Электронная библиотека » Александр Авдеенко » » онлайн чтение - страница 6

Текст книги "Черные колокола"


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 23:09


Автор книги: Александр Авдеенко


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

БУДАПЕШТ.«КОЛИЗЕЙ». 23 ОКТЯБРЯ

Весь вечер, всю ночь на 23-е и утром Дьюла Хорват и его друг Ласло Киш носились по Будапешту из института в институт, из правления клуба Петефи в Союз студентов венгерских институтов и университетов (МЕФЕС); из управления полиции в Союз кооперативов; из редакции «Сабад неп» на улицу Байза, 18, в Союз писателей; докладывали, согласовывали, уточняли план действий, выдавали и получали нужные справки, воодушевлялись и воодушевляли.

Самые важные сведения и инструкции они получили в здании СЁВЁС (Союз кооперативов), где встретились с Гезой Лошонци. Фактический начальник штаба подпольного центра Имре Надя в личной и весьма доверительной беседе с Дьюлой Хорватом сказал:

– Мне совершенно точно стало известно, что в Будапеште нет серьезных вооруженных сил, способных по приказу правительства выступить против демонстрантов. Милиция генерала Копачи – наш добрый союзник. Подразделения АВХ не идут в счет, так как будут скованы охраной важных объектов. Других войск в столице нет. Понимаете? Отсутствуют! Расквартированы в провинции. Правительство может сколотить карательный кулак из курсантов военной академии Ракоци, из сотрудников управления безопасности. Но предусмотрен и этот крайний случай. Наши сторонники добьются, подчеркиваю, обязательно добьются от правительства, если войска все-таки выступят против демонстрантов, чтобы ни у одного солдата не было патронов. Ясно? Будут солдаты, будут автоматы, винтовки, но не будет ни одного выстрела. Учтите это чрезвычайное благоприятное обстоятельство и действуйте смелее, шире. Хорошо бы, когда уже появятся вооруженные курсанты и голубые околыши, организовать нечто вроде братания с войсками. – Лошонци усмехнулся. – Думаю, что беспатронные блюстители порядка охотно раскроют вам свои объятия.

– Прекрасная мысль, – подхватил Дьюла. – Организуем!

– Есть еще одна важная новость! – продолжал Лошонци. – Правительство решило запретить демонстрацию. Но это решение, как вы сами понимаете, остается гласом вопиющего в пустыне. Игнорируйте его и действуйте. Мы вынудим твердолобых отменить запрет. Так или иначе, а демонстрация состоится. К вечеру весь мир должен узнать и почувствовать, что рождается новая Венгрия.

Разговор с Лошонци был весьма и весьма доверительным, секретным. Но Дьюла уже ничего не хотел скрывать от своего друга и все рассказал Ласло Кишу.

– Чудесно! – обрадовался радиотехник. – Беру на себя деликатную миссию братания с солдатами. Могу пробиться в радиоцентр и потребовать обнародования четырнадцати пунктов нашей программы.

– Пробивайся!

На том и порешили.

К двенадцати дня веселые, хмельные от того, что было сделано и что должно быть сделано в ближайшие часы, примчались в «Колизей», ставший их тайной штаб-квартирой. Позавтракали на скорую руку и в ожидании событий пили кофе, сжигали одну за другой сигареты, сражались в шахматы.

Играли без вдохновения, больше для того, чтобы хоть немного утихомирить бешеное возбуждение. Шахматные фигуры передвигали механически, почти не глядя на доску. Больше прислушивались к радиопередачам, изучали географические карты, лежащие у обоих на коленях. Третья, еще одна крупномасштабная карта Будапешта, склеенная из шести полотнищ, висела на стене, рядом с камином. Пятый район был обведен черным жирным кольцом. В некоторых местах алели крошечные флажки размером с почтовую марку.

Часто прерывали игру, вели короткие энергичные телефонные переговоры то с каким-то Тибором, то с Яношем, то с Агнессой, то с Тамашем, то с Кароем Рожей. Последний попросил профессора Хорвата принять его, дать для радио США хотя бы короткое интервью.

В радиоприемнике не умолкала музыка в граммофонной записи. Прокручивались пластинка за пластинкой вальсы Штрауса, арии из оперетт Кальмана, Легара.

Киш кивнул на полированный ящик с мигающим зеленым глазком, засмеялся:

– Хороший признак!

– Какой? О чем ты? – спросил Дьюла. Он стоял спиной к другу, у карты, втыкал в темный кружок, обозначающий Экономический институт имени Карла Маркса, булавку с флажком.

– Я говорю о радио. С утра твердит одно и то же, как попугай. Заело говорильную машину. Сказать им нечего, твердолобым. Затаили дыхание, томятся, ждут своего последнего часа.

– Скажут еще, потерпи! Совещаются, вырабатывают линию. – Дьюла вернулся к шахматной доске. – Твой ход, Лаци!

– Да, мой! Внимание! Делаю ход, который будет стоить тебе ладьи!

– Психическая атака. Блеф! Наплевать! – Дьюла передвинул коня. – Вот. Получай в морду, оккупант!

Зазвенели окна в «Колизее». Закачались на каменной доске, словно собираясь пуститься в пляс, Мефистофель и Снегурочка. Как и обычно, после этих толчков, предшествующих землетрясению, верхом на ветре появился Мартон и потряс своими звучными «веселыми каблуками» паркет «Колизея». Рядом с ним была Юлия, ее рука в его руке. Он в расстегнутой спортивной куртке, с непокрытой головой. Она в сером пушистом свитере, в узких брюках, в оранжевых туфельках. Густые, давно не стриженные волосы разбросаны по плечам и спине. Но и это сейчас Юлии к лицу – цветущему, счастливому. На ее груди большой красно-бело-зеленый бант. Такой же бант и на куртке Мартона.

– Ну? – спросил Дьюла, поднимаясь навстречу брату и его подружке.

– Баркарола! – Мартон энергично, изящно, как дирижер, взмахнул руками и застыл в таком положении.

– Гвадаррама! – воскликнула Юлия и, прижавшись к Мартону, шепнула:– Люблю!

Он не остался у нее в долгу.

– И я тоже.

– Не так! Скажи еще.

– Люблю!

– Вот, теперь хорошо!

Дьюла улыбнулся.

– Не понимаю ваших речей, голубки. Что за конгломерат? География и музыка. Пароль?

– Нет. Это мы так… Чтоб побольше звучности. Юлия, докладывай!

Девушка лукавым шепотом доложила Мартону:

– Люблю, люблю, люблю!..

Она была так опьянена своим счастьем, столько в ней было жизни, что не могла и самое серьезное дело не превратить в веселую игру. И Мартон был в таком же радостно-сумасбродном настроении. Он теперь готов был играючи пробежать вместе с Юлией по всей Венгрии, от Карпат до Баната.

Дьюла положил одну руку на плечо Юлии, а другую – на плечо брата.

– Спасибо. Все ясно и без доклада. Порядок, да?

– Да-а-а!.. – пропела Юлия. – Бурные собрания прошли в экономическом, химическом, инженерном, педагогическом. Всюду!

– И студенты и преподаватели проголосовали за все пункты клуба Петефи. – Мартон взял Юлию за руку, шепотом добавил:– Какая ты красивая!

– Ты красивый!.. Студенты рвутся на улицу. Вот-вот начнется демонстрация.

– Знамена! Флаги! Оркестры! Плакаты! Машины с радиорупорами! Цветы! Море красно-бело-зеленых флажков, кокард! Гербы Кошута!.. Юлишка, можно тебя поцеловать? Один разочек?

– Целуй! Нет, я сама. – Она встряхнула копной мягких каштановых волос, закрыла ими лицо Мартона и поцеловала его.

Дьюла растрогался при виде этой картины.

– Дети!.. Дети и революционеры!

Очередной вальс, доносившийся из радиоприемника, неожиданно оборвался, было слышно, как иголка проигрывателя царапнула пластинку. Наступила тишина, непривычная для «Колизея». Все выжидательно смотрели на ореховый ящик с ярким, как у ночного зверя, зеленым глазком.

Сдавленный, чуть хрипловатый, очень взволнованный голос радиодиктора объявил:

– Внимание, граждане! Внимание! Министерство внутренних дел Венгерской Народной Республики доводит до сведения жителей Будапешта о том, что студенческая демонстрация, назначенная на сегодня, на три часа дня, запрещена.

– Слыхали, витающие в облаках, земной голос!.. – Киш злобно усмехнулся и стукнул по приемнику кулаком.

– Глас вопиющего, в пустыне! – сказал спокойно Дьюла и обнял брата. – Садись, Марци, в машину и мчись в академию Ракоци.

– В военную академию?

– Не бойся, там тоже есть настоящие венгры. И немало. Разыщи офицера генерального штаба Пала Малетера – он сейчас должен быть там, – передай ему вот эту записку. – Дьюла вырвал из блокнота листок, что-то написал на нем и вручил Мартону. – Жду ответа. Выполняй!

– А я? – спросила Юлия.

– А ты, Юлишка, поезжай в интернат трудовых резервов. Скажи, что демонстрация должна состояться. Должна!

– А нельзя и мне в академию?

– Можно! Марци, отдай записку Юлишке и лети в трудовые резервы.

– Нет, я хочу и туда и туда, – возразила Юлия. – Вместе с Марци.

– Пожалуйста, мчитесь вместе. Но никаких отклонений от маршрутов. Разве только для поцелуя… Шагом марш!

Взявшись за руки, Юлия и Мартон убежали. Дьюла закрыл за ними дверь.

– Ах, юность! Ты и наивна и мудра. Безумство храбрых!

– Красавцы! – согласился Киш.

– А еще две недели назад Юлия была такой дурнушкой, что на нее было стыдно смотреть. Помнишь?

– Все хороши: и Юлия, и Мартон, и ты. Писаные красавцы, ничего не скажешь, но… бессильные. Да! А вот Шандор Петефи был и красивым, и сильным, и благородным, и влиятельным. А почему? Он создал национальную гвардию. И эта гвардия с оружием в руках защищала венгерскую революцию.

– Гвардия?.. Оружие?.. – Дьюла с удивлением посмотрел на радиотехника. – Против солдат с пустыми автоматами?

– Не верю этой легенде. Они выдадут солдатам боевые патроны, прольют нашу кровь. А мы?.. Будем дожидаться, пока из нашей крови расцветет революция? Не буду красивым дураком! Буду гонведом, гвардейцем Петефи, грязным, грубым, но зато… – Киш выхватил из кармана пистолет, потряс им. – Вот, будущее Венгрии в моих руках. Огнем – на огонь! Смерть – за смерть! Кто венгр – тот со мной.

Хриплый кашель старого Шандора прервал поток воинствующего красноречия Ласло Киша. Радиотехник поспешно запихнул кольт в задний карман брюк. Шандор вошел в «Колизей».

Дьюла с едва скрываемой жалостью и досадой, что не доведен до конца важный разговор с Кишем, смотрел на отца и ждал от него какой-нибудь раздражительной выходки.

– Слушай, ты, красный профессор! – сказал Шандор. – Смотрю я на твою кружковую суетню, на твою возню с демонстрантами и думаю…

– Опять свою старую песню затянул! – Дьюла махнул на отца рукой. – Некогда слушать, оставь меня в покое, апам!

– А я бы на твоем месте уважил отца. – Ласло Киш взял друга за плечи, усадил в кресло. – Сиди смирненько, выслушай все, что тебе скажут. Шандор бачи, прошу вас, приступайте! – сказал он и отошел в сторону с абсолютно нейтральным выражением лица, давая понять, что не станет вмешиваться в разговор отца с сыном ни при каких обстоятельствах.

– Зачем тебе и твоим высоким друзьям эта демонстрация? – спросил Шандор. – Зачем подстрекаешь студентов и профессоров? Зачем, не спросясь Петефи, перетряхиваешь его торбу, достаешь из нее столетней давности стихи? Сто лет назад они были революционными, красными, стреляли в австрийских поработителей, в их венгерских прислужников, а теперь…

– Старое вино, апам, как известно, лучшее в мире. И столетний стих Петефи тоже лучше всех новых, молодых. А «пули» Петефи еще и сегодня сослужат хорошую службу борцам за свободу.

– Я спрашиваю у тебя, «борца за свободу», кому пойдет на пользу эта демонстрация?

– На пользу народу! Партии! Мы продемонстрируем осуждение ракошизма и верность истинному социализму, строго учитывающему национальные венгерские особенности. И ты пойдешь с нами! Обязан, если ты еще венгр.

– Не желаю шагать в одной колонне с хортистами, со всякой буржуазной шантрапой, демонстрировать вместе с ними.

Дьюла энергично возразил:

– Всякую нечисть мы и на пушечный выстрел не подпустим к своим рядам.

– Подпустите и сами этого не заметите. Примкнет, обязательно примкнет! И потащит ваши ряды по своей дороге.

– Не такие уж мы политические младенцы, как тебе кажется.

– В драке действуют кулаки и дубинки, а не ум и мудрость. Дерешься и не видишь, кого бьешь – противника или своего. Это я по себе хорошо знаю. Уважь ты меня, сынок, опомнись, пока не поздно!

– Я уважаю тебя, понимаю твою тревогу, ты мне бесконечно дорог, но… Есть принципы, которыми нельзя поступиться даже вот в таком случае. Не могу я дезертировать. Буду действовать, как все мои соратники по кружку Петефи.

Старый Шандор долго кашлял, вытирая слезы, разглаживал платком усы, прежде чем собрался с ответом.

– Дюси! – сказал он. – Я не сомневаюсь в твоих чистых намерениях. Верю, ты хочешь добра и народу и себе, но… Опять говорю и еще и еще буду говорить: сгоряча, в драке, в переполохе, ты можешь оглушить не злого дурака, а подрубить живые корни нашей жизни.

– Чепуху ты говоришь, отец. Извини. А потом, не такие уж они слабые, эти корни, чтобы можно было подрубить их одной моей дубинкой или даже тысячами дубинок. Ты, вижу, решительно не хочешь понять меня.

– Не могу, сынок. Никак не могу. Одно хорошо понимаю: демонстрация… чужое это знамя, опасное.

Ласло Киш все-таки не вытерпел и вмешался в разговор:

– Что же делать, Шандор бачи? Подскажите, как помочь народу?

Мальчик гордился своей выдержкой, своей игрой и жалел, что нет здесь его шефа Кароя Рожи.

– Скажите, как нам жить, чтобы нас не терзали угрызения совести? Как стать настоящим венгром? Как бороться за настоящий социализм?

Шандор закрыл усталые глаза, медленно покачал поникшей головой.

– Не знаю.

– Вот! – с видом победителя объявил Дьюла. – Не знаешь сам и хочешь, чтобы и мы не знали. Нет, отец, мы твердо знаем, как и чем должны служить народу!

Продолжительный звонок положил конец тяжелому разговору, всех одинаково обрадовал – и Дьюлу, и Киша, и Шандора.

– Это, наверно, он… американский корреспондент.

Дьюла глянул на часы, открыл дверь Да, он. Явился минута в минуту, как и условились. Долговязый, с почтительно приветливой улыбкой на тонких губах, с очень серьезными, настороженными глазами. Одет с обычной для американца непринужденностью. Просторный пиджак, мягкая белая рубашка, галстук с тонким узлом. Скомканный плащ, словно у тореадора, перекинут через плечо.

– Если не ошибаюсь, я имею честь видеть профессора Хорвата? – спросил гость.

– Да, я Хорват. А вы… Карой Рожа, если не ошибаюсь.

Американец подал профессору визитную карточку.

– Не ошиблись. Специальный корреспондент радиовещательной корпорации Соединенных Штатов Америки и единокровный ваш брат, мадьяр, выросший на американской земле.

При появлении своего шефа Ласло Киш скромно отошел на задний план «Колизея», за камин, и оттуда с любопытством наблюдал за американцем.

Дьюла подвинул корреспонденту стул.

– Садитесь. Очень приятно, мистер, видеть вас, но… боюсь, что интервью у вас получится худосочное. Я заурядный профессор, скромный поэт. А ваша корпорация, конечно, интересуется знаменитыми особами: министрами, королями, кинозвездами.

– А я ничего не боюсь. Я пришел к венгру, имя которого в самом недалеком будущем, может быть, даже завтра, прославится на весь цивилизованный мир. Чутье репортера привело меня к вам.

– Вы очень любезны, мистер Рожа, но… мне дорога сейчас каждая минута. Что вас интересует?

– Не скупитесь там, где надо быть щедрым!.. В Будапеште много и очень противоречиво говорят о клубе Петефи. Не могли бы вы хоть кратко рассказать, что делают члены клуба?

– Разговариваем. Спорим. Рождаем истину. Вот и все наши дела.

– Верны ли слухи о том, что вы являетесь одним из духовных вождей клуба или кружка Петефи?

– Чепуха! У нас нет ни вождей, ни претендентов в вожди. Полное равноправие. Никаких ограничений, Стопроцентная анархия. Вот так, мистер Рожа! Вы разочарованы? – Дьюла вежливо улыбнулся.

– Наоборот! – воскликнул корреспондент. – Я ценю вашу скромность. Скажите, а как бывший премьер-министр Имре Надь смотрит на деятельность вашего клуба?

– Я думаю, Имре Надь ответит на ваш вопрос более точно, чем я.

– Правда, что Имре Надь ваш единомышленник?

– Профессор Имре Надь мой коллега.

– Коллега? И только?

– Ну, и соратник в борьбе за дело народной Венгрии.

– Соратник в борьбе… Господин Хорват, не смогли бы вы мне дать ключ к одной из таинственных страниц истории вашего клуба? Я имею в виду дискуссию, состоявшуюся этим летом в офицерском театре.

– Что ж в ней было таинственного?

– Как же! Вы разослали пятьсот пригласительных билетов, а на дискуссию привалило более пяти тысяч будапештцев. В чем дело? Некоторые весьма влиятельные в Венгрии лица утверждают, что дополнительный тираж билетов изготовлен в подпольной типографии, принадлежащей американской разведке.

– Чепуха! Так говорят не влиятельные, а безответственные лица.

– Благодарю, господин Хорват, за искренность. Я пространно сообщу об этом американцам. Еще один вопрос. Ваш ЦК публично осудил деятельность клуба Петефи. Вас обвиняют в попытке создать политический центр, противостоящий ЦК. Как вы относитесь к этому?

– Я не осмеливаюсь обсуждать решения ЦК в присутствии такого весьма и весьма приятного человека, как вы, мистер Рожа.

– Остроумно!..

Со своей половины вышел, хлопая по паркету шлепанцами, Шандор Хорват. Костюм его измят, в пуху. Лицо мрачное, заросшее щетиной. Глаза в болезненных отеках, злые. Увидев незнакомого человека, он кивнул ему головой.

– Добрый день.

– Здравствуйте, – приветливо откликнулся корреспондент. – Извините, с кем имею честь?

– Мой отец, Шандор Хорват, – представил Дьюла.

– Какой венгр не слыхал о Шандоре Хорвате! Ветеран венгерской рабочей гвардии. Добрый день, господин Хорват! А я американский корреспондент, изучаю новую Венгрию. Разумеется, с разрешения властей. Вот, пожалуйста!

Шандор прочитал поданную ему бумагу, вернул и спросил:

– Что вас интересует?

– Прежде всего эта квартира. Здесь жил, кажется, какой-то представитель старого мира?

– Миллионер. Граф. Министр в правительстве фашистского диктатора Хорти. Между прочим, сохранился его портрет, валяется в чулане. Желаете посмотреть?

– Нет, не желаю. Я вдоволь насмотрелся на живых миллионеров у себя дома, в Штатах…. Да, когда-то квартира была шикарная. Была!.. Почему теперь запущена? Городской совет не дает средств на ремонт? Кстати, почему и Будапешт стал таким серым, сумрачным? Не узнаю. В недалеком прошлом вашу столицу называли «царицей Дуная»? Извините за такой вопрос. Я задал его вам как рабочему человеку, хозяину города, страны.

– Положи мне в рот палец, получишь два.

– Простите, я не понял.

– Вы, кажется, венгр?

– Да, наполовину.

– Значит, должны знать, что Будапешт был не только «царицей Дуная», но и ночным кабаком Европы. Сюда слетались прожигать жизнь бездельники всех мастей и национальностей. Вот для этой братии и сиял Будапешт ресторанами и кафе, барами и отелями, домами терпимости и притонами. Один из них, между прочим, назвался «Аризона». Улицы старого Будапешта украшали не только статуи, но и семьдесят тысяч живых, раскрашенных, расфуфыренных и пронумерованных девиц. А сколько было непронумерованных! Не потому ли, мистер корреспондент, наш Будапешт кажется вам серым и сумрачным, что перестал быть ночным кабаком Европы?

Рожа с милой улыбкой наклонил голову.

– Ответ, достойный Шандора Хорвата! Благодарю! Что вы думаете о сегодняшнем событии? Я имею в виду желание студентов демонстрировать по улицам Будапешта.

– Я думаю… мы сами, без чьей-либо помощи разберемся в сегодняшнем событии.

– Вы очень негостеприимный хозяин! Еще один вопрос. Что вы думаете о Матиасе Ракоши?

– Вы знаете, пропала охота с вами разговаривать. Поговорите с профессором, он любит беседовать на душещипательные темы. До свидания. – Шандор быстро вышел.

Рожа заполнил стенографическими каракулями очередную страницу своей объемистой, в переплете из крокодильей кожи записной книжки, взглянул на Дьюлу Хорвата.

– Колючий у вас отец, господин профессор. Надеюсь, вы добрее и не прогоните меня еще три минуты. В Будапеште ходят слухи, что шестого октября вы попали в тюрьму АВХ. Верно это?

– К сожалению, неверно.

– Почему «к сожалению»?

– Сейчас такое время, что выгодно быть битым: за одного битого дают дюжину небитых.

– Остроумно. Подчеркну… Мировую прессу интересует каждый ваш шаг, каждое слово… Я видел на улицах Будапешта листовки с ультиматумом клуба Петефи. Вот! – Рожа достал из кармана оранжевый листок. – Прокомментируйте, пожалуйста!

– Какой же это ультиматум? Венгерский народ не может предъявлять никаких ультиматумов своему народному правительству. Мы только просим, предлагаем. – Он взял у корреспондента листовку, прочел:– «Созвать внеочередной пленум ЦК, изгнать из его состава Ракоши и Герэ, вернуть к руководству Имре Надя… Судить открытым судом бывшего члена политбюро Фаркаша, нарушившего правосудие…» Ну, и так далее. Видите, никакого ультиматума.

Рожа улыбнулся.

– Конечно, конечно! Совет доброго сердца. А как он будет принят? Вы уверены, что вашу программу поддержит население?

– За нее уже проголосовали на своих собраниях студенты. Сегодня в три часа по нашему призыву тысячи и тысячи молодых людей выйдут на улицы Будапешта и понесут над своими колоннами нашу программу обновления страны.

Музыка в радиоприемнике опять оборвалась, и диктор объявил:

– Внимание, граждане! Внимание! Министерство внутренних дел Венгерской Народной Республики доводит до сведения жителей Будапешта о том, что студенческая демонстрация, назначенная на сегодня, на три часа дня, запрещена.

– Чему я должен верить, профессор, – вашему оптимизму или приказу полиции? – Рожа и теперь улыбался, но уже лукаво.

– Это чудовищная ошибка. Если наше правительство этого не осознает, оно перестанет быть народным правительством. Есть еще время. Надеюсь, что Герэ не окончательно потерял голову.

– Разве он вернулся из-за границы?

– Сегодня утром.

– Вот как! Значит, с корабля на бал. Господин профессор, не откажите – стакан воды. Если же найдете чашку кофе…

– Кофе? Я, право…

– Найдется, найдется, господин корреспондент! Дьюла, распорядись! – Киш почти вытолкал своего друга на кухню и вернулся к шахматной доске, у которой стоял корреспондент.

– Сэрвус!

– Сэрвус, – откликнулся Карой Рожа. – Как некстати это возвращение Герэ! Но это ничего не изменит. Машина на полном ходу. Самочувствие?

– Боевое. Ждем сигнала. Мои люди пойдут куда угодно, хоть в пекло.

– Зачем так далеко ходить? У вас же есть плановая цель, более близкая и реальная, чем пекло, – Дом радио. Штурмуйте по своему усмотрению. Овладеть вещательной студией и немедленно объявить на весь мир: Будапешт в руках восставших. Вот текст первой радиопередачи. Спрячьте!

– Овладеем, только бы вы не запоздали.

– Все будет вовремя. Настроение профессора?

– Чувствует себя двигателем событий, ни о чем не подозревает.

– Это мне не нравится, Ласло. Вы несправедливы к профессору, соратнику Надя. Если бы не Имре Надь и его окружение, нам бы никогда не найти дороги ни к сердцам студентов, ни к интеллигенции. Благословляйте, мой друг, национальных коммунистов, уважайте, цените, а не презирайте, как завербованных платных агентов. Национальный коммунизм – наш серьезный, полноправный, долговременный союзник. Только с его помощью мы можем нанести сокрушительный удар по интернациональному коммунизму. В этой связи должен сказать, что мы рассчитываем на большее, чем беспорядки в Будапеште. Мы ждем настоящей революции.

– Извините, но до сих пор я действовал…

– Успокойтесь. Я не осуждаю вашу работу. Вчера были одни указания, а сегодня… с сегодняшнего дня рядовой агент Мальчик закончил свое существование. Теперь мы рассматриваем вас как одного из вожаков революции, политического друга Америки.

Услышав шаги профессора, Карой Рожа посмотрел на шахматную доску.

– Положение вашего противника совершенно безнадежно: через три хода его ждет неотразимый мат.

Дьюла вошел с чашкой кофе на подносе. Поставил ее перед американцем. Тот поблагодарил.

– Слыхал, профессор? – спросил Киш. – Сдаешься?

– Нет, я намерен драться до последнего дыхания.

Пока венгры заканчивали партию, Рожа подошел к окну и, прихлебывая кофе, смотрел на Буду, высветленную ярким, теплым, совсем весенним солнцем. И Дунай был не осенним – тихий, чистый, голубой. Странно выглядели в блеске жаркого солнца деревья с покрытой ржавчиной листвой.

– Красавец город! – Карой Рожа вернулся к шахматистам. – Нет равных в мире. Лучше есть, а таких не сыщешь. Между прочим, отсюда хорошо обозреваются набережные Дуная, мост, парламент. Если бы я был командующим войсками осажденного города, я бы расположил командный пункт именно здесь.

– Вы воевали, господин корреспондент? – спросил Киш.

– Приходилось. А почему вы спросили?

– Умеете выбирать командные пункты. Здесь в дни войны, зимой тысяча девятьсот сорок четвертого года, был командный пункт.

Дьюла уже не принимал участия в разговоре. Он нервно барабанил пальцами по доске, откровенно поглядывая на часы. Корреспондент заметил раздраженное нетерпение хозяина и поставил пустую чашку на стол.

– Я вас задержал. Извините. Спасибо за внимание. Честь имею кланяться. Если вам захочется поставить меня в известность о каком-нибудь чрезвычайном событии, я живу на острове Маргит, в Гранд-отеле. До свидания.

Уходя, он столкнулся в дверях с Арпадом. Несколько секунд они молча стояли на площадке, оба настороженные. Они явно не понравились друг другу.

Впоследствии Арпад не раз вспоминал эту случайную встречу.

Дьюла встретил Арпада откровенно враждебно. Ничего не забыл, не простил. Руки его сжались в кулаки.

– Вы?.. Да как вы смеете?!

– Не бойтесь. Теперь я не к вам. Жужа дома?

– Убирайся вон, авошка!

– Профессор, мне тоже не сладко видеть вас, однако же я не бесчинствую.

Дьюла схватил стул, поднял его над головой, пошел на Арпада.

– У-у-у!

Киш остановил друга, отобрал у него стул.

– Не твое это дело – марать руки о такое существо. Еще час, еще день, еще неделя – и этого субъекта выбросят на свалку мусорщики истории.

– И этими мусорщиками, разумеется, будете вы.

На шум в «Колизее» вошла Каталин и стала невольной свидетельницей продолжающегося разговора. Ей стало страшно от того, что услышала.

– Да, мы! – закричал Дьюла. – С превеликим удовольствием поменяю перо поэта на железную метлу.

– И не только на метлу… – добавил Арпад.

– Да, не только! – вызывающе глядя на Арпада, согласился Дьюла. – Все средства против вас хороши. Даже мусорная свалка для таких типов – большая честь.

– Правильно! В дни революции подобных субъектов вешали на фонарных столбах вниз головой, ногами в небо.

Каталин замахала на Киша руками.

– Что вы, что вы! Живому человеку – и такие слова!

– Мама, не удивляйтесь! Они меня уже не считают живым человеком. Для них я труп. – Арпад без всякого смущения, готовый сражаться и дальше, взял стул и сел у камина.

– Политический труп, – вставил Дьюла. – И перестаньте называть эту женщину мамой. Таких, как вы, рожают… – Он остановился, задохся.

– Ничего нового я не услышал от вас, профессор. Ваше нутро я увидел давно, еще до траурного шестого октября. Темное оно, дремучее!

– Не могу дышать одним воздухом с этим… – Дьюла взял друга под руку, потащил к себе.

Уходя, Киш подмигнул Арпаду, засмеялся.

– По усам текло, а в рот не попало.

Каталин стыдно и больно взглянуть Арпаду в глаза, хотя она не считает его ни виноватым, ни правым. И сына не осмеливается ни чернить, ни серебром покрывать. И мужа. Все они теперь какие-то взъерошенные, не то и не так говорят, напрасно обижают друг друга… Она уже забыла, кто первый был обидчиком. Ей горько видеть свой дом разоренным. С утра гудит, будто не людьми наполнен, а разгневанными пчелами.

Смотрит Каталин в пол и говорит:

– Раздевайся, Арпад, а я кофе сварю да Шандора к тебе пришлю. Заболел мой богатырь. Усыхает. Шатается.

– Мама, Жужика дома?

– В аптеку пошла. Скоро вернется. Так и не взглянув на зятя, она вышла – худенькая, сутулая, похожая на птицу, брошенную бурей на землю.

Сердце Арпада сжалось. Любил он мать Жужанны, как родную. Понимал, что происходит с ней.

Хлопая шлепанцами, вошел Шандор. И этому не сладко живется бок о бок с Дьюлой. Чувствует, догадывается старый мастер, какой ядовитый цветок благоухает под его носом, и все-таки не решается срубить его, затоптать.

– Добрый день, Шандор бачи!

– Ну… здравствуй, – с трудом выдавил хозяин и хмурым взглядом окинул гостя.

– Болеете?

– А ты лечить пришел? Тоже мне лекарь! От одного твоего вида тошно.

– И все-таки я не уйду… Слыхали новость? Выгнали меня из органов и приказали туда дорогу забыть. И вы думаете, я покаялся? Если бы мне снова дали право защищать Венгрию, я бы сделал то же самое: арестовал Киша и Хорвата.

– Не дал бог свинье рог.

– Ах, Шандор бачи, и ты… Не хочу верить. Поговорим!

– Обидел ты нашу семью. Оскорбил. Трудно мне разговаривать с тобой.

– А я все-таки буду говорить… Я верю, мои слова дойдут до твоего сердца, рано или поздно ты поймешь, что я не хотел обидеть ни тебя, ни твою семью. Защищал и вас, и безопасность государства. – Давно известно – услужливый медведь опаснее врага.

– Правильно! Вот на такого услужливого медведя похожи сейчас наши некоторые деятели. Пытаясь загладить свой прошлый произвол, связанный с культом личности, затупив карающий меч диктатуры пролетариата на шее Райка и таких, как он, истратив весь пыл, весь огонь в борьбе со своими мнимыми противниками, они вдруг, когда активизировался враг, поджали хвосты, мурлычат, стараются угодить, ублажить и черненьких и беленьких, рогатых и гололобых. И тогда были жалкими служителями культа личности и теперь… Раньше шарахались якобы влево, а сейчас якобы поправели, выпрямились, якобы стали совестливыми демократами, а в самом деле летят в бездонную пропасть, самую правую из правых. Боятся обидеть фракционера Имре Надя – и потому восстанавливают его в партии, подыскивают ему высокое место в правительстве, ухаживают за его сторонниками, позволяют им совершать возмутительные нападки на партию, на все наши завоевания. Обанкротившиеся дельцы на все лады заискивают перед интеллигенцией, совершенно справедливо недовольной произволом Ракоши и его здравствующих преемников, и потому не смеют разгромить кружок Петефи. Не маяк он, этот кружок. Сияющая гнилушка, не больше. На ее ложный огонек слетается всякая нечисть. Под пиратским флагом этого кружка собираются и отмобилизовываются ударные батальоны классовых мстителей. Нас прежде всего с тобой, Шандор бачи, они расстреляют и повесят. Если бы Петефи встал, если бы увидел, как осквернено в кружке его имя, его песня, как его революционным мечом собираются рубить головы революционерам…

– Хватит! – закричал Шандор. – Не желаю слушать! Пусть встанет Петефи, пусть посмотрит, что сделали с революционером Райком, с его соратниками!.. Кружковцы только собираются, как ты говоришь, рубить нам головы, а эти, твои подзащитные холуи культа личности, уже срубили не одну революционную голову…

И опять вспыхнул костер. Гудит, обжигает. Сколько их сейчас бушует в Венгрии – в каждом доме, в каждой, быть может, семье! Еще много дней не утихнет неистовое пламя споров. Еще много раз в трагическом поединке схлестнутся маленькая правда с непобедимой громадой – правдой жизни. Не раз еще перед каждым венгром встанет сложный вопрос: что же произошло в стране, что происходит, куда она идет, куда должна идти, где ей следует искать сильных, способных уберечь от национальной беды друзей?

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации