Текст книги "Конец режима. Как закончились три европейские диктатуры"

Последний арест Каррильо

Через неделю после референдума арестован лидер коммунистов Сантьяго Каррильо. До этого правительство притворяется, что не может его найти, чтобы не омрачать первое всенародное голосование. Сюжет о задержании лидера коммунистов показывают по телевизору. Только тогда большинство испанцев узнают, как выглядит глава самой страшной нелегальной партии страны. Это пожилой, бодрый интеллигент в очках, у него овальное лицо и волосы только на затылке.

Запоздалый арест – утешительный бонус для правых, очередной сигнал, что политическая реформа не означает легализации коммунистической оппозиции. Но что делать с задержанным? Арест Каррильо – политическая проблема, но не меньшая проблема – подрыв престижа силовиков. «Это было нужно для восстановления престижа сил правопорядка, чтобы они не считали правительство чужим», – объяснял в позднейших интервью министр внутренних дел и сторонник политической реформы Мартин Вилья.

Министр предлагает выслать коммуниста номер один во Францию. Не вполне ясно, по какому закону это сделать, зато очевидно, что через неделю он будет снова здесь. Устроить политический суд тем более немыслимо: такой процесс подорвет позиции Суареса как лидера политической трансформации. Отпустить? Это шаг к легализации компартии.

Похищенный аристократ-консерватор Ориол-и-Уркихо все еще находится в заложниках у ультралевых экстремистов, ему, возможно, угрожает смерть. Каррильо, схваченный органами безопасности, может стать объектом мести отдельных представителей тех самых служб, чье терпение он так долго испытывал. Но что произойдет в стране, если Каррильо пострадает или погибнет под арестом? Левые уже вышли на улицы требовать его освобождения. Пока они делают это мирно, но, если Каррильо погибнет, правительству придется подавлять настоящий бунт, этим будет заниматься армия и гражданская гвардия, и режим, который объявил о переходе к демократии, вновь свалится к диктатуре силовиков. Задача правительства – уберечь важного узника от самодеятельного насилия крайне правых внутри и вне государственного аппарата.

В штаб-квартире госбезопасности Каррильо видит портрет Франко и не находит портрета короля Хуана Карлоса – красноречивое свидетельство настроений спецслужб. Каррильо угрожают, его раздевают для обыска, с ним разговаривают грубо, как с преступником. Несмотря на поздний час, в допрос приходится вмешаться лично Мартину Вилье. Задержанного переводят в тюрьму Карабанчель, знаменитое место заточения политических заключенных во времена Франко, но не в камеру, а в тюремную больницу. Ровно через неделю его выпускают под залог. Каррильо возвращается в свою мадридскую квартиру, но уже легально, ведь законная процедура соблюдена, он правонарушитель, которому суд избрал меру пресечения в виде залога. Дома его ждут родственники, друзья и журналисты. Это шаг в нужном направлении, но такая легализация под залог Каррильо, разумеется, не устраивает.

В тот же день на последнем в году заседании правительство производит «унификацию правосудия». Расформирован Трибунал общественного порядка, который при Франко занимался политическими делами и судил боевиков. За 13 лет существования трибунал вынес 4000 приговоров, из них 3000 обвинительных, в том числе последние смертные приговоры, приведенные в исполнение за считаные недели до смерти Франко.

Тема прощения и примирения между двумя Испаниями попадает даже в рекламу: сын и отец на экранах телевизоров начинают спорить о политике, но берут по сигарете из общей пачки и замолкают, поняв, что хороший табак любимой марки объединяет их больше, чем разделяет прошлое. При этом для реакционной части истеблишмента и для оппозиционеров, настроенных на правосудие любой ценой, слово «примирение» все еще звучит как предательство.

В Мадриде на Рождество 1976 г. служат торжественную панихиду, посвященную третьей годовщине убийства премьер-министра Карреро Бланко. У дверей храма разгневанные франкисты вскидывают руки в фашистском салюте и выкрикивают оскорбления в адрес членов правительства: это они виноваты и в похищении Ориола-и-Уркихо, и в безобразиях, которые творятся в стране. Ультраправые патриоты набрасываются с упреками на главу кортесов Фернандес-Миранду, угрожают министру внутренних дел Мартину Вилье, вице-премьеру по обороне генералу Мельядо, осыпают проклятиями других министров-реформаторов.

В Испании процесс реформ запускает новую поляризацию общества, а в Португалию, которая год назад едва не свалилась в гражданскую войну, возвращается мирная жизнь. Налаживается снабжение, исчезают очереди, приходит в порядок госаппарат. Чиновников, судей, преподавателей, которых не задумываясь увольняли во время люстраций, восстанавливают на прежних местах, а от тех, кто проявил излишнее революционное рвение, стараются потихоньку избавляться. Даже легендарный капитан Салгейру Майя, который в день «революции гвоздик» арестовал самого диктатора Каэтану, отправлен из столицы к месту нового назначения, на Азорские острова.

Правительство социалиста Соареша возвращает собственникам десятки имений, которые крестьяне заняли, опережая земельную реформу. Заодно выясняется, что земли порой забирали не только у латифундистов, но и у землевладельцев среднего достатка и даже у богатых крестьян. Среди захваченных кооператорами земель есть участки, на которые их владельцы копили полжизни или брали кредиты. В начале осени в парламент внесен закон о возвращении собственникам предприятий, взятых под государственный или рабочий контроль. После трудных дебатов, прошедших в ночь под новый 1977 г., закон подписан.

Консенсус против насилия

К 1977 г. Адольфо Суарес, уже полгода исполняющий обязанности премьера, переезжает в пустующий дворец Монклоа в центре Мадрида, где Франко селил высоких иностранных гостей. Теперь дворец становится резиденцией премьер-министров Испании. Здесь Суарес наконец принимает представителей «Комитета девяти» – делегацию, избранную на декабрьском собрании объединенной оппозиции. После референдума он может говорить с оппозиционерами от имени большинства граждан. Но это не значит, что оппозиция ему больше не нужна.

Суаресу важно убедить оппозиционные партии участвовать в намеченных на этот год выборах. Без их участия выборы не признают настоящими ни в Испании, ни за границей, и демократизация режима изнутри провалится. Оппозиционеры настроены сохранить лицо и подчеркнуть свою независимость. Им важно добиться не разрешительной, а уведомительной регистрации партий. Не власть включает оппозицию в список разрешенных «политических объединений», где уже значатся группы выходцев из номенклатуры вроде «Народного альянса» Фраги, а партии, которые возникают и работают независимо от власти, не испрашивая ее дозволения, ставят ее в известность о своем существовании.

Представители оппозиции приносят на переговоры во дворец Монклоа условия, на которых они готовы признать предстоящие выборы демократическими. Среди них – восстановление каталонской автономии и официального статуса каталанского языка. Суарес и сам обещает каталонцам выборы в местный парламент и официальное двуязычие.

Каталонский флаг легализован в прошлом, 1976 г. 19 января 1977 г. впервые за 40 лет баскский флаг, икуринью, поднимают рядом с испанским флагом на балконе мэрии Сан-Себастьяна. Баски выходят на улицы праздновать. Гражданские губернаторы Сан-Себастьяна и Бильбао, столиц двух баскских провинций, подают в отставку в знак протеста. Но цель самых радикальных баскских националистов – не автономия, а независимая республика, желательно социалистическая. По этой причине и потому, что баскская ЭТА, в отличие от каталонской оппозиции, ведет вооруженную борьбу, многие баскские националисты остаются в тюрьмах, несмотря на несколько амнистий и легализацию национальных символов.

23 января правительство разгоняет в Мадриде демонстрацию, требующую амнистии для всех политических заключенных. Во время ее разгона погибает 19-летний студент. Он убит не полицией, а членом ультраправой группы «Воины короля-Христа». Эта гибель становится причиной новой демонстрации на следующий день, во время ее разгона полицией погибает еще один студент, а левая группировка GRAPO похищает второго заложника – главу военной юстиции генерала Эмилио Виллаэску Квиллиса. Это прямой вызов армии, которая и без того скептически смотрит на процесс демократизации.

Теперь в руках у GRAPO двое высокопоставленных заложников-консерваторов. Эти события, да еще в такой концентрации, напоминают не то что Португалию, а канун начала испанской гражданской войны, когда правительство республики теряло контроль над политической улицей. Эта цепь похищений, разгонов и смертей, сама по себе тревожная, оказывается только прологом к событию, которое способно похоронить всю политическую реформу разом.

Вечером 24 января на улице Аточа в Мадриде недалеко от главного столичного вокзала ультраправые боевики врываются в офис юридической организации, которая обслуживала компартию и связанный с нею профсоюз «Рабочие комиссии», и расстреливают всех, кого застали внутри. Пятеро из девяти человек, находившихся в помещении, убиты. Вместе с тремя юристами погибли студент и офисный работник. Среди раненых беременная женщина, она теряет ребенка. Даже в Португалии во время «жаркого лета» не случалось такого хладнокровного массового расстрела.

Левые и правые радикалы будто сговорились и действуют заодно, чтобы сорвать мирную демократизацию. Ни тех, ни других она действительно не устраивает. В моменты быстрых общественных изменений интенсивность политической окраски сближает больше, чем цвет: радикалы с противоположных полюсов противостоят власти и оппозиции, ищущим общий язык ради мирной трансформации страны. Сторонники примирения – предатели не только для реакционных франкистов, но и для их непримиримых противников.

Все теперь ждут или выступления армии, которая начнет наводить порядок, или баррикад, которые устроят жаждущие мести коммунисты. Франко предупреждал, что игра в демократизацию кончится в Испании новой гражданской войной, и вот ее первые эпизоды разыгрываются у всех на глазах. Две Испании, в существование которых одинаково верят непримиримые франкисты и бескомпромиссные оппозиционеры и которое реформаторы считают делом прошлого, вновь сталкиваются друг с другом.

Правительство не сразу дает разрешение на публичную гражданскую панихиду и шествие в память об убитых. Массовое скопление разгневанных, жаждущих возмездия людей – взрывоопасная среда. К тому же всем ясно, что это будет первое массовое шествие коммунистов в Мадриде со времен их поражения в гражданской войне. Вдруг оно обернется революционными беспорядками или, что не менее вероятно, вызовет насилие ультраправых? Но панихиды и шествия хотят совсем не только коммунисты, его требует вся юридическая корпорация страны. Нельзя отказать собственным юристам, и вообще замять такую трагедию не получится.

Церемония прощания с убитыми у Дворца правосудия и шествие с гробами на руках на кладбище действительно превращается в грандиозную политическую демонстрацию. Но это демонстрация не только коммунистов, хотя главные организаторы они. Плечом к плечу с ними идут другие оппозиционеры, многочисленные сторонники власти и не определившиеся с политическим выбором горожане. Они вышли против политического насилия, которое отвергают независимо от упаковки, провластной или оппозиционной. «Это был переломный психологический момент: или страна пойдет вразнос, или надо что-то сделать, что может ввести это противостояние в мирное политическое русло», – вспоминает Игорь Иванов, который был в тот день на шествии вместе с другими иностранными дипломатами.

Для коммунистической партии похороны юристов-коммунистов – это возможность показать не только силу, но и сдержанность. Толпа время от времени молча поднимает в воздух сжатые кулаки – запрещенный публичный жест левых и Народного фронта, – но все проходит мирно и с исключительным достоинством. Спокойствие коммунистов, которые без ненависти и агрессии скорбят по убитым товарищам, производит на испанцев благоприятное впечатление.

Зато на похоронах нескольких полицейских, убитых в те же дни левыми террористами из GRAPO, правые политические активисты выкрикивают оскорбления в адрес правительства и призывают армию к захвату власти. Правые выглядят хуже, злее, опаснее левых. Король и премьер пролетают на вертолете над улицами, по которым движется коммунистическое шествие, и поражены его спокойствием и организованностью. Похоже, что именно в этот день король Хуан Карлос и Суарес окончательно склоняются в пользу легализации коммунистов до выборов. Намерение крайне правых спровоцировать острый конфликт между правительством и коммунистами дает обратный результат.

Правительство делает все, чтобы убийство юристов не осталось безнаказанным. Всего через несколько дней находят исполнителей и непосредственного организатора нападения, которые, судя по всему, надеялись, что их прикроют силовики-единомышленники. Организатором оказывается функционер уходящего в небытие официального профсоюза транспортников. После нескольких тяжелых дней января Суарес выступает с телеобращением. Он заверяет испанцев, что продолжит реформы, которые граждане поддержали на референдуме. 11 февраля полиция освобождает из плена GRAPO обоих высокопоставленных заложников – руководителя Госсовета Ориола-и-Уркихо и главу военной юстиции генерала Виллаэску. Попытка радикальных сил с обоих флангов быстро сорвать политическую реформу и вместо выборов устроить гражданский конфликт проваливается.

Легализация партий

Официальная регистрация политических партий для будущих выборов начинается в феврале 1977 г. Одной из первых регистрируется Социалистическая рабочая партия, старейшая из непрерывно существующих партий страны, но под руководством молодого лидера Фелипе Гонсалеса, такого же представителя нового поколения оппозиции, как Суарес и король – новое поколение власти. Правительство выполняет условие оппозиционного «Комитета девяти» и указом меняет закон так, что партии в список допущенных к выборам вносятся уведомительным, а не разрешительным порядком. Заблокировать допуск может только Верховный суд, оспорив уже состоявшуюся регистрацию.

В течение всего нескольких недель зарегистрированы десятки партий и объединений, ко дню выборов их наберется около 300. Большинство из них журналисты называют «такси-партиями»: все их активные члены помещаются в кабине такси. «Такси-партии» допущены к выборам, самая большая по числу членов оппозиционная партия и самая гонимая при Франко, коммунистическая, все еще нет.

Две главные проблемы Суареса – коммунисты и баскские националисты. Уступки им могут спровоцировать выступление силовиков, для которых легализация тех и других равносильна капитуляции перед врагами. Но радикальные баскские националисты и сами не рвутся на выборы и вообще в парламентскую политику. Летом 1976 г. ЭТА объявляет перемирие, но уже осенью от него отказывается. У Суареса нет готового решения баскской проблемы, он осторожно пытается вовлечь сепаратистов и местных националистов в политический процесс, остальное – дело армии и гражданской гвардии. Вся политическая реформа проходит под выстрелы и взрывы баскских экстремистов и ответный огонь полиции.

Другое дело – коммунисты под руководством Сантьяго Каррильо. Они отказались не только от революционной борьбы и политического насилия, но даже от мирной революции. Они перестали проповедовать преимущества диктатуры трудящихся перед буржуазной демократией. И они рвутся на выборы. Каррильо уверен, что возглавляет самую многочисленную, самую ненавидимую режимом и самую авторитетную оппозиционную партию, поэтому он может стать триумфатором выборов, во всяком случае одним из них – тем, в чьих руках окажется будущее государство. И он знает, что, как лидер самой гонимой при диктатуре оппозиционной партии, он обладает ресурсом легитимности, что без его одобрения и участия многие не признают настоящий переход к демократии состоявшимся.

Тем не менее даже сторонники демократии расколоты вопросом о компартии. Одни боятся реакции армии, другие по-прежнему опасаются коммунистов, которые испортят возрожденную испанскую демократию, омрачат ее тенями прошлой войны двух Испаний, раны которой только-только с трудом удается залечить. Но Каррильо уверен: как в старинных мифах только копье может исцелить нанесенную им рану, так уврачевать раскол двух Испаний могут только те, кто ее расколол. Поэтому у него, главного коммуниста, сейчас ключ от национального примирения, а другой ключ – у главного по должности фалангиста, хотя и не участника той войны, Адольфо Суареса.

Каррильо, как и Суарес, стопроцентный партийный функционер, профессиональный политик, человек, лишенный иной профессии, кроме политической. Подобно Суаресу, он, перейдя в юности от социалистов к коммунистам, прошел в своей партии все ступени до самого верха, но подъем его был стремительным: в 23 года он уже был членом политбюро – коллективного руководящего органа своей партии. Но еще раньше он отвечал за общественный порядок в осажденном Мадриде.

Помня об этом эпизоде в биографии Каррильо, противники легализации коммунистов предлагают устроить над ними судебный процесс, используя понятие преступлений против человечности без срока давности, чтобы отложить вопрос о регистрации компартии. Осенью 1936 г., всего через три месяца после начала путча, войска Франко подошли к Мадриду. Правительство республики бежало в Валенсию, откуда еще три года управляло республиканской территорией, а Мадрид возглавила хунта (она же «Союз обороны»).

Большинство старших товарищей покинули осажденную столицу, и 20-летний Каррильо занял в хунте, этой чрезвычайной мэрии военного времени, пост ответственного за безопасность. А буквально на следующий день заключенных мадридских тюрем разделили на три категории, и самым опасным, самым подозрительным из них, тем, кто мог влиться в ряды армии Франко, то есть попросту противникам республики из числа прежде всего военных, а также правым политикам, классовым врагам и просто случайным, оклеветанным, попавшим под подозрение людям объявили о переводе в тюрьму в Валенсии. Вместо этого их несколько ночей вывозили к деревне Паракуэльос под Мадридом, заставляли рыть себе общие могилы и убивали. Длительность процесса и заранее подготовленные рвы свидетельствовали о том, что уничтожение было спланированным.

Противники легализации компартии предлагают начать следствие по этому чудовищному эпизоду гражданской войны, а то и вовсе устроить показательный процесс над Каррильо. Следствие и процесс сделают невозможной легализацию коммунистов до выборов. Каррильо по-прежнему нечего сказать по существу о бесчеловечной казни узников, состоявшейся 40 лет назад. Он лишь повторяет, что ему тогда был всего 21 год и в силу своего возраста он не мог командовать такой операцией: старшие товарищи ему бы ее не доверили. К тому же он отвечал за безопасность именно Мадрида и просто организовывал выезд заключенных, а расстрел происходил в 30 км от столицы на республиканской территории вне сферы его ответственности.

Похоже, что дело было примерно так. После долгого заседания республиканских военных и политиков, где была сформирована «Хунта обороны Мадрида», прошло еще одно, куда старшие, более опытные и жестокие коммунисты и анархисты Каррильо не позвали. И уже на этом заседании было решено, что никакого перевода в Валенсию не будет, а заключенные будут уничтожены. Убийство шло несколько дней, и Каррильо не мог не знать о нем, но невозможно представить себе вчерашнего комсомольца (до внезапного назначения в хунту Каррильо руководил объединенной коммунистической и социалистической молодежью Мадрида), который в условиях войны перечит старшим или отменяет их решение. И даже в этом случае Каррильо как минимум был соучастником самой массовой бессудной казни в республиканской зоне.

Часто говорят, что плавный переход к демократии обеспечил безнаказанность функционерам диктаторского режима. Однако то, что назовут пактом забвения, когда стороны прошлой войны отказались сводить старые счеты, действовало и в обратном направлении, как видно на примере Сантьяго Каррильо. Отказ 60-летнего Каррильо от насильственного протеста, его движение навстречу отступившемуся от диктатуры фалангисту Суаресу, его поддержка идеи примирения в ущерб справедливому возмездию основаны на переосмыслении того, что он видел и в чем участвовал, когда был 20-летним.

Коммунисты подают заявку на регистрацию партии на выборы почти одновременно с социалистами – в феврале. В пакете документов – устав партии. В нем не упоминается революция и диктатура пролетариата, зато в качестве целей указаны примирение всех испанцев и строительство подлинной представительной демократии. Упоминаний марксизма в уставе коммунистов меньше, чем у только что легализованных социалистов. Правительство пытается избежать уведомительной регистрации компартии и сразу передает их документы на рассмотрение в Верховный суд.

Теперь, когда открыта прямая дорога к первым за 40 лет всеобщим выборам, Суаресу удается расколоть оппозицию. В сентябре 1976 г. лидер социалистов Фелипе Гонсалес твердо отстаивает легализацию коммунистов, а в ноябре уже сомневается, что это требование реалистично. На изматывающем заседании оппозиционного «Комитета девяти» он говорит, что не намерен бойкотировать выборы, даже если коммунистов к ним не допустят. Другие партии тоже опасаются упустить свой шанс, защищая коммунистов.

У Каррильо после того, как он лишился единодушной поддержки оппозиции, остается один путь: вступить в прямые переговоры с Суаресом и убедить его легализовать компартию. Суарес, как ни странно, хотел бы того же. Он не желает оставлять самую большую и хорошо организованную оппозиционную партию в подполье, откуда она будет выводить людей на улицы, устраивать забастовки, подрывать гражданское спокойствие, но главное, самим фактом своего нелегального существования бросать тень на весь процесс перехода от диктатуры к парламентской монархии, служить ему живым укором.

Как пишет в «Анатомии момента» Хавьер Серкас, у Суареса есть власть, у Каррильо – легитимность, и они нужны друг другу. И Хуан Карлос, и Суарес уверены, что легализация компартии – меньшее из зол. Только так Хуан Карлос может исполнить свое желание стать «королем всех испанцев». Только так Адольфо Суарес может возглавить полноценный и всеми без исключения признанный переход страны к демократии. В этом их поддерживает Европа. У не допущенных к выборам коммунистов появится повод утверждать, что они представляют большинство трудящихся, в то время как португальские и греческие выборы косвенно свидетельствуют, что это вряд ли так. Посол Франции в Мадриде советует обоим обратить внимание на Португалию. Там коммунисты тоже пытались говорить от имени всего народа, но на выборах не дотянули и до 15 % голосов, и это после революции.

Король и премьер готовы выполнить требования Каррильо, в обмен получая от него уступки, а Каррильо согласен пойти навстречу им, принуждая к легализации его партии. У него в активе два инструмента: делегитимация политической реформы и дестабилизация жизни в стране, прежде всего экономики, при помощи забастовок. Каррильо готов признать демократизацию в действующем правовом поле режима в обмен на допуск к выборам вместе со всеми. Этот обмен кажется генсеку коммунистов выгодным: компартия – самая последовательная, самая гонимая и поэтому самая авторитетная оппозиционная сила и при этом самая многочисленная: по числу членов она превосходит правящую партию, и это находясь в подполье, а что будет на воле?

Мысли Суареса – отражение желаний Каррильо, но Суарес рассуждает точнее. Он понимает, что сторонники компартии многочисленны. Их может не хватить, чтобы получить власть на выборах, но достаточно для того, чтобы подорвать легитимность голосования. Число тех, кто будет недоволен отсутствием коммунистов в бюллетене, намного превышает количество тех, кто готов за них проголосовать. А ведь он хочет, чтобы контролируемый переход к демократии выглядел как общенациональный консенсус. И он понимает, что коммунисты могут дестабилизировать возрожденную демократию забастовками.

Переговоры через посредников исчерпали себя. 27 февраля 1977 г. премьер и генсек тайно встречаются в загородном доме Хосе Марии Армеро, писателя и главы информационного агентства Europa Press, основанного членами «Опус Деи».

О будущей встрече знает всего несколько человек в ближнем кругу премьера и короля, и большинство из них против. Против единственный политический тяжеловес в правительстве Суареса вице-премьер Альфонсо Осорио, против глава кортесов, автор текста закона о политической реформе Торкуато Фернандес-Миранда, против секретарь королевской администрации генерал Альфонсо Армада, бывший учитель Хуана Карлоса, как и Миранда. Все они считают, что можно обойтись без легализации коммунистов и без рискованной встречи. Утечка информации о ней, в том числе от коммунистов, которые любят ставить всех перед свершившимся фактом, может обернуться грандиозным публичным скандалом, вмешательством армии, срывом всей реформы. Зато встречу поддерживает король Хуан Карлос. И она происходит.

Разговор длится семь часов, пепельницы не успевают очищать от окурков. Сперва Суарес предлагает членам компартии участвовать в выборах в качестве независимых кандидатов, а потом, после выборов и будущей легализации, они смогут сформировать фракцию в парламенте. Каррильо отказывается, но во время разговора приходит к выводу, что Суарес действительно хочет демократии, а не косметического ремонта диктатуры.

В обмен на легализацию до выборов Каррильо обещает объявить реформу Суареса подлинно демократической, официально признать монархию в Испании, новые монархические флаг и герб, конструктивно посредничать между правительством и независимыми профсоюзами – иначе говоря, не разжигать страсти, а сдерживать забастовочное движение в сложный переходный период. Партия уже изменила свой устав нужным образом. Это важно, ведь в прошлом году Суарес обещал военным, что легализация компартии невозможна именно «с таким уставом». Собеседники разъезжаются в ночи поодиночке. Суарес не дал никаких обещаний, но ясно, что важнейший шаг к легализации коммунистов сделан.

Суарес и Каррильо даже нравятся друг другу, и не просто нравятся. Это начало долгой парадоксальной дружбы. Несмотря на то что они представляют противоположные полюса гражданской войны и разные поколения, их многое связывает. Оба профессиональные партийные аппаратчики, которые сделали карьеру внутри авторитарных партий, ориентированных на построение недемократических государств, в одном случае правого, в другом – левого. И оба – неофиты демократии, которые отказались ради нее от авторитарных проектов своих партий. Наконец, оба чувствуют, что в их руках – в руках лидеров последнего франкистского правительства и самой ненавистной Франко партии – находятся ключи от национального примирения. Суарес рассказывает об итогах встречи королю и главе кортесов Миранде. Миранда не приветствует легализацию компартии, зато король не возражает. У него ведь уже были свои контакты с Каррильо через Чаушеску, а до этого через племянника самого Франко.