Текст книги "Царь Алексей Михайлович"

Тема, связанная с Митрополитом Филиппом, давно и прочно идеологизирована, а имя его часто используется как какое-то несмываемое «клеймо» на репутации Первого Царя. Что здесь особо примечательно: житийная литература используется светскими авторами без колебаний, хотя в иных случаях этот содержательный, но специфический источник их внимание не привлекает. Некоторые «социалисты», «демократы» и «свободные интеллектуалы» на основе текста Жития Филиппа (существует несколько редакций) [224]224
  Подобнее см.: Начертание Жития Митрополита Филиппа. М., 1860.


[Закрыть] умудрились сочинить специальные трактаты, разоблачающие «ужасы царизма»[225]225
  См., например: Федотов Г.П. Святой Филипп, Митрополит Московский. М., 1991.


[Закрыть]. Ведь Филипп, как уверяют, «бесстрашно» выступал против Опричнины и тирана-царя; такое многого стоило…

Уже более четырехсот лет бытует убеждение о том, что Первый Царь, «будучи тираном», беспощадно «расправился» со Святителем, поднявшим свой голос осуждения против «злодейств Царя», за что был изгнан с Митрополии и убит по его приказу доверенным царским сподвижником Малютой Скуратовым (†1573) [226]226
  Полное имя – Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский. Военный и политический деятель, один из руководителей Опричнины, думный дворянин (с 1570), любимый приближенный и сподручник Иоанна Грозного.


[Закрыть]. Об этом уверенным тоном сообщается в различных изданиях, в том числе и энциклопедических. «23 декабря 1569 года, во время похода Грозного в Новгород, посланный Царем Малюта Скуратов задушил Филиппа в его келье «возглавием», т. е. подушкой»[227]227
  Христианство. Энциклопедический словарь. Т. 3. М., 1995. С. 117.


[Закрыть]. Это самый распространенный трюизм, воспроизводимый без счета.

Вообще тема об Иоанне Грозном – одна из самых оболганных в истории Отечества. Здесь не время и не место рассматривать ее по-существу, тем более что существуют специальные работы, где подробно рассмотрена вся эта черная мифология и ее происхождение[228]228
  Укажем только на некоторые. Манягин В.Г. Правда Грозного Царя. М., 2007; Боханов А.Н. Царь Иоанн Грозный. М., 2008; Митрополит Иоанн (Снычев). Русская симфония. Очерки русской историософии. СПб., 2009; Фомин С.В. Правда о Первом Русском Царе. М., 2010.


[Закрыть]. В данном же случае остановимся только на двух принципиальных тезисах, касающихся Филиппа: о его низведении с Митрополии и причастности Царя к его смерти.

Филипп был отрешен от должности в ноябре 1568 года не волей «коронованного тирана», а решением Собора Русской Церкви. Это вполне установленный, документальный факт. В этой связи даже авторы из числа ненавистников Царя Иоанна вынуждены были признавать, что «Святому исповеднику выпало испить всю чашу горечи: быть осужденным не произволом тирана, а Собором Русской Церкви и оклеветанным своими духовными детьми»[229]229
  Федотов Г.П. Святой Филипп, Митрополит Московский. М., 1991. С. 78.


[Закрыть].

Первый Царь неукоснительно выполнял православную норму о приоритете соборного начала в устроении Церкви. Он мог своей волей, одним, что называется, мановением руки сместить Первоиерарха. Из пяти Митрополитов, предшественников Филиппа, трое: Варлаам (1511–1521), Даниил (1521–1539) и Иоасаф (1539–1542) были удалены с кафедры по воле верховной государственной власти. Великий князь Московский традиционно не только предлагал Церковному Собору Митрополита, но и мог инициировать его отрешение от сана.

Хотя самого Царя на Соборе в ноябре 1568 года не было, но в литературе распространено мнение, почерпнутое из Жития, что синклит, «запуганный» и «подкупленный» Первым Царем, в «угоду» ему вынес 4 ноября решение о снятии с Филиппа сана и изгнании в монастырь на заточение. В Житии Митрополита Филиппа можно прочитать следующее: «Царь не хотел нарушать церковных уставов. Он пожелал, чтобы Митрополит был низложен Собором. Обвинители нашлись среди недостойных лиц духовенства, ненавидящих святителя за его строгость. Главным оказался Соловецкий игумен Паисий, преемник его по настоятельству. Остальные молчали из страха…»[230]230
  Житие Святителя Филиппа, Митрополита Московского // Московский Патерик. М., 1991. С. 4–5.


[Закрыть]. Оставим на совести составителей текста бездоказательное выражение «Царь пожелал» и обратимся к сути события.

Филиппа судили не за выпады против политики Царя, а за его якобы занятия волшебством и чародейством, когда он был игуменом Соловецкой обители; «показания» о том дали девять (!) соловецких монахов и игумен Паисий, «духовное чадо» Филиппа.

Если даже безоговорочно принять на веру утверждение, что епископат, священство и монашествующие возвели злобную напраслину на Филиппа, то тогда надо говорить о нравственном качестве, о духовной и моральной нестойкости церковного синклита, представители которого желали земных благ, но не страшились кары Царя Небесного! Значит, таковы были недостойные «духовные пастыри» в Церкви! Уже одно обстоятельство, само по себе, опровергает тезис о заведомой «правоте священства», являвшийся краеугольным камнем всего государственно-церковного мировоззрения Никона.

Царь же Иоанн решения о лишении Филиппа сана не принимал; он только утвердил «единомысленное» заключение Церковного Собора.

Теперь второй важнейший тезис: о мнимой причастности Иоанна Грозного к смерти Святителя. Никто и никогда никаких сколько-нибудь внятных документов и свидетельств здесь не обнаружил. Однако «приговор истории», то бишь историков, звучал и звучит непререкаемо: Царь виновен в смерти Святителя. Фактический родоначальник русской светской историографии Н.М. Карамзин (1766–1826) написал, что «тиран (т. е. Грозный. – А.Б.) не забыл сверженного им Митрополита и послал к нему своего любимца, Малюту Скуратова, будто бы для того, чтобы взять у него благословение. Благословение тот не получил, а потому «гнусный Скуратов задушил Святого мужа, но, желая скрыть убийство, объявил игумену и братии, что Филипп умер от несносного жара в его кельи»[231]231
  Карамзин Н.М. История Государства Российского. М., 2009. С. 860.


[Закрыть].

Вот собственно событийная матрица, тиражируемая с незначительными вариациями после Н.М. Карамзина двести лет!

Неизбежно возникает вопрос: зачем Первому Царю понадобилась смерть Филиппа, пребывавшего в образе смиренного инока в глухой обители и проводившего дни в молитве и удаленного от всех и вся? У тенденциозных описателей истории тут давно готов ответ: убийство – результат «лютости» Иоанна Грозного. Здесь якобы кроется причина, объясняющая «убийство» Филиппа. Иначе как варварским насилием над историческим материалом подобный «вердикт» и назвать невозможно.

Невольно возникает сравнение Филиппа и Никона. Последний просто боготворил Филиппа задолго до канонизации, однако его история не стала для Никона живым примером. Когда он самовольно покинул Патриарший престол в июле 1658 года, то, что называется, метал громы и молнии по адресу и государственных установлений, отдельных лиц и даже самого Царя! Ни о каком смирении тут и речи быть не могло. Филипп же вел себя совершенно иначе и ничем не досаждал Царю, а все утверждения о «лютости» Монарха, якобы потому и «вознамерившего» уничтожить Святителя, – плод тенденциозных исторических фантазий.

Иоанн Грозный, чрезвычайно щепетильный во всех делах, касавшихся душеспасения, заносил имена всех казненных по его приказу в специальные синодики, которые рассылались затем по монастырям для вечного поминовения «за упокой души». Списки эти (являющиеся, кстати, единственным достоверным документом, позволяющим судить о размахе пресловутых «репрессий» Иоанна Грозного) поражают своей подробностью и добросовестностью[232]232
  Подробнее об этом см.: Скрынников Р. Иван Грозный. М., 2006.


[Закрыть]. «Имени Святителя Филиппа в них нет по той простой причине, что никогда никакого приказа казнить митрополита Царь не давал. Эта широко распространенная версия при ближайшем рассмотрении оказывается заурядной выдумкой, как, впрочем, и многие другие «свидетельства» о «зверствах» Грозного Царя»[233]233
  Митрополит Иоанн. Русская симфония. СПб., 2009. С. 160.


[Закрыть].

Царь Алексей Михайлович почерпнул знание истории Филиппа из его Жития, первая редакция которого относится к самому концу XVI века[234]234
  См.: Лобакова И.А. Два вида Колычевской редакции «Жития митрополита Филиппа» // Труды отдела древнерусской литературы. СПб., 2003. Вып. 53.


[Закрыть]; оно было «написано неизвестным в Соловецком монастыре по поручению игумена и братии»[235]235
  Макарий, Митрополит Московский и Коломенский. Указ. соч. Т. 6. С. 139.


[Закрыть]. После событий прошли десятки лет. Само по себе в том нет ничего удивительного: жития многих святых составлялись через десятки и даже сотни лет после кончины праведника. Но в основе их, как правило, лежали какие-то документы и свидетельства близких людей или последователей. В данном случае ничего подобного нет. Есть указания на то, что описание истории заточения, мучений и смерти Филиппа сделано со слов пристава Стефана Кобылина-Мокшеева, того самого, который больше года измывался над праведником в тверском Отроч монастыре.

Другим «источником» для составителей Жития стали утверждения предателя князя А.М. Курбского (1528–1583), весной 1564 года с наворованным золотом бежавшего к ненавистнику Руси королю Сигизмунду II Августу (1520–1572), и уже в сентябре 1564 года воевавшего против Москвы в составе польско-литовского воинства. Одновременно он занялся, как бы теперь сказали, «информационной пропагандой», сочинив в 1573 году черную историческую басню про Царя Иоанна Грозного – «Сказание о Великом князе Московском». Некоторые страницы Жития Филиппа написаны на основе сведений князя Курбского из его пасквильной «Истории». Думается, что в агиографии это исключительный случай, когда в качестве источника использовалась заведомо недобросовестная информация, а точнее говоря – политический памфлет.

Из текста Жития явствует с неумолимой определенностью, что оно составлялось не столько для засвидетельствования благочестивой жизни Филиппа, в том уж и сомнения-то не было (среди соловецкой братии он почитался святым с момента перезахоронения Филиппа на Соловках в 1591 году), а для того, чтобы дискредитировать Первого Царя. На престоле с конца XVI века находился «избранный монарх» – Борис Годунов (1598–1605), не чувствовавший себя уверенно. Ему-то как раз светлый образ природного, наследственного и чтимого в народе «Грозного Царя» был совсем не нужен, как он был не нужен и влиятельным боярским кланам[236]236
  Подробнее см.: Боханов А.Н. Борис Годунов. М., 2011.


[Закрыть]. Поэтому и могла среди каких-то клевретов и родиться мысль дискредитировать личность Первого Царя, пользовавшегося тогда широким народным почитанием. Это, естественно, только предположение, но в данном случае без этого обойтись невозможно…

Царь Иоанн через некоторое время покарал всех, кто был причастен к кампании по дискредитации Филиппа и суду над ним. До сего дня неведомо, каким образом Самодержец узнал, что свидетельства епископов, священников и монахов против Филиппа являлись лжесвидетельством, за которое, согласно Судебнику 1550 года, полагалась смертная казнь.

«Открыл глаза» Первому Царю кто-то или он сам постиг неправоту хулителей, о том документы ничего не говорят. Однако хорошо известно, что все, кто не «успел вовремя умереть» пали жертвой царского возмездия. Архиепископ Новгородский Пимен (†1571) лишился сана и был заточен, был казнен некогда царский любимец боярин Алексей Басманов (†1570), срывавший священнические облачения с Филиппа. Соловецкий игумен Паисий был изгнан с Соловков и заточен на Валааме, епископ Рязанский Филофей был лишен сана, а монахи-лжесвидетели с Соловков все были разосланы в различные монастыри.

Царская кара настигла и караульного пристава, оскорблявшего Филиппа в стенах тверской обители, – Стефана Кобылина-Мокшеева. Его по царскому приказу постригли и отправили в Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере, а затем перевели на Соловки, где он и закончил свои дни под именем инока Симеона. Вполне вероятно, что когда у соловецкой братии явилось желание составить список Жития Филиппа, который на Соловках всегда почитался, то Симеон и стал тем свидетелем, который и давал пояснения «очевидца». У разжалованного должностного лица, лишенного вполне благоустроенного мирского жизненного уклада и вынужденного, по воле Царя, проводить годы «на краю свету», были более чем веские основания питать ненависть к Иоанну Грозному.

Рассказ Жития нельзя подтвердить или опровергнуть свидетельствами летописей – они все молчат о кончине Святителя Филиппа. Есть несколько невнятных рассказов иностранцев, но они ничего не проясняют. Житие Филиппа все пронизано фантастическими «подробностями», в том числе и касающимися смерти Святителя. Приводятся «диалоги» Царя и Святителя, имевшие место при беседах один на один, «обличительные» монологи Филиппа, которые никто из современников не фиксировал, и даже излагаются «потаенные мысли» Первого Царя! [237]237
  Подробный разбор главных «эпизодов» Жития см.: Манягин В.Г. Указ. соч.; Боханов А.Н. Указ. соч.


[Закрыть]. Все это – мифические галлюцинации, отражающие представления неких лиц о личности и о роли Первого Царя, но не имеющего ничего общего с исторической действительностью.

Алексей Михайлович не мог не верить Житию; у него и сомнения не могли возникнуть относительно его правдивости. Когда он писал в Послании Филиппу: «О, священная голова, Святый Владыко Филипп, пастырь наш! Молим тебя, не призри нашего грешного моления, приди к нам с миром», – то был совершенно искренним. Одновременно Царь Алексей дистанцировал своего предка от возможного убиения Филиппа. В письме («грамоте») своему другу князю Никите Ивановичу Одоевскому (†1689), он особо отмечал, что его «прадед» Царь Иоанн покарал всех врагов Филиппа, которые в ином мире «месть вечную примут, если не покаялись»[238]238
  Самодержавное Царство первых Романовых. С. 162.


[Закрыть].

Как истинный православный человек, Алексей Михайлович сначала воспринимал события сердцем и душой, а уж затем могло наступить рациональное и критическое осмысление происшедшего. Такое могло произойти, а могло и не случиться. Царь Алексей не верил в причастность своего царскосанного предка к гибели Филиппа Московского. В данном случае он доверял не чужим словам, а своему сердцу, что лишний раз свидетельствовало о всеохватном чувстве Христапреданности второго Царя из Династии Романовых…

Значительно позже, в конце 1666 года, Самодержец встал на защиту Иоанна Грозного, достоинство которого оскорбил Никон, когда в письме Константинопольскому Патриарху (1662–1665) Дионисию III написал, что Царь Иоанн замучил Филиппа «неправедно». Чтение письма происходило во время соборного суда над Никоном, и когда огласили данный пассаж, то Алексей Михайлович прервал чтение возгласом, обращенным к собравшимся: «Для чего он такое бесчестие Царю Ивану Васильевичу написал, а о себе утаил, как он низверг без Собора Павла епископа Коломенского»[239]239
  Протоиерей Лев Лебедев. Москва Патриаршая. М., 1995. С. 163.


[Закрыть].

Алексей Михайлович знал Житие Филиппа, но даже из этого тенденциозного текста совершенно не следовало, что Иоанн Грозный «замучил» Филиппа. В то же время всем было известно и памятно, как Патриарх Никон жестоко и неправедно поступил с епископом Павлом…

Известный историк Церкви А.В. Карташев (1875–1960) заключил, что «шестилетнее правление Никона оказалось чреватым катастрофическими последствиями»[240]240
  Карташев А.В. История Русской Церкви. М., 2004. С. 578.


[Закрыть]. Вывод нелицеприятный, даже резкий, но – справедливый, так как его подтверждает вся эмпирика Русской истории середины XVII века. Нравится это или не нравится восхвалителям Никона, но факт остается фактом: Патриарх Никон оказался главным инспиратором церковного Раскола. Если использовать современную лексику, то его можно назвать даже «модератором»[241]241
  В данном случае в значении – утвердитель прав, установитель порядка.


[Закрыть] Раскола. Конечно, Царь Алексей Михайлович тоже несет свою долю вины, что слишком долго – целых шесть лет, 1652–1658 – не мог разорвать узы братской любви и безоглядного почитания неистового Никона.

Однако основу конфликта отношения Никона и Алексея Михайловича обозначают, но не определяют. Существо заключалось в природе Православной Веры, в универсальности ее и преданности человеческой личности святому, а следовательно – и неприкасаемому. Как заявлял один из деятелей Раскола диакон Кремлевского Благовещенского собора Феодор: «Нам всем православным христианам подобает умирать за единый аз, его же окаянный враг (Никон) выбросил из Символа»[242]242
  Субботин Н.И. Материалы для истории Раскола за первое время его существования. Т. 6. М., 1880. С. 11–12.


[Закрыть]. Речь шла о том, что из Символа Веры был исключен союз «а»; в старой редакции читалось «рожденна, а не сотворенна», а в новой – «рожденна, не сотворенна». Третья фраза Символа звучит подобным образом до сих пор. «Света от Света, Бога истина от Бога истинна, рожденна, не сотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша»[243]243
  Молитвослов и Псалтырь. Даниловский благовестник. М., 2002. С. 11.


[Закрыть].

Указанное максималистское отношение к «букве Православия» не было у староверов пустопорожним; Феодор умер за свое исповедание веры. При Царе Федоре Алексеевиче, в апреле 1682 года, Феодор принял мученическую смерть на костре в Пустозерске вместе с другими знаменитыми защитниками «старого обряда»: Аввакумом, Епифанием и Лазарем…

Необходимо назвать основные пункты никоновских нововведений, которые ранили русскую религиозную совесть и внесли сумятицу в души немалого числа верующих.

1. Вместо двоеперстного крестного знамения, которое было принято на Руси от Греческой Православной Церкви вместе с Христианством в X веке и которое являлось частью святоапостольского предания, было введено троеперстие.

2. В старых книгах, в согласии с духом славянского языка, всегда писалось и выговаривалось имя Спасителя «Исус», в новых книгах значилось грецизированное «Иисус».

3. В старых книгах установлено во время крещения, венчания и освящения храма делать обхождение по солнцу в знак того, что мы идем за Солнцем-Христом. В новых книгах введено обхождение против солнца.

4. В старых книгах, в Символе Веры (VIII член), читается: «И в Духа Святаго Господа истиннаго и животворящаго», после же исправлений слово «истиннаго» было исключено.

5. Вместо «сугубой», т. е. двойной аллилуйи, которую творила Русская Церковь с древних времен, была введена «трегубая» (тройная) аллилуйя.

6. Божественную литургию в Древней Руси совершали на семи просфорах, «справщики» ввели пятипросфорие, т. е. две просфоры исключили.

Собственно, данные шесть пунктов и есть главные разделители «староверов» и «нововеров». Центром же расхождений стала замена двоеперстия на троеперстие при Крестном Знамении[244]244
  Крестное Знамение («Знак Креста») – молитвенный жест, представляющий собой изображение Креста Господня движением кисти руки. Крестное Знамение совершается в разных случаях, например, при входе и выходе из храма, перед или после произнесения молитвы, во время богослужения, как знак исповедания своей веры.


[Закрыть].

25 июля 1652 года Никон был поставлен в Патриархи, но прошло всего около семи месяцев, как между ним и кружком «ревнителей благочестия» произошло открытое столкновение. Поводом стала «Память» Патриарха, разосланная по всем церквам, перед наступлением Великого Поста 1653 года. В ней говорилось: «По преданию св. Апостол и св. отец не подобает в церкви метание творити на колену, но в пояс бы вам творити поклоны; еще и тремя персты бы есте крестились»[245]245
  Макарий, Митрополит Московский и Коломенский. История Русской Церкви. Т. 7. М., 1996. С. 72.


[Закрыть].

Неожиданное единоличное распоряжение нового Патриарха, покушавшегося самочинно изменить старый привычный церковный порядок, вызвало оторопь. Это фактически являлось нарушением канона, так как двоеперстие было утверждено Церковным Собором более ста лет назад. Протопоп Аввакум говорил, что когда получено было распоряжение Никона, «мы же задумались, сошедшееся между собою; видим, яко зима хочет быти: сердце озябло и ноги задрожали. Неронов мне приказал церковь, а сам един скрылся в Чудове, – седмицу в палатке молился. И там ему от образа глас бысть во время молитвы: время приспело страдания! Он же мне, плачущи, сказал; тоже Коломенскому епископу Павлу, его же Никон напоследок огнем сжег в Новгородских пределах[246]246
  Существует предположение, что епископ Коломенский и Каширский Павел по приказу Никона был неканонически, единоличным приказом Патриарха лишен в 1654 году сана, а затем сослан на заточение в новгородский Хутынский монастырь и якобы был сожжен в срубе 3 апреля (по старому стилю) 1656 года.


[Закрыть]; потом – Даниилу, Костромскому протопопу; тоже сказал и всей братии»[247]247
  Материалы для истории Раскола. Т. IV. М., 1894. С. 13.


[Закрыть].

Война была объявлена, и «первый выстрел» произвел все-таки Патриарх Никон, став ее зачинщиком. Гонения же на несогласных, развернувшиеся по патриаршей воле в 1654 году, только «добавили огня» и сделали противостояние непреодолимым.

В силу острого общественного звучания, тема о Расколе никогда не оставалась без внимания в России. Так как первопричину его часто сводили в первую очередь к перстосложению при Крестном Знамени, то этот сюжет оказался разработанным чрезвычайно подробно.

В первое время считалось, что, изменяя данный обрядовый знак, русские хотели восстановить каноническую праведность троеперстия, как то «было у греков». В XVII веке греки, действительно, крестились тремя перстами. Потом стало выясняться, что подобная форма явилась греческим нововведением, а ранее, в X веке, когда Русь принимала Христианство, крестились-то как раз двумя перстами.

Как констатировал историк Церкви, «с начала VIII и по начало IX столетия первоначальное единоперстие для изображения Крестного Знамения заменено было у греков двоеперстием…В продолжение столетия, обнимающего последнюю четверть XII и три четверти XIII века вместо двоеперстия у них вошло в употребление троеперстие, и только уже это последнее стало их окончательным перстосложением»[248]248
  Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. Т. 4. М., 1998. С. 472.


[Закрыть].

Иными словами, на Руси сохранили «веру отцов», в то время как на православном Востоке возобладала модернизированная форма перстосложения. Подобное многие века считалось нормой на Руси, и официально было зафиксировано в Стоглаве – сборнике канонических и правовых норм, принятых Церковным Собором в 1551 году. Там прямо говорилось (глава 31), что тот, кто не крестится двумя перстами, достоин анафемы[249]249
  Стоглав. М., 2000. С. 291.


[Закрыть].

Прошло сто лет, и, начиная с Никона, стали анафематствовать «двоеперстников», что воспринималось немалым числом людей как покушение на устои Веры «завещанные святыми отцами»[250]250
  В Неделю Православия 1656 года в Московском Успенском соборе была торжественно провозглашена анафема на тех, кто крестится двумя перстами.


[Закрыть]. Большой православный Собор 1666–1667 года с участием восточных православных патриархов Паисия Александрийского и Макария Антиохийского подтвердил обязательность троеперстия и наложил соборную анафему, вечное отлучение от Церкви тем, кто придерживался старого обряда[251]251
  На основании новой догматической формулы при Патриархе (1675–1690) Иоакиме происходили вопиющие случаи деканонизации святых. Так случилось с Анной Кашинской (1280–1368) и с Евфимием Архангелогородским (†1527), у которых при обретении мощей пальцы было сложены двоеперстно.


[Закрыть].

Еще в XIX веке профессор Московской духовной академии Н.Ф. Каптерев (1847–1918) заключил, что на «основании вполне веских и достаточных, по нашему мнению, данных мы пришли к убеждению, что двуперстие не есть «новосочиненный» в половине XV века русскими обычай, а обычай древний, практиковавшийся и в Греческой церкви вместе с троеперстием и ею нам переданный при Крещении Руси и потому ставший у нас обычаем господствующим»[252]252
  Оправдание на несправедливые обвинения // Православное обозрение. М., 1888 (апрель). С. 708.


[Закрыть].

Давние наблюдения соответствуют и современным научным изысканиям. «В настоящее время можно считать доказанным, – заключает известный автор, – что старообрядцы были правы: они сохранили старый греческий способ перстосложения, который был изменен самими греками. Двуперстное Крестное Знамение было принято в Византии[253]253
  Понятие «Византия» является продуктом западноевропейской антиправославной мысли, утвердившееся в обращении в XIX веке. Никакой «Византии» в действительности не существовало. Жители, правители и мыслители «Второго Рима», павшего под натиском турок в 1453 году, называли свое государство «Империей ромеев», а себя именовали «ромеями», т. е. римлянами. Русские интеллектуалы («книжники») этого понятия «Византия» тоже не знали; они использовали выражения «Царьград» и «Греческое Царство». Ныне «Византия» – обиходный терминологический историографический оборот и не более того.


[Закрыть] во время Крещения Руси… Двуперстие было заменено троеперстием у греков в XII–XIII в; на Руси же сохранялась древняя традиция»[254]254
  Успенский Б.А. Крестное Знамение и сакральное пространство. М., 2004. С. 100–101.


[Закрыть].

Естественно, что Царь Алексей Михайлович, Патриарх Никон, подавляющая часть клира, как и большая часть русской элиты, встав на позицию «исправления» элементов церковного обряда и богослужебных книг, руководствовались исключительно благими намерениями.

Там, где Бог, там, где существует публичная форма поклонения Ему, там не может быть «мелочей», все элементы службы и почитания имеют духоносную основу. Форма и содержание обряда находятся в нерасторжимом смысловом единстве. Как очень точно выразился один из исследователей, реформы Никона не касались основополагающих догматов и принципов Православия; «они касались формы», но, тем не менее, «вызвали необычайно резкую реакцию, поскольку форма и содержание принципиально отождествлялись в традиционном культурном сознании»[255]255
  Успенский Б.А. Раскол и культурный конфликт XVII века // Успенский Б. Этюды о Русской культуре. СПб., 2002. С. 314.


[Закрыть].

Смысл понимания русскими Крестного Знамения очень точно объяснил путешественнику Адаму Олеарию один из его русских собеседников. «Три пальца знаменуют собою Святую Троицу, поднятие руки ко лбу – Вознесение Христа, приуготовляющего нам место на небе, прикосновение к груди указывает на сердце и на заключение в нем Слова Божия; движение же справа налево (указывает) на свойство Страшного Суда, когда благочестивые будут поставлены направо, а злые налево; первые будут вознесены к блаженству, а вторые низвергнуты в ад».

Олеарий справедливо констатировал, что Крестное Знамение русские применяют «при всех своих начинаниях, и в светских и домашних делах так же, как и в духовном; без него они не берутся ни за еду, ни за питье, ни вообще за какое-либо дело»[256]256
  Олеарий А. Описание путешествия в Московию // Россия XVII века: воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003. С. 450–451.


[Закрыть].

Русские всегда с пиететом относились к «Богомудрию» греков; ведь именно от них они некогда приняли Веру Православную. Многие прибывающие на Русь посланцы Восточных патриархатов, как высшие церковные иерархи[257]257
  Первым Патриархом, посетившим Москву, стал в 1588 году Вселенский Патриарх Иеремия II (1530–1595), по просьбе Царя Федора Иоанновича и его первого советника – Бориса Годунова, архиереев Русской Церкви, поставивший Первого Патриарха Московского и всея Руси Иова. Подробнее см.: Боханов А.Н. Борис Годунов. М., 2011.


[Закрыть], так и многочисленные просители «милостыни», отдельные монахи, перешедшие на русскую службу, почти в один голос утверждали, что обряды у Русской Церкви «поврежденные». Разве можно было оставаться глухим к таким заявлениям! По своему простодушию Царь и его кружение не принимали к сведению, что усилия греков имели и скрытую цель: стать менторами русских и получать с них вполне ощутимые и регулярные материальные пожертвования.

К числу сторонников «очищения» Русской Церкви от всего, как казалось, наносного и неправедного, относилось фактически все окружение Царя, как из числа родственников, так друзей и сподвижников. Супруга Царица Мария, любимая сестра Царя Великая княжна Анна Михайловна (1630–1692)[258]258
  Три взрослые дочери Царя Михаила Федоровича, сестры Алексея Михайловича – Ирина, Анна, Татьяна, не могли найти равнородной супружеской партии и остались незамужними.


[Закрыть], высокочтимая Алексеем Михайловичем старшая сестра Великая княжна Ирина Михайловна (1627–1679); деятельной «никонианкой» стала и младшая царская сестра Великая княжна Татьяна (1636–1706).

К кругу сторонников преобразований, а по факту и сторонниками Никона, являлись: царский друг юных лет Ф.М. Ртищев (1626–1673), боярин Б.И. Морозов, боярин Н.И. Одоевский, «ближний боярин» А.М. Матвеев (1625–1682), духовник Стефан Вонифатьев, незадолго до смерти в ноябре 1656 года отошедший от бывших единомышленников из числа «ревнителей благочестия». Сменивший его в 1656 году в роли царского духовника протопоп Благовещенского собора (1656–1666) Лукиан (Кириллов) следовал путем своего предшественника.

Однако, признавая и принимая мысль о нужности «очищения», никто из влиятельных лиц не разделял резких и жестоких методов Патриарха Никона; всем претили его грубость и чванство. Некоторые «печаловались» перед Самодержцем за опальных сторонников «старой веры», желали помочь. Благодаря стараниям княжны Анны Михайловны и Царицы Марии, Никону не удалось «умучить до смерти» неистового лидера старообрядцев протопопа Аввакума, называвшего себя «рабом и посланником Исуса Христа».

Царь долго терпел манеру поведения Первосвятителя, закрывал глаза на его выходки, полагая, что во имя торжества благочестия пастырю можно многое простить. Сомнения, а затем разочарования начали возникать после того, как Самодержец во время военный действий с Польшей, начавшихся в мае 1654 года, отправился на поля сражений, передав фактическое управление страной Патриарху Никону[259]259
  Царь отсутствовал в столице до февраля 1655 года, а в марте того года снова отправился на войну, где пробыл до середины декабря. В мае 1656 года Царь опять отправился в поход, но теперь уже против вторгшихся на Русь шведов. Алексей Михайлович вернулся с войны в Москву 17 января 1657 года.


[Закрыть]. Когда он через несколько месяцев вернулся, то имевшиеся до того отдельные голоса против Никона слились в единый хор. Любовь Монарха к Первоиерарху начала постепенно сменяться охлаждением, переросшим затем в неприятие.

В 1657 году из ссылки был возвращен один из самых стойких ненавистников Патриарха Иоанн Неронов, который вместе с единомышленниками соборно был проклят в мае 1656 года. Неронов, которого Патриарх ненавидел как лютого личного врага, принял постриг с именем Григория. И этого – главного противника Никона – милостиво принял Алексей Михайлович. Во время бесед Неронов не скупился на беспощадную критику Никона, называя Патриарха «врагом Христа», и этим словесам Царь внимал с видимой для всех благосклонностью.

Для Никона подобное стало первым звуком «погребального звона» его карьеры. Имеются свидетельства, что Никон даже уединенно рыдал, когда узнал о речах «старца Григория» (Неронова). Однако слезы быстро высохли, и Никон остался самим собой: гордым, неприступным, немилосердным. Великой христианской добродетелью – смирением – Никон овладеет только на закате жизни…

Не известно, намеревался ли Царь отрешить Никона от патриаршего сана до лета 1658 года; свидетельств подобных планов не сохранилось. Однако к этому времени уже многим становилось ясно, что Самодержец «не жалует вниманием» Святейшего. Напряжение нарастало, и события начали стремительно развиваться в середине лета 1658 года.

6 июля в Москве встречали грузинского Царевича Теймураза (1589–1663). Во время подготовки церемонии поссорились уполномоченный Царя окольничий Яков Хитрово и доверенное лицо Патриарха князь Дмитрий Мещерский. Во время горячих пререканий Хитрово ударил палкой по лбу Мещерского. Последний тотчас помчался к своему патрону с сообщением об оскорблении. Никон немедленно обратился к Царю, требуя наказания для обидчика. Самодержец же не «дал удовлетворения»; он вообще просто не прореагировал, но не потому, что хотел досадить Патриарху, а потому что считал указанный эпизод незначительным и не требующим безотлагательного вмешательства верховной власти.

Никон же воспринял это как личное оскорбление и прореагировал так, как того никто не ожидал и чего никогда еще не было в истории Русской Церкви. 10 июля 1658 года он демонстративно оставил Первосвятительское служение и прилюдно удалился в свой Воскресенский (Новоиерусалимский) монастырь. Как бы сбылось предсказание ненавистника Патриарха Иоанна Неронова, прозвучавшее в Вологде в 1654 году: «Да будет время, и сам из Москвы побежит никем не гоним, токмо Божиим изволением; да и ныне всем вам говорю, что он нас посылает вдаль, а вскоре и ему самому бегать»[260]260
  Макарий, Митрополит Московский и Коломенский. Указ. соч. Т. 7. С. 153.


[Закрыть].

Трудно удержаться от предположения, что Никон надеялся на восстановление «симфонии» государственной и церковной власти на условиях Патриарха. Он хотел добиться торжества своей власти над властью царской, через покаянное примирение Алексея Михайловича. Как заключал историк С.Ф. Платонов, «удаляясь из Москвы, он рассчитывал, что его будут умолять о возвращении на Патриарший престол, но этого не случилось»[261]261
  Платонов С.Ф. Русская история. М., 1996. С. 210.


[Закрыть]. Горделивый Никон горько ошибся. Самодержец не «пошел в Каноссу»[262]262
  Каносса – замок в Северной Италии, где в январе 1077 года в ходе борьбы за инвеституру отлученный от церкви и низложенный Император «Священной Римской империи» Генрих IV униженно вымаливал прощение у своего противника папы Римского Григория VII. В переносном значении «идти в Каноссу» – согласиться на унизительную капитуляцию


[Закрыть], хотя намерение уладить миром состоявшееся разъединение у него явно наличествовало.

Однако Никон оставался максималистом; он хотел всенародного триумфа, как один раз уже случился накануне интронизации. На самом деле все закончилось крушением надежд, оказавшихся безосновательными иллюзиями. Никто не сожалел о судьбе Никона, и никто не хотел его нового утверждения у власти. По признанию симпатизирующего к шестому Патриарху автора, «все страшились его, трепетали пред ним и, без сомнения, были бы рады как-нибудь освободиться из-под его тяжелого ига»[263]263
  Макарий, Митрополит Московский и Коломенский. Указ. соч. С. 154.


[Закрыть]. Никоновское «самодержавие» закончилось.

Царь слишком долго тянул с вопросом отречения Никона от сана: целых восемь лет, придав этому делу вселенский характер. Как написал историк Церкви, это было «большой ошибкой». Царь «слишком наивно и по-русски был канонически совестливым»[264]264
  Карташев А.В. История Русской Церкви. М., 2004. С. 609.


[Закрыть]. Последнее можно скорее поставить Алексею Михайловичу в заслугу, чем в укор.

Еще в XV веке в Русской Церкви была введена ромейская церемония вручения митрополичьего посоха в Успенском соборе Великим князем, позже Царем. Это была царская инвеститура, без которой действенность первосвятительского сана являлась недействительной. Однако Царь Алексей Михайлович не пошел «коротким путем» – механическим отнятием инвеституры у Никона. «Канонически совестливый» Самодержец воспользовался другим, куда более сложным и долговременным методом, который являлся канонически безукоризненным.

12 декабря 1666 года Церковный Собор с участием Восточных патриархов лишил Никона не только патриаршего сана, но и епископского. Он был сослан в Ферапонтов-Белозерский монастырь, а затем переведен под строгий надзор в Кирилло-Белозерский монастырь, где ему пришлось испытать много страданий, которым раньше он подвергал своих противников, да и просто несогласных.

В 1681 году, уже при Царе Федоре Алексеевиче, уже тяжело больному, было разрешено вернуться в Воскресенский Новоиерусалимский монастырь, на пути к которому он скончался 17 августа в Николо-Тропинском приходе напротив Ярославля.