Текст книги "Всемогущий"

Глава четырнадцатая

Квартира опять оказалась незапертой, видимо, какие-то мысли отвлекли меня, когда я уходил. Но, похоже, никто не воспользовался моей оплошностью, то есть, ничего, кажется, не пропало, следов пребывания непрошенных гостей также не наблюдалось. Впредь надо быть внимательнее, ведь если унесут мой компьютер, то я окажусь в полном финансовом ауте. Вообще, надо взять себя в руки, выбросить из головы ненужные мысли и приступить к активной, плодотворной работе по выполнению очередного заказа…

Я разбудил монитор и вновь оказался над толпой островитян, которые дружно шагали к храму. Торжественная служба по случаю спасения дадианских воинов уже началась, из высоких распахнутых дверей проливалось стройное многоголосие хора и зычный речитатив здешнего пастыря. Пролетев под аркой главного входа, я оказался в большом задымлённом помещении, где горело множество светильников, а внизу, на гладком каменном полу, теснилась многочисленная разномастная толпа. Слова молитв и песнопений были непонятны, картина, в общем и целом, не отличалась от той, которую приходилось наблюдать в наших реальных храмах. Я собрался уже выбраться наружу, но захотелось почему-то взглянуть на здешние иконы. На колоннах и боковых стенах какие-либо изображения отсутствовали. Вообще, икон насчитывалось немного, они имели небольшие размеры и помещались на передней стене. Краски были довольно тусклыми, освещение недостаточно ярким, разглядеть священные холсты издали было трудно, и я подлетел поближе…

Я подлетел поближе и вздрогнул – этого не может быть! Неужели посещение дурдома и обычной пивной помутило мой разум? Нет-нет, об этом лучше не думать, у меня всё хорошо, это всего-навсего совпадение. А может, просто показалось? Я порылся в карманах, нашёл листок с громовским наброском и внимательно рассмотрел его. Нет, не показалось. Для верности пришлось приложить листок к экрану монитора и сравнить рисунок с главной дадианской иконой. Вскоре сомнения рассеялись окончательно: и на иконе, и на громовской картинке было изображено одно и то же лицо. То есть, там и там было начертано моё изображение. Что же это получается? Получается, что не только редкие алкаши и сумасшедшие, но и некоторые художники знают обо мне то, что мне самому даже в голову не приходило…

Такое ощущение, что кто-то планомерно пытается убедить меня в некоей моей исключительности, уникальности, избранности, если хотите. И этим таинственным незнакомцем не может быть Фёдор. Действительно, он же не мог знать, какая мечта ударит в голову похожего на Карла Маркса алкаша из малопрезентабельного заведения с весёлым названием «ПОГРЕБОК». Впрочем, с красномордым Карлой можно было договориться – за хорошую выпивку такие ребята готовы на всё. Но как можно предвидеть и запланировать спонтанное посещение дурного подвальчика культурным, не склонным к выпивке человеком, то есть, мной? А найти общий язык с одной из пациенток психиатрической клиники – это вообще нереально. Тем более, что моё появление в клинике было совершенно случайным, за пять минут до посадки в машину Егора Петровича даже мне самому не пришло бы в голову, что я могу оказаться в этом не самом весёлом месте.

Предположим, что Фёдор является гениальным психологом, экстрасенсом, который всех окружающих, включая меня, насквозь видит. Благодаря своим суперспособностям, он организовал всё это шоу. Но возникает резонный вопрос – зачем? Ради чего тратить уйму драгоценного времени, вкладывать огромное количество энергии? Прибыли никакой, а в наше время бесплатно никто не работает. Нет, это, конечно, не Фёдор.

Но если это не Фёдор, тогда кто же? Зелёные человечки? Или ребята из параллельных миров? Впрочем, гражданину, родившемуся в эпоху материализма и научного коммунизма, не о чем волноваться – в происходящем не может быть никакой мистики-мурыстики, налицо не что иное, как цепь нелепых случайностей. Иных объяснений нет и быть не может.

Я выбрался из дадианского храма, взмыл в небо и через малое время оказался над Старой Деревней. Если быть точнее – возле дома Каэрас. Первое, что бросилось в глаза: чисто умытый, причёсанный, прилично одетый Джай, благостно улыбаясь, чинил покосившуюся изгородь. Ему помогал плешивый старичок, которого я уже когда-то видел. Ах, да, во время той ужасной сцены, когда прежний Джай отнял у Каэрас золотую серёжку, именно этот старичок выглядывал из-за плетня и ехидно улыбался. Понятно: изменился Джай, изменилось и отношение к нему…

Пришла старушка, угостила работников питьём из кувшина. На лице старичка отразилось некоторое разочарование (видимо, питьё было безалкогольным), но старушка красноречиво покосилась на Джая, и старичок тотчас согласно закивал головой.

Каэрас не показывалась, и я предположил, что она на службе. Это было мне на руку. Внизу мелькнула речка, уплыли назад широкие луга, вскоре я оказался в центре Сара и быстро отыскал здание, которое показалось похожим на мэрию. Входная дверь, в отличие от высоких порталов дадианского храма, была закрыта. Открывать двери я пока ещё не научился, надо было забираться во вкладки, отыскивать необходимые указания. Оттягивая неприятную процедуру, я решил осмотреть здание снаружи и завернул за угол. Почти все окна заведения были открыты (погода в Саре, видимо, подстать нашей), за окнами виднелись местные клерки, склонившиеся над важными бумагами. Я обогнул ещё один угол и внимательно вгляделся в раскрытые окна. Стоп! Мои предположения оправдались – в одной из комнат за обычным канцелярским столом сидела Каэрас. она что-то писала в толстую тетрадь, то и дело заглядывая в отдельные листы, которые, похоже, были черновиками. На спокойном лице девушки жила чуть приметная улыбка, вызванная, может быть, любимой работой или, что более вероятно, ощущением постоянной радости по поводу недавних позитивных перемен в жизни. Они ведь могут стать предисловием к ещё более радостным событиям, например, к свадьбе, к счастливой семейной жизни, к рождению детей…

Вдруг Каэрас скосила глаза в сторону и слегка нахмурилась. Наверно, в комнате что-то произошло. Я приблизился и заглянул внутрь. У входной двери стоял пожилой толстячок, седой, нос картошкой, лицо в морщинках. На мясистой шее красовалась массивная золотая цепь, в нижней части которой висела, вернее, почти горизонтально лежала на выпуклом животе солидная золотая бляха. Это не было похоже на украшение, а напоминало некий знак отличия. Похоже, вошедший был каким-то здешним начальником.

Каэрас привстала, приветствуя босса, он небрежно махнул пухлой ручкой и по-хозяйски пересёк пространство комнаты. Завязался разговор, который поначалу был сугубо служебным, потом на физиономии босса появилась блудливая ухмылка, а лицо Каэрас явно порозовело. Девушка то и дело вздыхала и уводила взгляд в сторону, за окно, при этом её разноцветные глаза смотрели прямо на меня. И в этом взгляде чувствовалась подавленность и усталость, Домогательства жирного борова начались явно не сегодня. И, кстати, совсем нетрудно догадаться, прототипом какого реально живущего персонажа является этот малосимпатичный дядечка.

Так вот, значит, как, Егор Петрович! У таких, как вы, для достижения цели все средства хороши. В том числе, использование служебного положения в личных корыстных целях. Однако, не на того нарвались, гражданин начальник. Обычно, за униженных и оскорблённых заступаются небесные силы, но я, в порядке исключения, могу обойтись собственными ресурсами. Некоторое время назад мне захотелось помечтать об этом, а вот теперь, похоже, пришла пора действовать.

Многое зависит от того, как Карина относится к этому товарищу, который мне не товарищ. Если выяснится, что она равнодушна к Егору Петровичу, можно просто его удалить. Был человек, и нет человека, найдут другого начальника, и всё образуется, Как говорят, свято место не будет пусто.

Можно Егора Петровича оптимизировать, в этом случае он составит компанию Ванечке. Я вспомнил железную сетку, крики сумасшедшей женщины. Нет, это слишком жёсткий сценарий. Несмотря на большие возможности, я всё же не Господь Бог. Обычный человек, который в течение пяти минут порадуется одержанной победе, а потом, наверняка, начнутся угрызения совести. От этой дамы, как от осени – не спрятаться, не скрыться…

Стоп, кажется, придумал. Гораздо гуманнее и приятнее организовать человеку повышение по службе. Если начальника Каэрас перевести в столицу Рамии, то реальный Егор Петрович сможет занять креслице в одном из крутых московских офисов. Что в этом плохого? Однако, внезапный карьерный взлёт может вскружить многие женские головки, и если этот карьерист позовёт Карину с собой, то она, не дай Бог, может согласиться…

Да нет же! Если отражением Карины является Каэрас, то о подобном согласии не может быть и речи. Кроме этой прямой подсказки имеется другой аргумент: сердце моё ясно чувствует, что при всём, как говорится, уважении к коллеге по работе, Карина больше расположена ко мне. А если бедное моё сердечко ошибается, то совсем неважно, уедет она с Егором Петровичем или останется в нашем городе…

Я открыл базу данных, быстро нашёл отдел главного считариуса. Так и есть: с фотопортрета начальника отдела смотрел на меня тот самый боров, который в это самое время делал грязные намёки невинной девушке по имени Каэрас. Посмотрим, что это за гусь…

«Господин Двани, 49 лет, житель Сара, образование высшей ступени, профессия – счётное дело, работает главным считариусом мэрии Сара, доход высокий. Почётные общественные должности (список). Награды (длинный список). Больная печень, артрит, избыточный вес (и т. д.). Родители умерли, жена Ксава, 47 лет…». Далее перечислялись взрослые дети и множество прочих родственников.

Закрыв базу данных, я какое-то время наблюдал за господином Двани, который почти вплотную приблизился к Каэрас и что-то непрерывно говорил. При этом пухлая ручка главного считариуса медленно, почти незаметно перемещалась к плечу девушки. Я загадал: начну боевые действия сразу после того, как эта потная ладошка прикоснётся к Каэрас. Ждать пришлось недолго. Каэрас вскочила на ноги и отпрянула к стене. И в то краткое мгновенье, пока Двани собирался сделать шаг в сторону несговорчивой сотрудницы, я успел взять в рамку и выделить жирную тушу престарелого охальника. Туша замерла, однако, надо было спешить, потому что за пределами рамки выделения обнаглевший начальник вплотную приблизился к Каэрас.

После щелчка правой кнопкой мыши на экране появился короткий список: удаление, нейтрализация, оптимизация, вариант пользователя. Удаление и оптимизацию мы уже проходили, чем-то средним между ними, надо полагать, является нейтрализация, но времени на проверку нет. Остаётся только одно: вариант пользователя. Щёлк! – выплыла панелька с белым окном посредине. Над окном мигала надпись: «введите описание желаемого действия относительно выделенного объекта». Отлично, это как раз то, что надо.

Я быстро набрал на клавиатуре команду: «главного считариуса мэрии Сара перевести в столицу страны Рамиполис и назначить заместителем министра счётного дела Рамии». Аминь! В смысле – Enter.

Рамка с застывшей жирной тушей исчезла, и сразу же послышался стук в дверь. Господин Двани отпрянул от испуганной, рассерженной Каэрас, быстро схватил со стола несколько бумажек и громко произнёс какое-то слово. Дверь отворилась, вошёл человек, такой же толстый, с такой же цепью, но без золотой бляхи. Похоже, это был заместитель или помощник главного считариуса. Низко поклонившись, он подал боссу голубой пакет с множеством печатей различной формы и размера.

Недовольно хмуря кустистые брови, господин Двани отошёл немного в сторону и вскрыл пакет. Покосившись на помощника и Каэрас, сделал ещё несколько шагов и вынул из пакета сложенный лист бумаги. Отвернувшись от присутствующих, развернул послание и быстро его прочёл. Вскинул брови и перечёл ещё несколько раз. Протёр глаза, внимательно, со всех сторон оглядел разорванный пакет. Недоверчиво покачал головой, опустился на ближайший стул, после чего подал послание помощнику. Тот с поклоном принял листок и начал громко читать. Остановился, быстро пробормотал прочитанное, словно не веря глазам своим, и начал читать снова – громко, торжественно и радостно.

Дослушав эту декламацию, господин Двани поднялся на ноги и, не взглянув на Каэрас, величественно удалился. Помощник, постоянно кланяясь, семенил следом. Выражение гнева на лице Каэрас сменилось удивлением, а потом радостью. Не думаю, что она радовалась за главного считариуса, получившего внезапное повышение по службе. Хотя, именно это неожиданное событие стало причиной нечаянного счастья, ведь оно, событие, избавило и впредь избавляло девушку от домогательств ненавистного начальника.

Оставалось ожидать дальнейших изменений реальной жизни. Если честно, то очень хотелось, чтоб ничего не произошло. Это будет означать, что странные события последних дней есть не что иное, как цепь случайных совпадений. А вообще, всё нормально, всё в порядке, никакой мистики-мурыстики, никаких…

Резко зазвонил телефон, я вздрогнул и поднял трубку. Это был Пётр Семёнович. Непривычно строгим голосом он сказал, что если в ближайшее время я не выполню работу, заказ будет передан другому. Есть на свете более расторопные ребята. И вообще, сотрудничество с безалаберными людьми чревато нештатными ситуациями, которых легко избежать. Для этого необходимо всего-навсего поменять сотрудников… После этого он бросил трубку.

Мне и прежде приходилось выслушивать нарекания в свой адрес, но открытым текстом угроза отставки была высказана впервые. Начальники всегда стремятся к абсолютной монархии, а главное качество абсолютного монарха – умение лавировать между двумя или несколькими противоборствующими силами. Похоже, Пётр Семёнович нашёл парня, который мог бы меня заменить. Не факт, что эта замена произойдёт немедленно, однако, у гражданина начальника появился довольно мощный рычаг воздействия. Ну, что же, сила ломит и соломушку, деваться мне некуда, а посему – слушаю и повинуюсь…

Пришлось свернуть виртуальную картинку и открыть файл с текстом, который нужно было редактировать. Причём, очень срочно, иначе, быть беде.

Глава пятнадцатая

Я работал почти всю ночь, правда, около четырёх часов утра прилёг на диван и в течение получаса спал глубоким, здоровым сном. Проснувшись в половине пятого, выпил крепкого чая и продолжил трудовую вахту. В полдень случилось ещё одно короткое чаепитие, к четырём часам работа была закончена.

Знакомый путь до издательства я преодолел с большим трудом, подъём на второй этаж был похож на штурм Эвереста. В конце концов, заветная дверь отворилась, я буквально вполз в кабинет главного редактора и положил на стол дискету с нужным файлом.

– Вот, – прошептал я (голос внезапно пропал, видимо, из-за переутомления) и рухнул на стул. Пётр Семёнович молча вставил дискету, без какого-либо выражения на лице полистал открывшийся текст. Раза два-три гладкая инопланетная голова согласно качнулась, но знаменитого «угу, угу» не последовало.

– Работа сделана, – тускло сказал Пётр Семёнович, отводя глаза в сторону. – Она будет оплачена. Вы, Павел Петрович…

Впервые в жизни главный редактор обращался ко мне на «вы» и называл меня по имени-отчеству. Это было совсем непривычно, даже дико. Сердце моё испуганно ёкнуло и провалилось куда-то вниз. Там оно и трепыхалось, судорожно прогоняя кровь по жилам, и эта кровь гулко гудела в висках и затылке.

– Вы, Павел Петрович, меня, конечно, извините, но наше дальнейшее сотрудничество невозможно. Человек вы хороший, работник неплохой, но без дисциплины в наше время…

Я был как в тумане и с трудом нашёл выход из кабинета. Пётр Семёнович что-то говорил вслед, он даже поднялся на ноги, но мне хотелось одного – как можно скорее выбраться из здания издательства и убраться как можно дальше от этого ужасного места. Неизвестно откуда материализовалась сотрудница, она почти силой втащила меня в боковой кабинетик и заставила расписаться в ведомости. Я с трудом понимал, что происходит, и женщина, сердито ворча, долго засовывала в мой карман нетолстую пачечку денег. Наконец, я был отпущен и вышел на улицу.

С запада веяло прохладой и влагой. Ветер с гнилого болота – так в Новостарске называют западный ветер. Солнце светило с прежней силой, но в воздухе уже чувствовалась скорая перемена погоды. Видимо, от этой возможной перемены у меня разболелась голова, хотя, никогда прежде такого не случалось, я не входил в число метеозависимых людей. Всё когда-то начинается, и с этим ничего не поделаешь.

Квартира, разумеется, оказалась незапертой, но сегодняшнюю мою забывчивость можно объяснить крайней усталостью и плохим самочувствием. Я прошёл в комнату и рухнул на диван. Тотчас явилось откуда-то гладкое лицо Петра Семёновича, у которого выросла вдруг борода, и главный редактор превратился в Карлу из «ПОГРЕБКА». Карла замахнулся огромным кулаком, однако, ударить не успел, потому что борода исчезла, а марксовы усы преобразовались в остренькие, победно торчащие пики, из-под которых проглянула ехидная усмешка Егора Петровича. Метаморфозы сопровождались противным гулом и отдалённым воем. Внезапно в эту какофонию вплёлся резкий прерывистый звук, который заставил меня очнуться от ужасных видений.

Я кое-как поднялся и, не открывая глаз, поднял трубку телефона. Это была Карина, она просила придти в н а ш скверик, потому что ей необходимо посоветоваться со мной по очень важному делу. С трудом шевеля языком и губами, я пообещал явиться немедленно. Сразу после этого сознание, кажется, покинуло меня, а когда глаза мои открылись, передо мной возникла Карина, которая сидела на знакомой скамейке и нервно комкала носовой платок. Нужно было сесть рядом, но вдруг подумалось, что если я опущусь на эту гостеприимно распластанную доску, то подняться обратно будет невероятно трудно. Однако, Карина не заметила моих сомнений, похоже, она была сильно взволнована. Глядя снизу вверх, женщина порывисто вздохнула и заговорила не своим, каким-то официальным и, в тоже время, извиняющимся голосом.

– Павел, мне нужно с тобой поговорить. Ты умный, добрый, деликатный…

– Что случилось? – перебил я, потому что ноги плохо держали меня, а сесть на скамью по-прежнему было боязно.

– Егор Петрович… – Карина умолкла, стиснула пальцами платок и снова порывисто вздохнула.

– Что? – нетерпеливо потребовал я.

– Его приглашают в Москву, в министерство…

Ледяной озноб пробежал по моей коже, волосы на затылке зашевелились и встопорщились, в глазах потемнело, ноги сделались такими слабыми, что мне пришлось вцепиться в спинку скамьи.

– Паша, – испуганно прошептала Карина. В лицо мне пыхнуло вдруг знойным жаром, это неизвестно откуда взявшееся палящее дуновенье сцепилось с владевшим мною холодом, от страшной борьбы двух непримиримых начал тело моё начало корёжить и мелко потрясывать. Крик рвался из груди, и я дал себе полную волю.

– Поезжай! – закричал я во всю глотку. – Отправляйся хоть в Москву, хоть в Париж, убирайся хоть с Егором, хоть с Карлой, хоть с чёртом лысым! Зачем тебе редактор-неудачник, у него же нет иномарки, его же не приглашают в столичное издательство! Поезжай, отправляйся, убирайся на все четыре стороны!

Наверно, я ещё кричал и говорил что-то в том же духе, однако, сознание моё стало постепенно отключаться, и память не сохранила всех сказанных тогда слов. Напоследок мелькнуло испуганное лицо Карины, её глаза, наполненные ужасом, потом всё погасло и смолкло. Какое-то время было темно и тихо, а когда наступило просветленье…

…а когда наступило просветленье, я обнаружил себя сидящим на скамейке в дальнем дворе. Вокруг было пустынно, ни детей, ни старушек у подъездов, даже собаки попрятались. И это немудрено – на город наползала огромная чёрная туча, дальняя окраина которой то и дело освещалась вспышками молнии. Оттуда доносились глухие раскаты грома, эти небесные взрывы становились всё громче. Гроза приближалась, сильно посвежело, в воздухе запахло озоном.

Я выбрался из двора и побрёл в сторону своего дома. Прохожих и машин не было, город замер, казалось, что жители покинули его, воспользовавшись при этом всеми транспортными средствами. На улице становилось всё темнее, в этом тревожном полумраке весело и ненужно сияли огни светофоров. Издали, из-под тёмного брюха грохочущей тучи, прилетел крепкий ветерок, рванул листву на кустах и деревьях, погнал по асфальту бумажный и пластиковый мусор. Вскоре стало так темно, что в некоторых квартирах включили электрический свет.

Превозмогая слабость, я прибавил шагу и через некоторое время добрался до знакомого магазинчика. Похоже, во время дикого, небывалого припадка, сопровождавшегося временной амнезией, неуправляемое тело ринулось в противоположную от моего дома сторону. Теперь дом был почти рядом, к началу дождя можно было успеть добраться до родного дивана, однако, внезапная мысль остановила меня. Я вдруг подумал: оглушённая, ошеломлённая моими криками Карина, может быть, ютится сейчас в этом скверике – в мраке, одинокая, беззащитная… Брось, парень, никого там нет, всё закончилось, Карина сидит в уютном гнёздышке Егора Петровича, и сладкая парочка вдохновенно обсуждает детали предстоящего отъезда.

Ветер усилился, рвущиеся над землёй ветви почти перекрыли проход, пришлось отвести их рукой. За кустами смутно белела опрокинутая урна, наполовину засыпанная кучей мусора. На скамье, кажется, никого не было, но я всё же подошёл, чтобы в этом удостовериться.

– О! – послышался радостный возглас. – На ловца и зверь бежит.

Взгляд мой невольно метнулся влево и зафиксировал некое движение – от стены магазинчика просочились сквозь кусты три тёмные фигуры и мгновенно окружили меня.

– Я тебя предупреждал, падла! – зловеще произнёс другой голос.

Сразу после этого с неба хлынул дождь, и вместе с тяжёлыми, густо летящими каплями на меня с трёх сторон посыпались удары. Очень скоро тело моё оказалось на мокром неровном асфальте, на смену твёрдым кулакам пришли ещё более твёрдые и увесистые носки разнообразной обуви. Сопротивляться этой неутомимой молотилке не представлялось возможным, уворачиваться или кричать было бессмысленно, оставалось смотреть молча, снизу вверх, и только лишь взглядом моя натура выражала своё категорическое несогласие с происходящим. Это несогласие, по большому счёту, не имело никакого смысла, поэтому сильнее боли, терзавшей тело, душу мою донимало ощущение полного бессилия.

Сверкали молнии, яркие вспышки выхватывали из темноты лица мучителей. Клетчатый, как всегда, улыбался, похоже, ему было весело. Полосатый заводила, напротив, хмурил брови и хищно скалил зубы. Лицо третьего, загорелого, не выражало никаких эмоций, человек выполнял определённые действия, он просто работал. Странно, но почему-то я вдруг увидел всю картину разом, причём, не только снизу, но и сбоку, со стороны, а потом даже сверху. Невольно вспомнились рассказы о том, как после смерти душа человеческая, готовясь устремиться ввысь, бросает прощальный взгляд на бренное тело.

Это бренное тело, наполненное болью и страданьем, было готово к вечному прощанью, однако душа не торопилась улетать в небесную высь. Душа была возмущена явной несправедливостью и медленно наливалась тяжёлым гневом. Вскоре к нему добавились обжигающая ярость и нетерпеливое ожидание. Этот эмоциональный коктейль не позволял сознанию отключиться, он бодрил и призывал к отмщению.

По пустынной улице неспешно проехал, шелестя шинами, автомобиль с мигалкой, огненные всплески равномерно рождались в темноте, тут же умирали и появлялись снова. Два раза эти новорожденные вспышки совпали с молниями, скверик при этом осветился ярко, наподобие цирковой арены во время парада-алле… Вернее всего, именно эта праздничная иллюминация спугнула вконец озверевших алконавтов. – Атас! – крикнул полосатый, и троица исчезла в мгновение ока.

Несмотря на основательную потерю физических сил и ощутимые боли во всех частях тела, я почти сразу, хотя и с трудом, поднялся на ноги. Лицо покрылось влагой, но это был только дождь. Челюсти стиснулись сами собой, всё тело тряслось, из груди рвалось рыданье, и если бы из глаз хлынули слёзы – стало бы гораздо легче. Но слёзы застряли внутри, в каком-то потаённом центре, именно из этой глубинной точки распространялась внутренняя вибрация, которая с каждой секундой усиливалась. Казалось, ещё немного, и тело моё взорвётся, взлетит на воздух, рассыплется на множество осколков.

Я выбрался из сквера и устремился к своему дому. Адская смесь возмущения, гнева и ярости плотно заполнила душу, как порох заполняет деревянную бочку. Почти все окна в домах светились уютным электрическим огнём, за этими окнами сидели беззаботные люди, которым не было до меня никакого дела.

Милицейская машина важно и никчёмно удалялась по улице в противоположную от меня сторону.

В тёмном небе возникла гладкая голова, имевшая в авангардной части такое же гладкое лицо, – главный редактор Пётр Семёнович! Давление в пороховой бочке сильно увеличилось.

Карина! Дыханье спёрло так, что стало невозможно дышать.

Алкаши, эти мерзкие твари, так долго били и пинали меня – за что?

Во втором классе, на уроке природоведения, Лёха Евсеев залез под парту и дёрнул за ногу одну вредную девчонку. Та завизжала, мы все засмеялись. Лёху отправили в угол, а меня в другой, потому что смеялся громче всех. Но разве это справедливо?

Разве всё это справедливо?

Простой вопрос – риторический, не имеющий ответа, – сдетонировал одновременно со вспышкой самой мощной, самой чудовищной молнии, затрещали где-то провода, разом погасли окна и светофоры, в это же мгновенье рванула адская смесь, заполнившая мою душу.

Я, Бхавакан, исправлю искривлённый мир! Я наведу порядок в этом хаосе! Ещё несколько десятков шагов, несколько ступенек вверх, и закончатся извечные страдания человечества, не будет сильных и слабых, богатых и бедных, больных и здоровых, красавцев и уродов, без пяти минут министров и уволенных редакторов… Один щелчок компьютерной мыши, всего один щелчок!

Когда я свернул в свой двор, в окнах вновь вспыхнули электрические огни. Это было хорошим знаком – при нормальном освещении удобнее подниматься по лестнице…

Дверь квартиры оказалась не только незапертой, но и слегка приоткрытой – прекрасно, на этом можно сэкономить двадцать секунд драгоценного времени… Мокрый, грязный, разъярённый, я влетел в свою комнату и остановился, словно натолкнувшись на кирпичную стену.

За столом сидел мой друг Фёдор. Быстро щёлкая по клавиатуре компьютера проворными пальцами, он внимательно смотрел в монитор и широко улыбался. Ему, конечно, было слышно, как я вошёл, поэтому, улыбка предназначалась именно мне. Я замер и окаменел, как памятник Ленину на главной площади.

– Наконец-то! – весело сказал Фёдор, не отрываясь от монитора и клавиатуры. – А я пришёл, квартира незапертая, значит, хозяин вышел на минутку… (щёлк, щёлк). Решил подождать и, заодно, прибраться в этом многострадальном аппарате… (щёлк, щёлк-щёлк). Только прошёл в комнату, отключилось электричество… так, что здесь у нас? ой, как всё запущено!.. Только хотел уйти, а его опять включили. Включил компьютер, вошёл в Setup… ну, вот, кажется, всё.

Фёдор повернулся в мою сторону и протянул руку для приветствия, но тотчас рука опустилась вниз, улыбка мгновенно испарилась, в глазах метнулся неподдельный испуг.

– Паша! Что случилось?

Фёдор быстро поднялся и сделал шаг в мою сторону. Вместо ответа я оттолкнул его в сторону, рухнул на стул перед компьютером – на экране монитора привычно маячили значки рабочего стола. Щёлк! выключить компьютер! о`кей!… томительные секунды – раз, два, три, четыре, пять, шесть… оранжевая надпись ТЕПЕРЬ ПИТАНИЕ КОМПЬЮТЕРА МОЖНО ОТКЛЮЧИТЬ…

– Паша! Что происходит?

Это были последние слова, зафиксированные моим угасающим сознанием. Какое-то время было темно и тихо, а когда я очнулся…

…а когда я очнулся, то обнаружил себя сидящим за столиком в «ПОГРЕБКЕ». Бородатый Карла совал мне в губы стакан с водкой и заботливо приговаривал при этом: – Ничо, паря, щас мы тебя вылечим! – Карлин брат или товарищ Масяня приготовил чебурек и, похоже, прикидывал, как бы половчее впихать закуску в мой рот. Тут же, поблизости, сгруппировались другие завсегдатаи кабачка, они с интересом и сочувствием наблюдали за происходящим. Даже буфетчица вышла в питейный зал и, пригорюнившись, смотрела на меня жалостливым бабьим взглядом.

– Ничо, паря, щас мы тебя вылечим, – снова повторил Карла. Мне пришлось сделать глоток, но только в знак уважения к людям, проявившим неподдельное внимание к моей скромной персоне.

– Очухался, – объявил чей-то голос.

– Слава тебе, Господи! – искренно воскликнула женщина и размашисто перекрестилась.

– Водочки хлебнул, – вставил ещё кто-то, – значит, жить будет.

– Цыц! – рявкнул Карла, но тут же сменил гнев на милость и обратил ко мне довольно приветливое лицо. – Ну, как ты, болезный?

– А что случилось? – спросил я, постепенно приходя в полное сознание.

– С лестницы ты грохнулся, так кубарем и прокатился, а потом черепушкой в стену. Мы думали – коньки отбросишь, а ты крепкий оказался. Хлебни ещё, паря, легче станет.

– Вообще-то… – с сомнением протянул я.

– Чего это?

– Я на халяву не живу.

– Так мы же от всей души, от чистого сердца.

Внезапные слёзы подступили к моим глазам и полились так обильно, что прятать или вытирать их было совершенно бессмысленно. В кабачке стало совсем тихо.

– Ах, вы, божечки мои, – простонала буфетчица и, по-утиному переваливаясь с ноги на ногу, скрылась в недрах своего рабочего места. Через малое время она вернулась и подала довольно чистое вафельное полотенце. Карла по-хозяйски перехватил его и начал аккуратно вытирать моё лицо.

Милые, добрые, душевные люди! Слёзы всё так же текли из моих глаз, и вместе с ними уходила прочь тяжесть, сложенная из обиды и ярости, возмущения и злобы, гнева, зависти и отчаянья. Когда стало совсем легко, я улыбнулся, сунул руку в карман и выложил на стол нетолстую пачку мятых, чуть влажных денег.

– Чего это? – удивлённо спросил Карла.

– На всех! – радостно объявил я.

Некоторое время было тихо. Потом Карла слегка отодвинулся от меня и положил полотенце на край стола.

– Ты, паря, это… не думай…

– А я и не думаю, – перебил я. – Думать, вообще, вредно! Гуляем, братва!