Текст книги "Конец режима. Как закончились три европейские диктатуры"

Фаланга начинает и проигрывает

В середине 1950-х в вузах страны училось «непуганое поколение», которое не застало гражданскую войну и ее большой террор. В 1956 г. в Мадриде начались первые при власти Франко серьезные студенческие волнения. Франко, как он часто делал в прошлом и станет поступать в будущем, чтобы не присуждать окончательной победы одному из конфликтующих лагерей в его окружении, уволил одновременно министра образования, либерального монархиста Хоакина Руис-Хименеса (за то, что тот распустил студентов), и консервативного министра, секретаря фаланги Раймундо Фернандес-Куэсту (за то, что провалил работу с молодежью). К тому же молодые фалангисты били протестующих студентов, а это явно противоречило картине гражданского мира, которую начал методично выстраивать вождь. Но отдавать фалангу системным либералам Франко не стал. На место Фернандес-Куэсты он назначил руководить партией власти Хосе Луиса Арресе, заклятого врага всяческих вольностей, возглавлявшего фалангу во время Второй мировой войны. Это было возвращением во власть одного из создателей «Голубой дивизии» и поклонника тоталитарных диктатур.

Многие, включая самого Арресе, решили, что Франко хочет «подморозить» Испанию, ведь после принятия закона о преемственности ободренные монархисты и западные правительства решили, что транзит власти уже начался, и подталкивали Франко к тому, чтобы передать ее наследнику в изгнании дону Хуану. Это был кошмар фалангистов и самого Франко. Арресе ревностно взялся за дело и написал проект закона о Национальном движении, который должен был, по сути, заменить Испании конституцию.

Новый закон превращал фалангу из партии при власти в настоящую правящую партию. При всех славословиях вождю в тексте закона в соответствии с ним испанская диктатура из личной превратилась бы в партийную. Это не понравилось не только монархистам, но и самому Франко. По мнению критиков, среди которых были генералы армии и кардиналы, фаланга тянула Испанию в сторону тоталитарного общества советского типа с массовой плебейской партией во главе, органы которой, как в СССР, подменили бы правительство и старую элиту. Арресе действительно добивался чего-то в этом роде.

Франко обратился за советом к своему ближайшему соратнику, Луису Карреро Бланко. Тот был сторонником того, чтобы на смену Франко, когда пробьет час, пришла авторитарная монархия, а не партийная диктатура, так что похвал проекту от него ждать не приходилось. Он поручил написать критические замечания к новому закону своему помощнику, 37-летнему юристу Лауреано Лопесу Родо, члену братства «Опус Деи», и тот разнес проект фалангистов умно и беспощадно.

Франко воспользовался критикой Родо и отправил Арресе в отставку, а заодно обновил состав правительства. В новое правительство, сформированное в 1957 г., вошел сам Лопес Родо (он возглавил его президиум – своего рода аппарат кабинета министров) и еще двое сравнительно молодых профессиональных экономистов, членов «Опус Деи»: Альберто Ульястрес стал министром торговли, а Мариано Наварро Рубио – министром финансов. Оба в юности участвовали в гражданской войне на стороне Франко, но после победы начали делать университетскую и корпоративную карьеру.

Франко доверял молодым людям из «Опус Деи» по нескольким причинам. Полурелигиозный орден был хоть и обширной организацией, но не массовой, а элитарной и не походил на зарождающуюся партию, даже христианскую. Амбиции его членов лежали в области скорее просветительской, чем политической, поэтому рекрутированные из католического ордена технократы вполне искренне верили в модернизацию экономики без либерализации политики. Они даже считали, что демократия может навредить экономическим реформам, то есть были сторонниками авторитарной модернизации, хотя и не столь же убежденными противниками демократии. Наконец, членов «Опус Деи» поддерживал фаворит вождя Луис Карреро Бланко, который видел будущее режима как авторитарную монархию.

Назначая молодых профессионалов, Франко компенсировал экономические ошибки прежних лет. Разгромив коммунистов и «масонов», чья экономическая модель, по его словам, несла людям эксплуатацию и нищету, он не обеспечил процветания собственным гражданам. Режим создал фалангистскую мобилизационную экономику, в которой заправляли партийные идеологи, силовики и чиновники. Долгие годы после войны продовольствие распределялось по карточкам, промышленные города обросли уродливыми трущобами, где рабочие жили без водопровода и электричества, улицы были полны нищих, одетых в лохмотья людей.

Несмотря на претензии фаланги на роль заступницы простого народа, в стране не было общедоступной медицины. Экономика оказалась опутана сетями личных связей, а хорошие должности и государственные заказы доставались нужным людям. Власть Франко вернула утраченную при Народном фронте нормальную жизнь среднему классу и высшему сословию, но оставила бедных бедными, законсервировав слой общества, который породил левый поворот испанской республики. В то время как в соседней Франции, которую Франко считал пропитанной гнилым коммунистическим и либеральным влиянием, уровень жизни рос у всех, Испания с соседней Португалией продолжали оставаться третьим миром Европы. Дальновидным представителям режима было ясно, что в хозяйстве нужно что-то менять.

Реформы без перемен

Попавшие в правительство экономисты из «Опус Деи» быстро представили «План экономической стабилизации». Он должен был покончить с политикой автаркии и открыть национальную экономику для внешнего мира. Условием плана было сотрудничество со Всемирным банком, Международным валютным фондом и ОЭСР (Организацией экономического сотрудничества). Создателям «Плана стабилизации» пришлось преодолеть сопротивление других министров, кортесов и самого Франко. Давление шло не только справа, со стороны консерваторов, но и со стороны официальных профсоюзов и фаланги, которая выступала в роли защитницы простых людей. План сочетал либеральные меры с жесткой экономией, против которой активно выступали социальные министры, в том числе бывший генсек Национального движения, неудавшийся строитель партийной диктатуры Хосе Луис Арресе – ведь согласно плану власти должны были не только девальвировать песету, но и заморозить зарплаты, чтобы побороть инфляцию. К тому же план сокращал расходы всех без исключения министерств.

Автаркия была не только экономической моделью, но и важной частью государственной идеологии. Франко опасался попасть в долговую кабалу к демократическим странам, он был уверен, что МВФ и Всемирный банк в обмен на помощь потребуют от Испании изменения государственного устройства. Он согласился подписать соглашения с обеими организациями только после того, как технократы и международные эксперты с цифрами в руках доказали ему, что в противном случае Испанию ждет скорый финансовый крах. Валютные резервы были на исходе, очень скоро страна не смогла бы оплачивать необходимый импорт и выполнять бюджетные обязательства, а значит, занимать все равно пришлось бы, только на худших условиях.

Экономические планы времен автаркии выглядели привычно для авторитарных обществ: возведение мостов и плотин, мелиорация земель и расширение посевных площадей, строительство дорог и заводов. Новый план, который начали выполнять с 1959 г., ко всему этому прибавил мудреные для управленцев старой школы финансовые показатели прямых и накопленных инвестиций, приватизации государственного имущества и промышленности, биржевых индексов, плавающих тарифов и курсов, сокращения денежной массы, бюджетной экономии и даже учет численности приехавших туристов.

Приход новых времен ознаменовало появление новой формы торговли – супермаркетов, частных и государственных. Первый испанский супермаркет Франко открыл лично в родной Галисии в 1958 г. Другим признаком реформ стали коллективные трудовые договоры между работниками и работодателями – как в «нормальных странах».

МВФ и Всемирный банк не выставили, как боялся Франко, откровенно политических условий, но предъявили экономические требования – снизить таможенные барьеры, либерализовать законодательство об иностранных инвестициях, девальвировать песету и сделать ее свободно конвертируемой, отпустить цены, допустить иностранцев к владению испанскими предприятиями. Все это технократы-католики намеревались предложить и сами, ориентируясь на быстро развивающуюся после войны экономику соседних Франции, Западной Германии, Италии и далекой Японии.

Чтобы уравновесить увольнение фалангиста Арресе, Франко заменил на посту министра иностранных дел аполитичного англофила Артахо на ветерана «Голубой дивизии» Фернандо Кастиэлью, которого в 1951 г. британцы не приняли в качестве посла. Теперь бывший враг либеральных плутократий и поклонник националистических диктатур как глава МИД подписывал подготовленные технократами соглашения с международными финансовыми организациями и добивался членства Испании в Европейском экономическом сообществе.

В одном Кастиэлья остался верен себе: он постоянно требовал, чтобы англичане вернули испанцам Гибралтар. За это он получил прозвище «министр иностранного дела». Впрочем, требование вернуть Гибралтар было популярно у населения и сближало граждан с режимом. Кастиэлья создал универсальный переключатель с внутренней политики на внешнюю: в любой трудной ситуации начинай бороться за Гибралтар.

Не очень разбирающийся в экономике Франко первоначально полагал, что технократы помогут правительству навести порядок с платежным балансом и внешним долгом, как когда-то сделал молодой экономист Салазар в Португалии. Но те пошли гораздо дальше. По сути, они предложили план последовательного устранения препятствий, которые оставались на пути слияния испанской экономики с экономикой Запада. Одним из главных препятствий была неэффективная, боязливая, накачанная националистической идеологией и вороватая государственная бюрократия. Ее-то и отодвигали подальше от решения экономических вопросов.

Был создан Комиссариат плана стабилизации, который возглавил Лауреано Лопес Родо. Он разослал по министерствам представителей (комиссаров), которые следили за выполнением плана. Своими наблюдениями о работе ведомств комиссары делились друг с другом на межминистерской комиссии, которую многие стали считать параллельным правительством во главе с Лопесом Родо. Некоторые министры, особенно из числа фалангистов, были оскорблены тем, что в их собственных ведомствах за ними надзирают представители Родо, который даже не занимал министерского поста.

Не стоит воображать технократов дружной семьей. Они ссорились, завидовали друг другу и строили козни. Министр финансов Наварро Рубио отказался работать под надзором посланного Родо комиссара, и Франко переместил Рубио, доверив ему управление центральным Банком Испании, с чем тот великолепно справился. Независимость местного национального банка восходит к этим временам.

Тем не менее министров-технократов объединяли общие взгляды на экономику и принадлежность к братству «Опус Деи». Иногда их заботило не только хозяйство. Лопес Родо говорил в частных беседах, что после того как подушевой ВВП Испании превысит 1000 американских долларов, можно подумать о демократизации политической системы. Несмотря на эти крамольные размышления, Родо стал одним из самых близких к Франко советчиков. Вдобавок он занял важное место среди учителей Хуана Карлоса, которого Франко наметил в возможные преемники.

Разногласия молодых технократов с остальными членами правительства трудно свести к простому конфликту поколений. Луис Карреро Бланко, будучи почти ровесником Франко, привел технократов в правительство и последовательно защищал их от нападок консерваторов и даже Франко (который и сам в критические моменты прикрывал их от недовольства старых соратников).

Карреро Бланко не был либералом и не вынашивал планов демократических реформ. Напротив, он верил в преимущества авторитаризма для Испании, граждане которой 20 лет назад поддались большевистским соблазнам и убивали друг друга в гражданской войне. Он считал наиболее надежной и респектабельной формой продления режима после ухода Франко не партийную диктатуру фаланги, а стабильную авторитарную монархию, и наиболее подходящим кандидатом на роль монарха видел юного Хуана Карлоса, который был внуком последнего короля Испании и имел солидные династические права на трон. При этом образование и воспитание, полученные во франкистской Испании под присмотром представителей правящей партии, должны были сделать нового короля носителем ценностей режима. Большинство технократов из «Опус Деи» поддерживали этот проект.

Период бурного экономического роста под руководством технократов-католиков не следует представлять ученическим воплощением либеральных экономических теорий и монетаристских доктрин. Государственное присутствие в экономике оставалось огромным. Главное предприятие быстро растущей автомобильной промышленности – барселонский SEAT – было государственным, как и крупнейшая и тоже активно развивавшаяся судостроительная компания вместе со множеством передовых металлургических и химических производств. Важную роль сохранял Национальный институт промышленности – госкорпорация, созданная для инвестиций в развитие страны еще в период автаркии. Защитные пошлины и регламенты тоже никто не обнулял повсеместно и единовременно, просто из глухой бессмысленной стены они превратились в инструмент гибкого регулирования экспорта и импорта.

Испанские технократы не изобретали чудесных рецептов. Часто они просто копировали – изучали, как та или иная сфера регулируется в соседней Франции и других успешных странах общего рынка, и переносили их опыт на родину. Уже к 1960 г. у Испании профицит платежного баланса составлял $81 млн вместо недавнего дефицита, выросли резервы, инфляция упала с 12,6 до 2,4 %. В 1956–1958 гг. иностранные инвестиции в Испании составляли жалкие $3 млн, а после либерализации инвестиционного законодательства, осуществлявшейся с 1959 по 1974 г., Испания получила больше $7 млрд прямых иностранных инвестиций – примерно пополам из США и Западной Европы.

Из-за ослабления протекционизма продукция многих национальных предприятий стала проигрывать импорту, производство на начальном этапе реформ сокращалось, все больше испанских рабочих начали уезжать на заработки в Европу. За короткий срок из страны выехало около полумиллиона гастарбайтеров – цифра, сопоставимая с исходом испанцев за границу после гражданской войны.

Параллельно шла не менее массовая внутренняя миграция из деревень в города и с юга и запада на север и восток страны и в Мадрид. Самыми быстроразвивающимися, кроме столицы, оказались регионы, которым центральная власть доверяла меньше других, – бывшие оплоты республиканцев и сепаратистов: Каталония, Страна Басков, Валенсия. Все они были промышленными регионами страны и до Франко. Миграция изменяла этнический состав национальных провинций. Возрождение баскского сепаратизма в конце 1960-х станет реакцией не только на авторитарную власть Мадрида, который подавлял местную культуру и язык, но и на эту волну переселенцев.

Технократы настаивали на экономии бюджета, социальные министры-фалангисты ругали бездушный капитализм и требовали увеличения социальных расходов. Однако именно при технократах с 1 января 1963 г. в Испании впервые появилось понятие минимальной заработной платы, а сближение с экономиками западных демократий вернуло рабочим право на забастовку. В 1965 г. в уголовный кодекс внесли поправку, которая освобождала от уголовной ответственности организаторов экономических забастовок.

Политические протесты остались наказуемы, но в реальности границу между теми и другими провести было нелегко: что делать, например, если экономическую забастовку организуют активисты нелегального независимого профсоюза, да еще и внедрившиеся в официальный вертикальный профсоюз? Эта неясность приводила к хаотичным репрессиям, но в целом поправка действовала, ведь, по сути, она легализовала свершившийся факт: массовое забастовочное движение возродилось уже в конце 1940-х, а в новой, перестроенной по западному образцу экономике распространилось по всей стране.

Для Франко принадлежность Лопеса Родо и его единомышленников к католическому братству была гарантией того, что реформаторы не собираются расшатывать устои его консервативного режима и работают на его продление. Франко льстило, что он смог поставить на службу своему государству мощную интернациональную организацию «Опус Деи», которая при другом раскладе могла бы стать его оппонентом. Диктатору нравилось и то, что после 20 лет у власти он нашел взаимопонимание с образованными, деятельными молодыми людьми и те относились к нему с уважением.

Франко использовал «Опус Деи», а орден старался использовать диктатора. Ведь программа ордена как раз состояла в том, чтобы не уводить людей из мира в веру, а приводить веру в мир – прямо на поля, в цеха, офисы, министерства и ведомства, и приводные ремни в виде государственной власти были здесь весьма полезны. «Опус Деи» набрал такой вес, что для молодых карьеристов стал привлекательней правящей фаланги, усугубив ревность последней. Но братство «Опус Деи», в отличие от фаланги, так и осталось элитарным, хотя и пополнилось молодыми честолюбцами, которые в других обстоятельствах не обратили бы внимания на эту католическую самодеятельность.

Успешно завершив план стабилизации, технократы провели через правительство и кортесы, а затем реализовали три плана развития – в 1964, 1968 и 1971 гг., а Лауреано Лопес Родо возглавил специальное министерство по плану развития (в документах советского МИД его иногда называли Министерством планирования).

В середине 1950-х благодаря послевоенному восстановительному росту в Европе и $1 млрд американской помощи, полученной по военному Мадридскому пакту, испанская экономика росла примерно на 5 % в год, хоть и от низких изначальных показателей, и вернула объем промышленного производства к уровню, который был до начала гражданской войны. Сперва реформы привели к некоторому падению уровня жизни даже по сравнению со скромными показателями середины десятилетия, и только в начале 1960-х дела, в том числе у простых людей, пошли в гору. Одной из причин испанского экономического чуда была разница уровня цен и зарплат между Западной Европой и Испанией. Эта разница делала выгодными инвестиции в Испанию, вывод туда производства и туризм.

С конца 1950-х Испания вступила в период самого быстрого экономического развития за всю свою историю – время испанского экономического чуда. Во время выполнения плана стабилизации и планов развития испанская экономика росла в среднем на 7 % в год и была второй самой быстрорастущей экономикой мира после Японии. Некоторые отрасли и вовсе били мировые рекорды: автомобильная промышленность в отдельные годы росла на 20 %, а число владельцев частных автомобилей увеличивалось самыми быстрыми темпами в мире.

За 15 лет реформ Испания из аутсайдера превратилась в девятую по объему ВВП экономику мира, немного уступив Канаде. Подушевой ВВП Испании за десять лет экономических реформ достиг 1500 тогдашних дорогих долларов, новое поколение испанцев стало на десять сантиметров выше родителей – верный признак перехода из категории развивающихся стран в развитые. Рост самого Франко, 163 см, не самый высокий для начала столетия, молодому поколению подданных казался карликовым.

Португалия начинает и отстает

Будучи профессиональным экономистом, а по первому семинарскому образованию – духовным лицом, сосед Франко, португальский лидер Антониу Салазар, был сам технократом-католиком. Он был образованней, чем Франко, и более компетентен в экономических делах, однако бо́льшая образованность в конечном счете не обернулась несомненными преимуществами. Салазар, являясь одновременно топ-менеджером и главным идеологом собственного режима, пытался более тесно сочетать экономические реформы со своим идеологическим курсом. Этим он отличался от Франко, который просто передал экономику в руки профессионалов.

Фирменной чертой салазаровской экономики стало «промышленное кондиционирование» – укрупнение предприятий и концентрация производства в немногих руках ради «ликвидации чрезмерной конкуренции». Эти немногие руки были руками близких Салазару бизнесменов. «Кондиционирование» означало, что судьбы предприятий определял Салазар и его бюрократия. Они и решали, кто необходим стране, а кто тут лишний конкурент. Даже те промышленники, которые не поддерживали «Новое государство», были вынуждены лицемерить и сближаться с Салазаром, чтобы не превратиться в «лишних конкурентов».

Салазар искусственно сохранял низкие закупочные цены на сельхозпродукцию и таким образом сдерживал стоимость жизни в городах, чтобы предприниматели могли платить низкую зарплату промышленным рабочим, экономя на издержках. Это действительно стимулировало промышленность, но ввергало в еще большую бедность португальское крестьянство, которое сам же Салазар хвалил за приверженность исконным национальным ценностям. Недовольны были не только крестьяне, но и землевладельцы.

В новой версии конституции от 1951 г. колонии в духе времени были переименованы в заморские провинции, но, в отличие от испанской, салазаровская экономика сохраняла классические черты колониальной. Африканские колонии Португалии продавали на мировом рынке сырье за твердую валюту, а метрополия изымала эту валюту, поставляя колониям свои промышленные товары, которые развитые страны у нее не брали. Для добычи сырья в Африке режим использовал различные методы принудительной мобилизации рабочей силы и отнимал земли у местных землевладельцев. Это противоречило разглагольствованиям о разномастной лузитанской нации, но зато приносило прибыль.

В начале 1950-х Салазар совершил поворот от сельскохозяйственной и сырьевой экономики к промышленному развитию. Спор двух фракций бюрократии, жестких государственников и более либеральных технократов, закончился с некоторым перевесом вторых. Под их влиянием в 1953 г. правительство приняло первый шестилетий план, в котором первенство отдавалось развитию инфраструктуры и промышленности.

Столь важное дело Салазар не был готов доверить стихиям рынка. План осуществлялся в жестких рамках экономического национализма и государственного дирижизма. Все бюджеты оставались профицитными, а иностранные инвестиции составляли ничтожный процент финансирования плана. Профицит и минимум иностранных инвестиций считались важными составляющими национальной безопасности и суверенитета. В отличие от Испании, Португалия имела возможность финансировать развитие за счет колониальных доходов, а слишком быстрый прогресс Салазар считал вредным для общества. Но и его стране пришлось перейти к экспортной модели.

Благодаря повороту к промышленному развитию и послевоенному экономическому буму в Европе португальская экономика росла в 1950-е в среднем на 4 % в год – как и испанская, быстрее, чем когда-либо прежде. В 1960-е рост ускорился до 6 % в среднем за год. Почти за два десятилетия экономического подъема изделия легкой промышленности вытеснили в качестве главных товаров португальского экспорта винную пробку и колониальный кофе, а их в свою очередь потеснила тяжелая промышленность и сфера услуг. Теперь первенство принадлежало химическому производству, машиностроению, строительству и туризму.

Салазар, подобно южнокорейскому диктатору Паку Чон Хи, сам выбирал доверенных бизнесменов и поручал им модернизировать ту или иную отрасль в обмен на преференции со стороны государства. Таким образом он создавал подобия японских промышленно-финансовых конгломератов – дзайбацу – или южнокорейских чеболей. За время экономической трансформации в португальской экономике окончательно закрепилось несколько многоотраслевых холдингов, которые были локомотивами роста, но одновременно тормозили конкуренцию.

Ни Испанию, ни Португалию не принимали в Европейское экономическое сообщество, но зато Португалии удалось примкнуть к объединению государств, которые и сами вступить в общий рынок не стремились. Вместе с Великобританией, Швейцарией, Австрией и Скандинавскими странами Португалия в 1960 г. стала соучредителем Европейской ассоциации свободной торговли (ЕАСТ), куда вошли те страны, которым кооперация в рамках ЕЭС казалась слишком тесной, политизированной и опасно зависящей от лидеров континента – Франции и Западной Германии. Старые связи с Британией помогли Португалии войти в клуб, в который более одиозную Испанию даже не звали.

Политическая жизнь в Португалии поначалу была свободнее, чем в Испании, ведь Салазар получил власть мирным путем и не уничтожал своих оппонентов физически на гражданской войне и после нее, как Франко. В частности, по этой причине Салазар в 1950–1960-е столкнулся с более реальными угрозами своей власти со стороны оппозиции, усилил репрессии и все чаще опирался на политическую полицию (PIDE). Вместе с колониальными войнами, в которые Португалия ввязалась в конце 1950-х, это привело к парадоксальному результату: Франко и Салазар как бы поменялись местами. Испания не достигла большей свободы, чем Португалия, но она стала свободнее себя прежней, а Португалия – нет, и к Испании Франко на Западе начали относиться, пожалуй, чуть лучше, чем к Португалии Салазара, который ожесточился и еще больше замкнулся в себе.

В Испании период экономического роста сопровождался оттепелью и смягчением противоречий времен гражданской войны, а в Португалии – засильем спецслужб, обвинениями в колониальных жестокостях и потерей международной репутации. Португалия, подобно СССР, даже создала радиостанцию, которая на иностранных языках критиковала западную демократию. Ультраконсерваторы и крайне правые во Франции и Англии, расстроенные потерей империй и очередным закатом Европы, стали ее благодарной аудиторией.