Текст книги "Эпоха Куликовской битвы"

ПОСЛЕДНЯЯ ВОЙНА ОЛЕГА

В 1400 году «в пределах Червленого Яра и караулах возле Хопра по Дону князь великий Олег Иванович с пронскими князьями и с муромскими и козельским перебили множество татар, и царевича Мамат-Салтана захватили и иных князей ордынских поймали».

Муром в то время зависел от Москвы, Козельск – от Владимира Андреевича Серпуховского. Возможно, имеет смысл предположить, что отношения великого князя рязанского с московским и серпуховским князьями в то время были дружественными. Это предположение подтверждаются двумя свадьбами: в этом же году в Москве Юрий Дмитриевич, брат великого князя московского, женился на дочери князя Юрия Смоленского Настасье. А в 1401 году в Москве Иван Владимирович, сын Владимира Андреевича, женился на дочери Федора Олеговича Рязанского Василисе.

В 1400 году «доброхоты» великого князя Юрия Святославича тайно приехали к нему в Рязань, желая видеть его на смоленском престоле. Юрий просил Олега о помощи, и тот согласился помочь. Собственно, война с Литвой для Олега Ивановича и не кончалась. Он просто ждал удобного момента, чтобы нанести удар.

В 1401 году Олег Рязанский вместе с Юрием, князьями прон-ским, муромским и козельским отправился к Смоленску. Время он улучил удобное, говорит летописец, потому что Витовт «оскудел тогда до конца людьми после побоища при Ворскле, и в Смоленске была крамола: одни хотели здесь Витовта, а многие другие – своего отчича, старинного князя Юрия. Пришедши под Смоленск, Олег велел оповестить его жителей: «Если не отворите города и не примете господина вашего, князя Юрия, то буду стоять здесь долго и предам вас мечу и огню; выбирайте между животом и смертью». Смольняне сдались, и многие из них были рады князю своему Юрию, но другие ненавидели его. Вошедши в город, Юрий начал тем, что убил Витовтова наместника, князя Романа Михайловича брянского, с его боярами, а потом перебил и смоленских бояр, преданных Витовту. Олег, возвративши зятю его отчину, не был этим доволен, но вошел со всем войском в литовские владения и возвратился оттуда с большою добычею».

В августе месяце утвердился в Смоленске Юрий, а осенью того же года Витовт уже стоял с полками под городом. В Смоленске поднялась сторона, преданная Витовту; но противники Литвы осилили, перебили много ее приверженцев, и Витовт, простояв четыре недели понапрасну, заключил перемирие с Юрием Святославичем и отступил от Смоленска.

Осенью 1401 года «приходили изгоном татары на рязанские окраины и много зла сотворив, возвратились восвояси». Похоже, в этом году начался новый виток пограничной войны рязанцев с татарами.

В 1402 году Олег Рязанский посылает своего сына Родслава в поход: «Того же лета князь Родслав Олегович Рязанский пошел ратью на Брянск и встретили его князи литовские, князь Семен Лугвений Ольгердович, князь Александр Патрикеевич Стародуб-ский и был между ними бой у Любутска, и побила Литва рязан-цев, а князя Родслава схватили и привели его связанного к Ви-товту и сковали его, ввергнув в темницу, и пребыл в нужде той великой 3 лета, потом же Витовт взял за него 3000 рублей откупа и отпустил его».

Олег Иванович не дожил до освобождения сына. В том же 1402 году «месяца июля в 5 день, преставился князь великий Олег Иванович Рязанский во иноках и схиме, нареченный в святом крещении Иаков, а в монашеском чину Иаким, и положен был в его отчине и дедине на Рязани, за Окою-рекою, в монастыри его называемом Солотчша. И пошел сын его князь Федор во Орду ко царю Шадибеку с дарами и со многою честью, возвестив ему отца своего Олега Ивановича смерть; и пожаловал его царь, дал ему отчину его и дедину великое княжение Рязанское улус свой и отпустил его. Он же пришел из Орды в свою землю и сел на отчине своей и дедине, на великом княжении Рязанском».

Точность даты и конкретность описания свидетельствуют о современности записи и ее рязанском происхождении.

Итак, перед смертью Олег Иванович вдруг ушел в монахи. Существует интересное предание о святом князе Олеге Рязанском:

«Среди современных Димитрию Донскому русских князей замечательна судьба князя Олега Рязанского. Бодрый, способностей выдающихся, он постоянно враждовал с великим князем, и когда Димитрий пошел на Мамая, Олег ссылался с союзником Мамая, королем польским, и не пристал к Димитрию. Незадолго до смерти Димитрия, преподобный Сергий Радонежский ходил в Рязань, чтобы примирить Димитрия с коварным и мятежным Олегом. И тут умягчилось бурное сердце: он заключил с Димитрием искренний союз. Вероятно, воздействию тихой святыни дивного старца нужно приписать перелом, происшедший в жизни Олега.

Пред концом ее, мучимый раскаянием за все, что было в ней темного, он принял иночество и схиму в основанном им в 18 верстах от Рязани Солотчинском монастыре. Там жил он в суровых подвигах, нося власяницу, а под ней ту стальную кольчугу, которую не захотел надеть, чтобы оборонять отечество против Мамая. Инокинею закончила жизнь и его супруга княгиня Евфросинья. Их общая гробница в соборе обители. Многие жители Рязани и соседних уездов бывают тут на поклонении иноку-князю и служат по нем панихиду, испрашивая себе его молитв, причем обыкновенно надевают на себя его кольчугу».

В этом рассказе легко найти ряд несуразиц. Во-первых, князь Олег во время Мамаева побоища хотя и не участвовал в битве, но стоял с войском своим наготове и кольчугу уж наверняка надевал. Во-вторых, обыкновенно иноки в знак самоуничижения и раскаяния носили под власяницами вериги, которые весили намного больше кольчуги.

Даже неподготовленный человек способен долгое время носить кольчугу, не снимая, что уж говорить о князе-воине XIV века, сызмальства приученном к тяготам военной жизни? Стоит задуматься, а не носил ли князь Олег кольчугу, опасаясь за свою жизнь? При этом он не надеялся ни на защиту монастырских стен, ни на собственный монашеский чин. На первый взгляд, мысль нелепая, однако не будем торопиться. Давайте вместе постараемся разгадать загадку кончины великого князя Олега Рязанского.

Вериги

Что могло заставить Олега Ивановича уйти в монастырь в тот момент, когда вновь началась пограничная война с татарами, в момент, когда шла война с Литвой и когда в плену у литовцев оказался его сын Родслав?

То, что Олег Иванович до своих последних дней, находясь в монастыре, носил под власяницей кольчугу, на наш взгляд, говорит отнюдь не о самоуничижении и раскаянии за грехи. Это говорит о том, что князь, даже находясь в монастыре, боялся за свою жизнь. Он опасался покушения и именно поэтому носил под одеждой кольчугу. И тем не менее погиб через несколько месяцев или даже недель после того, как заперся от кого-то в не так давно построенном на собственные деньги монастыре.

Кто мог покушаться на жизнь Олега? Для кого он был опасен даже в монастыре? И что заставляло этого князя сражаться, возможно, до последних дней своей жизни? Мы не найдем в летописях прямого ответа на этот вопрос. Но ответ вырисовывается сам из логики происходивших вокруг князя Олега событий.

Олег отличался от своих противников – Дмитрия Ивановича и Василия Дмитриевича Московских. Он не концентрировал в своих руках крупных земельных владений, не пользовался в своих целях церковной пропагандой, не стремился объединить вокруг себя Русь. Он выступал против этого объединения, воспринимая его как порабощение. Всю свою жизнь он заботился о Рязанском княжестве. Вся его внешняя политика сводилась к тому, чтобы окружить свои земли владениями дружественных ему князей. Он использовал для этого родственные связи и договоры. Если мирного сосуществования с соседом не получалось, Олег применял военную силу, заставляя себя уважать как в случаях с Москвой и Ордой) или сменяя неудобного ему князя Муром, Пронск, Смоленск). Подчеркнем, что Олег Иванович не захватывал побежденные города под свою руку, не ставил там своих наместников, как это делали московские князья и Витовт.

В конце XIV века на Руси очень многим власть имущим стало очевидно, что страна стоит на распутье. Оказалось, что объединение Руси возможно лишь вокруг жесткой авторитарной власти, такой как власть московского князя. Но это в свою очередь лишало власти, имущества, жизни очень многих. Оказалось, что Русь может объединиться только пожирая, уничтожая свободу городов, князей, бояр, приводя всех к общему знаменателю. Не воля и старинные демократические устои, а покорность и безропотное служение государю, порядок беспрекословного послушания и раболепства, перенятый в Орде, – вот что было нужно растущему, превращающемуся в новую Россию Московскому княжеству.

Основой правящего класса, его военным фундаментом и интеллектуальной элитой на Руси было боярство. Бояре и приближающиеся к ним по социальному статусу мелкопоместные князья и старшие дружинники – вот кто делал в описываемую эпоху политический выбор. Многие из бояр связали судьбу своих родов со служением московскому князю. Но не все. Кое-кто из них, может и не вполне осознанно, но пришел к выводу, что растущее Московское государство своей политикой разрушает ставшие привычными с прошлых веков устои. И против этого процесса началась борьба.

К началу XV века Олег Иванович представлял собой, пожалуй, единственного великого князя, успешно противостоящего политике объединения русских земель любой ценой, которую проводили московский князь Василий Дмитриевич и митрополит Киприан. И этой своей успешностью, наглядно демонстрирующей, что можно жить, не прогибаясь ни под Москву, ни под Литву, – этим он был опасен митрополиту Киприану, московскому и литовскому великим князьям. Нет, он не был очень уж опасен сам по себе. Олег не стремился создать обширных земельных владений, так их и не создал. А ресурсы собственно Рязанского княжества не были велики. Его сила была в другом – репутация успешного полководца, многочисленные родственники и союзники среди мелкопоместных князей как на Руси, так и в Литве.

К концу своей жизни Олег стал своего рода идеалом, флагом, вокруг которого могли объединиться недовольные московским князем русские князья и бояре. Когда Москва в 1395 году позволила Витовту захватить Смоленск, возглавляемые Олегом князья в ответ начали с Литвой войну. Василий Дмитриевич, действуя в рамках достигнутых с Витовтом договоренностей, старался принудить Олега и его союзников к миру с Литвой, но тщетно. И когда после битвы на Ворскле вся политика Витовта терпит фиаско, Олег Рязанский, Юрий Смоленский, муромский, козельский и пронс-кий князья совершают дерзкое нападение на Смоленск, вырывая его из цепких лап Литвы, при молчаливом попустительстве Москвы. Василий Дмитриевич на этот раз не помешал Олегу Рязанскому, так как отношения московского и литовского князей испортились.

Однако в Москве понимали, что Олег Иванович не позволит себя использовать. Возвращением Смоленска война рязанского князя с Литвой не закончилась. Противостояние Олега Ивановича и его союзников с Литвой в 1395 – 1402 годах показало всей Руси, что можно побеждать и не опираясь на обширные земельные владения, что можно проводить независимую от сильных соседей, и тем не менее успешную политику. Олег Иванович Рязанский стал слишком опасным и непредсказуемым противником, как с политической, так и с военной точки зрения. И главное – у Москвы не было практически никаких рычагов давления на него. Последние войны с Рязанью оканчивались неизменной победой Олега. В Москве, в Литве и в Орде Олега Рязанского просто боялись.

ТАК МОГЛО БЫТЬ

В 1402 году Олегу Ивановичу было далеко за 60. Он княжил уже 52 года и всю свою жизнь провел в походах, на коне. Предположим, что весной 1402 года он заболел. Настолько серьезно, что бояре решили – князь умирает. Перед ними встал вопрос – что будет дальше? Кто будет следующим великим князем Рязанским – молодой отчаянный Родслав или Федор, женатый на сестре московского князя? Произошел раскол боярства. Партия крупных землевладельцев, заинтересованных в стабильности, стояла за прекращение войны с Литвой, за союз с Москвой, то есть за Федора. Те, кому война была все еще выгоднее мира, стояли за Родслава. Видимо, поход рязанского войска на Брянск планировался еще до болезни Олега. Когда князь заболел, Родслав вызвался повести войска вместо него, увидев в этом шанс – доказать рязанскому боярству, что он более достойный претендент на великокняжеский престол.

Но многие бояре за ним просто не пошли. Не пошли с ним в поход и союзные князья – козельский, муромский и пронский. Итак, Родслава поддерживали только самые рьяные его сторонники. И всего один вестник, посланный, Витовту, решил дело. Кто предупредил Литву? Мы не знаем имен. Знаем лишь, что Родс-лав был перехвачен и разгромлен у Любутска, на самой границе с Литвой, литовскими князьями – наместниками Витовта. То есть его, идущего внезапно и скрытно, ждали. Кто состоял в заговоре? Не знаем. Но разгром Родслава был выгоден всем рязанским боярам из партии мира, был выгоден Федору Олеговичу и, несомненно, Москве. Если бы Родслав погиб в этой битве, а Олег Иванович Рязанский так и умер, то все были бы довольны. Но Родслав оказался в плену. Витовт мог держать княжича, но мог и отпустить за выкуп. Тем временем Олег Иванович стал выздоравливать. И понял, что в его окружении есть предатели. Причем кто – доподлинно неизвестно. Все, кто не пошел в поход с Род-славом, были у него на подозрении. Он ни сыну Федору, ни боярам своим уже не мог верить. Олег испугался, что заговорщики выздороветь ему не дадут. И скрылся в монастыре. Чтобы прийти в себя после болезни. Все обдумать. Выяснить, кто именно предал. А разобравшись – наказать. Ведь не мог же он по одному только подозрению учинить расправу над своим сыном и над лучшими своими боярами.

И Олег стал разбираться. Он, скрывшись за стенами монастыря, видимо, с немногими личными телохранителями, вызывал к себе бояр, слуг. Беседовал с ними. А под власяницей носил кольчугу – вдруг кто из вызванных для беседы кинется на князя с оружием.

Заговорщики испугались. Потому что при живом Родславе и при выздоравливающем Олеге, у них не было шансов. Бояре верили князю Олегу. И в огромном большинстве были ему верны. Они примкнули к партии Федора Олеговича лишь по необходимости, думая, что Олег Иванович уже не поднимется. Узнав, что Олег снова в состоянии править, они, не задумываясь, схватили бы Федора Олеговича и всех других, на кого указал бы Олег.

Олег должен был умереть «естественной смертью». В этом был заинтересован не только Федор Олегович и непосредственные участники заговора, но и Москва. Совершить такое тайное убийство в монастыре могли только монахи. Возможно, его отравил человек, подосланный митрополитом Киприаном, который к тому времени, в своем стремлении к объединению Руси уже перестает стесняться в средствах. К тому же в свое время Олег Рязанский поддерживал врага Киприана – митрополита Пимена. Так что никаких симпатий к рязанскому князю митрополит Киприан не испытывал.

Олег Иванович, спрятавшись в монастыре, не отказался от княжеской власти и не передал княжение преемнику. Федор ездил в Орду за ярлыком только после смерти отца. То есть Олег, видимо, собирался вернуться из монастыря и снова взять власть в свои руки.

Возможно, Олег принял постриг уже перед самой смертью. Такая практика в отношении князей, а позже и царей была распространена на Руси. А легенду о святом князе-монахе придумали потом.

Рязань унаследовал Федор. Он в 1402 году подписал докон-чальную грамоту с московским князем. Своего брата Родслава Федор выкупил лишь через три года, когда здоровье того было окончательно подорвано пленом. Еще через год, в 1406 году, Род-слав умер.

Летописи пишутся под диктовку победителей. Современники, прочитав явную ложь в официальных документах, посмеются над убогостью и нелогичностью текста. А историки, через 500 лет прочитав этот же текст, примут его за чистую монету. И герой превратится в предателя. Так не должно быть.

ЗАКАЗ ОПЛАЧЕН

«Но человеколюбивый Бог захотел спасти и освободить род христианский, молитвами пречистой своей матери, от рабства измаильтян, от поганого Мамая и от союзников его – нечестивого Ягайла и лживого Олега Рязанского…»

Отец Матвей отложил в сторону гусиное перо и утер рукавом выступившие на лбу капельки пота. Работа монаха была трудная. В обители он слыл в сочинениях искусным, и поэтому именно ему поручили свести воедино и «обработать должным образом» все записи о Задонщине. Поглядывая на разложенные на столе летописи и разрозненные пергаментные свитки, монах переписывал понравившиеся ему абзацы на листы бумаги. Потом переписчики размножат его труд и разошлют во все монастыри московской Руси.

Работа у Матвея была творческая. Факты-то были всем известные. Но подать их так, чтобы понравилось московскому князю, – вот сложность!

«Нет. «Лживый» – это не пойдет. Лживый – это как-то несолидно. Поругал, а на деле все равно что погладил. Коли князь не лжив, то какой же это, к лешему, князь?.. Вот и наш благоверный Василий свет Васильевич… – Матвей мысленно осекся и испуганно огляделся. – Вслух я сказал или подумал? – он пристально посмотрел на двух отроков, сидящих в углу на лавке, над книгой. – Не оглянулись даже. Нет, не вслух сказал. Подумал только. Лучше и не думать такое! А князь Василий-то давеча на рязанского князя, на Ивана Федоровича, страсть как изволил гневаться. Знающие люди говорят – аж весь покраснел, как ему об измене доложили. Еще бы не покраснеть, коли Иван Федорович со всем своим княжеством из-под нашей руки ушел – да к Литве отложился… А я про деда его, Олега, – «Лживый». Само собой, лживый. В наше-то время иначе и не проживешь… Посильнее теперь всех рязанских князей припечатывать надо! Олег-то Иванович, дедушка нашего изменника, перед битвой на Дону с татарами сношение имел. Вот мы этим-то его и подденем!»

И Матвей, схватившись за перо, принялся бойко водить им по бумаге, дополняя написанное: «…льстивого и лживого Олега Рязанского, который не соблюл своего христианства…»

Ненадолго задумавшись, Матвей приписал к характеристике Олега Рязанского еще одно пожелание: «Ожидает его ад и дьявол в день Великого суда Господнего».

Монах удовлетворенно поставил точку и с натугой разогнул спину.

«Великий князь Василий Васильевич изволил заказать нашему, Богоявленскому монастырю труд о славном подвиге деда его, Дмитрия Ивановича, о Задонской битве его с незаконным царем Мамаем. Тому уж пять десятков лет минуло, как славный подвиг сей совершен. А в летописях и прочих письменах про те дела все разное написано. И решил Великий князь, и повелел собрать все сведения о той битве великой и записать их в одной повести, пространно и подробно, и с великим старанием. Даже деньги за труд сей изволил вперед дать. А коли понравится, еще наградить обещал…»

Матвей облизнул губы и принялся усердно переписывать из прежней летописи абзац про гнев бессудного царя Мамая и про его подготовку к походу.

Два отрока, сидящие за книгой в углу, тем временем усердно счищали ножами с пергаментных листов старые чернила. Один уже справился со своим листком и теперь нетерпеливо толкал в бок своего напарника, торопя его работу.

– Ну же, Кирилка! Я уж заждался весь, а ты все копаешься…

– А ты не торопи его, Мефодий. Не торопи, – назидательно изрек Матвей, оторвавшись от своего письма. – Старые знаки сводить со всем тщанием надобно, а то начнут потом в этой книге новую летопись писать, а старые-то знаки, плохо соскобленные, глядь, и проступят. Ты бы лучше, пока Кирюша работает, еще раз свой лист осмотрел. Везде ли гладок пергамент? Не забыл ли где каких знаков ты соскоблить?

– Хорошо, отче, – с притворным смирением кивнул Мефо-дий и, опустив очи на книгу, снова незаметно пихнул в бок своего напарника. – Давай скорее, копуша.

«И начал Мамай посылать в Литву, к поганому Ягайлу, и лукавому Олегу…» – вывело тем временем перо Матвея.

«Лукавому… Маловато как-то. Великий князь на внука его гневаться изволил!.. Лукавый, стало быть, диавольский. То есть отлученный от Господа…» – И монах, макнув перо в чернильницу, принялся яростно изливать на бумагу новую волну вдохновения. Сперва зачеркнул «лукавому Олегу», а затем, вместо того, размашисто вписал: «…к льстивому слуге сатаны, сообщнику дьявола, отлученному от Сына Божия»

– От как его! – аж подпрыгнул на жесткой скамье инок. Отроки, сидящие в углу, удивленно подняли на него глаза. – Ну как, Кирилл? Дочистил страничку?

– Почти, – нервно кивнул Кирилл.

– Да он потому долго копается, что читает! – возмущенно взмахнул руками Мефодий. – Я не читаю, а он читает перед тем, как соскоблить. Оттого и не поспевает за мной!

– Ну и читаю! И что?! – вскинул голову и зарделся от смущения Кирилл. – И прежде я читал. Отчего не читать, коли я и так за тобой поспеваю? Ты только сотрешь, а я и прочту и сотру за тот же срок!

– Вот как?.. – удивленно поднял бровь инок Матвей. – Говорил мне брат Григорий, что ты в чтении горазд, но чтобы так…

В слух словеса не произносишь, и губами не шевелишь. Что же, в уме все слова складываешь?

Отрок в ответ только кивнул. И инок посмотрел на мальчика уже совершенно другими глазами. Читать про себя, не проговаривая в слух слова и не шевеля губами, умели не все взрослые монахи обители.

– И что же ты, весь свой лист успеваешь прочесть?

– А почти весь поспеваю, – Кирилл, заметив, как уважительно глянул на него старец, гордо улыбнулся и выпятил грудь.

– Так отчего же тогда Мефодий торопит тебя? – лукаво сощурился Матвей.

– Да задумался я. Вот и не поспел за ним, – снова потупил глаза Кирилл. – Уж больно интересно написано было, будто и не царь татарский всему виной, а… да вот.

И он принялся читать, водя пальцем по нескольким несоскоб-ленным строчкам рукописного текста.

– «Бояре и вся дружина его и братия его, многие хулы и зло-речения говорили на князя, и замыслили некие из них убить его до смерти. И в страхе с тремя лишь верными слуги в свой град Кострому едва утече благоверный князь Московский Дмитрий Иванови…

– Прекрати! – испуганно зашипел на него старец Матвей. – Прекрати читать сию книгу, а надпись эту срамную соскобли немедля!

– Так ведь… Я подумал… Я же только спросить хотел, – пролепетал Кирилл, испуганно вжав голову в плечи. – Может, она это… Может, важная запись? Князя нашего… Убить ведь хотели, а?..

– Книга сия ненужная и зловредная! Врагами нашими писанная. Это летописание княжества Нижегородского. А как княжества того не стало, а стала эта земля нашего князя, Московского, так те записи летописные все были позаброшены. А потом перевезли сию книгу сюда, на Москву, и святые отцы церкви нашей изволили всю ее прочесть. Все, что тут писано про стародавние дела, в нашем, Московском летописании, изложено верней и подробнее! – голос старца Матвея постепенно окреп, словно он не с отроком разговаривал, а вещал с церковной кафедры.

– Т-так сия книга же про другой город писана… – попытался возразить Кирилл. – Как же у нас про другой город выйдет подробнее?

– А все, что тут было подробнее, уже прочтено святыми отцами, и в наш свод переписано! – сердито отрезал Матвей. – А ты стирай давай. И не читай более. А то опять задумаешься… А от великого знания великие печали, мальчик. Давай стирай. А то скоро уж писать на этих листах надо будет, а на них еще записи старые… Да повнимательней стирайте! Чтоб ни черточки от старых словес не осталось!

И старец вновь углубился в работу. Однако вдохновение не шло. Но тут взгляд его замер на зажатых в левой руке листах. Осененный внезапной мыслью, монах кинулся к столу и принялся торопливо записывать.

«И начал Мамай посылать в Литву, к поганому Ягайлу, и к льстивому слуге сатаны, сообщнику дьявола, отлученному от сына Божия, омраченному тьмою греховною и не желающему слышать голоса разума, Олегу Рязанскому, прислужнику басурманскому, лукавому сыну. Как сказал Христос: «От нас отошли и на нас ополчились». И заключил старый злодей Мамай нечестивый уговор с поганой Литвой и с душегубцем Олегом, чтобы соединиться им против благоверного князя у реки Оки на Семенов день. Душегубец же Олег начал зло к злу присовокуплять: стал посылать к Мамаю и к Ягайлу своего боярина единомышленника Епифана Кореева, антихристова предтечу, призывая их прийти точно в назначенный срок и, как договорились, стать у Оки с трехглавыми зверями – сыроядцами, чтобы кровь пролить».

Инок устало выдохнул и, поднявшись с деревянной скамьи, размял уставшие пальцы.

«Как поперло! Ух, как пошло, полилось! Теперь-то великий князь уж точно будет доволен».

Матвей оглянулся на двух отроков, сидящих в углу тише воды и ниже травы. Оба они усердно выскабливали следующий разворот ненужной Москве нижегородской летописи. Мефодий, подняв испуганный взгляд на монаха, тут же опустил его, буркнул что-то, и оба отрока чуть слышно хихикнули.

Старцу захотелось всыпать розг мальчишкам или просто накричать на них, чтобы другой раз неповадно было безобразничать, но он, поборов в себе это желание, снова уселся за работу. Сейчас нельзя растрачивать по таким пустякам драгоценную злобу. Предстоит написать еще пару абзацев об Олеге Рязанском. Надо поторопиться. Ведь заказ уже оплачен, а великий князь Василий Васильевич ждать не любит.