Текст книги "Конец режима. Как закончились три европейские диктатуры"

Разворот революции

Левые не смирились с отставкой своего лидера Гонсалвиша. Бастующие строители берут в осаду правительство, располагаясь вокруг министерских зданий на одеялах, устанавливая палатки, разводя костры, устраивая полевые кухни. Сочувствующие приносят им воду, вино и продукты. Позже сказали бы, что в центре Лиссабона майдан.

Осада снята через три дня, после того как правительство против своей воли удовлетворяет требования бастующих. В ответ на прошедшие в армии чистки от кадров, преданных отстраненному Вашку Гонсалвишу, восстают несколько воинских частей. Некоторые поднимают красные флаги. Вокруг восставших гарнизонов живым щитом располагаются рабочие – сторонники компартии и радикальных левых. Одной из причин неповиновения военных стала планируемая правительством демобилизация. Капитаны желали прекратить колониальную войну – и вот Португалии без колоний уже не нужна большая армия. Солдаты и офицеры левых взглядов резонно опасаются, что увольнения начнутся с них.

Правительство угрожает уйти в отставку и требует от Высшего революционного совета навести порядок. Ревсовет, одновременно запугивая правительство, идет на важную уступку – увольняет лидера ультралевого течения в ДВС Отелу Карвалью с поста командующего столичным военным округом. Карвалью только что помог умеренным избавиться от Гонсалвиша, теперь избавляются от него самого. Отставка популярного командира, автора плана апрельской революции, провоцирует мятеж еще в нескольких частях под командованием ультралевых офицеров. Страна говорит о том, что начался тот самый красный, коммунистический путч, которого все ждали и боялись.

Разозленные и напуганные жители севера строят баррикады на автострадах и железных дорогах, соединяющих север с красной столицей и югом. Баррикады охраняют суровые ополченцы – кто с оружием, кто с орудиями крестьянского труда. Они ссылаются на решения Национального пленума землевладельцев, который открылся в Рио-Майор – первом городе, в котором сожгли отделение компартии в начале «жаркого лета». На блокпостах северян – надписи «Здесь начинается Португалия». Отечество в опасности, и оно за ними. Пленум землевладельцев отправляет делегатов к президенту и угрожает прервать снабжение Лиссабона газом и электричеством, а заодно оставить город без воды. Столичные коммуникации, проходящие к северу от столицы, в руках восставших.

Примкнувшие к левому мятежу десантники захватывают несколько воинских частей и два штаба в Лиссабоне – авиации и столичного военного округа. К восставшим присоединяются еще несколько столичных частей, в том числе 1-й артиллерийский полк (RALIS), который годом ранее помог отстранить от президентской должности генерала Спинолу. Артиллеристы берут под контроль дорогу, которая связывает Лиссабон с севером. Теперь страна разрезана пополам дважды: со стороны севера – правыми ополченцами, со стороны столицы – левыми солдатами.

Силы левого ноябрьского мятежа гораздо многочисленней, чем правого мартовского в поддержку Спинолы. Но у нынешнего нет плана, лидера и ясной партийной поддержки. Взбунтовавшиеся военные уверены, что их вот-вот возглавит командующий COPCON революционный генерал Карвалью, глава ультралевого течения в ДВС. К полудню Карвалью появляется в штабе COPCON, где царит радостное возбуждение.

Однако собравшиеся и сами ясно не понимают, что означает происходящее: начало социалистической революции рабочих, крестьян и военных или просто успешную демонстрацию силы левых, урок правым, которые убрали премьера Гонсалвиша и пытаются избавиться от Карвалью. Программа-максимум – всеобщее вооруженное восстание, программа-минимум – принудить правительство оставить командующего COPCON на своем посту. Другие левые части готовы примкнуть к восстанию, если их призовет «генерал Отелу». Но он молчит и дисциплинированно является во дворец к президенту Кошту Гомишу за дальнейшими распоряжениями.

Многие коммунисты сочувствуют восставшим военным, но партия решает сохранить нейтралитет. В четыре часа дня президент Кошту Гомиш связался с генсеком Коммунистической партии Португалии Алвару Куньялом, чтобы прояснить его позицию. Куньял заверяет, что не будет вмешиваться в противостояние военных. Одно дело – вывести народ на улицы в поддержку правительства и против правого путча, как в сентябре и марте, другое – для содействия левому мятежу и против правительства. Несистемная коммунистическая партия оказывается гораздо более системным игроком, чем полагают ее противники.

Коммунисты будут потом говорить об обреченной на провал плохо подготовленной левацкой авантюре, чуть ли не провокации, которая могла привести к разгрому компартии и похоронить достижения революции. Но дело в другом. Коммунисты амбициозны, они не умеют поддерживать то, что не является делом их рук. В ноябрьских событиях тон задают ультралевые, а для коммунистов они не столько союзники, сколько конкуренты. Наконец, в отличие от испанской компартии под руководством Сантьяго Каррильо, направившего соратников по пути «еврокоммунизма», португальская компартия Алвару Куньяла остается послушной младшей сестрой Коммунистической партии Советского Союза.

В Москве же не видят предпосылок для успешного вооруженного восстания в одной из стран Западной Европы. Разграничительная линия между блоками в Европе давно проведена, и менять ее рискованно. Граница между капитализмом и социализмом в Европе – результат не революции, а Второй мировой войны. Она восходит не к Петрограду 1917-го, а к Ялте 1945 г. Советское руководство не верит, что сытые и одетые в джинсы пролетарии западноевропейских стран способны на социалистическую революцию. Москве в этом отношении гораздо более перспективными кажутся страны третьего мира, например вчерашние португальские колонии.

Дело не только в скепсисе Москвы. Мятеж ставит португальских коммунистов перед серьезным выбором: сохранить нейтралитет и остаться легальной партией или поддержать восстание ультралевых военных и порвать с формирующейся политической системой, рискуя потерять все в случае провала. Компартия только что вышла из-под запрета, едва успела оправиться от гонений, тюрем, пыток, и всего через полтора года идти обратно в подполье?

Сейчас у компартии свои пресса и радио, штаб-квартиры в столице и на местах. Она имеет фракцию депутатов в Учредительном собрании, и нет сомнения, что создаст фракцию в парламенте и, вероятно, получит министерские кресла в правительстве. Партии подчиняются лидеры независимых профсоюзов, среди ее членов есть мэры городов и главы кооперативов. Можно потерять все это, сделав неправильный выбор. Официального кумира компартии Владимира Ленина это полвека назад не остановило, но Куньял – не Ленин.

В столкновении левых и умеренных военных коммунисты сохраняют нейтралитет, а Социалистическая партия Соареша выводит на улицы десятки тысяч сторонников демократии. Президент Кошта Гомиш объявляет в Лиссабоне военное положение и призывает мятежников вернуться в казармы. Восставшие в растерянности. Многие из них верили, что помогают революционной власти, которую правые посредством шантажа принудили к уступкам. Но оказывается, президент Гомиш против восстания и легендарный Карвалью не возглавляет его, а продолжает подчиняться президенту.

В шесть вечера всклокоченный капитан Дуран Клементе, взявший на себя руководство захваченной столичной телестудией, выходит в прямой эфир. Он в очередной раз сбивчиво объясняет народу цели мятежников и просит поддержки. Прямо во время эфира картинка гаснет, затем вместо капитана на экране появляется голливудский актер Дэнни Рэй в незамысловатой американской комедии. Телевышку отбил верный президенту спецназ, и сигнал переключен из лиссабонской студии на студию в Порту, где телевидение в руках правительства.

В течение ночи и следующего дня спецназ зачищает объекты, захваченные восставшими. Есть убитые и раненые. Ночью разгоняют демонстрацию, поддерживающую мятежников, у президентского дворца Белем. В полдень колонна бронемашин под командованием обаятельного капитана Майя выдвигается к позициям восставших артиллеристов. Герой революции принуждает сложить оружие других ее героев. Более полусотни арестованных военных отправляют в тюрьму подконтрольного правительству северного города Порту. Последними 28 ноября сдаются десантники. Только после этого Отелу Карвалью исключают из Высшего революционного совета и из генерала разжалуют в майоры – звание, в котором он начал революцию. Революционная гвардия COPCON расформирована, ультралевые газеты и радиостанции, поддержавшие мятеж, закрыты.

Народно-демократическая партия Са Карнейру и Социалистическая партия Соареша обвиняют коммунистов в попытке установить диктатуру вместе с другими «партиями меньшинства» и требуют запретить компартию. Даже Государственный департамент и ЦРУ в депешах президенту Форду признаю́т, что это было бы несправедливо.

Умеренные португальские революционеры, победившие правых и левых уклонистов, спасают коммунистов от запрета партии. Лидер умеренных и организатор «письма девяти», министр иностранных дел Мелу Антуниш, командовавший операцией спецназа по подавлению мятежа, заявляет, что настоящая демократия в Португалии без компартии невозможна. Все партии, кроме коммунистической, проводят грандиозные митинги в честь победы демократии над попыткой установить тоталитарную коммунистическую диктатуру. Компартия официально не поддержала путч, но в празднике, посвященном его подавлению, тоже не участвует.

Глава 6
Последний год Франко

Осень 1974 г.

Бурный год португальской революции – это последний год жизни Франсиско Франко. Испанцы наблюдают за тем, как политические бури захлестывают соседнюю страну и как угасает их собственный лидер. Многим кажется, что это он удерживает государство от сползания в пропасть по португальскому образцу.

Избавленная от предварительной цензуры пресса, прежде всего частная, чувствует себя достаточно свободно, чтобы освещать португальскую революцию если не восторженно, как хочется многим, то хотя бы не в исключительно мрачных тонах, да и отношения между соседними автократиями давно не идеальны. Барселонская La Vanguardia Española пишет о конце «самого старого в Европе авторитарного режима», 48 лет которого «растворились, как сахар в жидкости». Симпатизирующие демократии испанские журналисты стараются подчеркнуть, что революция прошла мирно, без мести и сведения счетов, а мечты революционеров не так оторваны от реальности, как хотелось бы их противникам.

Но уже летом и особенно осенью 1974 г., после отставки генерала Спинолы, тон меняется. «Эпидемия безумных забастовок под самыми фантастическими предлогами оказалась самой большой угрозой для португальской демократии. Или демократия наведет порядок в трудовых отношениях, или забастовочный хаос с ней покончит», – пишет та же La Vanguardia два месяца спустя после революции. «Национальное единство времен революции умерло, и левые теперь хозяева положения», – оценивает ситуацию монархическая АВС. Типичный испанский заголовок тех месяцев – «От роз апреля к шипам осени».

Принц Хуан Карлос и испанские реформаторы в номенклатуре одинаково толкуют происходящее в Португалии: если реформы не провести вовремя и решительно, растет вероятность революционного сценария. Тогда место избавителя от диктатуры занимает радикальное меньшинство, которое действует по праву освободителей, а представители прежней элиты, в том числе ее реформаторского крыла, оказываются на обочине, и даже прежняя оппозиция может пасть вместе с режимом. Сторонники демократии в Испании видят на португальском примере, что за свободу приходится бороться не только с диктатурой, но и с революцией.

Поборников эволюции ободряют итоги выборов в Греции. Главными жертвами хунты были левые, а победил на первых свободных выборах вернувшийся из Парижа респектабельный консерватор Константинос Караманлис. У его партии «Новая демократия» 54 % голосов, в то время как у социалистов Андреаса Папандреу, которого полковники пытались не допустить к власти при помощи переворота, 13,6 %, а у коммунистов и вовсе 10 %. И это несмотря на то, что выборы прошли в символический для левых день – годовщину восстания студентов в Афинском политехническом институте.

Избиратель увидел разницу между жертвами старого режима и новой властью. Значит, выборы после смены диктатуры на демократию не так уж страшны даже для действующей элиты. Правда, греческая диктатура была сравнительно недолгой, ей предшествовали два десятилетия бурной политической жизни, за которые сформировался влиятельный политический класс. В Испании публичных политиков нет уже 40 лет, есть функционеры – огромный класс не политиков, а правящих бюрократов. Испания в этом отношении больше похожа на Португалию, чем на Грецию.

Испанцам не льстит такое сходство. К Португалии здесь относятся свысока даже оппозиционеры – это соседняя родственная, но все-таки провинциальная страна, которой Испания не станет подражать. Гвоздики – это, конечно, очень мило, но в большой Испании все будет иначе – масштабнее и серьезней.

У официального преемника Франко принца Хуана Карлоса свой, династический взгляд на события. Он видит в греческом переходе к демократии худший сценарий собственного будущего. На референдуме после выборов греки отказываются от монархии в пользу республики. Греческая монархия пала вместе с хунтой, потому что не смогла себя ей должным образом противопоставить. Так же после войны пала савойская королевская династия в Италии из-за того, что не сумела дистанцироваться от Муссолини, а до нее остался без трона Альфонсо XIII, дед самого Хуана Карлоса, связав себя с диктатурой Примо де Риверы. Крепла решимость принца действовать в нужный момент публично и недвусмысленно.

Оппозиция готовится к транзиту власти

Под конец 1974 г. руководство правящего Национального движения одобряет предложенный премьер-министром Ариасом Наварро проект закона о политических объединениях. Диктатура стремится перейти к контролируемой форме политического плюрализма, а Ариас – утвердить свой авторитет, став проводником успешной реформы, и таким образом взять верх над группой, сплотившейся вокруг официального преемника. Одобренные Франко условия диверсификации политический жизни суровы: минимальная численность объединения – 25 000 человек, минимальный охват – 15 провинций.

Проект содержит положение, включенное по личному требованию Франко: любое объединение может быть создано только в рамках Национального движения с одобрения его высшего совета и им же распущено в любой момент. Речь идет не о том, чтобы допустить в политику оппозицию, даже ту, которая не настаивает на смене режима, а о том, чтобы легализовать обострившиеся разногласия в партии власти. Даже для реформаторов в рядах режима этого мало, оппозиция и вовсе не воспринимает такую либерализацию всерьез. Похожий проект разжалованного генсека движения Солиса казался убогим еще пять лет назад, но «бункеру» и его союзникам новшество по-прежнему видится опасным.

На рубеже 1974–1975 гг. страна жила двойной жизнью. В то время как Ариас пытается раздробить Национальное движение и на его основе создать подобия или эмбрионы партий, настоящие, но запрещенные законом партии действуют практические открыто: их лидеров все знают, они общаются с прессой и иностранцами, проводят собрания. Видные бизнесмены все чаще встречаются с умеренными оппозиционерами у себя дома или в конференц-залах отелей. Один из поводов уволить либерального министра информации и туризма Кабанильяса – интервью с лидером запрещенных социалистов Фелипе Гонсалесом, опубликованное в крупной газете.

Во время новогоднего обращения 1975 г. Франко плохо выговаривает слова, его голова дрожит, губы не слушаются. Он уже почти 39 лет возглавляет страну, и в последние годы болезнь Паркинсона и другие недуги вождя скрывать все труднее. Появление политических объединений мало кого впечатляет: это уже известные существующие внутри Национального движения группировки консерваторов и фалангистов.

Ариас пытается спасти свой проект, убеждая бывшего министра информации и туризма Мануэля Фрагу, который в 1960-е открыл страну и отменил предварительную цензуру, создать центристское реформаторское объединение. Фрага выставляет условие: в программе его объединения должен быть пункт о независимых профсоюзах и законодательном органе, избранном прямым всеобщим голосованием. Это больше, чем Франко готов позволить. Фрага отказывается от предложения Ариаса и возвращается в Лондон, где служит послом после проигранного технократам «Опус Деи» номенклатурного сражения, развернувшегося вокруг компании Matesa.

Зато в Мадрид из Севильи переезжает Исидор – молодой глава Социалистической рабочей партии Фелипе Гонсалес. Его партия не присоединилась к «Демократической хунте» коммуниста Каррильо и готовится создать собственное объединение оппозиционных сил. В документах Социалистической рабочей партии будущий переход к демократии описан иначе, чем у коммунистов и их хунты. Социалисты Гонсалеса в принципе согласны на транзит власти с участием реформаторов из номенклатуры. В программе сказано и о поддержке «проявлений свободы» внутри существующей авторитарной реальности. Очаги свободы в прессе, культуре, экономике должны расширяться, занимать все больше места и соединиться в единое свободное пространство.

Летом 1975 г. Социалистическая рабочая партия Испании во главе с Гонсалесом наконец создает собственное оппозиционное объединение – «Платформу демократической конвергенции». Кроме самих социалистов из PSOE к «Платформе» присоединяются небольшая и тоже социалистической ориентации партия бывшего официального идеолога режима Дионисио Ридруэхо, христианские демократы, возглавляемые бывшим министром образования Хименесом, и влиятельная, но сравнительно мирная Баскская националистическая партия (PNV).

Эти два оппозиционных объединения, хунта и «Платформа», соперничают за то, кому общество вручит власть, когда она выпадет из рук одряхлевшего режима, кто примет капитуляцию франкистов, объявит свободные выборы и будет контролировать их ход. Хунта поначалу исходит из того, что режим рухнет под давлением массовых забастовок и демонстраций и разговаривать с его функционерами не о чем. «Платформа» допускала переговоры с реформаторски настроенными бюрократами о передаче власти.

Генсек компартии Каррильо предлагает создать на основе этих объединений единый Народный фронт, используя бренд, под которым левые республиканцы выиграли выборы накануне гражданской войны. Он предполагает, что его более организованная хунта и самая многочисленная в оппозиции партия, коммунистическая, станут в Народном фронте главной движущей силой. Социалисты отклоняют его предложение: они опасаются лидерских амбиций Каррильо и осознаю́т, что союз с коммунистами и возрожденный призрак Народного фронта – одного из символов кровавого прошлого – может расколоть общество и затруднить сотрудничество с демократически настроенными представителями власти.

Коммунисты и социалисты хотели бы вернуть республику, но в их оппозиционные объединения входят либералы, христианские демократы и даже монархисты, поэтому на вопрос о возрождении монархии оппозиция отвечает уклончиво: он будет решен волей народа, но, впрочем, монархия как государственное устройство на период перехода к демократии возможна и на роль монарха больше подходит оппозиционный дон Хуан, чем «франкистский принц» Хуан Карлос.

По всей Испании идут подписные кампании и демонстрации с требованием амнистии политическим заключенным. В баскских провинциях к ним относят и вооруженных боевиков-националистов, чьи руки запятнаны кровью. Министр образования временно закрывает исторические университеты Вальядолида и Саламанки, но к тому моменту уже все испанские университеты – площадки политической агитации. Многие студенты вообще больше ничем не занимаются. Как их греческие сверстники, они чувствуют себя ответственными за возвращение прав и свобод.

Университетский протест прежде всего левый, но в кампусах появляются хотя и менее многочисленные, но весьма решительные ультраправые патриотические группы. Обстановка в университетах, где политика немного похожа на игру, напоминает Португалию или даже канун испанской гражданской войны. Но и за пределами университетов общество поляризуется в ожидании скорой смерти Франко.

Политические силы различных направлений стремятся быть в полной готовности, чтобы вырвать инициативу из рук конкурентов, когда наступит последний час вождя. Ультраправые активисты нападают на редакции вольнодумных газет, галереи современного искусства, книжные магазины демократической направленности и даже на церкви, настоятели которых замечены в сочувствии к оппозиции. Своих противников эти активисты называют красными – rojos. Ультраправые дают понять оппозиции: не надо судить о прочности власти по немощному лидеру, у режима есть решительные твердые сторонники, которые не дадут Испании вступить на португальский путь.

В первой половине года в стране обсуждают новый гражданский кодекс, который наконец-то юридически уравнивает права мужчин и женщин и выводит из гражданского права архаическое понятие «главы семьи». Летом этот кодекс принимают. Продажа контрацептивов и тем более аборты, правда, все еще запрещены.

1975 г. ООН объявила Годом женщины, по этому поводу и по случаю принятия нового кодекса испанские банки выпускают рекламные ролики, в которых современная успешная женщина самостоятельно открывает банковские счета и заботится о семейных финансах. Это привлекательно, но скучновато по сравнению со множеством женщин – участниц яростных митингов и забастовок на улицах португальских городов. Правда, в освобожденной от диктатуры Португалии женщин на командных постах тоже не видно: революционные власти оказались не менее маскулинными, чем свергнутые авторитарные.

4 февраля 1975 г. впервые в истории франкистской Испании театры устраивают забастовку. В первую очередь бастуют звезды театральной сцены, но без них играть невозможно. Забастовка затрагивает не только городскую интеллигенцию и буржуазию, но и семьи важных чиновников, привыкшие к престижному культурному досугу.

Непосредственный повод – спор с властями о том, кто будет представлять театры на переговорах с работодателями, официальный вертикальный профсоюз или избранная актерским сообществом независимая комиссия из 11 человек. Мир художественной интеллигенции давно один из самых оппозиционных, редкая постановка не содержит политических намеков. Все устали жить в условиях цензуры и терпеть выходки агрессивных патриотов. К тому же политика – тоже тот еще театр. Актеры, режиссеры, художники, композиторы не могут оставаться в нем просто зрителями. Забастовка длится девять дней. Когда театры открываются, публика встречает выходящих на сцену актеров бурной овацией – больше за забастовку, чем за спектакли.

В отличие от запрещенных партий, у нелегальных профсоюзов есть пространство для маневра. Враги левой республики стремились выглядеть представителями не только буржуазии, но и трудящихся, поэтому профсоюзы были у режима на особом счету. Их верхний эшелон – назначенцы властей, функционеры – устраивают профсоюзные праздники с парадами атлетов, народными танцами и руководством страны на трибунах. Зато в нижнем эшелоне, на предприятиях, представители неофициальных профсоюзов, в том числе социалистического «Всеобщего союза труда» и коммунистических «рабочих комиссий», давно проникли в легальные профсоюзные структуры.

Официальные профкомы вынуждены с этим мириться. В трудовых спорах бизнесменам и менеджерам компаний приходится общаться с реальными представителями работников. В мае 1975 г. кандидаты независимых нелегальных профсоюзов получают большинство на профсоюзных выборах и фактический контроль над профкомами на местах. Складывается абсурдная для режима ситуация. За официальными профсоюзами закреплена треть мест во всех местных советах и в законодательных органах страны – кортесах, два представителя этих профсоюзов заседают в важнейшем консультативном органе при главе государства – Совете королевства. И вот эти профсоюзы с их квотами оказываются частично захвачены представителями независимых нелегальных.

Двойная жизнь профсоюзов прекрасно иллюстрирует распад правящей корпорации на сторонников перемен и хранителей прошлого. Официальное профсоюзное начальство заинтересовано в том, чтобы Франко прожил как можно дольше, а после его смерти все менялось как можно меньше. Ведь в случае настоящей либерализации профсоюзные функционеры потеряют места, уступив их независимым профсоюзным лидерам. Напротив, сторонники перемен хотят привести форму в соответствие с содержанием, которое обновилось естественным путем.

Старший претендент на трон дон Хуан, находясь в революционной Португалии, делает резкое заявление: конец франкизма близок, и, если народ призовет его, дона Хуана, он готов возглавить переход к демократии, при котором монархия будет обеспечивать национальное согласие и движение к Европейскому сообществу. В отличие от своего сына и официального преемника Хуана Карлоса, дон Хуан в глазах оппозиции представляет монархию, не связанную с франкизмом, – это его важное конкурентное преимущество.

Отправив сына в Испанию, где тот воспитывался в кругу друзей и близких диктатора, Дон Хуан четыре десятилетия тщательно сохранял дистанцию между собой как представителем монархии и режимом и теперь считает, что по праву заслуживает стать народным королем свободной Испании. Власти официально запрещают ему въезд в страну, но сейчас, накануне предсказанного им краха режима, ему это только на руку. С Хуаном Карлосом по поводу запрета на въезд отца не советуются, и он оказывается в положении героя античной трагедии, зажатого между чувством и долгом, семьей и государством.

События «жаркого лета» в Португалии скорее пугают, чем вдохновляют испанцев. «Как в Португалии» не хотят не только представители власти, но и простые граждане. Они привыкли, что во всем, кроме политических и творческих свобод, их жизнь все больше похожа на европейскую. Португальский вариант предлагает им крах диктатуры вместе с крушением привычного образа жизни.

Испанские оппозиционеры чувствуют эти настроения. Не самый частый случай в истории: оппозиция борется за поддержку граждан, не поднимая, а понижая ставки, не раздувая, а сдерживая требования. Лидер испанской компартии Сантьяго Каррильо видит, как португальских коммунистов обвиняют в работе на Москву. Португальская компартия действительно очень традиционная и просоветская, коммунизм для нее – не только идеология, но и география: у него есть конкретный адрес – «Москва, Кремль», и португальские коммунисты высоко ставят интересы советской внешней политики. Каррильо спешит показать, что коммунизм, к которому он стремится, не тоталитарный московский, а демократический европейский.

В июле 1975 г., в разгар португальского «жаркого лета», Сантьяго Каррильо вместе с главой компартии Италии Энрико Берлингуэром при поддержке лидера французских коммунистов Жоржа Марше представляет публике доктрину «еврокоммунизма» – западноевропейскую версию коммунизма «с человеческим лицом». Три генеральных секретаря декларируют независимость курса своих партий от Москвы и признают политические институты западных демократий – систему выборов, парламенты, независимые суды и прессу. Они обещают добиваться своих целей, укрепляя, а не разрушая эти институты. Больше не надо бояться испанского коммуниста: теперь он не с ружьем, а с бюллетенем. В Москве раздосадованы, но рвать отношения с братскими партиями на западе Европы не решаются. Другое дело – при случае внести в их ряды раскол в своих интересах.