Текст книги "Конец режима. Как закончились три европейские диктатуры"

Суарес в зените

Мечта реакционеров – сорвать принятие новой конституции на референдуме. По закону сходящихся крайностей, она совпадает с целью крайне левых и непримиримых сепаратистов: им тоже не хочется видеть согласие граждан на обычную рыночную парламентскую демократию в существующих государственных границах. Часть «бункера», в том числе глава «Федерации ветеранов» Хосе Антонио Хирон, как и баскские вооруженные сепаратисты, призывает к бойкоту. Другая – к голосованию против. Надежды на провал конституции на референдуме нет, опросы показывают, что граждане ее поддержат, спор идет о том, какая тактика меньше выдаст политическую слабость «бункера».

6 декабря 1978 г. граждане одобряют новую демократическую конституцию Испании на референдуме большинством почти в 88 % голосов. Суарес празднует очередной триумф и назначает новые парламентские выборы на 1 марта следующего, 1979 г. Новая конституция позволяет ему обновить мандат, который нужен, в частности, для того, чтобы дать баскам более серьезную автономию.

Но дело не только в этом. Он словно коллекционирует победы. Он провел судьбоносное голосование в кортесах о политической реформе два года назад и референдум по ней, спустя год победил на первых свободных выборах, стал первым главой демократически избранного правительства Испании за 40 лет, только что выиграл референдум по конституции. Теперь он должен стать главой первого за 40 лет конституционного правительства Испании. И всего этого добивается молодой провинциальный партиец, которого два с половиной года назад политические бароны столицы считали ошибкой короля, в лучшем случае расходным материалом.

Суарес, который накануне и после референдума выглядел уставшим и не совсем здоровым, энергично включился в кампанию в последние недели перед новыми выборами. Его предвыборное обращение к гражданам звучит неожиданно консервативно: надо защитить Испанию от разводов, абортов и марксистских идей, навязываемых социалистами. Суарес, который легализовал этих самых социалистов и коммунистов, покушающихся на ценности, внезапно эти ценности защищает. Этим выступлением он бьет одновременно по своим главным соперникам: слева – Социалистической рабочей партии Гонсалеса, популярность которого догоняет его собственную, и справа – респектабельным постфранкистам Фраги.

Суарес не изменяет себе, он ведь сам образцовый семьянин и практикующий католик. Скорее, он меняет свое амплуа человека, который пришел разрешить прежде запрещенное. Но его задача перед вторыми демократическими выборами, когда страна проходит период турбулентности, показать, что у разрешенного тоже есть границы. К тому же тема его выступления близка электорату, который помог Суаресу прийти к победе на прошлых выборах, – испанским женщинам. А марксизм, социализм, коммунизм после национализации, уличного насилия и политической неразберихи в Португалии и активизации ультралевых в Испании действительно пугают граждан.

«Союз демократического центра», который Суарес собрал из номенклатурных реформаторов и умеренных оппозиционеров, вновь выигрывает выборы. Больше того, число поданных за него голосов увеличивается на полпроцента, а количество парламентских мандатов – на три, со 165 до 168. Вроде бы немного, но два его основных соперника голоса теряют. Социалисты – почти 3 % и три места в парламенте. У «Народного альянса» Фраги и вовсе катастрофа: вместо 16 депутатов в прошлом парламенте – всего девять в новом, признак того, что Суаресу удалось увести у соперников справа умеренно консервативного избирателя.

Коммунисты добавили 1,5 % и три места, но обещанные Каррильо прозрение избирателя и триумф оппозиции все не наступают. Самая гонимая, авторитетная, многочисленная оппозиционная партия времен диктатуры приходит третьей с большим отставанием от лидеров и далеко позади социалистов, которыми руководит не нюхавший пороху гражданской войны Гонсалес. Демократическая Испания, о которой мечтал в последнее время Каррильо, прекрасная Испания, где во имя национального примирения правят главные враги прошлого – бывший фалангист с генсеком компартии, все никак не рождается.

Провал на предыдущих выборах Каррильо объяснял 40 годами франкистской антикоммунистической пропаганды, из-за которой избиратель оказался не на высоте, не на уровне доставшейся ему оппозиционной партии. Неудачу на нынешних выборах объяснить таким же образом невозможно, и Каррильо все труднее удерживать свой авторитет и власть в партии.

После роспуска правившего 40 лет Национального движения энтузиасты пытаются сохранить фалангу уже в качестве независимой политической организации. Получается маргинальная ультраправая партия. Проиграв вчистую первые свободные выборы, силы «бункера» перегруппировались перед вторыми. Несколько ультраправых организаций объединились под брендом «Национальный союз», вольно или невольно почтив память португальской правящей партии времен Салазара. «Союз» завоевал 2,1 % голосов и провел одного депутата от мадридского округа, им стал Блас Пиньяр.

Крайне правые окончательно убеждаются, что их влияние на атмосферу в стране гораздо шире их электоральной базы. Подобно коммунистам с ультралевыми, их сила – в воздействии на активное, даже гиперактивное меньшинство, а не в опоре на более спокойное большинство граждан. Деятели «бункера» понимают, что их единственный шанс вернуться к власти или навязать свой курс стране – не выборы, а армейский или дворцовый переворот.

Первые победы Суареса заставили измениться коммунистов, нынешняя переформатирует социалистов. Суарес призвал граждан не пустить к власти марксистов и победил. Чем ближе Социалистическая рабочая партия подходит к победе на выборах, тем больше ее молодому лидеру Фелипе Гонсалесу мешает официальное определение партии как марксистской.

На XXVIII съезде партии в мае 1979 г. Гонсалесу не удалось убрать ссылки на марксизм из текста партийной программы. Тогда он прибегает к крайнему и рискованному средству: внезапно подает в отставку. Делегаты, напуганные перспективой потерять своего популярного лидера, согласились на предложение созвать еще один, внеочередной съезд в сентябре. Гонсалес проводит лето в поездках по регионам и убеждает партактив, что без марксизма в уставе будет только лучше, а электоральные перспективы важнее идеологической ортодоксии. Так из программы социалистов, первую версию которой помогал сочинять сам Карл Маркс, исчезает упоминание марксизма и крупнейшая оппозиционная партия делает еще один важный шаг в сторону современности и реальной власти.

Изменения, на которые идет самая популярная партия оппозиции ради борьбы с Суаресом, – очередной и, похоже, последний триумф действующего премьер-министра. Если не считать того триумфа, который ждет его в кортесах 23 февраля 1981 г. и о котором он, как и никто другой, еще не подозревает. С победы на вторых свободных выборах, они же первые конституционные, начинается внезапный, парадоксальный закат Суареса.

Глава 10
Испытание свободой

Лето 1980 г. Три года после смены режима

Никто еще не знает, что победа на выборах 1979 г. – последняя победа Суареса, но многие, можно сказать, почти все хотят, чтобы она стала последней. Непрерывные победы Суареса начинают раздражать политический класс. За четыре с лишним года у власти невозможно не нажить врагов, и Суарес их наживает. Раньше политики были рады самому факту мирного перехода к демократии, но переход состоялся, и теперь они, как и все на свете политики, хотят власти, а ее удерживает Суарес. И тут они вспоминают, что Суарес – безвестный и беспринципный провинциал, посредственный молодой карьерист, что пока одни реформировали режим, а другие боролись с ним, Суарес верно служил правящей партии и работал на пропагандистском телевидении.

Узы пакта Монклоа, связавшие партии во имя рождающейся демократии, ослабевают, и конкуренты начинают топить Суареса и его правительство. Ослабевает негласный договор, который связывал журналистов, – ради успешного перехода к демократии не злоупотреблять критикой Суареса и разоблачением недостатков правительства и его реформ. Журналисты набирают силу, из хроникеров и исследователей реальности они хотят превратиться в ее творцов – тех, кто ведет политиков за собой, и непослушный Суарес их раздражает. В прессе входит в моду отзываться о премьере пренебрежительно.

Непрерывные победы Суареса начали утомлять граждан, которые стали привыкать к демократии. Частые походы на избирательные участки приелись, голосования, которые еще вчера были долгожданным праздником, превращаются в рутину. Явка на конституционном референдуме 1978 г. высока по западноевропейским стандартам – 67,7 %, но это на целых 10 % меньше, чем на первых демократических выборах, прошедших за полтора года до этого. После 40 лет диктатуры это всего лишь третье свободное голосование, а треть избирателей на участки не пришла.

Из пришедших 87,79 % поддержали конституцию, но и голосов против оказалось больше, чем Суарес рассчитывал: почти 12 %. Самой низкой, меньше половины избирателей, оказалась явка в новых автономиях – Галисии и Стране Басков. В отличие от «бункера», который, опасаясь разоблачить собственную слабость, не вел единодушной кампании против конституции, баскская ЭТА объявила предателями всех, кто проголосует за проект. Процент голосов против конституции в баскских провинциях оказался самым высоким в Испании. И все же предателями в понятиях ЭТА оказались 76,5 % их жителей, пришедших на участки. Но и 23,5 % проголосовавших против вместе с 51 % не участвовавших – цифры, встревожившие правительство. Баски явно меньше остальных граждан принимают мирный переход к демократии в единых границах или боятся принять.

На парламентские выборы, проходящие в марте 1979 г., – четвертое общенациональное голосование за три года после смерти Франко, – приходит 66,4 % избирателей. Явка могла быть и меньше, но перед выборами правительство разрешило голосовать с 18 лет вместо прежних 21. Это увеличило электорат на 3,5 млн человек, но все равно на участки явилось на 300 000 меньше избирателей, чем на первых выборах два года назад.

Экономическое положение страны в первый год демократии хуже, чем в последние годы диктатуры. Краха, рецессии, бегства капиталов, как в Португалии, нет, но возможности догоняющего роста исчерпаны еще в начале 1970-х, а мировой нефтяной кризис усугубил замедление. Граждане за годы экономического чуда привыкли, что каждый год жизнь становится лучше, а тут все закончилось.

Рост безработицы и быстрый демонтаж полицейского государства привели к тому, что в Барселоне и других больших городах резко подскочила уличная преступность. Это дает повод правой прессе, политикам и растущему числу скептически настроенных обывателей ностальгировать по временам Франко. Левая оппозиция горячо обсуждает версию, что полиция специально не борется с преступностью, чтобы дискредитировать демократию. Зимой 1979–1980 гг. из-за экономии энергии приходится уменьшить отопление в домах и учреждениях.

Как всегда бывает при переходе к демократии, свобода кажется панацеей от всех бед, и за ее приходом неизбежно следует разочарование. Одни считают, что проблемы не решены, потому что свободы слишком мало, другие – потому что ее слишком много. Если бы в те времена были хештеги, слово #desincanto (#разочарование) вышло бы в топ.

Одно из обещаний реформаторов, «демократизация успокоит басков», не выполнено, это очевидно всем. В 1976 г. от рук террористов погибли 26 человек, в 1977 г. – 28, в 1978-м, в год принятия демократической конституции, – 85. Среди жертв самые разные люди, от рабочих на строительстве атомной электростанции до знаменитого журналиста Хосе Марии Портелы, автора книг об ЭТА.

Террористы из ЭТА убивают своих же басков – бизнесменов, которые отказываются платить революционный налог, чиновников, выборных и назначенных, и, разумеется, военных, гражданских гвардейцев и полицейских – от рядовых до генералов. В ответ силовики то и дело срываются: от страха и из жажды мстить за товарищей они бывают жестоки не меньше, чем при диктатуре. Министр внутренних дел Мартин Вилья оправдывает подчиненных: «Мы совершаем ошибки, они – убийства». Беспомощность властей перед насилием толкает многих прежде политически нейтральных военных и полицейских в лагерь противников демократии.

Разочарование

Несколько предыдущих десятилетий политизированная рабочая и университетская молодежь занималась борьбой против диктатуры за демократию, но, когда цель достигнута, многим становится неинтересно. Вместо политического активизма в моду входит нарочитое, показное безразличие к политике. У молодежи престижно причислять себя к pasotas – социальным «пофигистам», приверженцам субкультуры на границе поздних хиппи и вышедших на новый виток панков. Из политического активизма, кроме самого радикального, исчез героизм и бодрящий риск.

Члены организации коммунистической молодежи, чей нелегальный статус всего три года назад исправно добавлял романтики и чувства собственной значимости в жизнь каждого молодого активиста, теперь жалуются: все, что им остается, это расклеивать предвыборные плакаты и убирать помещения парткомов после заседаний старших товарищей. Но и те грустят. «Против Франко мы жили лучше», – шутливо сокрушаются представители старшего поколения борцов за демократию, пародируя своих оппонентов, которые ностальгируют по старому режиму, приговаривая: «При Франко мы жили лучше».

В их шутке много правды: борьба за свободу похожа на влюбленность, наступившая свобода – на начало долгого брака. Не находит удовлетворения и жажда справедливости, вера в неизбежность грядущего возмездия, которая питала оппозицию во времена диктатуры. Вместо того чтобы вершить справедливое возмездие над обидчиками, бывшим оппозиционерам приходится заседать с ними в одном парламенте, ходить по одним улицам, сидеть в одних телестудиях, и деятели демонтированного режима сплошь и рядом по-прежнему живут лучше настрадавшихся оппозиционеров и занимают желанные места и должности, а неблагодарный избиратель их поддерживает.

Как один из симптомов новых настроений в январе 1980 г. возникает гедонистическое движение La Movida Madrilena, «Мадридская движуха», или, чуть благозвучнее, «Мадридское настроение» или «Мадридский ход», – аполитичный молодежный ответ политической серьезности старших. Участники движения сочетают художественное творчество, хождение по барам, домашние и клубные сексуальные эксперименты, устало приговаривая «Мадрид никогда не спит» и «Мадрид меня убивает» – фразы, одновременно выражающие сладостное изнеможение и восторг.

Движение-настроение настаивает на своей аполитичности, но сама культурная и сексуальная раскрепощенность тех, кто себя к нему причисляет, расширяет горизонты дозволенного, помогает преодолевать социальный консерватизм, ломает патриархальные взгляды и поведенческие стереотипы, закрепившиеся при диктатуре. Формально началом «Мовиды» принято считать состоявшийся 9 февраля 1980 г. в мадридском Политехе концерт памяти погибшего в аварии рок-музыканта, имя которого мало кто помнит даже в Испании. Зато самого прославленного представителя «Мовиды» знает весь мир – это кинорежиссер Педро Альмодовар.

Победа на вторых демократических выборах была последним взлетом Суареса и забрала у него остатки сил. На трудности с экономикой и басками, на возобновившуюся критику журналистов и политиков он реагирует странно. Он все меньше появляется на людях, все больше замыкается в себе, уединившись в премьерской резиденции – дворце Монклоа – и ограничив контакты тесным кругом приближенных друзей, через которых управляет страной, общается с правительством и своей парламентской фракцией.

Суарес все чаще отсутствует на заседаниях правительства, которые ведет его заместитель и личный друг вице-премьер Абрил Марторелл. Тот все больше влияет на премьера и на дела в стране, которые начинают идти самотеком, без решительных действий правительства, парализованного прокрастинацией своего главы. Наряду с термином desincanto – разочарование, все чаще звучит слово disgobierno – безвластие, отсутствие управления, самотек. Ситуация все больше похожа на годы глубокой старости Франко, когда тот закрылся во дворце Эль-Пардо, а правительством и делами в стране управлял вице-премьер Карреро Бланко.

Иногда кажется, что Суарес – лишь символический глава государства, а реальный глава правительства – Абрил Марторелл. Но у государства уже есть символический глава, король Хуан Карлос, и это дублирование функций, эта бездеятельность премьера нравятся королю все меньше. Депутаты правящего «Союза демократического центра» вслед за своим лидером все чаще манкировали заседаниями парламента или даже голосовали против инициатив собственного правительства. Внутри рыхлой партии Суареса росло напряжение между фракциями. Пресса все чаще писала о разочаровании граждан Суаресом и его партией, а социологи фиксировали падение рейтингов.

Причина этой странной перемены была не вполне понятна даже окружению Суареса и немногим яснее тем, кто пытался разобраться в ней впоследствии. Конечно, Суарес совершил титанический труд и просто устал. Он выглядит выгоревшим, растратившим себя за годы политической реформы. У него обнаруживаются проблемы со здоровьем, хотя и не настолько серьезные, чтобы так резко изменить поведение еще молодого политика, за короткое время добившегося столь впечатляющих успехов. Но дело не только в том, что он устал. Он заскучал и растерян.

Перед ним стояла великая без преувеличения цель: без возобновления тлеющего гражданского конфликта перейти от почти полувековой диктатуры к современной демократии. Это удалось. Когда эта грандиозная цель достигнута, неинтересно становится не только молодым оппозиционерам, бывшим борцам с режимом, но и самому Суаресу. По сравнению с этой целью управленческая рутина, решение в ежедневном режиме вопросов экономики, транспорта, образования, безопасности кажется слишком мелким. Его высочество премьер скучает. Суаресу не удается демасштабировать себя, поэтому он делегирует свои функции на уровень ниже.

Суарес не только демотивирован обыденностью простых задач, он растерян. Он не знает, как к ним подступиться в новых условиях. Те самые его свойства и знания, которые помогли блистательно справиться с демонтажом авторитарного режима и строительством демократического, теперь мешают ему управлять при демократии. Суарес – неофит демократии и знаток автократии. Он сделал карьеру и прожил жизнь внутри монопольно правящей партии, он знал каждую дальнюю комнату, каждый чердак, каждое слуховое окно диктатуры. Он понимал логику людей, которые функционируют в ней и принимают решения. Это знание помогло ему быстро, без лишних завалов, эффективно демонтировать авторитарную систему и из ее элементов выстроить новую.

Он знал, какими методами и рычагами нужно добиваться результата при прежнем режиме, но сам разобрал этот режим. В новом прежние рычаги и инструменты не работали, а другими он не владел. Он только учится владеть ими наравне с остальными и в этой учебе даже уступает политикам, у которых есть опыт работы в условиях демократической оппозиции. Оказавшись на вершине демократии, навыков руководства которой у него нет, Суарес, фигура, вышедшая из авторитарной тени, вдруг инстинктивно забивается в самый дальний, самый темный угол. Он внезапно страдает от тяжелейшего комплекса самозванца, боится выдать свой главный секрет: что он никто, маленький провинциальный карьерист, волей обстоятельств оказавшийся в центре истории и у власти.

Его критики были правы: Суарес был карьеристом, стремился к успеху и хотел власти. Как спартанец – воином, он был только политиком. Почти любой из политиков вокруг него был кем-то еще: военным, бизнесменом, теоретиком, интеллектуалом, аристократом (в испанской гражданской войне победили местные «белые», и на всех государственных ступенях были настоящие аристократы с титулами и усадьбами). Всем им молодой провинциальный аппаратчик доказывал, что может больше, чем они. Каждый из постов, которые он занимал, – губернатора, главы телевидения, генсека единственной и правящей партии в ранге министра, – удовлетворил бы любого амбициозного человека, но Суарес на каждой из этих ступеней хотел подняться выше. И вот он пришел туда, откуда выше подниматься некуда. Вся его личность была сформирована восхождением, и в режим удержания достигнутого с ходу перейти не удается.

Степень растерянности и подавленности Суареса, его отрыва от реальности иллюстрирует двойная трагедия осени 1980 г. 23 октября 50 детей и трое взрослых погибли от взрыва газа в школе баскского поселка Ортуэллы. В тот же день террористы из военного крыла ЭТА убили троих басков – членов партии Суареса. Он отреагировал на двойной удар вяло, не проявил публично тех чувств и не сказал тех слов, которых от него ожидали. Он не счел нужным ни поехать в раздавленный горем поселок, ни побывать на похоронах своих товарищей по партии. Он словно бы впал в оцепенение. Королева София, напротив, сразу же отправилась в Бискайю и была рядом с родственниками погибших детей и политиков, будто в стране абсолютная, а не парламентская монархия.

Этот эпизод печально контрастирует с началом карьеры Суареса. Тогда в одном из городков его провинции Авилы обрушилась крыша большого, полного посетителей ресторана, погибли 58 человек, и молодой губернатор Адольфо Суарес буквально не отходил от места трагедии, помогал вытаскивать раненых, стал героем местных и столичных газет. Что касается жертв терактов, то и тут гибель людей стала рутиной и реакция на нее притупилась: к трагическому октябрю за девять месяцев 1980 г. в терактах погибли 114 человек, из них 51 – гражданские лица, в среднем по одной жертве на каждые три дня.