именно таким, потому что из трубки (я звонил с сотового на сотовый), кроме голоса самого Хлестакова, доносились отрывки какой-то блатной песни, чей-то смех и шум мотора. Наверно, Олег еще ехал на такси.

– Да, слышу. Что-то случилось?

– Ничего. Просто захотел узнать, как у тебя дела. Ты где?

– На даче. Погряз, не поверишь, в болоте непролазной бюрократической среды. Сижу вот, документы для переаттестации готовлю.

Ну-ну.

– А в городе был?

– Когда? Вздохнуть лишний раз минуты нет. Сам-то сейчас где? У меня?

– Никак нет, далеко. На пути в Рязанскую область… Приятель в гости на недельку зазвал, так что квартира – снова твоя. Спасибо, с меня причитается.

– Ты что? – казалось, от возбуждения голос Олега слегка завибрировал. – Какая Рязанская область?! Ты ведь…

– Сумасшедший?

– Нет, но…

– «Умы кипят… их нужно остудить». Олег, не бери в голову, все нормально. Кризис переоценки ценностей давно миновал, и вернувшееся под родную кровлю сознание мне полностью подчинено. Знаешь… а ведь в какой-то момент я действительно чуть не съехал с катушек. Работа, Алёна, проблемы одна за другой в очередь – прям морок какой нашел! Заклинило, и все тут. Вот и начал, как в народе говорят, сажать цветы, не сообразуясь с климатом. С ножами, стыд сказать, по улицам бегал, мстить кому-то порывался, чего-то искал. Но теперь – все, полный порядок.

– Ты уверен?

– Как никто другой. Ты передай, пожалуйста, если увидишь, Елисею Марковичу…

– Да откуда же.

– Олег! Передай, что книгу я его прочитал, и скажи, очень многое понял. Обязательно только, ладно?

– Сделаем, коли просишь, – Хлестаков, не знаю, верил или нет, но заметно смягчился.

– Прав он, понимаешь, был. В стаю попал – лай, не лай, а хвостиком, если нужно, подвиливай. Нет ее, никакой этой любви: вся в девятнадцатом веке осталась.

– Ну, ты уж это загнул.

– А нет, правда! «И погасили, чтоб не жечь, все свечи, и прекратили раньше срока бал…» Вся нынешняя любовь – это ведь только до первого завоевания. А дальше сплошной секс. И то, не чаще раза в неделю, потому как на работу рано вставать. И не нужна мне больше никакая Алёнка, остыл, понимаешь! Лучше уж снова общественно полезным трудом займусь. Хочу вот телевизор в кредит купить – буду «На задворках души» с Бабаховым вечерами смотреть. Как думаешь, сейчас телевизор, при небольшой зарплате, в кредит взять можно?

Хлестаков не реагировал.

– Потом машину, чем черт не шутит, куплю. Буду к тебе на дачу по выходным ездить. Олег!

– Да, – ответил тот после длительной паузы.

– Ты когда документы к переаттестации готовить начнешь, водителю скажи, чтоб сильно не гнал: почерк неровным получится. А мне пора, автобус ждет.

– Какой автобус?

– До Рязани.

Я выключил телефон, зажег во всех комнатах свет и перебрался на кухню.

Щелкнул кнопкой на чайнике.

Подумав, положил на кухонный стол лист с номером, звонить по которому не следовало никогда.

Затем вернулся в прихожую и вытащил из замка ключ – если кто и придет, пусть попадет внутрь без моего участия.

Одна маленькая вещь дразнила мое любопытство: Олег – сохранит нашу дружбу или предпочтет стать предателем? При втором варианте минут через двадцать жди гостей.

Он все понял: человек с головой… Либо для доктора Королевича я окажусь действительно там, как сказал Олегу, либо…

Ножки дивана высокие, плед длинный – спрятаться под диван и остаться незамеченным не составляло труда. Нелепо представить, что, появившись, они будут обшаривать все углы. Более нелепо – что допустят хотя бы мысль о моем, несмотря на все события, присутствии. Последнее под силу только истинному сумасшедшему.

Набросав таким образом план действий при негативном развитии ситуации, снова переместился на кухню, где склонился над злосчастным листком.

На определенном этапе работы мне даже, говоря честно, припомнился Елисей Маркович (когда тот распинался о воображаемом молодом человеке, готовом сутки напролет проводить за разгадыванием не связанных между собой цифр). Основная причина – за четыре с половиной мгновением пролетевших часа добрая треть бумаги была исчиркана действительно чем угодно, только не тем, что смогло бы помочь. Зато я узнал, что в сумме цифры дают 19, при перемножении получается 0, а если соотнести их с какой-нибудь датой, то такой датой будет 23 января 742 года. Впрочем, там еще много чего было.

Подслащивало пилюлю – Олег не скурвился окончательно. И при определенных обстоятельствах на него, наверное, можно кое в чем положиться.