Текст книги "Конец режима. Как закончились три европейские диктатуры"

Король и переворот

Армада намекал, что действует от имени короля, генерал Миланс дель Боск говорил своим подчиненным в Валенсии, командующим другими военными округами, офицерам дивизии Брунете, что действует от имени короля, подполковник Техеро уверял своих гвардейцев и захваченных ими депутатов, что все согласовано с королем. На суде, который прошел через год, линия защиты большинства подсудимых, прежде всего самого Техеро, основывалась на том, что они действовали в интересах и по косвенным приказам короля.

Линия защиты другой группы – генерала Армады, майора Кортины, который был связующим звеном переворота и спецслужб, и его подчиненного капитана Гомеса Иглесиаса – выглядела более изощренной. В то время как Техеро, Миланс и другие участники переворота старались напрямую втянуть короля как косвенного соучастника, Армада, Кортина и Гомес Иглесиас преподносили себя защитниками короля, которые в интересах нации делали все, чтобы сначала предотвратить переворот, а потом, когда он начался, удержать его под контролем и найти ему мирное решение. Они всячески отрицали связь короля с переворотом, но делали это так, чтобы у многих создалось впечатление, что они жертвуют собой ради чести короля.

Недоверие к официальным версиям повышает самооценку обычных, далеких от политики людей, которые, выражая сомнение в общепринятых теориях, реализуют свой интеллектуальный суверенитет, стремление смотреть в корень, идти прямо к сути. В этом главная причина популярности конспирологических теорий, которые держатся на распространенной вере в то, что элиты всегда и при любых обстоятельствах хотят скрыть правду от народа. Чем дальше в прошлом оставались события 23 февраля, тем популярней становилась версия, что король как-то причастен к перевороту, – особенно в антимонархических левых кругах.

Этой версии противоречат свидетельства десятков людей, которые виделись и созванивались с королем в ночь переворота, генерал-капитанов и глав силовых ведомств, с которыми Хуан Карлос всю ночь был на связи, журналистов и операторов государственного телевидения, депутата-социалистки Анны Брабато, которую путчисты выпустили из-за ее беременности и которая, выйдя из парламента, дозвонилась до дворца, поговорила с королем и уже через час после начала путча давала в эфирах радиостанций комментарии о том, что Хуан Карлос против переворота. Но главное, переворот увенчался бы успехом, если бы король этого хотел, потому что в течение долгих часов успех переворота зависел от одного человека – Хуана Карлоса I. И в эти часы не было никого, кроме него, кто мог бы остановить переворот.

Если бы Хуан Карлос хотел победы переворота, он мог бы пригласить Армаду во дворец, а не отказывать ему, мог бы направить его в парламент с совершенно другими полномочиями – не освобождать депутатов, а вести переговоры с фракциями о формировании правительства национального единства. В конце концов, он просто мог еще до переворота внести в парламент кандидатуру Армады, а не Кальво-Сотело, и есть вероятность, что партии приняли бы его предложение. Хуан Карлос в ночь переворота мог бы совсем иначе говорить с генерал-капитанами, и они с радостью ловили бы его слова и даже интонации.

Похожие обвинения будут позже адресованы советскому лидеру Михаилу Горбачеву, который то ли сам стоял за путчем ГКЧП, то ли ушел в тень, чтобы занять позицию по итогам событий. В отличие от Горбачева, бывшего тем человеком, которого отстраняли от власти путчисты из ГКЧП, Хуан Карлос реально мог выбрать сторону в зависимости от того, как пойдут дела. Он имел возможность с равным успехом возглавить и начавшийся переворот, и сопротивление ему. Генерал Армада и более радикальные заговорщики рассчитывали именно на то, что король выберет их сторону или промолчит.

В условиях, когда Суарес утратил популярность, а его правительство оказалось неспособно справиться с терроризмом, это был бы объяснимый выбор, который поддержали бы многие граждане. Допусти король малейшую двусмысленность в общении с генерал-капитанами, и новые части, а то и целые округа могли бы присоединиться к путчу. Все последующие обвинения в участии короля в перевороте разбиваются об эту простую мысль: в ту ночь несколько часов не было никого, кроме короля, кто мог бы остановить путч, и, если бы Хуан Карлос этого не сделал, мягкий переворот Армады, результатом которого было бы коалиционное правительство во главе с просвещенным силовиком, скорее всего, достиг бы успеха.

Это не значит, что Хуан Карлос не имеет никакого отношения к событиям, которые привели к путчу 23 февраля. Он был частью того, что писатель Хуан Серкас метко назвал «плацентой переворота» – той атмосферы нервозности, разочарования, нетерпения, недовольства, которая укрепила сторонников чрезвычайных решений в мысли, что пришел их час. Король жаловался на Суареса, в том числе военным, монархистам, лидерам партий. Он встречался с Армадой и обсуждал с ним эту тему, перевел его в Мадрид и попросил присматривать за путчистскими настроениями в армии – то есть буквально пустил козла в огород.

В этом смысле он так же причастен к перевороту, как лидеры и депутаты политических партий, которые встречались друг с другом, с Армадой и прочими военными, обсуждали разные нестандартные решения, и среди них – правительство единства под руководством интеллигентного военного. Или как журналисты, которые без оглядки на недавние заслуги уничтожали Суареса и писали многозначительные передовицы про «операцию "Де Голль"» и «вооруженное решение "Армада"». Однако когда плод переворота созрел, Хуан Карлос отказался вкусить от него сам и не предложил его другим.

Отказаться помогли выстрелы и грубые крики гвардейцев, которые страна услышала по радио в первые минуты переворота. Догадки, к которым король пришел вместе со своим секретарем Фернандесом Кампо, о том, что Армада предлагает им роль в своем двусмысленном спектакле. И, главное, логика действий Хуана Карлоса все предыдущие годы, даже десятилетия. Он терпеливо ждал момента, когда станет преемником, чтобы, унаследовав пост главы государства, укрепить монархию, пойдя навстречу созревшему в обществе желанию либерализации и «нормализации» – стремлению жить не вопреки остальному миру, не против него, а вместе с ним, с соседними западноевропейскими демократиями. Быть не лучше и не хуже, не особенными, не показывать пример и хранить наследие, а просто жить и развиваться, и чтобы самому Хуану Карлосу перестать быть преемником диктатора и сделаться добрым законным королем, как его родственники в Британии или Дании, – и вместе с национальной элитой покинуть наконец круг изгоев.

«Хирургический» переворот Армады мог дать Хуану Карлосу кратковременные преимущества (переворот Техеро не дал бы никаких), но его власть и династия навсегда были бы связаны с путчистами. Именно это произошло с его дедом Альфонсо XIII, который поддержал в 1923 г. мягкий переворот генерала Мигеля Примо де Риверы и узаконил диктатуру, назначив его главой правительства. Когда режим Риверы пал, лишился короны и король Альфонсо, и власть испанских Бурбонов прервалась на долгие 45 лет. Именно это произошло в Италии с савойской династией, поддержавшей Муссолини. И именно так, не отмежевавшись вовремя от переворота «черных полковников», навсегда потерял трон греческий король Константин II, шурин Хуана Карлоса, брат королевы Софии. С трудом восстановив династию на троне, Хуан Карлос решает не рисковать.

Постановка и реальность

Знание, что переворот провалился благодаря не столько обществу, сколько королю, а граждане замерли в ожидании решения сверху, чем дальше, тем больше ущемляло демократическую общественность – особенно левые и региональные партии. Выжидательная стратегия граждан в ночь с 23 на 24 февраля 1981 г. оправдала себя, но в этом сценарии победы над переворотом не было гражданского подвига. И поэтому со временем – чем дальше от событий, тем больше – стала укрепляться версия о несерьезности переворота, на который граждане именно в силу его опереточного, шутовского характера просто не обратили внимания и с которым предоставили разбираться полиции.

Будут говорить, что путч был забавной постановкой, никому не угрожавшей буффонадой, которую заполучившие власть выходцы из старого режима использовали для того, чтобы укрепить свою легитимность. В самом деле, что это за путч – какой-то подполковник, несколько десятков гвардейцев и один провинциальный военный округ? А какой эффект! Стало принято рассказывать о дурачке Техеро, который снарядил свою экспедицию в парламент чуть ли не на семейные средства, об одиноком и фанатичном солдафоне Милансе.

Этому способствовали позднейшие свидетельства самих фигурантов, которые, чтобы избежать суровых приговоров, меняли показания – то описывали свои действия как патриотическую спецоперацию чрезвычайной важности с одобрения высшей власти, то опускались до жалобных рассказов о собственной немощи и о том, что ничего страшного не планировали и с такими ничтожными ресурсами планировать и не могли, – так, разве что припугнуть.

Однако Техеро, несмотря на свою внешность испанского жандарма с советских карикатур, совсем не был дурачком. Это был опытный, эффективный офицер, которого посылали на самые сложные участки, в самое пекло – например, командовать гражданской гвардией в крупнейших городах баскских провинций. Миланс дель Боск был в армии одним из самых популярных, возможно, самым популярным генералом с огромным боевым, административным и дипломатическим опытом. А Армада был попросту самым близким королю человеком в погонах.

Во время и после путча никому в голову не приходило считать его несерьезным. Трансформация режима началась еще при жизни Франко, но часть старого истеблишмента не была готова принять изменения, жила стереотипами гражданской войны и искала удобный момент для контратаки. Время работало против нее, и распад первого демократического правительства показался тем шансом, который нельзя упустить.

Ограниченные силы путчистов не должны вводить в заблуждение. Во-первых, они не так малы – речь идет о тысячах военных с техникой и о захвате в заложники всего правительства и депутатского корпуса страны. Мятежи, которые меняли траекторию движения соседней Португалии, тоже выглядели как разрозненные выступления отдельных воинских частей, а не как выход на улицы всей армии под единым командованием. Таким был правый путч в марте 1975 г., в ответ на который революция ушла влево, в сторону социализма. Таким был левацкий путч в ноябре того же года, подавив который Португалия постепенно стала возвращаться на западноевропейский путь развития. Такой была попытка Спинолы разбудить молчаливое большинство в обществе и армии в сентябре 1974 г.

Ни один из португальских путчей не был выступлением большей части армии, не сопровождался захватом парламента, президента или правительства или выходом из подчинения целого военного округа. Тем не менее в Португалии и в мире к этим событиям относились серьезно. Сама революция 25 апреля была выступлением активного армейского меньшинства и удалась потому, что к мятежникам из «Союза капитанов» присоединились другие части, а остальные не оказали сопротивления, зато граждане капитанов поддержали.

Нигде в мире выход из подчинения целого военного округа не сочтут ничтожным и опереточным. Именно таким авангардом ощущали себя испанские путчисты в феврале 1981 г.: они надеялись, что после захвата парламента и правительства, после мятежа одного из военных округов выступят и другие неравнодушные военные, видящие ничтожность новой власти.

После переворота 23 февраля король Хуан Карлос в глазах современников окончательно отрывается от франкистского прошлого и сливается с демократическим настоящим и будущим. Значит, говорят конспирологи, театрализованный путч организовали монархические круги, чтобы укрепить позиции короля. Типичная ошибка многих толкователей самых разных событий – путать результат и причину: кто с выгодой для себя использовал, тот и организовал. Достаточно произнести «кто выиграл войну, тот ее и начал», и натянутость такого объяснения становится очевидной.

Военные перевороты в неустойчивых демократиях в то время не были делом далекого прошлого. Не так давно они произошли в Греции, Бразилии, Аргентине, Чили, только что успешный переворот случился в Турции, была попытка путча на Кипре. Западный лагерь по-прежнему частично состоял из правых диктатур. В случае успеха путчистов новое чрезвычайное правительство, особенно в мягком варианте генерала Армады, приняли бы в Вашингтоне.

Незадолго до переворота генерал Армада и майор Кортина, контактное лицо путчистов в испанских спецслужбах, встречались с послом США в Мадриде. Консервативную администрацию Рональда Рейгана мало волновала судьба испанской демократии, больше – политическая нестабильность, которой могли воспользоваться коммунисты. Как и консервативного папу Иоанна Павла II, который к тому же был крайне недоволен новыми испанскими законопроектами об абортах и об образовании. Госсекретарь США Уильям Хейг во время переворота заявлял, что происходящее – внутреннее дело Испании. Он тоже давал Хуану Карлосу возможность выбора. Ватикан молчал и выступил только после того, как все закончилось.

Зато европейцы, включая премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер, ближайшего союзника и единомышленника Рейгана, сразу осудили переворот. Попытку переворота категорически осуждает СССР и соцлагерь. Здесь свой угол зрения: советские комментаторы смотрят на путч как на частный случай обострения холодной войны и очередной акт крестового похода против прогрессивных сил, начатого президентом-ястребом Рональдом Рейганом. Советские газеты и телевидение при виде архаичной «черной шапки» гражданского гвардейца Техеро вспоминают «Романс об испанской жандармерии» великого поэта Лорки, которого жандармы и расстреляли.

Провал путча кажется почти случайным. Если бы генерал Хусте, командующий дивизией Брунете, не спросил, во дворце ли Армада, и своим вопросом не вызвал бы у короля и его секретаря Фернандеса Кампо подозрений о причастности Армады к перевороту, Армаду могли бы позвать во дворец. Если бы Хусте на свой вопрос не получил от Фернандеса Кампо ответ «Нет, и не ожидается», он и дальше мог бы, умыв руки, наблюдать, как его дивизия Брунете втягивается в переворот. Если бы не возникло сомнений насчет роли Армады и королевский секретарь Фернандес Кампо не испытывал ревности к своему предшественнику, Армада мог бы появиться во дворце и оттуда руководил бы «подавлением переворота» – а на самом деле трансформацией жесткого переворота Техеро и Миланса в собственный мягкий.

Появление Армады во дворце стало бы ободряющим сигналом для заговорщиков в дивизии Брунете, других частях и целых округах. Если бы Армада, придя в парламент из генштаба, нагло соврал Техеро, что генерал Миланс займет высокий пост в правительстве, а коммунистов там не будет, Техеро пустил бы Армаду к депутатам, и одному Богу известно, как бы они проголосовали.

Провал переворота кажется результатом цепи случайностей. Но в главном этот провал был закономерен. В то время как силовики – армия, гражданская гвардия, спецслужбы – продолжали считать себя лучшими людьми в стране, самыми неподкупными, патриотичными, эффективными, и на этом основании некоторые из них верили, что им принадлежит право на власть, общество не разделяло их завышенной самооценки. Оно стало слишком развитым, чтобы пойти за группой людей в погонах, возомнивших, что они лучше всех знают, как управлять страной.

Единственным гражданским участником заговора был отставной руководитель франкистских вертикальных профсоюзов, и того не приглашали на самые важные сходки заговорщиков или выпроваживали за дверь, когда военным надо было обсудить самое главное. В итоге переворот оказался сугубо корпоративным делом, за бортом которого остались даже самые реакционные политики.

Путчисты переоценили непопулярность демократии и любовь народа к армии. Испания стала намного сложнее. Она миновала ту стадию, когда от военных как самого передового, образованного и некоррумпированного сословия ждут спасения. Даже в более бедной и архаичной Португалии, которая приняла спасение от авторитаризма из рук армии, граждане скоро стали тяготиться засильем офицеров в политике и постепенно, не без труда, принялись возвращать их в казармы.

В отличие от Португалии, Испании в переходный период в целом удалось удержать силовиков вне политики. Это произошло благодаря эволюционному способу перехода к демократии. Монархия, которую диктатура выбрала в качестве своей преемницы, присутствие представителей авторитарного политического истеблишмента в демократическом правительстве, соблюдение законов старого режима при формировании нового действовали на противников перехода к демократии умиротворяюще. При плавном, хоть и быстром переходе от автократии к демократии труднее было выбрать тот самый момент, когда прежние договоренности можно было считать полностью нарушенными, а себя – окончательно обманутыми.

Этим моментом можно было бы считать осень 1982 г., когда к власти на выборах пришли бывшие республиканцы, еще вчера нелегальная Социалистическая рабочая партия Испании под руководством Фелипе Гонсалеса. Но на седьмой год после демонтажа диктатуры и всего через год после провала мятежа 23 февраля вновь выступить против демократии было практически некому.

Оппозиция у власти

Избрание премьер-министром компромиссной фигуры Кальво-Сотело сразу после путча ненадолго отсрочило развал правящего «Союза демократического центра». Однако уже в следующие несколько месяцев целые группы влиятельных депутатов выходили из правящей партии, присоединялись к другим или учреждали свои. В августе 1982 г. так поступил и сам основатель «Союза» Адольфо Суарес. С группой депутатов он покинул собственную партию и создал «Демократический социальный центр».

После этого во фракции правящей партии осталось 124 депутата – на 52 меньше, чем требуется для парламентского большинства. Новые выборы стали неизбежны. Они прошли 28 октября 1982 г. Суарес и его новая партия получили на них меньше 3 % голосов. Созданный им пять лет назад могущественный «Союз демократического центра», первая правящая партия демократической Испании, набрал 7 % и после выборов распался окончательно.

За компартию под руководством легендарного Каррильо проголосовало 4 % – на 6 % меньше, чем на первых свободных выборах. Жалкий результат коммунистов всего лишь на третьих выборах после Франко окончательно подтвердил правоту тех, кто считал, что легализации компартии не надо бояться. Правый «Народный альянс» во главе с Мануэлем Фрагой, напротив, прибавил целых 19 % к результату 1977 г. и занял второе место с 26 % голосов.

Абсолютным победителем стала Социалистическая рабочая партия под руководством Фелипе Гонсалеса, молодого обаятельного лидера, еще пять с небольшим лет назад нелегала и подпольщика, жившего под конспиративным псевдонимом Исидор. Социалисты Исидора-Гонсалеса получили почти 50 % голосов.

Первая победа левой оппозиционной партии с республиканским прошлым, запрещенной и гонимой все 40 лет диктатуры Франко, на выборах закрепила переход Испании к демократии и новый парламентский строй – «коронованную республику». Завершился процесс, который начался за семь лет до этой победы после смерти Франко и прошел через политическую реформу Суареса, демонтаж однопартийного авторитарного государства, легализацию политических партий и независимых профсоюзов, свободные выборы и принятие новой конституции. Одновременно закончился более длительный процесс модернизации страны и ее адаптации к современности, который начался за 20 лет до смены режима, еще при бодром и здоровом Франко.

На выборах 1982 г. сбылся кошмар ортодоксальных франкистов: левые, бывшие побежденные, изменники и враги родины, снова взяли власть в Испании. Результат победы в гражданской войне оказался аннулирован, ее плоды втоптаны в прах. Строй, при котором бывшие республиканцы-социалисты управляли Испанией, никак не мог считаться продолжением режима Франко. Желанная ruptura, разрыв с прошлым, о необходимости которого так долго говорила оппозиция, случился. Но произошло это иначе, чем она требовала в начале пути.

Взявшая власть Социалистическая рабочая партия признавала восстановленного на троне монарха и правящую династию, флаг и герб королевства и обязалась хранить территориальную целостность страны. Советский Союз и страны социалистического блока приветствовали победу прогрессивных сил в Испании, но победители, хотя и воплотили в жизнь некоторые левые идеи, остались в рамках буржуазной демократии и рыночной экономики, а также приняли правила общего европейского рынка, будущего ЕС. В общий рынок Испания вступила как раз при социалистах, в 1986 г., одновременно с вернувшейся из похода в социализм Португалией.

Еще до смены правительства начался военный суд над участниками путча 23 февраля. Самый долгий судебный процесс в истории Испании продолжался три месяца, с 19 февраля по 3 июня 1982 г. Его особенностью было то, что судьи, офицеры военной юстиции, были хорошо знакомы со многими из подсудимых и разделяли их тревоги по поводу родины. Хотя в путче участвовали многие сотни людей, а знали о нем и были готовы участвовать в нем еще больше, судили 32 военных и одного гражданского, того самого бывшего главу франкистских профсоюзов, которого заговорщики в погонах не пускали на свои самые ответственные заседания.

Есть два объяснения тому, что число подсудимых было так невелико. Во-первых, правительство исполняло соглашение, которое захватчики парламента подписали с Армадой на капоте армейского джипа. Во-вторых, оно в очередной раз не хотело раздражать военных и отталкивать армию, которая хоть и колебалась, в целом осталась в стороне от путча. Перед началом процесса премьер-министр Кальво-Сотело собрал редакторов СМИ и попросил их не уделять суду слишком большого внимания, чтобы не унижать военных, и одновременно не давать трибуну реакционерам, которые хотят превратить процесс в политический.

Редакторы не послушались. В течение трех месяцев все испанские газеты и радиостанции во всех подробностях пересказывали и обсуждали все, что говорилось на суде. Вопреки опасениям правительства, это не привлекло граждан к заговорщикам, а оттолкнуло. Вместо благородных рыцарей-патриотов путчисты предстали носителями противоречивых, архаичных, конспирологических идей, которые даже не могли внятно сформулировать. Вместо того чтобы держаться с прямотой и достоинством, подсудимые путались в показаниях, грубили судьям и пытались переложить ответственность друг на друга и на внешние силы. К приговору участники путча 23 февраля пришли дискредитированными и поблекшими.

Подполковник Техеро и генерал Миланс получили максимальные сроки – 30 лет тюрьмы. Генерал Армада, майор Занкада и бывший командующий дивизией Брунете генерал Торрес Рохас – по шесть лет. Контактное лицо переворота в спецслужбах майор Кортина был оправдан, его связь с организацией путча не удалось доказать. Оправданы были один капитан дивизии Брунете, капитан и девять лейтенантов, сопровождавших Техеро. Приговор военной юстиции показался правительству мягким, и оно опротестовало его в верховном суде. Год спустя, уже при правительстве социалистов, верховный суд увеличил срок Армаде до 30 лет и удвоил почти всем остальным, а заодно признал виновными и осудил оправданных капитанов и лейтенантов и утвердил оправдательный приговор только майору спецслужб Кортине.

Подполковник гражданской гвардии Техеро в тюрьме основал политическую партию «Испанская солидарность» и участвовал в выборах 1982 г. под лозунгом, который позже назвали бы троллингом, – «Войди в парламент с Техеро!». Но мирным способом в парламент с Техеро войти никому не удалось, его партия получила 0,14 %, или 28 500 голосов, и была распущена в 1984 г. Из 30 лет Техеро отсидел 15 и был отпущен на свободу. При правительстве социалистов в 1990 г. был досрочно освобожден генерал Миланс и в 1988 г. генерал Армада.

Сам путч против воли организаторов способствовал приходу к власти их заклятых врагов – социалистов, представителей разгромленной Франко «плохой Испании». После путча надолго ушла мода на брюзжание в адрес политиков, партий и демократии, которой испанцы вновь стали дорожить. Заново оценив демократию, граждане осознали роль оппозиции и поняли, что ее приход к власти, ротация правящих партий, а не просто наличие у власти легальных критиков, и есть высшее проявление демократии.

Приход левой оппозиции к власти был призван покончить с надеждами ностальгирующей части общества, мечтавшей вернуться в прежние авторитарные времена, пока у власти остаются представители старого истеблишмента, пусть и изменившие диктатуре. Именно поэтому на выборах 1982 г. Социалистическая рабочая партия Гонсалеса получила голоса не только своих сторонников, но и тех, кто просто поддерживал демократию.

Еще до победы социалистов правительство Кальво-Сотело быстрыми темпами продолжило начатые генералом Мельядо кадровые перемены в силовых структурах, избавляясь от заслуженных франкистов и заменяя их офицерами современного европейского типа. Путч ускорил вступление Испании в НАТО, которое Суарес откладывал, полагая, что положение вне военного блока даст стране выгоды в переговорах и с Западом, и с советским блоком, и с неприсоединившимися развивающимися государствами. После путча политики и граждане, несмотря на прецеденты в Греции и Турции, решили, что натовские армии в меньшей степени склонны к переворотам, а их офицеры – к кастовости.

При социалистах в Испании начался снос памятников Франко и демонтаж или переосмысление монументов победителям в гражданской войне. Этот процесс растянулся на несколько десятилетий. Баскский Сантандер стал последним городом материковой Испании, из центра которого убрали статую Франко – бронзового генералиссимуса на боевом коне. Это произошло в 2008 г. при втором правительстве социалистов под руководством Хосе Луиса Сапатеро.

В том же году переименовали последнюю улицу, названную в честь Франко, – центральный бульвар в городе Санта-Крус-де-Тенерифе на Канарских островах. Последняя статуя Франко во время написания этой книги все еще стояла в городе Мелилье – испанском приморском анклаве на севере Африки, окруженном с суши территорией Марокко. Именно здесь летом 1936 г. Франко поднял армейское восстание против республиканского правительства.

В отличие от памятников, люди, связанные с режимом Франко, не подверглись гонениям. Функционеры режима, от реформаторов до носителей самых реакционных взглядов, остались частью политического процесса при условии, что были готовы жить по конституции. Точно так же остались в рядах армии, в бюрократии и в политике участники гражданской войны на стороне Франко, его соратники по путчу 1936 г. и добровольцы «Голубой дивизии».

В конце концов, даже бывшим солдатам и офицерам немецкого вермахта позволено было превратиться в респектабельных обывателей, политиков, бизнесменов и чиновников ФРГ, принявших новую реальность. Разница была в том, что солдаты вермахта были перед этим разгромлены и побеждены на поле боя, а Суаресу и Хуану Карлосу с союзниками удалось нанести мирное поражение воинственной диктатуре, которая правила их страной четыре десятилетия.

Путчисты 23 февраля, поняв, что не контролируют события, согласились на определенные условия и оставили здание парламента без вооруженного сопротивления и крови. Подобным образом Суарес и Хуан Карлос с союзниками и соратниками сформулировали и убедительно предложили условия сдачи всей франкистской верхушке, которая, точно так же потеряв контроль над событиями и над неподвластным ей временем, согласилась оставить захваченную ею страну без боя и кровопролития.