Текст книги "Конец режима. Как закончились три европейские диктатуры"

Глава 3
Вокруг преемника

1961 г. Пятнадцать лет до падения режима

На Рождество во время охоты на голубей в руках Франко разорвалось ружье и серьезно повредило ему левую кисть. «Как вы похожи на каудильо!» – изумился рентгенолог госпиталя военно-воздушных сил. «Мне это часто говорят», – ответил высочайший пациент, которого привезли на лечение под вымышленным именем. Франко проигнорировал формальную иерархию в государственном руководстве и позвал в больничную палату Камило Алонсо Вегу – друга детства, однокашника по военному училищу и соратника в гражданской войне, в то время занимавшего пост министра внутренних дел. Франко сказал Веге: «Приглядывай тут за всем», и отправился на операцию под общим наркозом. Впервые за 20 с лишним лет у вождя появился преемник, а Испания осталась без личного присмотра Франко на несколько часов дольше, чем время его ежедневного сна.

Кай смертен

Непредвиденная передача власти перед операцией вместе с приближающимся 70-летием Франко в очередной раз заставили правящую верхушку задуматься о будущем. К тому же за взрывом ружья некоторое время искали следы покушения, а от него никто не застрахован в любом возрасте. После операции Франко долгое время плохо спал из-за болей, днем забывался от обезболивающих и более-менее восстановился только к середине следующего, 1962 г. Окружение лидера не таясь обсуждало «Испанию после Франко»: друзья и соратники просили вождя как можно скорей определиться с преемником и процедурой передачи власти.

Все 1960-е гг. страна переживала два встречных процесса. Франко старел, слабел и постепенно отходил от личного руководства, а его ближний круг, семья, верхушка режима и основные правящие группировки усиливали давление на вождя. Они хотели, чтобы тот выбрал преемника, и одновременно старались повлиять на выбор и на будущую конфигурацию власти. Франко тянул с объявлением адресов, имен и деталей. Он боялся «политической хромоты»: появления второго полюса власти в стране и двойной лояльности номенклатуры, разборок среди соратников и того, что несогласные с выбором преемника отвернутся от него и от режима.

В 1964 г. к 25-летию победы в гражданской войне плодовитый, но не слишком известный за границей режиссер Хосе Луис Саэнс де Эредиа снял фильм Franco, ese hombre («Франко, тот человек»). Для испанского католического слуха название перекликалось с евангельским ecce homo – «се человек», придавая юбилею и персонажу мессианские масштабы. Фильм имел кассовый успех, но сам Франко отозвался о юбилейной ленте без восторга: «Слишком много парадов». Ему теперь больше хотелось выглядеть умиротворителем, а не завоевателем Испании, а фильм вновь выставлял его солдатом.

Реформаторски настроенный министр информации и туризма Мануэль Фрага придумал главный лозунг юбилея: «25 лет мира». Под этим лозунгом Фраге было удобнее продвигать Испанию за рубежом и зазывать туристов в страну, мирный период в которой длится дольше, чем в соседних Италии и Франции. К юбилею впервые реабилитировали не только мертвых республиканцев (останки некоторых уже захоронили в Долине павших рядом с погибшими на войне националистами), но и живых. Само по себе участие в боевых действиях на стороне республики перестало считаться уголовным преступлением.

На заседании совета правящего Национального движения Франко произнес юбилейную речь. Перечислив достижения страны в экономике и внешней политике, он внезапно сообщил членам совета, что властные полномочия, которые уникальным образом в силу исторических обстоятельств оказались у него, не могут быть переданы другому человеку в неизменном виде. Так Франко напомнил о том, что был творцом победы в гражданской войне, и следующий лидер, который, в отличие от него, получит власть в мирных условиях, не сможет претендовать на роль нового каудильо. Так он дал понять, что второго Франко в Испании не будет.

Это известие могло разочаровать разве что самых убежденных сторонников классической диктатуры, которые надеялись на сохранение режима единоличной власти и мечтали о новом вожде из своих рядов. Министр Фрага в книге воспоминаний «Короткая память» пишет, что именно во время этой речи, прочитанной лидером по бумажке, он увидел, насколько Франко постарел. На юбилейном параде победы 24 мая того же года 26-летний принц Хуан Карлос стоял рядом с главой государства и после этого стал чаще появляться вместе с ним на официальных мероприятиях, но кроме этих намеков на преемничество никаких подтверждений не было.

Подобным образом в те же годы иностранные журналисты и дипломаты гадали по расположению функционеров на трибуне Мавзолея, кто из членов Политбюро имеет шансы возглавить СССР в будущем. Да, на референдумах 1947 и 1966 гг. было решено, что Испания вновь станет монархией. Да, Франко пригласил в страну жить и учиться сыновей дона Хуана, претендента на испанский престол. Тем не менее вождь так и не давал ясного ответа на вопрос, будет ли это монархия Бурбонов и кто станет королем – сам дон Хуан, один из его сыновей или представители других ветвей семьи. Не говоря о том, что никто в принципе не мешал ему все переиграть, устроив новый референдум или просто голосование в послушных ему кортесах. Пока Карреро Бланко и его правая рука в правительстве Лопес Родо поддерживали кандидатуру Хуана Карлоса, его шансы стать преемником были выше, чем у других претендентов, но влиятельные противники принца не сдавались. К тому же если Франко умрет, не назначив официального преемника, его выбор окажется в руках самой сильной фракции режима.

Франко проводил все больше времени на охоте и перед полюбившейся новинкой – цветным телевизором. Из-за болезни Паркинсона он стал реже появляться и выступать на публике, начал носить темные очки даже в помещении, чтобы прятать слезящиеся глаза и рассеянный взгляд. Яркое испанское солнце его беспокоило.

В январе 1965 г. министр внутренних дел Камило Алонсо Вега на правах друга детства осмелился напрямую попросить Франко назначить хотя бы председателя правительства – эту должность Франко совмещал с постом главы государства – и определиться с будущим политической системы: «Я помню тебя в коротких штанишках, никто с тобой не поговорит как я». Министры как один объясняли внутренние и внешние трудности отсутствием ясности в ситуации с преемником и будущим режима. Рабочие забастовки, студенческие волнения, отказ европейцев начать переговоры о вступлении Испании в общий рынок – все это происходило якобы оттого, что не было ясности с транзитом власти.

В середине 1960-х испанцам казалось, что они присутствуют при последних днях режима. Никто не поверил бы, если бы услышал, что Франко будет править еще десять лет. Государственная пресса всегда уделяла много внимания аристократическому досугу вождя, но с середины 1960-х репортажи с охоты и рыбалки стали важным доказательством того, что он в отличной форме и с выбором преемника можно не торопиться. В 1965 г. Франко поставил рекорд: во время морской рыбалки на своей любимой яхте «Азор» поймал тунца весом 375 кг. В августе 1966-го глава государства загарпунил кита в 25 т, в сентябре – весом 36 т. В 1968 г. в возрасте 76 лет он одолел 22-тонного кита.

В отличие от своего португальского коллеги Салазара, Франко умел делегировать власть соратникам и с возрастом делал это все охотнее. С середины 1950-х управление текущими делами в стране все больше переходило в руки правительства. Франко считал, что провел Испанию через гражданскую и мировую войны, вывел из международной изоляции, принес ей мир и экономическое развитие и теперь может больше времени посвящать себе и семье, но не ослаблял режим личной власти там, где требовалось его решающее слово.

Мануэль Фрага вспоминает заседание правительства, которое Франко буквально проспал на своем председательском месте. В прежние годы, готовясь к еженедельным заседаниям кабинета, Франко предварительно выслушивал министров по одному на личных аудиенциях, затем на самом заседании в общих чертах рассказывал о своем понимании внутренних и внешних проблем, после чего начиналось их обсуждение, в котором он живо участвовал. Со временем Франко стал отменять подготовительные встречи, его вступительное слово перед министрами становилось все короче, в процесс обсуждения он включался все реже.

Прежде еженедельные заседания правительства могли длиться целый день, и Франко вел их лично, в отличие от министров, не отлучаясь даже в туалет (эта физиологическая особенность была предметом заинтересованного обсуждения в ближнем кругу). Теперь длительность и повестку заседаний определяли министры, которые все более откровенно, не стесняясь в выражениях, спорили по любым вопросам, отчего кабинет министров походил на парламент в миниатюре (еще одно доказательство того, что политическая энергия не исчезает бесследно даже в диктатурах, а просто меняет форму).

Обострение аппаратной борьбы

Закулисные конфликты между фракциями авторитарного режима порой приводят к тому же, к чему могла бы привести открытая политическая конкуренция. В частности, к разоблачению коррупции на самом верху. Результат бывает неожиданным: наказать могут не коррупционеров, а того, кто вынес сор из избы. Именно это произошло в поздние годы правления Франко, когда между «семьями» режима развернулась борьба за то, кто будет контролировать транзит власти. Засилье представителей «Опус Деи» в правительстве и могущество их покровителя Луиса Карреро Бланко давно раздражало других представителей номенклатуры, и прежде всего фалангу.

Наконец противникам «Опус Деи» показалось, что у них появился шанс нанести сокрушительный удар по могущественным технократам-католикам и отодвинуть их от контроля над транзитом власти. Вдруг обнаружилось, что часть денег, инвестированных в госкорпорацию Matesa, производителя и экспортера ткацких станков, ее директор, член «Опус Деи» и друг министров-технократов, использовал для спекуляций на бирже и финансирования самой «Опус Деи».

Атаку на орден возглавили министр информации и туризма Мануэль Фрага и генсек Национального движения Хосе Солис Руис. Фрага позволил истории утечь в прессу, за которую сам же отвечал, а Солис подключил к делу СМИ правящей партии. Со времен республики Испания не видела такого накала страстей и количества критических публикаций о членах правительства. Франко тоже был взбешен фактом коррупции на самом верху и тем, что столь вопиющий ее пример стал достоянием публики вместе с разногласиями в верхах.

Карреро Бланко встал на защиту подопечных технократов. По итогам событий он подготовил для Франко доклад, в котором связал свободу прессы с порнографией и моральным разложением (а их каудильо боялся больше всего на свете). Заодно Карреро намеренно преувеличил масштабы разврата, творящегося на курортах, подведомственных Фраге как министру туризма.

Антикоррупционная атака на технократов из «Опус Деи» окончилась полной победой атакованных. Франко принял обычное для него соломоново решение: уволил всех министров – и замешанных в скандале с Matesa, и их разоблачителей. Таким образом, 29 октября 1969 г. он отправил в отставку успешное правительство реформаторов, созданное еще в 1962 г., и поручил формирование нового кабинета Карреро Бланко. В нем перевес технократов из «Опус Деи» оказался таким, что новое правительство стали называть «одноцветным» – у представителей организации оказались не только экономические, но и почти все остальные портфели.

Один из главных авторов экономических реформ, Лопес Браво, стал министром иностранных дел. Его, в отличие от борца за Гибралтар Кастиэльи, с удовольствием принимали в западноевропейских столицах. В 1970 г. новому министру удалось подписать торговое соглашение с ЕЭС, по которому на треть снижались тарифы на испанские товары в странах общего рынка. Тогда же он добился, чтобы Испанию посетил Ричард Никсон. Это был второй после приезда Эйзенхауэра визит президента США к Франко, к которому европейские лидеры по-прежнему не ездили. В Мадриде американский президент встретился с Хуаном Карлосом. На следующий год Хуан Карлос по приглашению Никсона побывал в США. Это был важный жест поддержки потенциального преемника со стороны Вашингтона.

Непосредственно замешанных в деле Мatesa чиновников отправили под суд. Им дали пугающие сроки, но позже выпустили по амнистии. Проигравший Мануэль Фрага получил назначение послом в Лондон, а Хосе Солис Руис покинул пост министра – генерального секретаря Национального движения. Луис Карреро Бланко остался заместителем главы правительства, которое, по сути, и возглавил: стареющий Франко все меньше занимался управлением страной.

Закулисная конкуренция элит, которая развернулась еще при бодром и здоровом Франко, обострялась по мере того, как он старел, отходил от дел и делегировал полномочия соратникам. Группировки в рядах режима соревновались в демонстрации преданности Франко, а за его спиной боролись за право определять, кто и как будет управлять Испанией.

В поздние годы режима появился ряд терминов, описывающих настроения функционеров, оппозиционеров и общества в целом. Свои названия получили сторонники и противники реформ в рядах номенклатуры и разные оппозиционные группы. Те, кто так или иначе принадлежал к режиму, постепенно разошлись по двум главным направлениям, соответствовавшим их представлениям о будущем. Одни считали, что после Франко режим должен сохраняться в неизменном виде, насколько это возможно, и достаточно ограничиться косметическими изменениями. Другие – что надо решиться на серьезные перемены, чтобы избавить сложившуюся при Франко политическую и деловую элиту от риска быть опрокинутой революционными событиями.

Проще всего назвать первых консерваторами, вторых – реформаторами, но в самой Испании их называли точнее. Там говорили об «инмовилистах» (inmovilistas) или «континуистах» (continuistas) с одной стороны и «апертуристах» (aperturistas) – с другой.

Inmovilistas – это «неподвижники» (от испанского прилагательного inmovil и, соответственно, латинского immobilis – неподвижный). Они же сontinuistas, «продолжисты» (от испанского глагола continuаr – продолжать). Они хотели сохранить режим в виде, близком к тогдашнему.

Напротив, апертуристы (от отглагольного существительного apertura – открывание) выступали за то, чтобы открыть политическую систему изнутри, не дожидаясь, пока это сделают снаружи.

Границы, состав и даже интерпретации названий этих групп менялись. Например, к континуистам иногда относили технократов на том основании, что они поддерживали монархический транзит власти от Франко к Хуану Карлосу и опасались, что оживление политической жизни повредит экономике. Но их же считали апертуристами как авторов экономических реформ и сторонников эволюционной адаптации режима.

Сторонники трансформации режима решали одну задачу разными способами. К 60-м гг. XX в. негласный пакт, который объединял франкистскую элиту, сплачивая победителей пролитой кровью побежденных, начал ослабевать. Его постепенно заменял пакт карьерный, по формуле «свобода в обмен на успех».

Представители нового поколения номенклатуры не участвовали в гражданской войне, ни в кого не стреляли, и никто, за исключением ультралевых и баскских боевиков, не стрелял в них. Молодые аппаратчики не были ни палачами, ни жертвами, они просто делали карьеру в той системе, которая им досталась, и не имели веских причин считать половину страны своими врагами. Единственной проблемой оставалось сохранение карьеры. Как в случае демонтажа системы, которая привела их наверх, удержаться там? Как сделать карьеру, чтобы ее результат признавали и противники власти? Как не стать объектом мести и люстраций?

Бывшие победители и их наследники обладали властью, но нуждались в легитимации со стороны бывших побежденных и тех, кто причислял себя к их лагерю. Ясно, что у обладателей ценных при любом строе компетенций опасений было меньше, чем у тех, чьим главным навыком была верность действующему режиму.

Расхождение старых лозунгов и новой реальности вызывало беспокойство тех, кто в выходе из международной изоляции видел потерю суверенитета, а в отказе делить испанцев на врагов и патриотов – опасность для страны и для собственного положения. На закате режима возникла сплоченная группа наиболее непримиримых противников перемен. Их стали называть «бункером». Название придумали их противники – судя по всему, лично генсек нелегальной компартии Сантьяго Каррильо. Он намекал на последние дни обреченной нацистской верхушки, которые та провела в берлинском бункере. Но, как часто бывает с обидными прозвищами, слово «бункер» стали мало-помалу использовать и сами реакционеры: они услышали в нем прочность и основательность, отчаянное мужество прежних великих времен и готовность идти до конца.

Большинство технократов и министров-реформаторов были несомненными патриотами и в разной степени сторонниками режима. Но они продавали государству свои профессиональные навыки, в то время как у их оппонентов из «бункера» основным товаром была верность режиму как таковая. Защитники статус-кво опасались, что в стране, где все больше востребованы современные политически нейтральные знания и умения, профессиональные патриоты могут остаться не у дел.

Тяжеловесный, но энергичный депутат кортесов Блас Пиньяр, сын одного из героев обороны толедского Алькасара, «Брестской крепости» испанских националистов, основал в 1966 г. издательство Fuerza nueva («Новая сила») и сосредоточился на критике перемен. Вокруг издательства быстро сформировалось одноименное ультраправое политическое объединение. Бравый министр труда времен автаркии, видный фалангист Хосе Антонио Хирон, член кортесов и Совета королевства, стал одним из самых заметных публичных противников реформ и учредил ветеранскую организацию фронтовиков, в которой собрал самых непримиримых участников крестового похода против республики, либералов и коммунистов. Один из идеологов «бункера» Хосе Утрера Молина служил министром жилищного строительства и в последние годы режима ненадолго стал генсеком правящего Национального движения.

Членов «бункера» боялись не столько из-за занимаемых ими постов, сколько потому, что считалось, будто они выражают мнение консервативных кругов армии и силовиков, а заодно и фаланги, члены которой имели разрешение на ношение оружия. Кроме того, у лидеров «бункера», особенно у Хосе Антонио Хирона, сложились близкие отношения с семьей Франко.

Оттенки оппозиции

Оппоненты режима со своей стороны тоже по-разному видели его завершение. Они делились на сторонников революции и эволюционистов. Революционерам крах государственности Франко представлялся как ruptura – разрыв, разлом (отглагольное существительное от romper – рвать, ломать). Режим следует сломать, оборвать в результате давления оппозиции, между ним и будущей Испанией должен пролегать непреодолимый разрыв, пропасть. Эволюционисты представляли себе конец франкизма в виде apertura (уже знакомое существительное от глагола abrir – открывать) – как открывание системы изнутри под давлением снаружи. Эта часть оппозиции по своим воззрениям смыкалась с реформаторами-апертуристами в рядах номенклатуры.

Непримиримые критики считали режим безнадежным, неспособным к трансформации. Для них государство Франко оставалось грубой диктатурой военных, раздавивших демократию, и мадридских имперцев, которые мечтают, чтобы с лица Испании исчезли другие языки и культуры. Эти критики обращали мало внимания на тот факт, что уже во второе, а тем более третье и четвертое десятилетия режима его верхушка состояла не только из победителей в гражданской войне. Победители старели, и для управления государством рекрутировали молодых карьеристов из университетов, бизнеса, местной власти. Многие из этого пополнения оставались идейными или конъюнктурными союзниками режима, но зачастую более терпимыми и умеренными, чем их предшественники. Иные были к нему полностью равнодушны и просто делали то, что умели. Свои знания и навыки они продавали диктатуре, но не менее охотно, а то и более, продали бы их и демократии, и монархии.

Радикальные сторонники политического разрыва, ruptur'ы, особенно из числа крайних левых и региональных националистов, изо всех сил старались игнорировать тот факт, что за годы экономического бума Испания перестала быть страной богатых хозяев и нищих работников, что люди на всех этажах общества стали жить лучше, что возник многочисленный средний класс, который начал предъявлять к государству повышенные, более сложные требования, не укладывающиеся в простые революционные схемы аскетичных времен.

Оппозиционерам неприятен был негласный контракт между обществом и режимом, который появился в годы экономического роста: граждане соглашались оставить власть в руках сформированной по итогам гражданской войны политической верхушки в обмен на благополучие и широкие возможности не только для богатого меньшинства, но почти для всех. По сути, этот контракт предполагал, что консервативная по происхождению власть построит современное социальное государство.

Радикальные оппозиционеры, прежде всего социалисты и коммунисты, игнорировали новую экономическую реальность потому, что иначе пришлось бы признать успехи режима в исполнении этого контракта, и продолжали изображать Испанию страной, резко разделенной на богатое меньшинство и нищее большинство, всегда готовое к революции, совершить которую мешает только тяжесть репрессий.

Между тем в последние полтора-два десятилетия жизни Франко даже простым испанцам, крестьянам и рабочим, уже было что терять, и они не хотели бросать нажитое ради «прекрасного будущего». В Испании 1960–1970-х призывы к стабильности (здесь чаще говорили о «мире») звучали убедительно не только для класса собственников, но и для наемных работников. Понятия демократизации и социальной революции с переделом собственности, которые были почти неразделимы в Испании 1930–1940-х, теперь разошлись: даже противники диктатуры больше не считали их двумя сторонами единого процесса.

Не замечая этого, радикальные оппозиционеры теряли ключи к сердцам граждан. Везде, кроме, пожалуй, регионов с сильным ущемленным национальным чувством – провинций, населенных басками и каталонцами. Здесь национальная коллективная идентичность оказалась сильнее классовой, и местная буржуазия использовала ее для того, чтобы найти общий язык с рабочими. К тому же националистический бунт ради автономии и даже независимости не представлялся таким же рискованным предприятием для личного благосостояния, как социальная революция. Поэтому в будущей Стране Басков и Каталонии демократизация и эмансипация от Мадрида надолго остались частью единой повестки.