Текст книги "Кракатук"

Впрочем, разглядеть трапезничающего провожатого я, как следует, не успела. Стараясь не задеть ловушки, юноша осторожно прошествовал вдоль заколоченных раздевалок и остановился перед лестничным спуском, ведущим на дно бассейна. Низкорослик тем временем вытер мокрые ручонки о полы плаща, поводил надвинутым на морду капюшоном, словно бы принюхиваясь, а затем, удовлетворённо кивнув, ловко спрыгнул вниз. Коротенькие шажочки удалились к другому краю бассейна, и я различила приближающийся шорох. С таким звуком тащат что-то тяжёлое по полу.

Не выпуская меня из рук и стараясь не смотреть мне в глаза, юноша терпеливо дождался, пока шебуршание стихнет. После был короткий вздох, и парень без всякого предупреждения ступил вперёд…

Падение было недолгим, но испугаться и вскрикнуть я всё же успела. Тяжело приземлившись на край матраса, юноша по инерции опрокинулся вместе со мной на пол. Я почти ничего не почувствовала. Юноше, по всей видимости, повезло меньше. Основная часть удара пришлась на него.

Парень осуждающе покосился на своего жутковатого компаньона, а тот лишь коротко развёл ручками, якобы извиняясь, после удручённо уковылял прочь, в одну из многочисленных дыр, прорытых в кафеле.

Парень поморщился, но всё же поднялся и осторожно меня поднял. После он подошёл к объёмистому столу, заваленному всякого рода художественными принадлежностями, и уложил меня на один из нескольких тусклых диванов.

Только теперь, оказавшись в покое и относительном тепле, я почувствовала, насколько же за всё время своего безумного и ужасающего приключения устала. Сонливость сразила меня, словно самая умелая воительница во всём этом королевстве безумия, и я была ей за это искренне благодарна. Ослабшая и вновь беспечная, я скользнула полуприкрытым взглядом по внутреннему убранству бассейна.

Кафельные стены были увешаны всё теми же картинами и листками с набросками. В тот момент я смогла разглядеть лишь загадочные силуэты и падающие здания, тяжёлые морские глубины и их ужасных обитателей. Взгляд блуждал сам по себе, и я больше совсем не была над ним властна. Комнатка плыла и туманилась, – и вскоре вернулось пятно. Превозмогая слабость, я последним усилием воли приоткрыла глаза. Скосив их к полу, я с удивлением обнаружила, что большая его часть утопала в беспорядочных кучках самых настоящих дубовых листьев. Жёлтые и пожухшие, они похрустывали от малейших прикосновений и подрагивали в такт частым всполохам установленных повсюду свечей.

Крохотные огоньки давали совсем мало света, поэтому заискрилась спичка, вновь заполыхала подхваченная со стола керосиновая лампа, и часть маслянистой жидкости пролилось в железный мангал, примощённый к стене справа от стола. Весёлое пламя пролило на комнатку свой тёплый свет, и я почти сразу же почувствовала, как меня ещё сильнее начало клонить ко сну.

Уже сквозь дрёму я видела, как, ведомый загадочным существом, по полу волочится плед, и юноша меня им укрывает; как разгорается костерок, и неторопливый силуэт усаживается прямо на пол напротив меня. Уселся неподалёку и низкорослик. Расплывающаяся белая морда с красными глазками-бусинками плотоядно уставилась на меня.

Юноша глухо буркнул:

– Принеси выпить…

ДЕЙСТВИЕ 3

Улица Блодет, санаторий «Поднебесный» (29 ноября 1984 год, 10:11).

Когда я открыла глаза, в бассейне никого не было. Исчез жуткий карлик, а вместе с ним и его хозяин. Лишь старенький, обмотанный грязно-оранжевой изолентой приёмник, установленный на самом краю стола, раздражённо пофыркивал утренней лентой новостей. Хватило нескольких слов скучающего вещателя, чтобы понять, что с того момента, как я оказалась в заброшенном санатории, прошло не менее нескольких часов.

– Характерное время Скогвинда приобрело нехарактерные даже для него странности и оттенки… – бубнил хрипловатый голос. – Полицейское управление города передало экстренное сообщение о том, чтобы люди даже не думали выходить из дома, чтобы пойти куда-то там пешком. Даже на работу. На меня не ровняйтесь, «Старый компас» для меня практически дом… Ха-ха… Мда… Вообще, думаю, у наших бравых полицейских стряслось что-то действительно чертовски серьёзное. Впрочем, в подробности они не вдавались. Ну да ладно, удачи им и здоровья. Так, следующее… после прошедшей ночи Скогвинд оказался погребён под столь внушительным слоем снега, что городская снегоуборочная машина не справляется. Управленческий совет уже подключил несколько тракторов и автобус, на котором жители смогут добраться до мест работы и обратно. К данному моменту уже прочищена треть улицы Мэйн Виена. Предположительно к обеду главные улицы, а именно ранее упомянутая улица Мэйн Виена, улицы Скилвег и Ден Андре будут доступны для проезда. Хотя, кому-то захочется покидать свои тёплые постели … Лично я бы всё отдал, лишь бы оказаться дома… так, ладно, с новостями всё. Чем бы нам с вами заняться теперь… Помнится, в коморке Гора были какие-то старые журналы…

«Оказаться дома…» – отдалось тоскливо в мыслях.

Я приподнялась на локте и быстро осмотрелась. Огонь в мангале всё ещё был, и поэтому я смогла разглядеть стоящую неподалёку от меня жестяную кружку. Осторожно приподняв её за горячие бока, я вдохнула поднимающийся на тёмной жидкостью пар. В нос тут же ударил горьковатый запах трав, напоминающих полынь.

Не чай с лимоном и мёдом, но лучше, чем ничего. Я откинула плед, сделала несколько мелких глотков и невольно поморщилась. Столь гадкого вкуса мне ещё пробовать не приходилось…

– Обычно настой пьёт Георг, – раздался заставивший меня вздрогнуть голос со стороны входа. – Просроченный кофе с мышиным горошком. Следовало сразу послать его за чем-то более сносным.

Ладно просроченный кофе, но мышиный горошек?! Стало понятно, отчего вкус показался мне столь характерным…

Поперхнувшись, я повернула голову к источнику звука и одарила спускающегося по лестнице юношу красноречивым взглядом.

– По всей видимости, ты не знаешь, что мышиный горошек – это растение, – взглянув на меня, невозмутимо заметил парень. Голос полностью соответствовал характеру своего обладателя; не менее того он был сдержан и задумчив. Соответствовала образу и вычурная манера речи. – Ему почему-то нравится горечь. Наверное, дело во вкусовых рецепторах. От человека Георгу досталось немногое.

Я с отвращением отпихнула кружку и торопливо вытерла губы тыльной стороной ладони. Леденящая душу волна вновь поднялась с живота и окатила меня, подобно ушату с родниковой водой. С невольным страхом и пустой надеждой посматривая на странного хозяина бассейна, я не сразу осмелилась заговорить. Слова прозвучали жалко и тихо, но они шли от самой моей сути, от той части, которую я замечала в самой себе крайне редко, а посторонним и вовсе никогда не показывала.

– Ты такой же… как они?

Как и в прошлый раз, юноша опустился на пол напротив меня. Его серый взгляд обратился вниз, на подхватываемые сквозняком листья. Вещатель к этому времени замолк, и на смену ему из динамика разлилась печальная инструментальная музыка, придавшая комнатке своеобразное подобие уюта.

– Кто «они»? – глухо переспросил юноша, безучастно наблюдая за попытками скрученных хрустяшек убраться от него прочь.

Страх усилился. Я помедлила, но всё же ответила.

– Как Энди и Алва, и Учитель… И как Светоч… – последнее слово я произнесла совсем тихо, едва дыша.

– Все мы люди… – пожал плечами юноша. – Даже Эваранди…

– Та страшная старуха, Алва… Она убила его, зарезала скальпелем прямо на моих глазах…

Юноша слегка усмехнулся и качнул головой.

– Значит, всё же вернула ему инструмент… А Энди, как всегда, всё испортил…

– Инструмент?

Последовал утвердительный кивок.

– Болен рассказывал мне, что Эваранди проник в потусторонний мир с помощью этого скальпеля. Он проник на глубину, до которой Болену ещё очень далеко… и поплатился за это. Болен его предупреждал, и не раз, но всякий раз Эваранди лишь отмахивался и насмехался. Болен и об этом рассказывал. Болен много о чём мне рассказывал…

Потусторонний мир и некий «инструмент». Я тут же вспомнила ужасные символы с рисунками в коморке, ужасающий вид Светоча и абсолютную его непохожесть на любых принадлежащих привычному миру существ, жуткие метаморфозы Учителя и его бродяг, и, наконец, конечности, обратившиеся в ветви, и оставленные там, в кресле. Мой взгляд невольно скользнул по покрытым пледом ногам. Несмотря на тепло комнаты, кожа покрылась мурашками.

– Кто такой Болен? – ужасно боясь окончания едва начавшегося диалога, спросила я.

Юноша бросил на меня короткий взгляд.

– Мой отец, – явно догадываясь о моих подозрениях, он прикрыл глаза и коротко кивнул. – Да, Учитель. Хоть он не видит всей правды, многому я научился у него.

Я внимательно вслушивалась в слова парня, смотрела на его лицо и печальный шрам, старалась уловить сопутствующие речи эмоции, и… Чем дольше я наблюдала, тем большим доверием к нему проникалась. Юноша определённо был не так прост, как казалось мне поначалу, но если и были в нём странности и даже таинственность, то была в нём и какая-то удивительная честность, возведённая едва ли не в абсолют.

– Почему он… – начала я и запнулась. – Почему он делает всё это? Что происходило там, в церкви?

– Существуют дни, когда сущее приближается к истинному своему виду, грани истончаются, и… Впрочем, ты уже всё это слышала от Болена, – юноша подхватил с пола горсть листьев и всмотрелся в их сухие тельца. – Он и его паства, бедолаги, приходящие к нему, – каждый когда-то пережил нечто страшное, потерял себя и смысл жизни. Болен первым обнаружил путь к истинному спасению… как он сам говорит…

Интуитивно я чувствовала, что мне следует подыгрывать настроению моего нового знакомого, как и в церкви стараться ничему не удивляться и быть естественной. Не без труда усевшись и прислонившись к стене, я осмелилась вставить в монолог осторожное замечание:

– Кажется, ты его недолюбливаешь…

Юноша слегка вскинул брови:

– Это так. Наши с ним взгляды на жизнь во многом расходятся, но то, что Болен – человек особенный, я понимал всегда. Пережив в детстве утрату, он самостоятельно научился проникать в места, недоступные всем прочим, в то время как многие бы просто утратили всякую веру в мир. Удивительно и то, что он научился открывать взор подобным себе.

– Я… я тоже что-то видела…

Юноша смерил меня внимательным взглядом, в особенности остановился на ногах, и сказал:

– Я знаю. Ты похожа на него. В тебе тоже живёт тьма.

– Но… как то, что он делает, может кому-то помочь? – я вздрогнула, припоминая безумные метаморфозы, свидетельницей и участницей коих мне пришлось стать. – Это было так странно… Когда всё начало меняться и люди превратились в чудовищ… я подумала, что сошла с ума…

– Мир почувствовал твой страх и показал одну лишь тёмную свою сторону, вызволил на волю всё то, чего боишься ты, чего боятся другие люди… Все странники проходят через это. Обретя определённый опыт, знающий и видящий может найти в том мире и хорошие вещи, которые и впрямь лечат его душу.

Я вспомнила перекошенные рожи, пьяные выкрики и дерганые пляски.

– Не очень-то было похоже, что те бродяги счастливы…

Юноша сдержанно усмехнулся и совсем тихонько подул на листочки. Те зашуршали и замерли. Все они остались на ладони.

– Видишь? – посмотрел на меня юноша.

Я непонимающе повела плечами, но на всякий случай утвердительно угукнула.

Юноша пояснил:

– От того, что я подул, листья не стали живее, и даже не сорвались вниз. Они лишь на одно мгновение двинулись, словно в них что-то пробудилось, но этого недостаточно. Болен старается по мере своих сил. Он не спасает, а лишь указывает к спасению один из путей. Болен искренне верит, что рано или поздно он и его странники найдут долгожданный «Грааль» и излечатся полностью. Вот только всё это неправда.

Юноша резко сжал ладонь. Листья хрустнули в последний раз, и их останки беззвучно упали вниз. Мне стало несколько не по себе, но я постаралась не подать виду.

– А что же правда? – спросила я.

Мой слишком уж непростой собеседник поднялся, неторопливо отряхнул руки, подошёл к одной из нор и, вытянув что-то из карманов джинс, пнул стену ногой.

Топот крохотных ножек послышался не сразу. Нарастая и замедляясь, он вверг меня в прежнее состояние ошеломления и ожидания чего-то жуткого и невероятного. Так и случилось. Самые смелые мои ожидания оправдались, и из норы вышел крохотный уродец, виденный мной ранее. Капюшон был низко надвинут, а руки скрыты в широких рукавах, поэтому разглядеть существо, как и прежде, мне не удалось. Впрочем, таинственность лишь усиливала волнение.

Юноша присел перед карликом, что-то тихо ему сказал, а затем вручил в когтистые ручонки самый обыкновенный металлический ключ от двери. Существо юркнуло обратно в нору. После поднялся и парень. Он размеренно подошёл к столу, и спустя непродолжительное время из груды хлама показалась пара глубоких тарелок.

– Правда в том, – запоздало заговорил юноша, – что ты давно не ела… Как, впрочем, и я.

Желудок с готовностью затянул свою характерную песню. Щёки налились стыдливым жаром.

– Вот и я о том же, – вгоняя меня в ещё большее смущение, заметил юноша.

– Извини, – прошептала я.

Парень, принявшийся было вновь копошиться, обернулся.

– За что?

Я помолчала и, продолжая чувствовать неловкость, быстро помотала головой.

– Ни за что… Извини…

Юноша на этот раз повернулся ко мне уже полностью и опёрся о край стола.

– А теперь за что?

Я вовсе перестала что-либо понимать. Дёргано улыбнувшись и отвернувшись, я сдавленно обронила:

– Я… прости…

– Ну, если ты так просишь, – задумчиво отозвался парень, – то я тебя прощаю.

Его сказанная с крайней степенью серьёзности реплика подтрунила моё взволнованное состояние, но в то же время и рассмешила. Я метнула на юношу короткий взгляд и вновь улыбнулась, только на этот раз совсем по-другому. Юноша посмотрел в ответ и приподнял изувеченный краешек губ.

В тот же момент вернулся жуткий коротышка. Причудливо пригибаясь и расшвыривая листья, он выскочил из норы с приличного размера мешком, вознесённым над головой, и важно прошествовал с ним к юноше. Тот наклонился, подхватил мешок и поставил его на свободную часть стола.

Загадочное существо то ли фыркнуло, то ли чихнуло, а затем вновь побрело к своей норе. Вот только, прежде чем уйти, оно успело посмотреть на меня. Невидимый взгляд упал на выбивающееся из-под пледа платье, и малец тут же удивительным образом оживился. Настороженно подойдя к белой невесомой ткани, он склонил капюшон к самой земле и потянулся было коротенькими ручонками вниз, однако я поспешила одёрнуть полы платья на себя. Кроха вздрогнул и принял настороженную стойку, – он быстро взглянул на меня, и в отдалённом свете мангала блеснули красные глаза. Впрочем, кроха пришёл в себя быстро. Отчего-то прикрывая лицо мохнатыми, как оказалось, ладошками, он поспешил к проёму.

– Ч-что это… было? – едва справляясь с клокочущим в груди сердцем, с трудом выговорила я.

Юноша подхватил откуда-то из-под стола несколько поленьицев и направился с ними к мангалу.

– Георг, – коротко отозвался он.

Георг… Я поводила вокруг рассеянным взглядом, посмотрела на кружку, стоящую рядом.

– Тот, который?.. – вяло махнула я рукой в сторону жестянки.

– Да, – кивнул парень и подбросил в мангал дрова. – Который мышиный горошек.

Шутливые слова юноши меня несколько отрезвили. Сам он, однако, невозмутимо продолжил:

– Георг очень стесняется своей внешности. Удивительно вообще, что он тебе показывается. Наверное, это решение стоит ему больших усилий. Я познакомился с ним несколько лет назад, когда впервые набрёл на это место. Не сразу, но мы в нашем взаимном сотрудничестве нашли некоторые плюсы…

– Но кто он? – переходя на шёпот, изумлённо спросила я. – У него какая-то болезнь? Он нечто… нечто вроде карлика? Я никогда не видела таких низких людей… даже не знала, что такие вообще бывают. К тому же глаза и руки… Сколько ему лет?

Парень выплеснул из кружки противную настойку, залил в неё какую-то тёмную жижу из оказавшегося подле мангала термоса, и красноречиво протянул её мне, обрывая таким образом бесконечную череду вопросов.

– Пей. Георг ничем не болен, если так можно выразиться. Он просто такой, какой есть. В его истории много неясных моментов и, думаю, эти моменты так и останутся покрытыми сумрачной вуалью тайны. Хотя, стоит отметить, что некоторые из них я всё же со временем разрешил…

Я несколько раз отхлебнула ароматного кленового чая и едва заметно покачала головой. Уж что-что, а отвечать на вопросы, при этом совсем на них не отвечая, юноша, несомненно, умел. Как бы то ни было, из его слов выходило, что карлик был не столь уж ужасен, как я решила поначалу… По крайней мере, в душе. Меня даже начинало одолевать чувство жалости к бедолаге и стыда за своё недолгое, но показательно невежливое отношение к нему.

– Хотя бы скажи, Георг – человек? – попытала я в очередной раз счастья.

Но и теперь юноша ответил весьма уклончиво:

– В крайне малой степени, но да.

К моему немалому удивлению, юноша вытащил из мешка всякое съестное, – и свежие овощи, и фрукты, и хлеб, и даже целлофановый пакетик с перловой крупой. Вскоре чудесным образом из ниоткуда возник и самый главный хозяин стола – допотопный чугунный котелок; наполненный водой, морковкой и луком, специями и перловкой, он осторожно водрузился на стенки мангала и вскоре засопел ароматным паром. Прислушиваясь к его размеренному дыханию, юноша рассуждал вслух:

– Человек – понятие не столь узкое, как его привыкли считать. Кроме принадлежности к виду, оно включает в себя не только биологические критерии, но и моральные. Все мы в некотором роде люди, – по крайней мере те, кто обладает свободой воли… Всегда частичной, правда.

Юноша готовил и попутно убирался в комнатке, а я смотрела на завешенные белыми простынями стены и пыталась себе представить, что могу за ними увидеть. Вполне могло оказаться, что и там были ужасные демонические символы с изображениями неведомых чудищ, – таких же, каких я видела и в проклятой коморке; но после пусть и непродолжительного, но такого искреннего разговора с юношей мне в это совсем не верилось. Здесь, среди листвы и потрясывающегося от бульканья котелка, в тепле и относительном спокойствии, я впервые за долгое время подумала о Фрите. Несмотря на все ссоры и недомолвки, я вдруг почувствовала, как к горлу подступил горячий тяжёлый ком. Интересно, как она там? Наверняка, сходит с ума и мечется по городу с этим своим тупым Эитри. По щеке скользнула горячая дорожка, своевольно обогнула черту губ и оборвалась несколькими каплями у подбородка.

Кажется, юноша заметил слёзы, но предпочёл не тревожить меня лишними словами и вниманием. Либо же моё состояние было ему попросту безразлично. Он всё так же неспешно пересекал комнатку и готовил обед, пока я плакала.

Спустя минуты я всё же набралась решимости и вытерла слёзы. Что бы ни случилось, я должна добраться до Огонька и поговорить с ним, а после сразу же отправиться домой. Любым способом. Мысленно внеся в свой прежний план поправки и твёрдо решив его придерживаться, я обхватила тёплую кружку обеими ладонями и посмотрела на юношу, помешивающего кашу деревянной ложкой, расписанной завитушками и цветами.

– Ты не спрашивал, но… меня зовут Мари. Скажи, а как тебя зовут? – спросила я.

Юноша обернулся, и в его взгляде я впервые различила некоторого рода озадаченность. Он ответил не сразу – лишь спустя время. Посматривая на огонь, он сказал:

– Болен не дал мне имени, – я удивлённо захлопала глазами, а юноша задумчиво кивнул. – Однажды он лишь сказал, что не имеет на это права, что когда-нибудь я найду его сам и тогда пойму, что оно моё…

В мангал отправилось ещё несколько поленьев. Мы помолчали, а после юноша сказал:

– Все мы люди… И я человек… Называй меня Человеком.

ДЕЙСТВИЕ 4

Улица Блодет, санаторий «Поднебесный» (29 ноября 1984 год, 11:22).

Итак, мой спаситель обрёл имя.

– С чего ты взял, что настало время его выбирать? – спрашивала я Человека позже, когда котелок уже закипел, а освещённая часть комнатки украсился посудинами со съестным. – И почему именно Человек?

Юноша протянул мне тарелку с дымящейся кашей и присел напротив.

– Не знаю. Просто никто ещё не спрашивал, как меня зовут, словно меня никогда прежде и не было…

Каша оказалась просто восхитительной. В меру солёная, приправленная корицей и чёрным перцем, она источала головокружительный аромат. Ничего подобного я в жизни не ела… по крайней мере, спустя сутки голодовки мне так показалось. Да что тут говорить. Я была так голодна, что как только прикоснулась к вареву, то тут же смело отбросила все нормы приличия, и стеснение поспешило стыдливо убраться восвояси, в свои скромные серые чертоги. Каша принялась покидать тарелку с удивительной скоростью.

– А теперь как бы родился, да? Появился человек… – не смея прерывать прекрасные мгновения насыщения, прошамкала я с набитым под завязку ртом.

Парень вскинул брови и задумчиво кивнул.

– Вроде того…

К быстрому постукиванию ложки о тарелку присоединился ещё один. Человек ел аккуратно и вдумчиво. Прежде чем отправить каждую порцию в рот, он внимательно её рассматривал, словно пытался в ней что-то увидеть.

– А знаешь, – вдруг сказал он и отстранил ложку. – Тебе нужно позвать Георга поесть с нами.

– Фто? – ошеломлённо прошамкала я.

С несколько раздражающей невозмутимостью Человек посмотрел на мои раздувшиеся под напором каши щёки и пояснил своё неожиданное решение:

– Мне кажется, ты ему понравилась. Георг в последнее время совсем ушёл в себя, а после твоего прихода словно бы ожил вновь.

Мышиный горошек, заросшие шерстью ручонки и красные глаза, поглядывающие из тени капюшона, крохотный рост и клыки… В груди похолодело, но лёд тут же обратился горячей волной. Мне вдруг подумалось о другом – о постоянном одиночестве и непохожести на остальных людей, отчаянии и страхе. Кому как не мне были знакомы эти чувства.

– Это обязательно? – на всякий случай уточнила я, лелея в сердце кроткую надежду на отрицательный ответ. К моему удивлению, тот последовал, но в несколько иной форме, нежели я ожидала.

– Нет, но Георг будет счастлив.

Короткую паузу заволокло сомнениями и страхом, которые, впрочем, я в силу то ли собственной глупости, то ли излишней добродетели, поспешила подавить.

– Хорошо, – не без дрожи выдала я и отложила тарелку. – Что мне делать?

Красноречивым ответом взметнулись в воздух листочки, заволновалась лампа, – это из проёма в стене повеяло холодом. Человек откинул одну из простыней, открыв, таким образом, очередной внушительный проём в стене и промолвил:

– Георг живёт в фильтре бассейна. Он меня к себе не пускает, но тебя, как мне кажется, примет.

– Кажется? – перевела я встревоженный взгляд на Человека.

– Да, – спокойно подтвердил он.

Вдохновляюще. Какой нормальный калека пополз бы в дыру, проделанную прямо в бассейне заброшенного санатория по велению незнакомца, чтобы позвать какого-то загадочного уродца к ужину? Всё правильно – я. Правда, о нормальности не может быть и речи.

И вот человек торжественно вручил мне заплывшую потёками свечу, связал ноги, чтобы те не болтались позади зазря, и я поползла. На поверку тоннель определённо был создан вручную. Серые шероховатые стены цеплялись за одежду, когда я ненароком их задевала, а сам лаз то сужался, то становился шире, а то и вовсе поворачивал куда-нибудь в сторону. К счастью, пол застилали коврики, кои обычно выставляются подле входа в дом, но даже с ними продвигаться вперёд было крайне непросто. Связанные полами платья ноги мешали и словно бы даже тянули назад, но вскоре, к счастью, терпение моё кончилось, нервы стянуло и разорвало, словно перетянутые между собой канаты, и мне стало абсолютно на всё наплевать.

– Чтобы я ещё хоть раз в жизни решила выйти из дома, – раздражённо бормотала я, отчаянно перебирая локтями и стараясь не задуть своим срывающимся дыханием свечу, зажатую в ладони. – Чёртов Энди, чёртов Учитель, чёртов Светляк с его чёртовыми ритуалами…

Человека и его «питомца» я предусмотрительно упоминать не стала. Как-никак к обители второго я медленно, но верно подбиралась. По мере продвижения тоннель ощутимо кренился вниз и уходил в левую сторону, поэтому к концу пути я была уверена, что нахожусь под самым бассейном, ровно в его центре.

Вход в убежище коротышки оказался забран тяжёлой отсыревшей тканью. Один её вид заставил сердце забиться чаще. Прежде, чем войти, я остановилась и робко позвала:

– Георг…

Последовало несколько напряжённых секунд абсолютной тишины. Наконец, небольшой квадратик ткани в пологе ушёл внутрь, красный глаз внимательно осмотрел моё чумазое лицо, а после… После пространство за тряпкой погрузилось в оглушительный и разрозненный, многогранный грохот, как если бы в умывальник принялись вываливать огромную кучу немытой посуды.

Я попятилась было назад, к Человеку, но шум внезапно стих, полог распахнулся, и крохотная лапка призывно махнула, разрешая войти

Глубокий вздох не подарил должной доли храбрости, но хотя бы дал силы пробраться внутрь фильтра. К слову сказать, фильтром оказалась цилиндрической формы комнатка в два метра диаметром и три в высоту. Ребристые стенки покрывал налёт, но оголённых участков было совсем немного – домовитый хозяин максимально комфортно обустроил своё жилище – наклеил на стены чёрно-белые вырезки полуголых девиц, пристроил к стенам некоторое подобие жестяного шкафчика, стул и столик, и даже поставил на него кувшинчик, в котором плесневел крохотный кактус. Как и положено в простеньком, но уютном домике, пол застилал небольшой круглый коврик; потолок же опутывал внушительный набор труб и вентилей, но и их низкорослик украсил красными ленточками. Одна из труб поддерживала старую конусообразную лампу.

Таким образом, убранство комнатки, а прежде всего, его размеры, не позволили мне полностью втиснуться внутрь, поэтому я так и осталась лежать – ногами в проходе, а второй своей живой половиной в помещении.

Основным моим вниманием, конечно же, завладевал красноглазый низкорослик. Карлик постоянно отворачивался и не знал, куда деть руки, сновал из угла в угол, да всё поглядывал на плакаты, явно подумывая их чем-нибудь прикрыть; даже принялся копошиться в шкафчике, будто бы в попытках найти, чем меня угостить, и, надо же, впрямь нашёл.

Не смея поворачивать голову, кроха протянул мне древнего вида карамельку, стянутую прозрачной обёрткой и, дождавшись, пока я её возьму, показательно уселся на крохотный трёхногий табурет. Белые ладошки спрятались в полы, капюшон обратился к полу. Карлик больше не выглядел уродливым и пугающим. Теперь мне стало его по-настоящему жалко.

– Э-эй… – осторожно прошептала я и потянулась к сжавшемуся силуэту. – Ты ведь Георг, да? Я Мари…

Карлик что-то неразборчиво забормотал. Когда моя ладонь дотронулось до холщовой ткани, существо вздрогнуло, но я этого ожидала, поэтому руку не убрала. Я говорила и гладила низкорослика по плечику, а он замирал и опасливо посматривал на меня из-под капюшона.

– Время обеда. Пойдём, поедим вместе. Не бойся… Там Человек… то есть, твой друг, он тоже с нами поест.

И низкорослик послушался. Поднявшись с табурета, он смущённо отступил к столику, водрузил на голову высокий потрёпанный цилиндр, примощённый ранее к стене рядом со входом, и мелко кивнул, соглашаясь на моё предложение.

Ещё перед тем, как лезть в нору, я поинтересовалась у Человека возможностью моего возвращения обратно, а именно тем, достаточно ли будет в фильтре места, чтобы я смогла развернуться. Тот уверил, что места хватит. Что ж, его и впрямь оказалось достаточно, если не одно «но». Комнатка была занята мебелью, потому при всём моём желании и умении, я не то что не смогла бы в ней развернуться, но, как ранее упомянула, даже не смогла бы в неё и полностью влезть. Оставалось одно…

Путь обратно занял у меня не менее двадцати минут. Проталкивая ноги назад, я собрала абсолютно все коврики, избавилась от нескольких килограмм и лишилась всех сил, которые совсем недавно «почерпнула» из каши. Учитывая протяжённость прохода, вряд ли бы я вообще вернулась обратно, если бы не карлик. Первое время он упирался в локти плечом, пыхтел, сопел и падал, участливо слонялся перед самым носом, пока, наконец, не скрылся в одном из крохотных ответвлений тоннеля, оказавшемся на месте одного из ковриков. Секунды спустя со стороны ног почувствовалась небольшая тяга – низкорослик тянул бестолковые конечности на себя.

Выбравшись наружу, мы дружно опали в листву и, тяжело дыша, долгое время рассматривали брезент. Пот застил глаза жгучей красноватой пеленой, леденел и противными струйками стекал по спине.

– Долго, – спокойно заметил Человек и закинул в рот оставшийся от яблока огрызок.

Он сидел на своём прежнем месте, только теперь перед ним стояли смещённые воедино табуреты и возложенные на них остатки продуктов. В иной бы ситуации я справедливо возмутилась, но сейчас усталость брала своё.

– Ползти… – выдохнула я, – задом… наперёд – не лучший… способ передвижения.

Парень серьёзно кивнул и, покосился на меня:

– Было мало места?

Я так же кивнула в ответ и прохрипела:

– Было мало… места.

Когда я отдохнула и вновь обрела способность двигаться, каждый устроился на своём месте – я на лежаке, Человек у стенки, а Георг на крохотном табурете, прихваченном из своей милой комнатки.

Поначалу мы ели молча, хрустели и жевали под треск огня и лишь изредка обменивались взглядами, но спустя несколько минут трапезы принялись разговаривать. И не вспомнить, кто начал диалог первым, и с какой темы этот диалог вообще начался, – настолько непринуждённо и естественно он завязался.

Говорили мы в основном о всяких отстранённых глупостях вроде моего самочувствия, или умении Человека готовить, но в какой-то момент пришло время, когда я добралась до одного из волнующих меня вопросов.

– А почему в коморке были все те животные? Они были ужасно растерзаны, все мертвы…

Георг, за всё время трапезы осиливший одно лишь яблоко, перевёл красные глазюки с меня на Человека. Тот ответил:

– Я не знаю. Болен об этом старается не говорить.

Ответ меня совсем не удовлетворил.

– Но тогда… Почему ты сказал, что Энди всё испортил? Это из-за скальпеля?

Очевидно, разговор юноше был неприятен. Голос его стал холоден, наполнен горечью и скрытым отвращением.

– Да. Алва попыталась избавить несчастного от страданий, подарила ему шанс навсегда и окончательно умереть, а Энди у него этот шанс отнял.

– Но ведь Алва уже его убила…

Человек сдержанно усмехнулся.

– Если бы Эваранди можно было так просто убить…

Картина обретала новые краски. Холст темнел и напитывался цветом, а зрители сходили с ума. Эваранди был не человеком. Я это знала, но осознала только сейчас. Самым страшным было то, что ужасы, виденные по телевизору, прочтённые в книгах и газетах, становились реальностью, тяжёлой действительностью, принятие которой казалось мне большой смелостью и безрассудством. Отчасти неосознанно и упрямо я не желала верить в увиденное, потому как, однажды приняв что-то за данное, ты навсегда утрачиваешь привычную связь с прошлым, становишься уже кем-то другим, не тем, кем ты был до принятия судьбоносного решения.