Текст книги "Царь Алексей Михайлович"

В конце января 1655 года Царь принимает решение временно вернуться в Москву, повидать родных и главное – встретиться с Патриархом Антиохийским Макарием, который должен был скоро прибыть в столицу. При встрече он признавался Макарию: «Поистине, ради тебя, отец мой, я прибыл, чтобы свидеться с тобой и получить твое благословение»[373]373
  Путешествие Антиохийского Патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном архидиаконом Павлом Алеппским. С. 270.


[Закрыть].

«А мы, Великий Государь, – сообщал Алексей Михайлович Матвееву 23 января 1655 года, – пойдем к Москве на малое время, легким делом, оставляя все в Вязьме, поклониться образу Пречистый Богородицы и целовать святых Чудотворцев мощи, и бояр, и окольничих, и думных дьяков, и всех людей от печали обвеселить и утешить, и, отвезши сестер своих государынь и Царицу свою и детей, назад возвратимся и пойдем, за милостию Божиею, противу Польского Короля…».

Царь держал под своим неусыпным взором все важнейшие дела в государстве. Хотя война и являлась главным занятием, делом жизни и смерти, но всегда оставались другие заботы, иные проблемы и интересы, которые требовали монаршего внимания и вмешательства.

По словам царского врача англичанина Самуэля Коллинса, Царь имел импозантную наружность. «Он двумя месяцами старее Короля Карла II[374]374
  Карл II (29 мая 1630—6 февраля 1685), Король Англии и Шотландии с 1660 года.


[Закрыть] и здоров сложением; волосы его светло-русые; он не бреет бороды, высок ростом и толст; его осанка величественна; он жесток во гневе, но обыкновенно добр, благодетелен, целомудрен. Очень привязан к сестрам и детям, одарен обширной памятью, точен в исполнении церковных обрядов, большой покровитель Веры; и если бы не окружало его густое облако доносчиков, которые направляют его ко злу его добрые намерения, то его, без сомнения, можно было бы поставить наряду с добрейшими и мудрейшими государями»[375]375
  Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне. Сочинение Самуэля Коллинса, который девять лет провел при Дворе Московском и был врачом Царя Алексея Михайловича // Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских. М., 1846. С. 13.


[Закрыть].

Алексей Михайлович особо всегда высоко ценил преданность и честность «людей государевых». Его восхищали подданные инициативные, сильные, способные творить «государево дело» честно и добиваться успехов без царского принуждения. Когда подобные «мужи государевы» заявляли о себе своими трудами, то царская милость непременно являлась как вознаграждение. Так, например, случилось с Федором Михайловичем Ртищевым (1626–1673) – одним из самых замечательных деятелей царствования Алексея Михайловича, – царским любимцем, симпатия к которому не была Царем никогда потеряна. Здесь уместны некоторые биографические пояснения.

Имя Ртищева связано со многими добрыми начинаниями: первая больница для бедных в Москве была учреждена Ртищевым, первый приют для больных и бездомных, первое частное просветительское училище и т. д. Речь об этом сейчас не пойдет; отметим только некоторые служебные вехи биографии известного русского просветителя и личного друга Царя Алексея Михайловича.

В 1645 году, вскоре после воцарения Алексея Михайловича, Федор Ртищев был пожаловал чином стряпчего в «комнате у крюка», то есть во внутренних комнатах при Государе. Осенью 1646 года Ртищев занял должность стряпчего с ключом, то есть дворцового эконома. 11 августа 1650 года Федор Ртищев был возведен в сан постельничего, став по должности одним из приближенных людей Царя Алексея Михайловича[376]376
  Постельничий – чин Государева двора, ведавший «государевой постелью»: постельной казной, Мастерской палатой, где шили платье и белье государей. Постельничий – ближайший, личный слуга Государя: спал с ним в одной комнате, ходил с ним в баню, сопровождал в торжественных выходах и т. д.


[Закрыть]. Весьма примечательно для «кадровой политики» Второго Царя из Династии Романовых то, как и за что Ртищев удостоился возведения в чин окольничего – второе после боярского по значимости звание на Руси.

В 1654–1655 годах Федор Ртищев сопровождал Царя в походах против Речи Посполитой. В сентябре 1655 года он, в качестве доверенного лица, был направлен к гетману Литовскому с извещением о согласии на ведение мирных переговоров и «стайным списком», в котором шла речь о земельных уступках, денежном вознаграждении со стороны Литвы и о выборе места съезда послов.

Переговоры Ртищеву пришлось вести с «великим гетманом Литовским» Павлом Яном Сапегой (1606–1665), квартировавшим в городе Бресте. Главной заслугой Ртищева на этих переговорах было удачное выполнение тайного царского наказа об увеличении титула Московского Царя. По настоянию Ф.М. Ртищева, Сапега в своих статейных списках написал титул Алексея Михайловича с прибавлением слов «и Малыя и Белыя России». Это был принципиальный дипломатический прорыв; теперь царская прерогатива признавалась применительно к западным и юго-западным землям. Весьма обрадованный таким исходом дела, Царь 6 января 1656 года составил Ртищеву личное послание, где выразил свое монаршее благорасположение.

Алексей Михайлович особо отмечал, что Ртищев на переговорах призывал «польских и литовских людей» встать «под царскую руку», т. е. перейти на службу к Царю. Ртищеву угрожали, держали несколько недель под арестом и даже собирались отправить на суд Короля как «опасного преступника». Он ничего не убоялся и бесстрашно говорил противникам о «государевой титле» и «об иных наших государевых делах». То, что дело в конце концов сладилось в угоду русской стороне, в том Царь видел «милость Божию» и результат служебного «радения» постельничего. Потому и царская награда не заставила себя ждать. Самодержец сообщал, что Ртищеву, за его «великую и прямую службу», жалуется, «без челобитья», «400 четвертей оклад»[377]377
  Мера площади пахотных земель в русской системе мер, составлявшая 0,5 десятины.


[Закрыть] и звание окольничего.

В заключении послания Царь еще раз обозначил заслугу друга-соратника. «Служба твоя к нам, Великому Государю, отменна, потому что у нас, Великого Государя, с Польским Королем мир не учинен, а ты взял нашу государеву титлу с новоприбылыми титулами, по нашему государеву наказу, и в предках того не бывало, что в ратной брани, меж великим государями и, не учиняя миру, титл сполна… И мы, Великий Государь, тебя, окольничего нашего, присно похваляем»[378]378
  Московия и Европа. С. 537.


[Закрыть].

Не только «добрые словеса» и похвалы исходили от Самодержца. Порой он с нелицеприятной, резкой откровенностью высказывался о должностных лицах, когда те нарушали сложившиеся установки и определения Монарха.

19 апреля 1655 года из-под Смоленска Алексей Михайлович сделал своему боярину и воеводе Якову Черкасскому (†1666) выговор за то, что тот не пишет донесений: «ныне ты, страдник, худяк… не пишешь ни одной строки. Отведаешь, как приедешь, и увидишь наши очи, мы тебя, страдника, не велим и в город пустить!». Царь «наградил» князя и ближнего боярина Черкасского обидными эпитетами «худяк» (босяк и бедняк, исхудавший от голода) и «страдник» (в значении простолюдина). В тех условиях это были очень обидные для аристократа Черкасского слова. На другой день, 20 апреля 1655 года, Царь написал сокрушительные слова сокольничему Паршуте Тоболину, который не выполнил какое-то поручение Царя, за что и удостоился от Государя эмоциональной реплики: «ты, враг, злодей окаянной». Сохранился зачеркнутый первый вариант царского обращения, много более резкий – «ты, блядин сын[379]379
  В смысле безродный, никчемный.


[Закрыть], сукин сын»…

Воевода князь Григорий Григорьевич Ромодановский (†1682), не выполнивший распоряжения Царя о необходимом перемещении воинских подразделений, получил от Царя «букет» уничижительных титулов: «треокаянный и бесславный ненавистник рода христианского… и нам верный изменник и самого истинного сатаны сын и друг диаволов» и «Иуда законопреступный»[380]380
  Самодержавие первых Романовых. С. 172–173.


[Закрыть].

А в грамоте казначею (келарю) Саввино-Сторожевского монастыря Никите[381]381
  Казначей Саввино-Сторожевского монастыря, отец Никита, выпивши, подрался со стрельцами, стоявшими в монастыре, побил их десятника (офицера) и велел выбросить за монастырский двор стрелецкое оружие и платье.


[Закрыть], Царь, лично составивший послание, наградил своего знакомого эпитетами «богоненавистец, христопродавец» и «единомышленник сатанин» (т. е. сатанист), а также «скот». По меркам XVII века подобные оскорбления – выше всякой меры; придумать более уничижительной характеристики было просто невозможно.

Однако за всеми этими грозными филиппиками, как правило, не следовали жесткие репрессивные меры. Высокопоставленных проштрафившихся не выгоняли со службы, не волокли на дыбу и не тащили на плаху. Совсем нет. Как правило, грозного слова Царя хватало и провинившимся и всем прочим, чтобы исправиться и «пуще глаза своего» беречь и исполнять царскую волю.

В некоторых случаях, что очень важно для оценки психологии власти, исповедуемой Алексеем Михайловичем, он не просто «разносил» за нерадивость должностных лиц, но и увещевал их. Отдельные его послания – своего рода пастырские наставления; он предстает в них скорее как попечитель, отец духовный, но отнюдь не как безраздельный властный повелитель, имеющий неоспоримое право казнить и миловать по своему усмотрению. В этом смысле весьма показательно его обширное послание 1660 года окольничему, воеводе и князю Ивану Ивановичу Лобанову-Ростовскому (†1664).

Повод был, казалось бы, весьма малозначительный: воевода возглавлял русский отряд, вступивший в бой с неприятелем при местечке Кошаны в районе Чернигова. Неприятель был разгромлен, но Самодержца потрясло другое. Князь не сделал подробный отчет о сражении, а ведь на войне не существует мелочей; все имеет первостепенное значение, и каждый командир обязан во всех подробностях, с максимальной откровенностью сообщать повелителю о результатах военных сражений. Князь же прислал краткое извещение, не указав ни точного числа потерь, ни количества плененных врагов.

До Царя дошло известие, что погибло в той стычке 47 воинов, а не 24, как уведомлял Лобанов. Это вызвало немедленную реакцию Царя всея Руси. В отряд Лобанова был отправлен с инспекцией стольник Иван Колычев, который доставил Алексею Михайловичу подробные показания всех командиров за собственноручными подписями. Выяснилось, что погибло в том бою 40 человек, а пятерых неприятелю удалось захватить в плен. Это небрежение в исполнении воинского долга и крестоцеловальной клятвы преданности Царю возмутило Монарха до крайности.

«Утаил ты побитых наших людей многих, а о взятых в полон не написал ни об одном человеке», – восклицал Алексей Михайлович. И далее следовало грозное царское напоминание о кодексе чести каждого служилого человека. «И в том ты пред Богом зло солгал, а от нас, Великого Государя, неутоимое хотел утаить. И так делают недумные и худые люди, а думным нашим Великого Государя людям ложно писать не доводилось. От века того не слыхано, чтобы природные холопы Государю своему в ратном деле в находках и потерях писали неправдою и лгали».

Ведь служить Государю и служить Богу – одно и то же дело, которое надо исполнять с открытым сердцем, не жалея живота своего, а князь и воевода «о том забыл».

Существовал и еще один повод для царской укоризны. Лобанов-Ростовский решил наступать на Мстиславль, не уведомив Царя и не проведя предварительную разведку численности противника и его дислокацию. На вопрос царского уполномоченного Колычева «почему?», князь стал уверять, что не писал потому, что «у него подьячих (писарей. – А.Б.) нет». Тут уж Алексея Михайловича совсем проняло. «Так отговариваются ябедники и обычные людишки в суде, которые Бога не боятся и нашего государева страху не имеют».

Столь нелестная характеристика, отнюдь не завершала послания. Самодержец далее начинает наставлять своего «холопа», как следует себя праведно вести любому христианину. Никогда не следует «забывать Писания», которое – маяк и якорь для всякой богобоязненной души, и надеяться надо не «на кесаря» и не на «сынов человеческих», а исключительно – на Волю Божию, на милость Его. Требуется «сокрушить свое сердце пред Богом», «пред Образом Божиим о победе», чтобы Господь Бог «воевод и всех ратных людей сохранил», а «общая наша Заступница Пресвятая Богородица покрыла омофором своим». Только так и следует поступать, кто искренне радеет о победе, только на это можно полагаться, а не на «свое высокоумие».

Те, которые с чистым сердцем и святой Верой идут на ратные дела, «телом своим обагряются до крови и не только кровью, но и до самой смерти принуждают себя страдать, страждут, ни о чем ином не помышляют, в покаянии за Христа и за нас, великого Государя, умирают, то такие души будут сиять, как солнце»; «им же ангелы венцы плетут и на главы их кладут, а у вас таких много бедных, раненых и побитых».

Далее Алексей Михайлович напоминает азы христианского мироустроения. «Покаянию, молитве, милостыне, страннолюбию (нищелюбию) не может никакой неприятель супротив встать; ни агаряне (мусульмане) ни сам адский князь (дьявол); все окрест бегают и трепещут; все находки и потери в Воле Божией, а такое время пришло, что упадок на людей учинился».

Сделав князю внушение, Царь выражает надежду, что воевода все правильно поймет, «покается» и будет вершить все дела так, как и только и можно: без лукавства, с усердием, оставив «гордость и злобу». Если же не «покаешься, то за то отомстит тебе Господь». Монарх готов предать забвению свое неудовольствие. «Тебе, окольничему и воеводе нашему, к себе нашу великую Государя милость иметь, нам Великому Государю служить ныне и впредь» и «покрыть нынешнюю своею службою и радением от всего сердца», гордыню «оставить и смирить себя перед Богом, и к людям Божиим и нашим Великого Государя всякое попечение иметь»[382]382
  Самодержавное Царство первых Романовых. С. 165–169.


[Закрыть].

Очень верно заметил историк С.Ф. Платонов, что для Царя «главным духовным интересом было спасение души, и с этой точки зрения он судил и других, напоминая при каждом выговоре виновному, что тот губит душу и служит сатане… Алексей Михайлович был философом-моралистом, и его философское мировоззрение было строго религиозным: он все судил с религиозной точки зрения и на окружающие явления отзывался с высоты своей религиозной морали»[383]383
  Платонов С.Ф. Русская история. М., 1996. С. 224–225.


[Закрыть].

Царь Алексей Михайлович как писал, так и сам поступал; он жил под Богом и он жил Богом. С самых ранних лет не мыслил себе существования без молитвы, без строгого исполнения всего церковного канона и поучений святых отцов. Это была не какая-то нарочитая, абстрактная «религиозность», о чем можно прочитать в некоторых сочинения, а полноправная, всеохватная любовь к Иисусу Христу, любовь к Пресвятой Богородице и преданной Им Православной Церкви. В проявлении этого своего органического состояния души у Царя не было никакой «патетики», а тем более какого-то религиозного «фанатизма».

Знаменитый исследователь старинного русского быта И.Е. Забелин (1820–1908), опубликовавший обстоятельное исследование «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях», так описывал повседневный распорядок дня Алексея Михайловича.

«Государь вставал обыкновенно часа в четыре утра. Постельничий, при пособии спальников и стряпчих, подавал Государю платье и одевал его. Умывшись, Государь тотчас выходил в Крестовую палату, где его ожидали духовник или крестовый поп и крестовые дьяки. Духовник или крестовый священник благословлял Государя крестом, возлагая его на чело и ланиты, причем Государь прикладывался ко Кресту и потом начинал утреннюю молитву; в то же время один из крестовых дьяков поставлял перед иконостасом на аналое образ святого, память которого праздновалась в тот день. По совершении молитвы, которая продолжалась около четверти часа, Государь прикладывался к этой иконе, а духовник окроплял его святою водою…

После моленья крестовый дьяк читал духовное слово – поучение из особого сборника «слов», распределенных для чтения в каждый день на весь год… Окончив крестовую молитву, Государь, если почивал особо, посылал ближнего человека к Царице в хоромы спросить о ее здоровье, как почивала? Потом сам выходил здороваться с нею в переднюю или столовую. После того они вместе слушали в одной из верховых церквей заутреню, а иногда и раннюю обедню.

Между тем с утра же рано собирались во дворец все бояре, думные и ближние люди – «челом ударить Государю» и присутствовать в Царской думе. Поздоровавшись с боярами, поговорив о делах, Государь в сопровождении всего собравшегося боярства шествовал, в часу девятом, к поздней обедне в одну из придворных церквей. Если же тот день был праздничный, то выход делался в храм или монастырь, сооруженный в память празднуемого святого. В общие церковные праздники и торжества Государь всегда присутствовал при всех обрядах и церемониях. Поэтому и выходы в таких случаях были гораздо торжественнее.

Обедня продолжалась часа два…

После обедни, в комнате в обыкновенные дни Государь слушал доклады, челобитные и вообще занимался текущими делами. Заседание и слушание дел в комнате оканчивалось около двенадцати часов утра. Бояре, ударив челом Государю, разъезжались по домам, а Государь шел к столовому кушанью, к которому иногда приглашал некоторых из бояр, самых уважаемых и близких… Оканчивая день, после вечернего кушанья, Государь снова шел в Крестовую и молился»[384]384
  Забелин И.А. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Хрестоматия по истории России. Т.2. М., 1995. С. 66–67.


[Закрыть].

Царю приходилось решать не только военные задачи и дипломатические вопросы. Регулярно возникали и внутренние проблемы, вызванные как изнурительной военной кампанией, так и другими факторами.

Война истощала государственные финансы; казна страны быстро пустела. Чтобы ее пополнить, с 1658 года вместо серебряных монет начался выпуск в обращение медных денег. Инициатором плана явился Ордин-Нащокин, предложивший выпускать медные деньги по цене серебряных. Налоги собирались серебром, а жалованье раздавалось медью. Мелкая медная монета поначалу действительно имела хождение наравне с серебряными копейками, однако вскоре чрезмерный выпуск ничем не обеспеченных медных денег, которые чеканились в Москве, Новгороде и Пскове, привел к обесцениванию медных денег. За 1 рубль серебром давали 17 рублей медью. Несмотря на царский указ, устанавливавший равную стоимость денег, все товары резко подорожали. Цены на продукты и товары неимоверно возросли, началась инфляция. К тому же рынок заполнялся фальшивыми «медными деньгами».

Из-за дороговизны и взяточничества отдельных высокопоставленных лиц в 1662 году 25 июля в Москве вспыхнул бунт, получивший название «Медного». В тот день на Лубянке были обнаружены «подметные листы»[385]385
  Кто составлял эти «грамоты», так и осталось невыясненным, хотя был произведен тщательный розыск, не принесший результатов.


[Закрыть] с обвинениями в адрес тестя Царя, князя и боярина И.Д. Милославского (1595–1668), нескольких членов Боярской думы и богатого купца Василия Шорина. Их обвиняли в тайных сношениях с Речью Посполитой, что не имело под собой никакого основания. Но недовольным людям нужен был повод. Так же четырнадцать лет назад, во время «Соляного бунта», толпа напала и разгромила дом гостя Шорина, собиравшего «пятую деньгу» во всем государстве.

Несколько тысяч человек отправились к Царю Алексею Михайловичу, находившемуся в своем загородном дворце в селе Коломенском, в семи верстах от Москвы. Подробности происшествия описал современник события дьяк Посольского приказа Г. Котошихин (†1667).

«А в то время Царь был в церкви, у обедни; и увидел Царь из церкви, идут к нему, в село и на двор многие люди, без ружья, с криком и с шумом; и видя Царь тех людей злой умысел, которых они бояр у него спрашивали, велел им схоранитися у Царицы и царевен, а сам почал дослушивать обедни; а Царица, в то время, и царевичи, и царевны, запершися сидели в хоромах в великом страху и в боязни.

И как те люди пришли, и били челом Царю о сыску изменников, и просили у него тех бояр на убиение; и Царь их уговаривал тихим обычаем, чтобы они возвратилися и шли назад к Москве, а он Царь, кой час отслушает обедни, будет в Москве, и в том деле учинит сыск и указ; и те люди говорили Царю и держали его за платье за пуговицы: «чему де верить?» и Царь обещался им Богом и дал им на своем слове руку, и один человек ис тех людей с Царем бил по рукам, и пошли к Москве все; а Царь им за то не велел чинити ничего, хотя и было кем противится».

Сцена патетическая, могла бы быть названа: «единение Царя и народа»; на самом же деле это было насилие над Самодержцем. Поведение людей из толпы нарушало все непререкаемые нормы: прерывать литургию было категорически запрещено, Царя «хватать руками» ни в коем случае не допускалось, как и задавать вопросы без царского соизволения. И еще чего многое было «нельзя», но в период общественного возбуждения или бунта обычный ход вещей, «придворный протокол», терял всякое значение. На передний план выходили чрезвычайные обстоятельства.

И в этих условиях Самодержец всея Руси вел себя мужественно и, надо прямо сказать, добросердечно. Конечно, выбора-то у него фактически не было; охранный гарнизон Коломенского не мог справиться с разгневанной толпой; но он не попытался спрятаться в хоромах, а вышел, как бы теперь сказали, «на прямой диалог» и дал твердые обещания во всем разобраться и не преследовать участников бунта.

В этой связи Котошихин добавляет. «И послал Царь к Москве ближнего своего боярина князя Ивана Ондреевича Хованского, и велел на Москве уговаривать, чтобы они смуты не чинили и домов ничьих не грабили; а которые листы объявилися писаны о измене, на бояр и думных людей, приедет он, Царь, сам для сыску, того ж дни»[386]386
  Котошихин Г. О России в царствование Алексея Михайловича // Хрестоматия по истории СССР. Т. 1. М., 1940. С. 103–105.


[Закрыть]. Позже, 27 июля, Царь заявлял в своей грамоте на имя управляющего Москвой боярина князя Ф.Ф. Куракина (†1684), что мятежники «пришли к нам, Великому Государю, в село Коломенское и стали бить челом с большим невежством»[387]387
  Полное собрание законов Российской Империи. СПб., 1830. Т. 1. С. 566.


[Закрыть].

После встречи с Царем, толпа отправилась восвояси, но этому дню не суждено было кончиться мирно; произошло неожиданное. Навстречу из Москвы валила еще одна многотысячная толпа, настроенная гораздо воинственнее и успевшая уже кое-кого «пограбить» в Москве… Мелкие торговцы, мясники, хлебники, пирожники, деревенские люди вновь окружили Царя Алексея Михайловича и на этот раз уже не просили, а требовали выдать им «изменников на расправу», угрожая «будет он добром им тех бояр не отдаст, и они у него учнут имать сами, по своему обычаю». Однако в Коломенском уже появились стрельцы и солдаты, отправленные боярами на выручку. Поэтому, когда Алексею Михайловичу начали угрожать, он возвысил голос и велел стольникам, стряпчим, жильцам и стрельцам рубить мятежников. Мятежную толпу загнали в реку, несколько сот человек было убито.

Восстание началось рано утром и продолжалось до середины дня. В нем приняло участие до 10 тысяч человек, главным образом жители столицы. Вскоре медные деньги были отменены и монетные дворы по их изготовлению были навсегда закрыты.