Текст книги "Конец режима. Как закончились три европейские диктатуры"

Глава 7
Свобода без гнева

Начало 1976 г. Год до падения режима Франко

Вскоре после смерти Франко впервые на киноэкране в отечественном, испанском фильме появляется обнаженная женщина. Это актриса Мария Хосе Кантудо в картине Хорхе Грау «Дальняя комната». В феврале 1976 г. министерство информации и туризма разрешило показывать обнаженное тело, если это оправдано художественным замыслом. После такого послабления режиссерские замыслы множатся день ото дня. Известная каждому испанцу Марисоль, звездная девочка-вундеркинд 1960-х, актриса и певица, к этому времени уже подросла и тоже провожает покойного лидера, снявшись обнаженной для обложки журнала Entrevista («Интервью»).

Ни реформ, ни стабильности

На новых монетах еще чеканят франкистский герб, но профиль короля Хуана Карлоса уже повернут влево, в то время как профиль Франко смотрел вправо. Вот она, смена курса. И консерваторы, и демократы ловят малейшие признаки перемен вроде этого поворота профиля. Задача Хуана Карлоса – двигаться в сторону реформ так, чтобы не оттолкнуть консерваторов, не разочаровать оппозицию и не спровоцировать военных. Общество тоже хочет сочетать перемены и стабильность: людей пугает пример Португалии и память о гражданской войне.

Но «португализация» может произойти без спросу. В первой половине 1976 г. забастовочное движение в Испании достигает пика. Бастующие выдвигают экономические требования, но организаторы забастовок – независимые нелегальные профсоюзы, так что политический контекст налицо. Особенно чувствительны стачки на городском транспорте и железных дорогах, на почте, в строительстве и металлургии. В январе во время забастовки работников метро составы водят военнослужащие железнодорожных войск под охраной гражданской гвардии. Бастующие почту и железные дороги правительство мобилизует принудительно. В рядах режима все больше тех, кто понимает, что мобилизация и принуждение не спасут ситуацию, нужно выстраивать новые отношения с обществом. Реформаторски настроенные министры-апертуристы все чаще контактируют с представителями оппозиции, не ставя в известность главу правительства Ариаса.

В Каталонии, где региональная и национальная общность сильнее классовой и партийной, оппозиция уже едина и представлена «Каталонской ассамблеей». Здесь борьба за демократию и автономию – части одного процесса: автономия Каталонии возможна только при демократии в Испании. Об этом королю Хуану Карлосу во время его первого визита в Барселону говорит даже председатель официозного Совета Барселоны каталонец-фалангист Хуан Антонио Самаранч. Он же – назначенный Франко председатель Национального олимпийского комитета Испании, а в скором будущем первый посол Испании в СССР и председатель Международного олимпийского комитета, активный лоббист проведения Олимпиады-80 в Москве и противник ее бойкота. Франкист, каталонский националист и при этом друг советского народа – неординарное сочетание предикатов, которое как нельзя лучше характеризует переходный период, когда силы прошлого и будущего причудливо перемешаны в настоящем.

Посреди ответной речи Хуан Карлос переходит на каталанский. Впервые в новейшей истории Испании глава страны обращается к каталонцам на их языке. Собрание взрывается аплодисментами. Речь короля передают в прямом эфире, и многие каталонцы замирают в этот момент у экранов, изумленные и растроганные. Выездное заседание правительства тоже проходит в Барселоне. На нем учреждают комиссию, которая должна разработать особый правовой режим для каталонских провинций. С ходу предлагается писать имена в документах на каталанском.

Хуан Карлос возвращается в Мадрид из Барселоны гораздо более легитимным монархом всех испанцев, чем до поездки. Не только потому, что многие каталонцы начинают ему симпатизировать: переход на каталанский в официальной речи обнадеживает большинство испанцев, ждущих перемен после смерти старого диктатора.

В Стране Басков ситуация обратная каталонской. Яростный баскский национализм не объединяет тамошнюю оппозицию, а разделяет на множество групп. Одни согласны на баскскую автономию в составе Испании, другие рвутся к независимости, а среди них есть сторонники как мирных действий, так и вооруженной борьбы. С точки зрения радикальных националистов, демократия в Испании даже вредит их интересам, уходить от диктатуры проще. Именно поэтому баскские боевики будут год за годом игнорировать либеральные перемены в стране.

Все еще нелегальная Социалистическая рабочая партия под руководством Фелипе Гонсалеса собирает в Бильбао первый за 40 лет легальный митинг. На участников нападает не полиция, а члены Баскской социалистической партии: им не нужны испанские социалисты, проводящие открытые собрания, ведь это свидетельствует о переменах.

Всего за 1976 г. на счету ЭТА 18 жертв. Среди них – влиятельные баски, готовые пойти на компромисс с Мадридом. Это еще одна причина раскола среди баскских националистов: многие осуждают убийство своих. Пользуясь моментом, номенклатурный либерал Мануэль Фрага, занимающий нелиберальную должность министра внутренних дел, объявляет войну ЭТА. Он считает, что его миссия – возглавить правительство настоящих реформ после Ариаса, а для этого надо показать твердость.

Результат получается обратный. Воспитанная при диктатуре полиция не умеет наводить порядок, не применяя насилие без разбора. Во время массовых беспорядков в баскском городе Витории убиты пятеро рабочих и около сотни ранены. В городе строят баррикады. Только что испанская номенклатура гордилась мирной сменой главы государства, и вдруг все видят картины «как в Португалии».

Во время расстрела демонстрации в Витории министр Фрага находится в деловой поездке в Германии. Адольфо Суарес как министр – генеральный секретарь Национального движения в критический момент исполняет обязанности главы МВД. Ему удается настоять на мягком варианте действий: он убеждает правительство вместо объявления очередного военного положения с жандармами на улицах ввести дополнительные полицейские силы из соседних городов. Для них жители Витории не чужие.

Разрастание протеста удается предотвратить. Фрага приезжает в город и навещает раненых. Убитых отпевают сразу 18 священников, за гробами идут на кладбище 100 000 человек со всей Страны Басков. Велик риск, что толпа набросится на вооруженных полицейских и на гражданских гвардейцев, мимо которых проходит. Становится ясно, насколько верным было решение Суареса, чтобы полицейские были максимально своими, здешними.

Гибель протестующих в Витории подрывает веру в то, что первое правительство Хуана Карлоса – действительно правительство перемен: говорят о демократии, а практикуют методы диктатуры. Придумывают «объединения», чтобы не произносить слово «партии», а легализации реальных партий – социалистов, не говоря о коммунистах – не видно. События в Витории ослабляют аппаратные позиции Фраги, ведь это он как глава МВД создал серьезный репутационный кризис для нового главы государства, и укрепляют позиции Суареса, помогавшего его разрешить.

Возвращение коммуниста. Объединение оппозиции

В соседней Португалии коммунисты легализованы в первые же недели революции. После выхода из подполья их партия оказалась самой многочисленной, а сеть отделений – самой обширной в стране. Благодаря этой сети они взяли под контроль множество сельских и городских муниципалитетов, откуда изгнаны представители свергнутого режима. За полтора года коммунисты создали самую сильную федерацию профсоюзов и успели поработать во всех шести временных правительствах. Они запустили процессы передела земли и коллективизации в деревнях, были вдохновителями национализации и установления рабочего контроля на предприятиях. Они попытались отдалить страну от НАТО и сблизить с советским блоком.

Коммунисты изрядно напугали церковь, бизнес, португальского обывателя и даже интеллигенцию. После провалившегося в ноябре левого армейского мятежа компартию спасли от запрета ее высокопоставленные противники в Революционном совете, высказавшиеся в том духе, что без легальной коммунистической партии настоящей демократии в Португалии не будет. В самом деле, сложно объявить страну свободной и при этом запрещать партию, которая была нелегальной при диктатуре. Над этим задумываются и испанские реформаторы: переход к демократии окажется бесспорным, если те, кого запрещали при диктатуре, будут легализованы.

Главный нелегал Испании, генсек компартии Сантьяго Каррильо, при переходе к демократии мечтает о роли не менее важной, чем у португальских соратников, но без их ошибок. Его партия – самая гонимая при диктатуре, на этом держится ее морально-политический авторитет: наиболее пострадавшие должны иметь решающее слово при переходе от несвободы к свободе. Его главный конкурент, молодой лидер Социалистической рабочей партии Фелипе Гонсалес, сместил эмигрантское партийное руководство и живет в стране.

Франко умер, грядут важные события, и Каррильо решается тайно приехать в Испанию, чтобы готовить к ним партию. При Франко это могло стоить ему если не жизни, то свободы, но и сейчас это опасная авантюра. Каррильо въезжает по подложным документам. Он рискует вдвойне: его могут не только арестовать полицейские, но и узнать и убить ультраправые, возможно, по наводке реакционно настроенных силовиков. Рискует и бизнесмен Теодульфо Лагунеро, который везет его на своей машине из Франции.

7 февраля 1976 г. Каррильо впервые почти за 40 лет пересекает испанскую границу. Все проходит неожиданно легко. Границы западноевропейских диктатур, в отличие от большинства коммунистических на востоке Европы, открыты, испанскую пересекают тысячи машин ежедневно. Через несколько километров подпольщики натыкаются на пост гражданской гвардии. Жандармы останавливают машину, чтобы проверить, нет ли в ней контрабандных сигарет, которые испанцы часто везут из Франции. Всех просят выйти. Каррильо держится за голову, изображая, что у него мигрень, чтобы на сильном ветру не слетел парик.

Его не узнали. Большинство испанцев вообще знают своего главного коммуниста только по имени. Каррильо бежал из Испании в 1939 г. и въезжает в Барселону в 1976 г., он видит изменившуюся страну, мало отличающуюся от благополучной демократической Франции, в которой он дольше всего жил в эмиграции.

Даже коммунисты не знают, что он тайно поселился в Мадриде. Зато Клаудио Санчес-Альборнос, престарелый глава правительства Испанской республики в изгнании, после 40 лет эмиграции возвращается в Испанию открыто. В молодости он дружил с отцом Адольфо Суареса, нынешнего главы правящей партии. Сама по себе смерть Франко для многих бывших республиканцев – повод вернуться. Но самые осторожные и принципиальные остаются за пределами страны, ожидая падения режима.

То, что Каррильо видит в Испании, заставляет его отказаться от планов устроить революцию. Человеку свойственно не замечать того, что не вписывается в его картину мира, особенно если этот человек – политик, оппозиционер и строит свою карьеру на критике существующей власти. Но Каррильо достаточно умен, а перемены слишком разительны, чтобы их не замечать. Он никогда ничем кроме политики не занимался, и инстинкт политика подсказывает ему, что пора меняться самому.

Много лет назад компартия отказалась от насильственного свержения режима, понимая, что народ не желает новой гражданской войны. Политическая программа мирной смены власти выглядит так: всеобщая забастовка под руководством компартии и других прогрессивных сил парализует страну, наследники Франко теряют контроль над ситуацией и передают власть временному правительству, состоящему из авторитетных оппозиционеров, а оно проводит первые свободные выборы. Чем дольше Каррильо нелегально живет в Мадриде, тем яснее он понимает, что и такая мирная революция может оказаться утопией. Компартия и в целом оппозиция сильны, но не настолько, чтобы опрокинуть режим, который, конечно, слаб, но не собирается сдаваться.

Две силы могут разрушить королевский план мирной демократизации: реакционные военные справа и коммунисты слева. Хуан Карлос хочет объясниться с Каррильо, выведать его намерения и по возможности на них повлиять. Король ищет посредника и находит его в лице румынского коммунистического диктатора Николае Чаушеску, того же, через которого оппозиция и сам Каррильо пытались два года назад узнать, не согласится ли генерал Диес-Алегриа после смены режима стать испанским Спинолой, просвещенным военным во главе временного правительства. Хуан Карлос и Чаушеску познакомились в 1971 г. в гостях у иранского шаха Резы Пехлеви на пышном праздновании 2500-летия персидской монархии (ее вскоре сметет исламская революция).

У еврокоммуниста Каррильо сложные отношения с Кремлем, но сердечные – с одиозным, зато отдалившимся от Москвы диктатором Чаушеску, крупнейшим спонсором испанской компартии. Хуан Карлос отправляет в Румынию с устным посланием для Каррильо своего личного секретаря Мануэля Прадо-и-Колона, прямого потомка Христофора Колумба (по-испански Кристобаля Колона). Румынский посол во Франции просит Колумба-младшего взять билет на любой самолет из Парижа и подойти к условленному киоску в парижском аэропорту. Королевский секретарь так и поступает и на специально присланном лайнере (в салоне всего несколько представителей румынских спецслужб) летит в Бухарест.

После 36 часов ожидания в строго охраняемой гостевой резиденции диктатора эмиссар испанского монарха встречается с Чаушеску и передает через него устное послание Хуана Карлоса генсеку Каррильо. Суть послания в следующем: компартия Испании будет одной из легальных партий в политической системе Испании, но не сразу. Нужно проявить терпение и подождать, когда это станет возможным. Если же компартия скомпрометирует себя неразумными действиями, легализовать ее будет трудно.

По окончании аудиенции агенты румынской безопасности обнаруживают, что Прадо-и-Колон записывал разговор на компактный магнитофон. Они отбирают запись и держат королевского посланника в полной изоляции и без связи двое суток, но потом все-таки отправляют его регулярным рейсом через Вену в Мадрид. Спустя несколько недель Чаушеску передает Каррильо послание нового главы Испании. На предложение Хуана Карлоса Каррильо отвечает, что коммунисты твердо намерены добиваться легализации одновременно с остальными партиями.

Оппозиция всячески демонстрирует, что ее терпение кончается. Зато не иссякло терпение народа: граждане не идут свергать власть, они больше склонны взывать к здоровым силам внутри режима и внимательно следят за расстановкой сил наверху. К тому же оппозиция по-прежнему не может объединиться, а война между фракциями победивших оппозиционеров в Португалии произвела на испанцев тягостное впечатление.

После встречи с реальной Испанией и знакомства с настроениями ее граждан Каррильо адаптирует свою стратегию к новой ситуации. Он больше не требует возрождения республики, отставки Хуана Карлоса и формирования временного правительства из людей, не связанных с режимом: переговоры с демократически настроенными представителями режима возможны, а демократия в Испании может быть построена при участии нового короля. Вместо ruptura democratica, мирной демократической революции (такие позже назовут бархатными), коммунисты все чаще говорят о ruptura pactada – переходе к демократии на основе договора. Теперь программы «Демократической хунты» Каррильо и «Демократической конвергенции» под руководством социалистов Гонсалеса мало чем отличаются, и организации заключают союз. В марте 1976 г. они объединяются в «Демократическую координацию», в просторечии ее называют Platajunta, «Широкая хунта».

Правда, часть христианских демократов покидает «Широкую хунту», напуганная перспективой сотрудничества с коммунистами: широк испанский человек, надо бы сузить. В своем манифесте объединенная оппозиция требует легализовать одновременно все политические партии без исключения. Оппозиционные партии добровольно связывают легализацию свою и самой неприемлемой для режима партии – коммунистической. Презентация «Широкой хунты» проходит в Париже. Основной мотив мероприятия: вы говорили, что испанская оппозиция никогда не объединится, но вот она едина.

Смягчение требований объединенной оппозиции и ее готовность к диалогу раскалывают правительство. Министр иностранных дел, дипломат и сам в прошлом «разрешенный оппозиционер» Ареильса и молодой генсек правящей партии Суарес за контакты с объединенной оппозицией, но премьер-министр Ариас и министр внутренних дел Фрага сопротивляются. «Франко никогда не стал бы с ними разговаривать, и мы не будем», – аргументирует Ариас.

Мануэль Фрага, заслуженный реформатор, стоящий во главе МВД, видит себя во главе будущего правительства перемен, ведь он, в отличие от технократов из «Опус Деи», еще в прошлом десятилетии утверждал, что одними экономическими реформами не обойтись. Теперь он готовит свой проект политической реформы: ищет компромисс между противниками и сторонниками переговоров с оппозицией.

Служба во главе силового ведомства явно ожесточила Фрагу с тех времен, когда он был блистательным министром информации и туризма. 19 марта он отправляет под арест представителей оппозиционных партий, которые дают пресс-конференцию в Мадриде, и разгоняет демонстрацию в их поддержку. Приказ об этом отдает тот самый человек, который десять лет назад принес в страну иностранные вольные нравы и отменил цензуру.

Впрочем, вскоре он выпускает всех арестованных, кроме коммунистов, и разрешает провести под видом научной конференции первый за 40 лет съезд исторического профсоюзного объединения «Всеобщий союз труда», связанного с социалистами и, разумеется, формально запрещенного. Восемьсот делегатов поют «Интернационал» и спорят в густом сигаретном дыму. После этого Фрага тайком встречается с лидером социалистов Гонсалесом: ради этой встречи министр внутренних дел лично едет домой к одному из членов запрещенной партии. На встрече он ведет себя так, будто уже возглавил правительство. Он говорит Гонсалесу, что демократизация должна идти постепенно и время для легализации социалистов придет лет через восемь, а коммунистов не узаконят никогда. В этом суть его компромисса между властью и оппозицией и между реакционерами и либералами в рядах режима.

Нормализация Португалии

25 апреля, во вторую годовщину «революции гвоздик», в Португалии проходят вторые свободные выборы. На этот раз избирают не членов Учредительного собрания, а парламент и президента.

После провала ноябрьского левого путча военное положение с патрулями и блокпостами сохранялось неделю. В середине декабря горячего 1975 г. из тюрем выпускают узников революционной власти – деятелей запрещенных революцией правых и умеренных партий, политических активистов и бизнесменов, обвиненных в участии в сентябрьских событиях 1974 г. («марше молчаливого большинства») и мартовских 1975 г. (путче Спинолы).

Заодно на волю выходят чиновники и министры правительства Каэтану и Салазара и даже служащие PIDE кроме девяти ее бывших руководителей. Начинается капиталистическая реставрация. Собственники требуют вернуть им предприятия и постепенно получают их назад, несколько кооперативов распущены. Владельцам земли и предприятий послан четкий сигнал: новых экспроприаций не будет.

Самые неугомонные строители новой жизни считают это концом революции, а оставшиеся у власти умеренные революционеры – избавлением от безответственных соратников, которые толкали армию к расколу, а общество – к гражданской войне. Целью революции по-прежнему считается построение социализма, но власти дают всем остыть и понять, что привычный уклад жизни – собственники и наемные работники, землевладельцы и арендаторы, американское кино и европейские туристы, церкви и таверны, членство в НАТО и стремление в ЕЭС – останется. А значит, для многих это уже вовсе не социализм.

Отношение советской печати к такому повороту событий двойственное. Жаль, конечно, что не получилось новой Кубы с европейской стороны Атлантики, но ведь не случилось и нового Чили. Советский человек в недоумении: что это за социализм с частными магазинами? Но фашизм-то все-таки скинули, коммунистов из тюрем выпустили, товарищ Куньял выступает в парламенте и готовится к новым выборам – не то что в соседней Испании, где «пока еще Франко».

Одновременно с выборами проходит референдум по новой португальской конституции. Учредительное собрание работало над ней в чрезвычайных условиях: путчи, уличные беспорядки, давление революционных офицеров, прессы, правительств, своего и иностранных. Так могло бы работать Учредительное собрание в революционной России, если бы его не разогнали большевики.

В итоге получается самая необычная конституция западного мира. В ней на разные лады говорится о построении социалистического общества и экономики. В конституции зафиксированы буржуазные свободы и стремление к обобществлению средств производства, представительство рабочих в советах директоров и ограничения деятельности частного и иностранного капитала.

Устроившие революцию военные, которые фактически руководят страной, не торопятся уходить. Под их давлением в конституцию вписывают статьи о Революционном совете, который имеет практически такие же полномочия, как и правительство. В Ревсовет, кроме президента и премьера, входят глава генштаба, командующие родами войск, а также 14 офицеров, избранных «Движением вооруженных сил» в рамках своеобразной военно-революционной демократии. Чтобы защитить завоевания революции, запрещено вносить в конституцию какие-либо изменения в течение пяти лет.

На парламентских выборах с 35 % голосов побеждает Социалистическая партия, основанная бывшим диссидентом и адвокатом политзаключенных Мариу Соарешем. Весь бурный 1975 г. его партия убеждала граждан, что социалистические реформы в экономике совместимы с классическими буржуазными свободами. Коммунисты получили 15 % голосов по стране и 21 % в столице, а в трех провинциях на юге, где бурно шла аграрная реформа, они победили. Зато в провинциях консервативного севера выигрывает партия бывшего деятеля марселистской весны, реформатора из номенклатуры Франсишку Са Карнейру, несмотря на его шокирующий гражданский брак с издательницей Сну Абекассиш при живой законной жене.

Социалисты не хотят договариваться ни с правыми, ни с коммунистами и решают сформировать правительство в одиночку, рассчитывая в будущем заключать временные союзы по каждому законопроекту. Первое постоянное правительство демократической Португалии – неустойчивое правительство меньшинства.

Первым избранным президентом становится тоже военный – глава генштаба Антониу Рамалью Эаниш, который в ноябре руководил подавлением левого мятежа. Его поддержали победившие на выборах социалисты, а за ними другие умеренные партии. Эаниш с 61,5 % голосов намного опередил кандидата от коммунистов, легендарного политзаключенного Октавиу Пату, а также главу шестого временного правительства адмирала Пиньейру ди Азеведу и одного из лидеров «революции гвоздик», попавшего в опалу ультралевого Отелу Сарайва ди Карвалью, который, впрочем, набрал неожиданно много голосов – 16,5 %.

Одни ждут от первого демократического правительства окончательной нормализации жизни в стране и построения рыночной демократии западноевропейского типа, другие – перехода к социализму с португальской спецификой. Удовлетворить эти противоположные ожидания невозможно, а еще приходится бороться с последствиями мирового нефтяного кризиса, выводить экономику из революционного спада, успокаивать инвесторов и кредиторов, НАТО и ЕЭС и перестраивать межконтинентальную империю в небольшое европейское государство. Новых путчей не происходит, но слухи об их подготовке не прекращаются.

Генерал Спинола возвращается в Португалию. Еще год назад, после мартовского путча, первого революционного президента называли фашистом и обещали при первой возможности арестовать. Теперь же он спокойно селится с семьей в богатом предместье Лиссабона. Перед возвращением он, правда, распустил свое «Демократическое движение за освобождение Португалии», а осенью начинает публиковать мемуары. Его политическая биография окончена.