Текст книги "Конец режима. Как закончились три европейские диктатуры"

Эволюция нагоняет революцию

Скоростной потенциал революции и эволюции отличается только в начале. Эволюция проигрывает в скорости перемен на короткой дистанции, но догоняет и иногда перегоняет на длинной.

Выход Испании из долгой консервативной диктатуры сопровождался ускоренным распрямлением социальной пружины. Когда-то образцово консервативное испанское общество стало образцово толерантным. Испания почти раньше всех в Европе и точно за пределами европейского севера положительно ответила на один из проклятых вопросов нашего времени – об однополых браках. Однополый секс там декриминализовали в 1979 г., еще при «фалангисте» и католике Суаресе, одновременно с Англией, а уже в 2005 г., после второй победы социалистов на выборах, на восемь лет раньше Великобритании и Франции, приняли закон об однополых браках, и король Хуан Карлос его подписал. «Опус Деи» и церковь были против, но 62 % жителей высказались за. Португалия, которая перешла к демократии революционным путем, легализовала однополые браки на пять лет позже – в 2010 г.

Сорок лет испанская диктатура проповедовала национал-католицизм, рассказывала об опасных либералах, настоящих патриотах, особой духовности и традиционных христианских ценностях испанского народа. И не просто рассказывала, а под этими лозунгами репрессировала несогласных. После этого выступать под теми же лозунгами стало просто неудобно.

Бывшие деятели режима не были подвергнуты ни судебному преследованию, ни люстрации, ни публичному осуждению. Они остались частью элиты. Но если приехать в Испанию сейчас и не знать, чем закончилась гражданская война, можно решить, что ее выиграли республиканцы, а Франко проиграл.

Демократия пришла без мести бывшим победителям, но с романтизацией бывших проигравших, которым сплошь и рядом прощали их давние, даже очень серьезные грехи. Прежняя авторитарная власть, пусть и в борьбе с революцией, взяла страну силой и, чтобы удержать, в качестве пояса верности использовала патриотический католицизм. Крещение, конфирмация, первое причастие. Скромность в быту и личной жизни. Холод католической тонзуры и комитета по делам семьи, нравственности и молодежи. И вот когда эта власть ушла, государственная духовность в идеологии и официальная задушевность в культуре, тихо шурша, осыпались вместе с песком времени из верхней стеклянной колбы в нижнюю.

В первом десятилетии нового, XXI в. нашлось еще одно доказательство того, как время скрадывает и даже обращает вспять движение с опережающим темпом, набранным революцией на короткой дистанции. В благополучные 2006–2007 гг. на пике экономического роста португальское телевидение купило у британского BBC формат передачи «100 великих британцев» и провело у себя под названием «Великие португальцы». С большим отрывом победил Антониу де Оливейра Салазар, диктатор, правивший страной почти 40 лет, создатель «Нового государства», основатель режима, свергнутого «революцией гвоздик».

Журналист и писатель правых взглядов Жайме Ногейра Пинту, который защищал Салазара перед телезрителями, строил свою линию на одной мысли: в любой ситуации Салазар боролся за суверенитет Португалии. Да, это был консервативный националистический авторитарный режим под лозунгом «Бог, отечество, семья», сочетавший рыночную экономику и государственное вмешательство в бизнес. Да, была цензура, политические репрессии, колониальные войны и даже расизм. Но сравните его с СССР, Восточной Европой, Италией и Германией, а с другой стороны – с жестокими колониальными империями демократических стран и войнами, которые вели США.

Результат голосования – 40 % поддержки – удивил самого Пинту. Поколение, чья жаждущая перемен молодость пришлась на 1974 г., 30 лет спустя составляло большинство телезрителей. Современники «революции гвоздик» массово голосовали за ее главного злодея, основателя свергнутой диктатуры. На втором месте с вдвое меньшим результатом, 20 %, оказался узник Салазара, генсек компартии Алвару Куньял, ортодоксальный коммунист, самый гонимый и потому самый авторитетный оппозиционер. В благополучное первое десятилетие нового века отношение 60 % португальцев к своему недавнему прошлому оказалось неожиданно полярным. Впрочем, смерть Куньяла в предыдущем, 2005 г., конечно же, подогрела память о нем.

Салазар и Куньял обогнали и короля Афонсу I, основателя Португалии, и великих первооткрывателей Васко да Гаму и Генриха Мореплавателя, и всемирно известных португальских поэтов Камоэнса и Пессоа. Деятели «революции гвоздик» и перехода к демократии оказались во второй десятке и все без исключения получили меньше 1 %.

Испания провела свое шоу с выбором великих в том же телевизионном сезоне 2006–2007 гг. Первое место занял король Хуан Карлос, преемник Франко, который возглавил процесс плавного, но быстрого перехода от диктатуры к парламентской демократии, четвертое место – его жена королева София. Пятое – главный двигатель договорной демократизации премьер-министр Адольфо Суарес. На седьмом месте оказался сын и наследник Хуана Карлоса принц Филипп. На десятом – первый оппозиционер, пришедший к власти на выборах, лидер Социалистической рабочей партии и позже премьер-министр Фелипе Гонсалес.

В первой десятке «исторических испанцев» в одном ряду с Сервантесом, Колумбом, Пикассо и Терезой Авильской оказались пятеро деятелей эволюционного перехода к демократии, в нее не попал ни один деятель авторитарного прошлого. Франсиско Франко занял 22-е место, президент разгромленной им республики Мануэль Асанья – 60-е. По крайней мере, еще в первом десятилетии нынешнего века плавный переход к демократии испанское общество считало важнейшим достижением. Судя по этим цифрам, более важным, чем португальское – свою революцию. Он же оказался и более эффективным средством от ностальгии по диктатуре.

Справедливость и свобода

В период мирного демонтажа диктатуры испанцам пришлось сделать важный выбор между справедливостью и социальным миром. Он же был выбором между торжеством справедливости и свободой, потому что представить себе переход к классической демократии в момент обострения социального конфликта просто немыслимо.

В этот переходный период дилемма была решена в пользу свободы и мира. Без них, решили участники транзита, свобода превратится в месть и обернется новой войной и новой несправедливостью, как это происходило в Стране Басков. В революционной Португалии справедливость пытались некоторое время поставить выше свободы, и страна чуть не скатилась в гражданскую войну, а итог порой выглядел хуже испанского – вроде пенсии офицерам PIDE и отказа в ней же капитану Майе, арестовавшему последнего диктатора. К тому же служащие, учителя, менеджеры, военные, изгнанные в период люстраций, были вновь приняты на службу: революции не удалось заместить весь государственный аппарат.

Испанский мирный переход к демократии, в котором участвовали все политические силы, лег в основание современной Испании и долгое время считался предметом национальной гордости. Однако он не удовлетворил чувство возмездия, тягу к карающей справедливости, торжеству идеального над реальным. Чем дальше в прошлое уходил страх возобновления гражданского конфликта, тем свободнее – с безопасного расстояния – звучали требования развенчать транзит рубежа 1970–1980-х, опрокинуть сложившиеся тогда договоренности бывшей власти и оппозиции и воздать запоздалую справедливость жертвам. В том числе в целях текущей политической борьбы.

С этими требованиям выступали не только жертвы, но и их наследники, как реальные, так и политические, чьи голоса порой звучали громче, чем голоса тех, кто был в тюрьме, подполье, оппозиции и эмиграции при Франко. Бывшие оппозиционеры, которые сделали политическую карьеру во время перехода к демократии, не были так уж заинтересованы в том, чтобы подвергать сомнению его итог, но новые поколения, идущие им на смену, не столь сильно дорожили наследием предшественников. Смотреть на процветание слуг диктатуры при демократии многим и правда было тяжело.

В 2007 г., за год до сноса последней статуи Франко (кроме той, что еще стоит в африканской Мелилье), социалистическое правительство Сапатеро приняло закон «Об исторической памяти», который пробивал брешь в стене закона «Об амнистии». Прежний закон, по сути, табуировал возмездие деятелям прошлого, новый позволял добиваться его в судах и требовать компенсаций. Закон «Об исторической памяти» 2007 г. был первым документом испанского государства, официально осудившим режим Франко за нарушения прав человека. Он запрещал политические акции в Долине павших, требовал полного удаления франкистской символики со зданий, кроме случаев, когда она имела художественное или архитектурное значение, обеспечивал финансирование поиска, эксгумации и перезахоронения жертв гражданской войны и диктатуры, в том числе исследований массовых безымянных захоронений.

Против голосовала Народная партия, наследница «Народного альянса» Фраги, для которой это было нарушением условий договорной демократизации, и левые каталонцы, которые этих условий вообще не признавали. Но и при новом законе амнистия в целом продолжала действовать, и попытки отменить ее упирались в фундаментальный принцип невозможности коллективной вины и обратного применения закона – в частности, невозможности судить человека за то, за что он уже был амнистирован.

Летом 2022 г. правительство Социалистической рабочей партии под руководством ее действующего главы премьер-министра Педро Санчеса при поддержке крайне левых и крайних регионалистов приняло закон «О демократической памяти». Он признает оба предыдущих закона – «Об амнистии» 1977 г. и «Об исторической памяти» 2007 г., но призывает «нейтрализовать забвение» и рассматривать оба предыдущих закона в контексте понятий преступлений против человечества и преступлений без срока давности.

Закон ожидаемо оттолкнул правых, начиная с основанной Мануэлем Фрагой «Народной партии», но расколол и самих социалистов на старую гвардию и молодое, более радикальное поколение. Члены старой гвардии, которые сами пострадали от диктатуры и были противниками Франко при его жизни, критиковали закон. Среди них первый оппозиционер у власти бывший подпольщик Исидор – премьер-министр Фелипе Гонсалес, его заместитель Альфонсо Гуэрра, министр финансов в первом социалистическом правительстве Жозеп Боррель, который в 2019 г. стал главой единой европейской дипломатии.

Раскол произошел из-за того, что новый закон официально поставил под сомнение мирный договорной демократический транзит и как достижение, которым принято гордиться, и как основу современного испанского государства. Весь период Суареса и даже победу социалистов и начало правления Гонсалеса он трактует не как демократию, а как переходный период, и, таким образом, позволяет распространить понятие жертв диктатуры даже на тех баскских и ультралевых боевиков, с которыми боролись не только при Франко, но и при Суаресе и при раннем Гонсалесе. Поскольку совместный переход к демократии всеми политическими силами и регионами теперь можно не считать фундаментом национального консенсуса, закон 2022 г. помогает сторонникам независимости испанских регионов: теперь они вправе не считать себя связанными обязательствами договорной демократизации.

Эксгумация настоящего

Казалось, Испания всегда будет чтить героев мирного перехода к демократии. Этого не произошло. Вновь выросло число тех, кто упрекает короля и Суареса в том, что, затеяв перемены, они вырвали заслуженную награду из рук оппозиции, навредив делу торжества свободы и справедливости едва ли не больше, чем «бункер» и путчисты. Ведь если бы весь режим был таким, как эти реакционеры, революции избежать бы не удалось. В этой перспективе Франко, Суарес и король выглядят не меньшим, а то и большим злом, чем реакционная часть режима.

Принятию закона «О демократической памяти» предшествовал вынужденный отъезд бывшего короля Хуана Карлоса из страны в 2020 г., добровольное изгнание, которое произошло в результате финансовых и семейных скандалов. Эти скандалы дискредитировали монарха, который, впрочем, заблаговременно отрекся от трона и передал его своему сыну Филиппу в 2014 г. Но отъезд уже бывшего монарха под давлением нового поколения социалистов, левых и региональных политиков, бросал тень на весь процесс перехода к демократии, каким он его возглавил во второй половине 1970-х.

Причиной отъезда, подобного побегу, были финансовые злоупотребления в частной жизни, которую вел король, передав власть политикам. Но есть те, кто радостно интерпретировал поспешную эмиграцию отставного короля как еще один шаг в расставании с франкизмом. Ведь это Франко придумал вырастить из Хуана Карлоса преемника и продолжить режим в виде монархии. И неважно, что продолжить не получилось.

Огромное количество граждан Испании больше не гордятся договорной демократизацией и плавным переходом от авторитаризма к демократии и не ставят ее в заслугу тогдашним политикам, ведь плавность ретроспективно, из нынешних времен, многим представляется робостью, породившей безнаказанность злодеев. Риски, связанные с транзитом к демократии, остались в прошлом, и теперь кажется, что именно в его договорном характере кроются проблемы настоящего.

В любой ситуации, когда неясно, что делать с настоящим, есть искушение начать разбираться с прошлым. На рост евроскептицизма, возрождение каталонского сепаратизма, приход в парламент новых крайне левых и крайне правых сил, экономические трудности тянет ответить ударами по наследию франкизма.

Испания обсуждает, когда закончился и закончился ли постфранкизм и как с ним порвать окончательно – свергнуть короля и объявить республику, а может, распустить страну или превратить ее официально в федерацию. Но когда начинается разговор об отделении Каталонии, многие думают не вслух, так про себя: «А ведь Франко предупреждал». В частности, для того чтобы у ностальгирующих по старому режиму критиков демократии не было искушения порадоваться правоте развенчанного диктатора, правительства Испании, правые и левые, отчаянно бьются за то, чтобы страна осталась в тех границах, в каких демократический режим принял ее от диктатуры.

В этой борьбе за территориальную целостность правительства в Мадриде порой прибегают к запретам, арестам и приговорам, которые, если бы речь шла об одном из режимов – оппонентов западного лагеря, назвали бы политическими репрессиями. Как и во времена Франко, политическим эмигрантам из числа каталонских сепаратистов вновь случается укрываться в странах Западной Европы, бывать под арестом и в тюрьме. Против тех, кто провел неразрешенный референдум о независимости Каталонии в 2017 г., применили статью уголовного кодекса о мятеже, которую демократическая власть сохранила прежде всего на случай мятежа реакционных военных.

Оказалось, что франкистские образы крепко засели в глубинах испанского государства, прежде всего в силовых структурах. Осенью 2020 г. полиция и гражданская гвардия задерживали бизнесменов, финансировавших не разрешенный Мадридом референдум о независимости Каталонии. Операцию назвали «Волхов». Форсирование реки Волхов недалеко от Ленинграда было главной военной удачей испанской «Голубой дивизии» во время войны на Восточном фронте. За это название министру внутренних дел самого левого за все время после Франко испанского правительства пришлось оправдываться.

Саму борьбу против каталонской независимости ее сторонники считают чуть ли не прямым продолжением франкизма. Те, кто помнит детали перехода Испании к демократии, знают, насколько все сложнее. Сама возможность мирного транзита открылась после того, как внутри и вне Испании было достигнуто взаимопонимание: переход нужно совершать вместе, а не врозь и не наперегонки.

Идея испанского единства восходит теперь не только к Франко и даже не к некоторому количеству прожитых вместе веков, а к этой совместной демократизации. Территориальное единство было скреплено пониманием, что свобода будет рассматриваться не как свобода от Испании, а как свобода всей Испании, и она достижима только совместными усилиями. Эта модель демократизации всей Испании была одобрена Европейским сообществом, Вашингтоном и даже советским блоком как единственно возможная.

24 октября 2019 г. из монументальной базилики в Долине павших под Мадридом эксгумировали тело генералиссимуса Франсиско Франко и перезахоронили его в семейном склепе на мадридском кладбище Мингоррубио. Теперь у Франко, как и у Салазара, есть скромное место в семейном некрополе.

Перезахоронение Франко было призвано символизировать очередное окончательное расставание Испании с франкистским прошлым. Таких расставаний, впрочем, было множество: это политическая реформа 1976 г., легализация социалистов и коммунистов, первые свободные выборы, конституция, первая победа оппозиционной Социалистической рабочей партии, переименование улиц и демонтаж статуй покойного вождя.

Очередное окончательное расставание не произвело никакого впечатления на толпы разгневанных каталонцев, которые, кто мирно, а кто воинственно, протестовали в эти дни в Барселоне и окрестностях. Для них окончательным расставанием с режимом Франко было бы низложение заново учрежденной генералиссимусом монархии испанских Бурбонов, объявление республики, независимость Каталонии и далее по списку.

Конца нет не только у революции, но и у диктатуры. Раз начавшись, она длится в коллективном сознании вечно. Откуда дровишки? Из лесу кровавой диктатуры: отец народов нарубил, до сих пор развозим. В Испании есть дополнительное искушение считать диктатуру незаконченной именно потому, что переход к демократии здесь прошел в виде контролируемой трансформации и элита франкистской Испании растворилась в политическом и экономическом классе демократической Испании. Это оставило многих неудовлетворенными. Вынос тела был призван на эту неудовлетворенность ответить. Но вряд ли с этой задачей справился.

Франко задумал мемориальную Долину павших вскоре после победы в гражданской войне, а на ее строительстве успели поработать пленные республиканцы, для перевоспитания трудом. Cтроительство затянулось, и мемориал заканчивали уже во второй половине 1950-х, во время трансформации режима из полуфашистской диктатуры с государственной экономикой в рыночную консервативную автократию, открытую для мирового капитала.

Одновременно со строительством гигантского купола и креста технократы из «Опус Деи» проводили рыночные реформы и открывали испанскую экономику для зарубежных инвесторов. Многие частные компании Испании обогатились на строительных контрактах при возведении Долины павших. Лидеры испанского строительного бума 1960-х – Банус, Агроман, Уарте – стартовали здесь.

Эти и другие частные компании двигали Испанию к демократии. Частным капиталам нужна была более качественная информация (то есть новые СМИ), действующая юстиция, которая могла бы решать споры с другими компаниями и государством, гарантии прав собственности, доступ на европейские рынки, а значит, политическая трансформация Испании по образцу других стран Европы, чтобы присоединиться к общему рынку – ЕЭС.

Частный капитал, оживший в конце 1950-х, предпочитал видеть Испанию не вождистской, а королевской, парламентской монархией и поддерживал тех интеллектуалов, функционеров, политиков, которые вели режим в этом направлении. Благодаря экономическому рывку Испания из страны крестьян, землевладельцев, военных и чиновников превратилась в страну горожан, возник средний класс с его более высокими представлениями о собственных правах.

Вместе с бумом туризма и инфраструктурного строительства в 1960-е в Испанию попали миллионы иностранцев – жителей соседних демократических стран, которые принесли с собой более свободные представления об одежде, музыке, поведении и общении с представителями власти. Частные бизнесмены предпочитали договариваться не с официальными профсоюзами, а с нелегальными независимыми и, таким образом, помогли легализовать заклятых врагов Франко – испанских левых.

Главная стройка франкистской Испании, Долина павших, – часть этого процесса, один из его материальных источников. Парадоксальным образом она – памятник не только режиму, но и началу его трансформации. Ведь под конец строительства сам Франко попытался осторожно переоформить Долину из памятника победе в памятник миру. И именно здесь, на похоронах Франко, архиепископ Мадрида Энрике-и-Таранкон от имени церкви, отозвавшей свою моральную поддержку власти, в надгробной проповеди выразил надежду на скорые перемены.