Текст книги "Истина и судебная достоверность"

4.4. Судебная процедура как форма юридического познания в процессе судебного правоприменения

Говоря о судебной процедуре как форме судебного юридического познания, следует отметить, что это достаточно сложное явление, которое отнюдь не ограничивается процессуальными нормами, регламентирующими процесс судебного разбирательства. Как и любое явление юридической жизни, судебная процедура имеет свои «первопричины» существования, основополагающие принципы, формирующие ее общую характеристику, предъявляемые к ней критерии или требования, содержание и форму, цель, механизмы и рычаги осуществления, рамки (пределы) действия и т. д.

Прообраз судебной процедуры как формы судебного познания возник на заре существования человечества одновременно с прообразом суда. В ходе исторического процесса менялась судебная процедура, которая всегда соответствовала как по форме, так и по содержанию уровню социально-экономического развития того общества, которое (в ту или иную эпоху, в том или ином регионе Земли) вынуждена была «обслуживать» и требованиям которого подчинялась.

При изучении исторического становления и развития такого юридического явления, как судебная процедура, правоведы опираются на результаты исторической науки, которая по крупицам, по обнаруженным отдельным фрагментам прошлого мысленно воссоздает историю существования человеческой цивилизации.

Согласно общепринятой точке зрения характерной чертой первобытного общества являлась крайняя разобщенность, очевидная слабость общественных связей, полная неопределенность юридических отношений. Из разросшихся родов образовывались мелкие общинные союзы, которые распадались от внутренних распрей и усобиц. В этих союзах отсутствовало цементирующее начало, каждый доисторический человек[123]123
  Термин «доисторический человек» автором употребляется в контексте сказанного, а именно для обозначения человека, жившего до того момента, с которого история предъявила нам свидетельство понимания им своей социальной сущности.


[Закрыть] пользовался полной свободой при выходе из общины. Только добровольное подчинение общине отдельных ее членов, вызванное, скорее, физиологическими установками семейных связей и слабостью отдельного человека перед суровыми условиями жизни, нежели осознанием своей общественной сущности, позволяло доисторическим людям находиться в зыбком единстве. В таких условиях естественным способом разрешения конфликтов являлось силовое единоборство, в котором побеждал сильнейший. В то время это было справедливо, поскольку объективные законы природы требовали от любого живого существа быть сильным, чтобы выжить (в природе выживал сильнейший).

В некоторых случаях при стечении определенных обстоятельств конфликтующие стороны прибегали к суду общины, который носил характер третейского разбирательства. Община могла единодушно защитить позицию одной из сторон, а для противоположной стороны это означало, что общинное мнение направлено против ее поведения. Оставшийся в одиночестве должен был либо подчиниться общине, либо уйти из нее. Возможно, мнения в общине разделялись, и если спор приобретал принципиальное значение, община распадалась. Община не могла управлять ходом процесса, не вмешивалась в «судоговорение», в некотором смысле исполняла роль посредника в споре. На том этапе развития человеческого общества не могло быть обычая, который бы регламентировал последовательность выступлений спорящих сторон, порядок предоставления ими доказательств своей правоты, оценку этих доказательств «третейским судом» и т. д.

История Древней Руси свидетельствует о том, что на любом этапе судоговорения любая сторона могла прервать «судебный процесс» и прибегнуть к другому суду – поединку, жребию, присяге, Божьему суду. Этот посреднический, «третейский» характер суда сохранялся и после пришествия варягов, в течение всего удельного периода[124]124
  См.: Спасович В. Д. Избранные труды и речи. Тула, 2000. С. 23.


[Закрыть]. Даже в XVI веке нашей эры судебным разбирательством в Российском государстве занимались судебные мужи, лучшие люди (целовальники), институт которых представлял собой остаточное проявление древнего общинного вечевого суда.

Историко-правовое исследование, предпринятое Петром Баренбоймом[125]125
  См.: Баренбойм П. 3000 лет доктрины разделения властей. Суд Сьютера; Он же. Первая Конституция мира. Библейские корни независимости суда.


[Закрыть], служит прекрасной иллюстрацией не только того, что исторически судебная власть возникла ранее законодательной и исполнительной, что она «цементировала» хрупкие социальные общности, но и того, что судебная власть выполняла регулятивную функцию на основе сформированных жизнью данной общности правил поведения и осуществлялась в виде некоей процедуры. В частности, на основе изучения Книги книг – Библии, П. Баренбойм отмечает: «Однако вернемся к делам судейским и напомним существо вопроса. В книге “Исход” (гл. 18) тесть Моисея, увидев, что все тяжбы между людьми тот решает один, посоветовал отобрать “людей, способных, боящихся Бога, людей правдивых, ненавидящих корысть” (и. 21). Моисей последовал этому совету, отобрал способных людей “и судили они народ во всякое время; о делах важных доносили Моисею, а все малые дела судили сами” (и. 26). Затем отдельно от судей Моисеем были назначены священнослужители. Далее Моисей от имени Бога провозгласил знаменитые Десять заповедей, большое количество правовых норм, регламентирующих наказания за различные уголовные преступления, а также порядок решения имущественных и семейных споров. При этом данный библейский кодекс Ветхого Завета для решения споров прямо отсылает к судье. Находим мы там и от имени Бога объявленные “процессуальные нормы”, адресованные самим судьям: “Не следуй за большинством на зло и не решай тяжбы, отступая по большинству от правды. И бедному не потворствуй в тяжбе его… Не суди превратно тяжбы бедного твоего. Удаляйся от неправды и не умерщвляй невинного и правого, ибо Я не оправдываю беззаконника. Даров не принимай; ибо дары слепыми делают зрячих и превращают дело правых” (Исход, гл. 33, п. 2, 3, 6, 7)… Библейский кодекс Ветхого Завета отличается от знаменитого Кодекса Хаммурапи тем, что в нем присутствовали понятия справедливости и равного правосудия, что позволяет рассматривать его нормы как первую в истории “Декларацию прав человека”. Будучи демократическим по своему характеру по сравнению с Кодексом Хаммурапи, законодательство Ветхого Завета, датированное XV–XIII веками до нашей эры, возникло не больше чем 1000 лет раньше первого письменного Свода законов Египта (300 год до н. э.) и первого письменного Свода римского права (II век до н. э.). Также оно стало первым в истории законодательством, переведенным на иностранные языки»[126]126
  Баренбойм П. Первая Конституция мира. Библейские корни независимости суда. С. 80–81.


[Закрыть].

Несомненный научный интерес в этом смысле представляет и работа И. Восторгова[127]127
  См.: Восторгов И. Суд над Иисусом Христом с юридической точки зрения. (Речь на публичном акте Елисаветпольской гимназии в 1895 году.) Напечатано по изданию: Прот. И. И. Восторгов. Поли. собр. соч. Т. 4: Статьи по вопросам миссионерским, педагогическим и публицистическим (1887–1912 гг.). М., 1916.


[Закрыть]. Небольшое по объему, но исключительно значимое по содержанию критическое исследование проведено теологом по животрепещущему для каждого христианина вопросу, но не с точки зрения исторического описания данного события (что можно изучить каждому по первоисточнику – по Библии), а под углом зрения соответствия судебной процедуры, состоявшейся двадцать столетий назад, действовавшему на тот момент законодательству. Автор пришел к мнению о необходимости изложения отдельных фрагментов указанной работы, будучи убежденным не только в том, что предлагаемая информация исключительно полезна с этической и исторической точек зрения, но и в том, что она весьма ценна и с юридических позиций.

Мысли, высказанные более чем 100 лет назад, позволяют сделать интересные наблюдения и выводы; предоставляют пытливому уму редкую возможность «ощутить в первозданной сути своей» некоторые явления судопроизводства, присущие судебной процедуре, существовавшей более 2000 лет назад, взглянуть на них не как на формальную данность, а под углом зрения исторической необходимости, обоснованности возникновения и существования, прочувствовать первородный исторический дух судопроизводства.

Юриспруденция Древнего Рима, несомненно, занимает важнейшее место в истории человеческой цивилизации, а одной из самых своеобразных и наиболее древних была юриспруденция Иудейского государства. За 1500 лет до Рождества Христова, когда ни Греция, ни Рим еще не предстали на арене мировой истории, Моисей уже дал своему народу определенные «судебные учреждения и постановления», установил Великий Совет из 70 старцев, обязанностью которых было разбирать тяжебные дела народа. Этот Совет явился прообразом позднейшего Синедриона времен Иисуса Христа. Насколько чувство правды и забота о предохранении суда от ошибок были развиты, показывает то обстоятельство, что книги Моисея, включая и историю народа, получили выразительное название «Закон», или «Тора». Лежащие в основе сформированного иудейского общества чувства правды и закона укреплялись. «Не делай неправды на суде», – вот что написано в преданиях. «Если судья произносит решение не согласно с истиною, то он удаляет величие Бога от Израиля». И далее: «Что думает Бог, когда злодей терпит должную муку за свое преступление? Он говорит: Моя голова и Мои члены страждут. Но если Он так говорит о страданиях виновного, то, что должен Он сказать, когда осуждается невинный?»

Закон образует основу Талмуда (состоящего из 40 томов) и представляет собой древнейшую по происхождению часть (12 томов) – так называемой Мишны. Формирование Мишны началось очень рано – во времена исхода евреев, и завершилось за 220 лет до Рождества Христова, в так называемый период деятельности мужей «Великой Синагоги». В основу их законодательной деятельности было положено ясное правило «Будь осторожен и медлен в суде». За мужами Великой Синагоги следовал век Синедриона, который тщательно разработал этот принцип осторожности в судебной деятельности. Основное правило Синедриона звучало так: «На трех вещах стоит мир: на законе, богопочитании и милости». Иисус Христос в обличительной речи против фарисеев, из закона взявших только обряды, прямо говорил, что они оставили «вящее в законе»: суд, милость и правду… Судопроизводство гражданское и уголовное (суд об имуществе и суд о жизни) в древнееврейском законодательстве были разграничены точно и определенно. В Мишне закреплялись 4 великих правила уголовной юриспруденции: 1) точность в обвинении; 2) гласность в разбирательстве; 3) полная свобода подсудимого; 4) обеспечение против всех опасностей и ошибок со стороны свидетелей. В Мишне говорится следующее: «Гражданское и уголовное судопроизводство подчинены одним и тем же правилам относительно допросов и следствия, но они отличаются способом производства в следующих пунктах. Для первого нужны лишь три судьи, для последнего – 23; в первом безразлично, в чью пользу говорят судьи, первыми подающие мнения; в последнем – те, которые говорят за оправдание, должны говорить первыми; в первом большинства одного голоса всегда достаточно; в последнем – большинства одного голоса всегда достаточно для оправдания, но требуется большинство не менее двух третей голосов для осуждения. В первом решение в случае ошибки может быть отменено, в какую бы сторону оно ни склонилось; в последнем осуждение может быть отменено, но оправдание – никогда (хотя бы ясно стало, что оправдание ошибочно). В первом так называемые ученики закона, присутствующие на суде, могут говорить (как заседатели или ассистенты) и за, и против обвиняемого, в последнем – они могут говорить только за обвиняемого, но против – нет. В первом – судья, высказавший свое мнение все равно за или против, может изменить его; в последнем – тот, кто подал голос за обвинение, может изменить мнение, но тот, кто подал голос за оправдание, – нет. Гражданское судопроизводство начинается только днем, но оканчиваемо может быть и по наступлении ночи; уголовное судопроизводство начинается только днем, и должно быть оканчиваемо только днем. Первое может кончаться оправданием или осуждением в тот же день, в который начато; последнее может быть кончаемо в тот же день, если произносится оправдательный приговор, но непременно должно быть отлагаемо до следующего дня в случае, если должно кончиться осуждением, и в таком случае, в полном собрании всего Синедриона. И по этой причине уголовное судопроизводство не может быть начинаемо накануне субботы или праздника».

Для любого исследователя истории судопроизводства интерес представляют принципы допроса и следствия. Никого нельзя было судить заочно. Личное задержание, взятие под стражу или арест до начала следствия допускались крайне редко, только тогда, когда обвиняемый оказывал вооруженное сопротивление или намерен был бегством укрыться от судебного преследования. Само привлечение к суду возможно было только в том случае, если этого требовали свидетели, которых со времен Моисея требовалось три, в крайнем случае – два. Своеобразная особенность древнееврейского суда состояла в том, что обвиняемый совершенно освобождался от всякого личного допроса, пока его не представили для разбора дела в собрание его братий (название свидетелей в Талмуде). Требования Мишны гласили: «Не становись судьей один, ибо нет одного судьи, кроме Единого», т. е. Бога, поэтому единоличный (одним судьей) допрос обвиняемого без предварительного обвинения свидетелями и в их отсутствие был совершенно незаконен. Принцип уголовного судопроизводства требовал обязательного соблюдения основных условий – гласности и свободы. «Не подвергай обвиняемого тайным допросам, при которых и невинный в смятении может дать “смертельные оружия” против себя».

Когда Иисус Христос на лукавый вопрос первосвященника Анны об учениках отвечал ему: «Я тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня? Спроси слышавших, что Я говорил им», – и когда затем на дерзкий укор и удар слуги первосвященника Иисус Христос отвечал: «Если Я сказал худо, покажи, что худо, а если хорошо, что ты бьешь Меня?» – то здесь в каждом слове прослеживаются принципы иудейского правосудия, о которых допрашиваемый напоминает судье.

Уголовное судопроизводство в то время осуществлялось только Синедрионом. Это учреждение состояло из 71 лица и разделялось на три комитета, именуемых малыми Синедрионами (по 23 члена в каждом). Но осудить на смертную казнь, а также судить за преступления против религии и государства во все времена мог только великий Синедрион в полном собрании всех трех комитетов. Уголовный процесс начинался с допроса свидетелей (по правилам Мишны пока свидетельские показания не были даны публично против какого-либо человека, он считался перед судом не только невиновным, но и не обвиняемым). Поскольку свидетели составляли основу всякого судебного разбирательства, древнееврейский закон был в высшей степени строг и разборчив в отношении к ним. Вот почему, как только свидетели вводились в заседание Синедриона, первосвященник по закону и обычаю внушал им, чтобы они ничего не забыли из того, что можно сказать в пользу узника, помня ценность человеческой жизни… Затем следовал привод к присяге и торжественное заклинание в таких словах, на которых явно лежала печать древнееврейского мировоззрения, высоко чтящего цену жизни человека, в противоположность древнему греко-римскому подходу, согласно которому личность терялась в государстве.

В этой связи чрезвычайный интерес представляют сами заклинания, сохранившиеся в Мишне: «Не забудь, о, свидетель, что иное дело давать показания в суде об имуществах, и иное – в суде, на котором дело идет о жизни. В денежной тяжбе, если свидетельство твое будет неправильно, все дело кончается деньгами. Но если ты согрешишь в суде, решающем вопрос о жизни, то кровь обвиняемого и кровь его Ангела до скончания века вменится тебе. Почему и Адам был создан один, – чтобы научить тебя, что если какой-либо свидетель погубит одну душу из среды Израиля, то Писание признает его погубившим весь мир, а того, кто спасает одну такую душу, оно считает спасшим как бы весь мир. Ибо человек одною печатью своего перстня может сделать много оттисков, – и все они будут точно схожи. Но Он, Царь царей, Он, Святой и Благословенный, со Своего Образа первого человека взял образы всех людей, которые будут жить, – впрочем, так, что ни одно человеческое существо не похоже вполне на другое. Посему будем думать и веровать, что весь мир сотворен для человека такого, каков тот, жизнь которого теперь зависит от твоих слов».

Кроме того, во время произнесения слов заклинания и последующих слов обвинения свидетели обязаны были прямо смотреть в лицо обвиняемому. После заклинания они произносили свои обвинения публично и непременно громко. Однако и после свидетельских показаний обвиняемый все еще считался и невиновным, и не подсудимым. Это было связано с тем, что иудейский закон довольно щепетильно относился к показаниям свидетелей. Свидетельские показания делились на три рода: 1) свидетельства пустые, т. е. не заключающие в себе ничего важного или ничем не подтвержденные; 2) свидетельства недостаточные, т. е. или одиночные, или не согласные между собой; 3) наконец, свидетельства надлежащие, т. е. согласные между собой и подтвержденные фактически. Интересно также то, что свидетельства первого рода совсем не принимались во внимание и даже не записывались; свидетельства второго рода допускались временно, но не имели силы, пока не подтверждались другими. Малейшее разногласие в словесном выражении свидетельства у двух лиц делало его недостаточным. И лишь тогда, когда свидетели оканчивали свою речь и показания двух из них оказывались согласными между собой, оказанное получало силу законного обвинения, доноса и обвинительного акта, и обвиняемый становился подсудимым. В противном случае он немедленно отпускался. Но если обвиняемый становился подсудимым, то следующим шагом суда являлось приглашение свидетелей защиты и назначение подсудимому для защиты адвоката (по Мишне – господин тяжбы).

Обратимся снова к историческим событиям, описанным в Библии, и сравним их с иудейским законодательством, действовавшим 2000 лет назад. В ночное время, когда второпях судили Иисуса в доме Каиафы (что также являлось нарушением закона), ни того, ни другого не сделали (не предоставили ни адвоката, ни права призвать свидетелей защиты). Не было даже обычного заклинания свидетелей обвинения. Обвиняемого в Синедрионе незаконно подвергли перекрестному допросу: «Что же Ты не отвечаешь, что они против Тебя свидетельствуют», – вместо того, чтобы выслушать защитительное слово господина тяжбы, свидетельские показания в пользу обвиняемого и дать подсудимому все средства к оправданию. Он мог говорить только то, что служило к его оправданию, и «как это ни странно с точки зрения сегодняшнего судебного правоприменения», даже собственное добровольное признание в преступлении, если оно не подтверждалось достаточными и согласными свидетельствами, не могло служить основанием для обвинения и осуждения.

Как этот вопрос понимается современными отечественными правоприменителями? Автору настоящего исследования довелось участвовать в предварительном следствии в качестве защитника. Работа следователя, без сомнения, заслуживала достаточно высокой оценки. Следователь тщательнейшим образом готовилась к каждому следственному действию, в том числе к допросу обвиняемого. Умело выстроенная тактика допроса с использованием (в нужное время) части доказательств не оставляла обвиняемому шансов настаивать на своей первоначальной версии события, следователь шаг за шагом подводила обвиняемого к той интерпретации событий, которая в качестве рабочей версии отрабатывалась следствием. Когда после очередного интеллектуального «боя» обвиняемый в рамках представленных доказательств не согласился с очередной «уступкой» следователю, та в эмоциональном порыве искренне произнесла: «Ну почему я Вас постоянно должна припирать доказательствами к стенке, чтобы Вы сознались в совершении преступления и рассказали всю правду?» Будучи уверенным в высоких человеческих и профессиональных качествах следователя, защитнику (в отсутствие обвиняемого) пришлось высказать свое юридическое видение проблемы, связанной с показаниями обвиняемого.

Удивительно, насколько созвучно искреннее убеждение следователя (профессионала высокого уровня) с тем, что описано в Библии, и насколько актуальна на сегодняшний день эта проблема.

Весь суд над Иисусом Христом был противен и духу древнееврейского законодательства, и форме его. Иисуса незаконно подвергли допросу, не дали ни свидетелей защиты, ни господина тяжбы; наконец, первосвященник сам обратился к Иисусу и привел Его к присяге: «Заклинаю Тебя Богом Живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?» Иисус отвечал согласно установившейся формуле: «Ты глаголеши». Затем следовало «раздрание» риз Каифы как законное выражение негодования при виде богохульства и, наконец, отобрание голосов и приговор: «Повинен смерти». Вместе с тем приведение к присяге подсудимого во все времена и у евреев считалось незаконным.

Не меньший интерес представляет правовая регламентация в иудейском законодательстве дальнейшей процедуры, поскольку последующее течение судебного процесса обставлено в Мишне множеством подробностей, которые опять-таки направлены на то, чтобы удержать судей от вынесения неправильного приговора и дать подсудимому возможность испробовать все средства к спасению. «Блажен судья, который дает своему приговору время перебродиться… Преступно ускорять день смерти осужденного», – основные принципы Мишны. (В случае с судом и казнью Иисуса Христа все эти принципы были нарушены, поскольку взятие под стражу, допрос у Анны, первое заседание Синедриона, второе заседание Синедриона (на рассвете, в 3 часа утра), суд у Пилата и Ирода, опять у Пилата и, наконец, распятие, – все это с необыкновенной поспешностью было сделано самое большое за 15 часов, тогда как только между заседаниями Синедриона должно было пройти не менее 24 часов.) Согласно Мишне, «если человек оказывается невиновным, суд оправдывает его. В противном случае приговор откладывается на следующий день. Между тем судьи собираются вместе и, проводя весь день в посте (и молитве), совещаются о деле. На следующее утро они возвращаются в присутствие и опять подают голоса с такими же предосторожностями, как прежде. Если, наконец, приговор произнесен, они выводят приговоренного для побития камнями на место, отдельное от суда. В это время один служитель правосудия должен стоять у двери суда с платком в руке; другой верхом следует за шествием на казнь, но останавливается на самом дальнем пункте, с которого он еще может видеть человека с платком. Судьи продолжают сидеть, и если кто-нибудь берется доказать, что осужденный невинен, то стоящий у дверей машет платком, а верховой в тот же миг скачет за осужденным и призывает его защищаться опять». Следуя Мишне, никого нельзя было казнить в тот день, в который состоялось решение. Особый глашатай несколько раз всенародно объявлял имя осужденного, его вину, свидетелей преступления и род назначенной казни, вызывая всякого, кто может, идти в суд и защищать несчастного.

Юридический аспект суда над Иисусом Христом протоирей Иоанн Восторгов рассматривает еще в одной плоскости, которая представляется исключительно важной в рамках темы о правоприменительной деятельности суда. Талмуд свидетельствует, что за 40 лет до рождения Иисуса Христа римляне ограничили власть Синедриона в праве осуждения преступников на смерть. Но как же могло случиться явно несправедливое осуждение Иисуса при существовании у иудеев ясного закона, гуманного и справедливого? Действительно, справедливое законодательство обеспечивает суду «правду и милость», но, без сомнения, оно – не единственное условие правосудия. Еще не нашлось ни одного на земле средства, которое само в себе носило бы закон совершенства: пока оно в руках человеческих, до тех пор оно может служить орудием и добра, и зла. То же следует сказать и об учреждениях, и о законодательстве. Говоря словами поэта, бывает, что законы святы, а исполнители – лихие супостаты. Прекрасные законы зачастую прекрасны только на бумаге, и чем больший нравственный упадок переживает общество, чем больше оно подвластно страстям; чем слабее в нем слышится голос долга, тем ближе оно к опасности в таком деле, как суд, впадать не только в ошибки, но и в прямые намеренные злоупотребления.

Итак, если история знает осуждение Сократа, изгнание Аристида, многократную ссылку ев. Афанасия, осуждение Галилея, смерть Гуса и у нас, на Руси, суд над Филиппом, – то мудрено ли, что Синедрион в эпоху своего упадка учинил над Иисусом Христом суд, не имевший ни формы, ни добросовестности законного судопроизводства, противный духу гуманного и справедливого древнееврейского законодательства?

Судьи Синедриона действовали не по принуждению, а по обыкновенному течению человеческих дел, сохраняя и свой разум, и свою свободу. Оттого их деятельность закономерно вызывала негодование и ужас. Не потому Иуда предал, а Синедрион осудил, – не потому, что это было предсказано, но потому-то и было предсказано, что Иуда предаст, а Синедрион осудит, – сам, вольною волей, а не по принуждению[128]128
  См.: Там же.


[Закрыть].

Историческое развитие – не хаотичный процесс. Оно подчиняется определенным закономерностям. Место и роль суда (как института) в человеческой истории переоценить трудно. Однако необходимо помнить, что (с учетом аксиомы «крайности сходятся») идеализация судебной деятельности и ее игнорирование в равной степени опасны. Задача правовой науки состоит в том, чтобы находить между крайностями «золотую середину», которая позволит конкретному обществу с максимальной эффективностью пользоваться данным социально-регулятивным инструментом.

Возвращаясь к отечественной истории, следует напомнить, что древнее судоговорение представляло собой скорее публично-психологическое действо, чем процедуру оценки доказательств, поскольку процесс мог закончиться явным (очным) признанием вины или косвенным (подразумеваемым) признанием вины (неявкой в суд или отказом от крестного целования). Преследование обидчика (ответчика) было делом сугубо частным. Но даже если перевес доказательств оказывался на одной стороне, другая могла потребовать особой формы суда – суда Божьего, поединка, поля. Везде, у всех народов, по мнению В. Д. Спасовича, ордаль, или суд Божий, «есть признак ребяческой немощи умственной. Не надеясь дойти до истины путем мышления, человек ищет ее вне себя, в мире внешнем, посредством гадания, заклинаний, вопрошания демонических сил природы, тех бесчисленных духов, которыми полны земля и воздух, и все стихии. Чистые суды Божьи – испытания водой и железом – исчезают рано в России; народный обычай выбрал из судов Божьих именно ту ордаль, которая более всего соответствовала неугомонной удали, склонности к расправе кулаком, к самоуправству – поле. Судебный поединок был не что иное, как старинный, доисторический бой кулачный, возведенный в значение Божьего приговора… В российской истории поединок держался необыкновенно долго в законодательстве и исчез после смерти Иоанна Грозного, в самом конце XVI века».[129]129
  См.: Спасович В. Д. Избранные труды и речи. С. 25.


[Закрыть]

Показателен тот факт, что церковь, как и светская власть, была противницей такой формы судопроизводства, как поле, поскольку, с одной стороны, религиозная мораль не поощряла убийство, насилие, свирепый бой дубинами, а с другой – один из спорящих всегда оказывался клятвопреступником (и не всегда побежденный), поскольку оба польщика перед поединком целовали крест, подтверждая таким образом правоту своей позиции.

При установлении нового порядка организации российского общества, когда московские цари стали выступать как объединяющее начало российской государственности, первобытная славянская разобщенность постепенно уступила место централизованной власти, появление которой в любом обществе закономерно. Природные условия, малочисленность разобщенных племен, огромные территории – все это привело к тому, что родовой уклад в России сохранялся гораздо дольше, чем в Европе, и, в определенной степени, позволил «увидеть» современникам и нам все его проявления, в том числе и в вопросах судоустройства.

После установления централизованной государственной власти на Руси, которая, стремясь любыми способами «обуздать» личный произвол, огнем и мечом заставила себя признать (Иоанн Грозный, он же «Кровавый»), произошли значительные преобразования в обществе. Одним из достижений того времени стало возникновение государственного инквизиционного судопроизводства по уголовным делам, поскольку данная область человеческих отношений требовала непосредственного государственного вмешательства в интересах укрепления государственных устоев и целостности государства. Если до этого времени судья лишь пассивно наблюдал за выяснением отношений между тяжущимися, то здесь проявлялась другая крайность – система судопроизводства носила название розыска, сыска, а судья теперь должен был «лихих людей сыскать допряма».

Учитывая, что общество того времени, с одной стороны, не очень далеко ушло от кулачных смертельных боев, от поля, от ордали, т. е. от добывания «истины» кровью, и от отождествления истины с признанием вины, а с другой стороны, как уровень законодательства, так и уровень умственных способностей наших предков того времени никак не позволял доискаться «истины», кроме как путем получения признания обвиняемого, вполне закономерно в новой системе судопроизводства появилась пытка. Пытка не была изобретением судопроизводства Руси. Это средство добывания «истины» – видимо, страшное, но закономерное явление истории развития человечества. Пытки средневековой европейской инквизиции поражали своей изощренностью и садизмом. Еще в конце XVIII века вопрос об их отмене как средстве доказывания вины в уголовном судопроизводстве казался слишком смелым[130]130
  См.: Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях.


[Закрыть]. Вместе с тем причины, породившие пытку как способ доказывания вины обвиняемого в уголовном процессе, существуют и в настоящее время (подразумевается «ребяческая немощь умственная» некоторых представителей уголовного правоприменения), хотя формально пытка как средство доказывания в российской уголовно-процессуальной действительности не существует уже более 200 лет[131]131
  Указом от 27 сентября 1801 года Александр Первый отменил пытку совершенно и окончательно.


[Закрыть].

В историческом ракурсе весьма любопытна глава 10 «Наказа» Екатерины II от 30 июля 1767 года «Об обряде уголовного суда», данного комиссии о сочинении проекта нового Уложения. Почти 240 лет назад в статьях 192–197 «Наказа» Екатерина II высказывалась по поводу пытки: «Пытка не нарушает ли справедливости, и приводит ли она к концу, намереваемому законами?.. Чего ради какое право может кому дать власть налагать наказание на гражданина в то время, когда еще сомнительно, прав ли он или виноват. Не очень трудно заключениями дойти к сему сорассуждению: преступление или есть известное или нет; ежели оно известно, то не должно преступника наказывать инако, как положенным в законе наказанием; если преступление не известно, так не должно мучить обвиняемого, по той причине, что не надлежит невиновного мучить, и что по законам тот не виновен, чье преступление не доказано… При пытке чувствование боли может возрасти до такой степени, что совсем овладев всею душою, не оставит ей больше никакой свободы производить какое-либо ей приличное действие, кроме как в то же самое мгновенье ока предпринять самый кратчайший путь, коим бы от той боли избавиться. Тогда и невиновный может закричать, что он виноват, лишь бы только мучить его перестали. И то же средство, употребленное для различения невиновных от виноватых, истребит всю между ними разность; и судьям будет также не известно, виноватого ли они имеют пред собою или невинного… Посему пытка есть надежное средство осудить невинного, имеющего слабое сложение, и оправдать беззаконного, на силу и крепость свою уповающего»[132]132
  Цит. по: Приложение к трактату Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях».


[Закрыть].