Текст книги "Христоверы"

– Да так, пустячок один, – пожал плечами Силантий. – Ты вот много мне рассказывал о скопцах, Макарка? Почитай всю зиму напролёт. Я внимательно тебя слушал, и про голоссалии и про радения тоже.

– Ну и что с того? – напрягся Куприянов.

– Не взыщи, но теперь мне поглядеть на всё это охота, – признался Силантий. – Вот скучаю неделю без общения с тобой и изнываю от желания поглядеть на радения скопцовские.

– Ты же говорил, что видел радения хлыстовские? – забеспокоился Куприянов.

– Да, как хлысты радеют, я знаю, – утвердительно кивнул Силантий. – А вот как скопцы – нет.

– Всё у тех и других одинаково, – поморщился Куприянов.

– Но ты же обещал отвезти меня в город на корабль ваш? – напомнил Силантий. – Вспомни, был такой уговор?

У Куприянова затряслись руки. Так и не догадавшись, к чему клонит сосед, он решил выставить его за дверь и повысил голос:

– Было дело, обещал, а теперь передумал. Такой голубок, как ты, на нашем корабле не нужен.

– Жаль, а я так на тебя рассчитывал, – вздохнул Силантий. – Шёл вот сейчас к тебе и думал, что ты сдержишь данное мне обещание, а ты… Разве так можно?

– Всё, врозь наша дружба, Силашка! – выкрикнул Куприянов раздражённо. – А ну прочь со двора моего и больше не суй ко мне свою сатанинскую морду!

– Ай-я-яй! – укоризненно покачал головой Силантий. – Так, значит, ты героя войны чествуешь, паскуда? Ну да ладно. Я обещал Фролу Фомичу тебя не трогать и своё обещанье сдержу. Но сначала ты мне наглядно покажешь, как радеют скопцы.

– Что? – изумился Куприянов. – Ты в своём уме, чучело? Мы же не в соборной избе, не в Самаре. Как же я тебе радение покажу?

– А ничего, – хмыкнул Силантий. – Что в твоей избе, что в «соборной», какая разница где радеть.

– Ты что-то задумал, Силашка, признайся? – захрипел Куприянов. – Ты же обещанье дал Фролу Фомичу.

– Так я же не трогаю ни тебя, ни Степаниду твою преподобную, – ухмыльнулся Силантий. – А вот ты сдержать данное мне обещание не хотишь. Раз не желаешь везти к скопцам меня, значит, сам передо мной петь и выплясывать будешь. А я вот посижу тихонечко на табурете, на тебя посмотрю и голоссалии послушаю.

– Вон! Вон отсель проваливай! – разозлился Куприянов. – Не будет в моей избе радений! Я не…

Он замолк и проглотил остаток фразы, увидев в руке Силантия револьвер.

– Не перечь мне лучше, Макарка, а делай что говорю, – произнёс зловеще сосед, направляя в грудь Куприянова ствол револьвера. – Я на войне шибко нервным стал, особенно после того, как немцы меня напалмом сожгли. Они ведь не только моё тело опалили, но и мозги, видать, тоже. Пальцем я тебя не трону, сдержу данное уряднику обещанье, а вот застрелить могу. Не стрелять в вас я не обещал никому.

По обгоревшему лицу Силантия невозможно было определить, шутит он или говорит всерьёз, потому что лица у него не было. И Куприянов воспринял его зловещую угрозу за чистую монету.

– Так делать-то что? – едва дыша, спросил он. – Я же…

– Переодевайтесь со Степанидой в белые рубахи и начинайте радение, – перебив его, сказал Силантий.

– Может, так сойдёт? – приуныл Куприянов. – Это же всё понарошку будет?

– Нет, вы будете радеть по-настоящему, как в храмовой избе, – усмехнулся Силантий. – Ежели отлынивать вздумаете, это радение будет последним в вашей паскудной жизни.

* * *

Первой не выдержала и упала в изнеможении на пол Степанида Куприянова. Несколько минут спустя её муж свалился рядом.

– Не-е-ет, так дело не пойдёт! – воскликнул Силантий, целясь в несчастных супругов из револьвера. – А ну вставайте, мать вашу! Радение ещё не закончилось!

– Нет больше мочи, аспид, – прошептал Куприянов, тяжело дыша. – Пощади, не изгаляйся над нами, Силашка!

– О чём ты просишь, Макарка? – усмехнулся сосед, глядя на него. – Ещё только полночь и до утра ох как далеко.

– Уймись, Силашка, пощади нас? – взмолился Куприянов. – Не доживём мы до утра, слышишь?

– Это ты верно подметил, не доживёте, если радение не продолжите, – согласился с ним Силантий. – Сам говорил, что на корабле вашем до утра радеют, так что вставайте, соседи мои «дорогие», и пошевеливайтесь. Спасайте свои жизни «богоугодными» радениями.

– Ну… стреляй тогда, бесово отродье, – прошептал Куприянов, тычась лицом в пол. – У нас сил нет даже ползать.

Силантий пару минут смотрел на распростёртые тела Куприяновых, решая, что с ними делать дальше. Наказание за донос в полицию он считал всё ещё недостаточным.

– Будь по-вашему, – сказал он, вздыхая. – Считаем, что радения подходят к концу и завершите вы их обрядом умерщвления плоти.

– Да ты спятил, Силаха? – прорычал в отчаянии Куприянов. – Да ты… – Он поперхнулся и закашлялся. – Да ты…

Силантий снял со стены плеть и бросил её Куприяновым.

– Берите, кто первый?

От предвкушения жесточайшей порки Степанида тихо завыла и впала в ступор. Она перевернулась со спины на живот и закрыла лицо руками.

Куприянов с трудом встал перед мучителем на колени и скрестил на груди руки.

– Прекращай озорничать, Силантий, – плохо слушающимся языком промямлил он. – Ты уже и так вымотал нас без меры.

– Бери плеть, скотина, или я её возьму! – закричал на него Силантий. – А если я её возьму, то до смерти запорю, целого клочка на ваших шкурах не оставлю!

– Уймись, уймись, Силашка? – захныкал Куприянов. – Не бери грех на душу.

– Плевать! – воскликнул Силантий. – Делай что говорю или трижды пожалеешь!

Он подошёл к Куприянову и двинул к нему плеть носком сапога.

– Ну?

Плача и подвывая, Куприянов взял плеть и легонько стеганул ею Степаниду вдоль спины.

– С плеча стегай её, как на радениях положено! – потребовал раздражённо Силантий.

Куприянов ударил плетью жену сильнее. Степанида издала протяжный стон и поползла боком к стене.

– Эй, чего ты гладишь её, Макар! – закричал возмущённо Силантий. – Я же сказал, с плеча хлыщи свою суку! Умерщвляй как следует плоть её грешную!

В сердцах он приставил ствол револьвера к спине Куприянова и взвёл курок. Услышав щелчок, Макар вздрогнул, и панический ужас овладел им. Изо всех сил он стал хлыстать жену.

Изнемогая от дикой боли, Степанида корчилась и визжала. Кровавые полосы на её спине превратились в одно большое пятно. Но жалкий вид изнемогавшей от ударов хлыста супруги не трогал Куприянова. Ради спасения собственной жизни он готов был сделать что угодно.

– Бей, бей, не жалей! – «подбадривал» его Силантий. – Это только на пользу бабе твоей! Лупи суку, покуда святой дух не снизойдёт в её блаженные куриные мозги!

Забившись в угол, Степанида вдруг перестала визжать и лишилась сознания. И тогда Силантий остановил «разошедшегося» Макара.

– Всё, хватит, а то забьёшь до смерти, – сказал он. – Заставь дурака Богу молиться, так он лоб расшибёт.

Силантий забрал у рыдающего Куприянова плеть и посмотрел на Степаниду. Женщина не подавала признаков жизни. Белая рубаха на ней пропиталась кровью.

– Ничего, Макар, не сдохнет Степанида, – «пообещал» Силантий. – Бабы как кошки живучие. А вот как ты порку выдюжишь, сейчас поглядим. Я мыслил, Степанида будет плоть твою умерщвлять, но раз она не может…

Взмахнув плетью, он резко, с оттяжкой начал хлестать ею Куприянова вдоль спины. От жгучей боли Макар весь выгнулся и с диким воплем упал на пол.

– А ты как хотел, гнида? – ухмыльнулся Силантий. – Только учти, не со зла я. Это плоть твоя поганая умерщвляться не хотит.

В течение нескольких минут он хлестал плетью ползающего по полу Куприянова, приговаривая, как на радении:

– Ай, дух! Ай, дух! Ой, эва, ой, эва! Накатил, накатил! Эка радость, эка милость, эка благодать, стал ты духом обладать!

Вскоре и Куприянов перестал выть и двигаться. В окровавленной рубахе, с безумным взглядом и перекошенным лицом, он воткнулся лицом в пол и затих, лишившись сознания.

Силантий швырнул на него плеть и плюнул на пол.

– Уж извините меня, не со зла, от чистого сердца я всё это проделал, – он пнул бесчувственное тело Куприянова в бок ногой. – Всё как положено по обряду вашему. Теперь плоть ваша умерщвлена, и я, со спокойной душой, покидаю вашу скопцовскую лодку.

Не оборачиваясь, он вышел из избы и хлопнул дверью.

4

Сразу же после обеда Иван Ильич Сафронов, вооружившись счётами, засел в своём кабинете, с головой погрузившись в изучение предоставленных приказчиками финансовых отчётов.

Цифры упрямо указывали на то, что торговля идёт из рук вон плохо. От досады Сафронов не раз перепроверил отчёты приказчиков, но…

В дверь постучали, и в кабинет заглянула горничная.

– Чего тебе? – подняв голову, глянул на неё поверх очков Сафронов. – Ко мне никого не пускать и меня ни для кого нет, ступай.

– Э-э-э, негоже так, Иван Ильич? – послышался из-за двери голос Гавриила Лопырёва, и он, отстранив горничную, вошёл в кабинет.

– Будь ты неладен, Гаврила, – поморщился Сафронов. – Не до тебя мне сейчас.

– Как это не до меня? – хохотнул Лопырёв, демонстрируя большой тяжёлый саквояж, который принёс с собой. – Мы с тобой на сегодня договаривались, Ваня.

– Договаривались, помню, – вздохнул Сафронов. – Но сейчас мне действительно не до тебя, Гаврила.

– Что, над цифрами корпишь, Ваня? – скользнул по столу взглядом Лопырёв. – А они тебя не радуют, верно говорю?

– Угадал, не радуют, – вздохнул Сафронов. – Всё плохо. Торговля ни к чёрту, одно разочарование.

– Думаешь, у других дела лучше? – усмехнулся Лопырёв. – Сейчас многие едва концы с концами сводят, время такое.

– Что делать, ума не приложу, – снова вздохнул Сафронов. – Но так продолжаться не может. Ещё чуть-чуть, и вся моя торговля в трубу вылетит.

– Не думай о плохом, Ваня, – ставя саквояж на стол, подмигнул ему Лопырёв. – Ты загляни сюда, и все горести исчезнут.

Он расстегнул замок и высыпал на стол пачки денег. От увиденного у Сафронова загорелись глаза и перехватило дыхание.

– И сколько их здесь? – прошептал он, словно боясь спугнуть сказочное видение.

– Не знаю, – пожимая плечами, ответил Лопырёв. – Старец сказал, что ровно миллион.

Сафронов бережно взял одну из пачек и попытался пересчитать купюры. Но руки задрожали, а пальцы перестали гнуться.

– Да ты сразу пачками считай, Ваня, – посоветовал Лопырёв. – Даже не сомневайся, там всё аккуратно, денежка к денежке. Божьи люди не терпят лжи между собой.

– Так что, меня и вправду хлысты к «своим» причислили? – прошептал Сафронов, будучи не в силах отвести горящих глаз от пачек денег. – Я же так, только ради интереса на радения приходил.

– И девки ради, – поддел с усмешкой Лопырёв. – Андрон назначил тебя её «духовным мужем» и сейчас оберегает её от других. Для тебя бережёт, Ваня.

– Зря старается, – поморщился Сафронов. – Была тяга, да прошла. Не до неё мне сейчас. После болезни я думать по-другому стал. И Марина что-то захворала. Все мысли мои сейчас только о своём бедственном положении в торговле и о жене.

– Да будя тебе, Ваня, одно другому не мешает, – осклабился Лопырёв. – Женой твоей пусть доктор занимается, а ты красоткой займись. Да и про дело не забывай. Покупай золотишко на деньги хлыстов и свой интерес соблюдай.

Сафронов покосился на него с подозрением.

– А чего это вдруг тебя мой интерес заботит, Гаврила? – с сарказмом поинтересовался он. – Ты бы и сам мог взяться за это дело, а почему-то всё на меня переложил?

– Ты же знаешь положение моих дел, Ваня, – с грустью ответил Лопырёв. – И Андрон осведомлён, что они сравнимы с хромой лошадью, причём хромающей на две ноги.

– Но, взявшись за предложение Андрона, ты мог бы хорошо заработать на этом и, может быть, поправить свои дела?

– Мог бы, – кивнул Лопырёв. – Но Андрон решил не рисковать. Он прямо сказал мне об этом, и я согласился с ним.

– Это чтоб не искушать тебя? – догадался Сафронов.

– Именно так, – согласился Лопырёв, вздыхая.

– Тогда почему его выбор на меня пал? – сузил глаза Сафронов. – Я тоже человек и могу поддаться слабости в предвкушении наживы.

– Старец и это предусмотрел, – ухмыльнулся Лопырёв. – Он назначил меня контролировать тебя. А если я не могу извлечь из всего для себя прибыли, то и интереса в деле иметь не могу.

– А старец не учёл, что мы можем договориться? – поинтересовался Сафронов.

– Не поверишь, но он и это учёл, – пожимая плечами, ответил Лопырёв. – По договору с Андроном я отвечаю перед ним всем своим имуществом.

– Следует понимать, что, если что-то пойдёт не так, старец заберёт у тебя всё, чем ты владеешь? – удивился Сафронов.

– Именно так, – кивнул утвердительно Лопырёв. – И потому я буду добросовестно контролировать все твои действия, Ваня. Не взыщи, но иначе я не могу. На кону всё моё благосостояние.

– И как же ты влез в такую кабалу, Гаврила? – покачал головой Сафронов. – Где были твои мозги, когда ты такое ярмо на себя навешивал?

– Деваться некуда было, – вздохнул Лопырёв. – Случилось так, что я занял у Андрона большую сумму денег. Впрок не пошли эти денежки, но сейчас больше половины моего имущества уже принадлежит ему. Старец считает меня мотом и олухом царя небесного, вот потому и не доверил мне казну, а выбор свой на тебя сделал.

– Но я на радениях и других состоятельных купцов видел, – нахмурился Сафронов. – Разве ты не мог попросить взаймы у них? Вы же состоите в одной общине, и они не отказали бы тебе.

– Ты же отказал мне, Ваня, когда я у тебя взаймы спрашивал, – хмыкнул Лопырёв. – А ведь мы с тобой большими друзьями считались. А те, кого ты видел, тоже, как и я, горемыки голозадые. Все они заняли деньги у Андрона и теперь всецело от него зависимые.

Услышав брошенный Гавриилом упрёк, Сафронов погрустнел. Он вспомнил, когда Лопырёв просил у него взаймы денег, но он отказал ему, сославшись на финансовые затруднения.

– Что же получается, я один Андрону ничего не должен? – вздохнул купец, уводя глаза в сторону.

– Выходит, что так, – поддакнул Лопырёв. – Я полагаю, что потому он и доверил тебе казну общины.

– А может быть, Андрон и против меня какой-то подвох затеял? – взглянув на пачки денег, предположил Сафронов.

– А кто его знает, – пожимая плечами, ответил Лопырёв. – Ты человек умный, Ваня, вот и держи ухо востро при общении со старцем. Он сумел привязать нас к себе, и нет гарантии, что он и к тебе как-то подбирается.

Проведя в задумчивости несколько минут, Сафронов резко встал, вышел из-за стола, взял несколько пачек денег в руки и решительно швырнул их в саквояж.

– Так дело не пойдёт, Гаврила, – сказал он. – Я не желаю становиться таким же зависимым от хлыстов, как ты. Забирай деньги обратно и неси их Андрону. Как отдавать будешь, передай, что я передумал и не желаю продолжать с ним наши финансовые отношения.

– Вот иди сам к нему, неси деньги и объясняй отказ свой, – заёрзал на стуле Лопырёв. – Ты подписал договор с ним, вот теперь и отбрыкивайся, а меня не приплетай.

– Что? – округлил глаза Сафронов. – Какой ещё договор?

– А то как же не было, – усмехнулся Лопырёв. – Было, Ваня, было. Много народа при этом присутствовало.

– Не понимаю, о чём ты, – нахмурился Сафронов. – Ты меня разыгрываешь, Гаврила?

– А ты мозги напряги свои и вспомни радение последнее, на котором присутствовал? – покачал головой Лопырёв.

– Помню, гм-м-м… Но не очень, – посмотрел на него озабоченно Сафронов.

– Там ты едва ли не до небес скакал и в свальном грехе принимал участие весьма активно, – напомнил Лопырёв.

– Брешешь? – выдохнул Сафронов, чувствуя, как болезненное беспокойство разрастается внутри.

– Ты что, и правда ничего не помнишь? – усомнился Лопырёв.

– Радения помню, и… И всё, пожалуй, – ужаснулся Сафронов, чувствуя, как всё холодеет внутри.

– После радения ты старцу обещание дал и бумагу подписал договорную, – подсказал Лопырёв. – А потом грешил с девкой какой-то.

– Нет-нет, не может быть такого, – простонал Сафронов, обхватив руками голову. – Если было всё, о чём ты говоришь, то почему я не помню?

– Сожалею, но всё это было, – пожимая плечами, посочувствовал Лопырёв. – Хочешь отлынить, сам соображай как. Но мой тебе совет, Ваня: назвался груздём, полезай в кузовок. И ещё. Теперь кумекай, как под Андронову пяту не попасть. Лопухнёшься, обозлишь старца, он тебя раздавит и с говном смешает…

5

На следующее утро к воротам молельного дома хлыстов в Зубчаниновке подъехали коляска и две телеги.

– Итак, действуем, как обговаривали, – напомнил сопровождавшим его унтер-офицерам поручик. – Законов не нарушать, но и обходиться с хлыстами лояльно тоже не дозволяю. Со двора никого не выпускать, а кто придёт, добро пожаловать.

Вместе с батюшкой он сошел с коляски и остановился возле телег, у которых стояли шесть полицейских. Поручик посмотрел на часы и довольно усмехнулся.

– Будем считать, что в самый раз приехали, – сказал он, глядя на запертые ворота. – По моим сведениям, сейчас хлысты после ночного радения и «свального греха» по домам расползаться будут. Но им придётся задержаться, чтобы поговорить с нами. Не зря же мы в такую рань сюда притащились.

– Семечкин? – подозвал он унтер-офицера. – Объясни всем, как действовать, и сразу ко мне. А мы пока с батюшкой поищем хозяев.

Когда они вошли в дом, Андрона и Агафьи в избе не было. В горнице Мария занималась уборкой.

– Старец где? – строго спросил поручик.

– Н-не з-знаю я, – прошептала испуганно девушка. – Я вот здесь одна, а где он, н-не знаю.

– Тогда сходи и поищи, – улыбнулся ей батюшка. – Пусть домой идёт и не прячется. Мы всё равно найдём.

Молча кивнув, Мария выскочила из дома и бросилась искать старца. Первой она нашла Агафью. Старица с корзинкой в руке выбирала в курятнике из гнёзд яйца.

– Чего тебе? – сказала она, обернувшись. – Открывай же свой рот, Марья.

– Жандармы там и поп с ними, – испуганно пролепетала та. – Они в дом вошли и меня за старцем послали.

– Что ж, иди за старцем, за избой он, – сказала Агафья задумчиво. – А я пойду поинтересуюсь, что за надобность привела гостей непрошеных на корабль наш.

Прислонившись спиной к стене, Андрон грелся под лучами восходящего солнца и ленивым взглядом наблюдал за адептами, толпящимися у бани. Уставшие, измотанные ночным радением и «свальным грехом» полусонные хлысты, в белых рубахах, омывались по очереди. Вышедшие из бани терпеливо дожидались остальных, чтобы вместе выйти за ворота.

– Чего ты здесь? – увидев её, насторожился старец. – Заняться нечем или случилось что?

– Там жандармов полный двор понаехало, – ответила с замирающим сердцем Мария. – Даже поп с ними приехал.

Выслушав её, Андрон поднял глаза в небо.

– Вот и неприятности посыпались, здрасьте им, – вздохнул он. – А я знал, что такое случится, и предвидел это.

Он помолчал с минуту и перевёл взгляд на Марию.

– Агафья где?

– В избу пошла.

– Ты вот что, – заговорил Андрон, хмуря озабоченно брови, – ежели вдруг меня заарестуют и с Агафьей переговорить не дадут, передашь ей, пусть всё, что я оставлю, на себя взваливает. Людям пусть скажет, чтобы не унывали и не горевали. Я долго под арестом не задержусь.

Старец пошёл в обход дома к крыльцу. Мария поспешила за ним.

– Ежели тебя о чём-то спрашивать начнут, юродивой прикинься, – дал он совет. – Ни на какие вопросы не отвечай, а всем им улыбайся и выгляди дура дурой. Ты знаешь, как это сделать, у тебя получится.

Андрон вошёл в дом и закрыл за собой дверь, а Мария… Она побежала искать по двору сестру Евдокию. Ей первой захотелось ошарашить её такой потрясающей новостью.

* * *

Когда Андрон вошёл в дом, обыск был в самом разгаре. Руководил всем консисторский дьяк Василий – высокий широкоплечий молодой человек. Говорил он тихо, но внушительно и пользовался большим доверием архиерея, доводя любое ответственное поручение качественно и до конца.

Жандармский поручик Андрей Михайлович Шелестов курил папиросу и со стороны наблюдал за подчинёнными.

Переступив порог, Андрон осмотрел горницу суровым презрительным взглядом, поморщился и покачал осуждающе головой.

– Да ты проходи к столу, старец, – давя окурок о дно блюдца, пригласил его поручик. – Мы вот навестить тебя приехали и о вере твоей поговорить.

– Я бы охотно поговорил с тобой о вере, господин офицер, если бы ты без подчинённых ко мне пришёл, – вздохнул Андрон. – А так… Вы же не говорить ко мне таким скопищем нагрянули, а произвол чинить.

– А тебе палец в рот не клади, Андрон-старец, – ухмыльнулся поручик. – Умён ты и изворотлив, так о тебе говорят в городе люди. Но это не беда. Сейчас я буду задавать тебе вопросы, а ты мне отвечать на них.

Андрон подошёл к столу, присел на табурет и сложил перед собой на столе руки.

– Для начала скажи мне, господин офицер, по какому навету вы ко мне приехали? – Он пытливо смотрел в глаза сидевшего напротив поручика. – Кто-то очередную напраслину на меня возвёл или по каким-то иным своим соображениям?

– Что ж, и здесь ты прав, старец, – кивнул утвердительно поручик. – Я езжу только по долгу службы и никак иначе.

– Я так и понял, – вздохнул Андрон. – Валяй, задавай свои вопросы, а я постараюсь доходчиво и толково отвечать на них.

Под пристальным взглядом поручика Андрон держался спокойно и уверенно, и его поведение напрягло и рассердило жандармского офицера.

– Батюшка Георгий, иерей Самарского Кафедрального собора, подал рапорт в духовную консисторию Самарской епархии. В нём он отразил, что в секте твоей непристойные проповеди и радения проводятся, опять же с непристойными песнями и плясками. Эти действия он называет блудом, нравственной распущенностью, греховным разгулом и нарушением уз брачных и девственных. В секте вашей ведётся неприкрытая пропаганда, направленная на ослабление семейных уз, незаконное сожительство и так далее, и тому подобное.

– Понятно, откель ветер дует, – не моргнув глазом, высказался Андрон. – Этот поп заходил как-то однажды. Мы говорили с ним о том о сём, а теперь, видишь ли, наш быт ему костью в горло воткнулся.

Эти фразы он высказал так едко и с таким достоинством, что поручик оцепенел. Он собрался достойно ответить зарвавшемуся сектанту, но в это время к столу подошёл унтер-офицер и вытянулся в струнку.

– Ну? – глянул на него вопросительно Шелестов. – Докладывай, Семечкин.

– Обыск проведён очень тщательно, ваше благородие, – доложил унтер-офицер. – Как было вами приказано. Осмотрели клети, сараи, баню, двор. Никаких запрещённых книг, писем или документов не найдено.

– Что, совсем ничего? – нахмурился поручик.

– Дьяк вон тетрадь нашёл с проповедями и много молитвенных книг, – пожимая плечами, сказал унтер-офицер. – А есть ли там что запретное, не могу знать.

– Всему, что конфискуем, опись сделайте, – с кислой миной приказал поручик. – Опись приобщите к «вещественным доказательствам». – Он перевёл взгляд на Андрона: – А ты собирайся, прохиндей старый, с нами поедешь.

Никем не замечаемая Агафья тихо стояла в сторонке. Услышав, что старца собираются арестовать, она начала слёзно причитать. Но Андрон выразительно глянул на неё, и «богородица» тут же замолчала.

– Что ж, остаётся составить протокол обыска и допросить кого-то из сектантов, кто бродит здесь поблизости, – подводя итог обыску, сказал поручик. – Давайте волоките сюда обормотов сектантских, всех, кто под руку попадётся.

Унтер-офицер и двое полицейских в течение нескольких минут доставили на допрос в горницу несколько человек. Поручик окинул их долгим пристальным взглядом:

– Ну что, «христоверы»-грешники, как говорить будем – по-хорошему или по-плохому? Если по-хорошему, то каждый из вас мне расскажет про секту только чистую правду. Ну а если по-плохому, то готовьтесь быть арестованными, идти под суд, а затем и на каторгу.

В горнице зависло унылое гробовое молчание. Хлысты опустили глаза в пол и молча переминались с ноги на ногу.

– Так что, следует понимать, вы выбираете второе? – глядя на них, повысил голос поручик.

Хлысты молчали.

– А ещё мне известно, что днём вы все «православные», в церковь ходите и посты соблюдаете, – вздохнул поручик. – А ночами в блудливых сектантов-хлыстов превращаетесь, как упыри-оборотни.

Неожиданно из толпы вышел ничем не приметный мужичок и замер, скребя ногтями бороду.

– А это как сказать, ваше благородие, – сказал он. – Мы все здесь вперемежку, христоверы и ротозеи. Я вот в общине не состою, а как они радеют, иногда поглядеть заглядываю.

– Тогда скажи нам всем, что видел ты на радениях? – заинтересовался поручик, и лучик надежды блеснул в его глазах. – Какие песни поют сектанты, как в «свальном грехе» совокупляются?

– Так это… – замялся мужичок. – Так ничего особливо и не было. Песни поют душевные и пляшут задорно.

– Про «свальный грех» расскажи, бестолочь! – повысил голос поручик. – Ты видел, как происходит это греховное святотатство?

Не почувствовав поддержки толпы, мужичок сконфузился и, пряча глаза, промолчал. И тут в процесс дознания вступил дьяк Василий.

– Так скажите же, кто что слышал, какую хулу на православие от этого антихриста и нехристя Андрона? – обратился он к хранящим молчание людям.

Он обвёл медленным взглядом толпу, но никто не спешил с ответом. Даже словоохотливый мужичок прикусил язык.

– Чего же вы молчите, православные? – с укором покачал головой дьяк. – Говорите смело, вам ничего за это не будет.

Сектанты молчали в ответ.

– А среди вас есть таковые, кого Андрон силой или обманом в секту затянул? – не терял надежды образумить их дьяк.

И на этот раз ответом было полная тишина.

– Какие проповеди Андрон проводит в секте? – хитровато прищурился дьяк. – Почему он называет себя живым Христом и встаёт в один ряд с истинным Богом?

Дьяк очередной раз обвёл взглядом толпу и остановил его на приубожившейся в сторонке Агафье.

– Может быть, ты нам что-то скажешь, почтенная старушка? Не собираешься же ты в преклонные годы идти вместе со всеми под суд и на каторгу.

– Да откуда же мне знать о том, чего ты знать хотишь, батюшка? – прикидываясь юродивой, отозвалась Агафья. – Мы же людишки убогие, тёмные. И в церковь ходить горазды, и Хосподу челом бьём. А старец Андрон Христом сам себя не называет, это мы его эдак зовём.

– А почему вы его так называете? – попытался разговорить её дьяк. – Он что, чудеса творит и вы все их воочию наблюдаете?

– Он заботится о нас, разве это не чудо? – парировала Агафья.

Выслушав её, дьяк поморщился и тут же усмехнулся.

– А может быть, кто-то другой видел чудеса, старцем творимые? – снова обратился он к толпе. – Говорят, что святой дух снисходит на вас во время радений?

Он снова обвёл взглядом присутствующих и остановил его на Евдокии Крапивиной, стоявшей прямо перед ним.

– А ты что скажешь нам, красавица? Тебе тоже, как и всем, легко в секте живётся?

Евдокия промолчала, будто не услышав его вопрос.

– И чего же ты молчишь, будто в рот воды набравши? – вздохнул огорчённо дьяк. – Я наслышан, что старец не разрешает своим голубям венчаться в стенах храма Божьего, а самолично назначает вам «духовных мужей»?

Евдокия не проронила ни слова, по её безучастному виду трудно было определить, в своём ли уме она пребывает.

Сидевший за столом Андрон суровым взглядом наблюдал за своими адептами и в душе радовался, что они хранят упорное молчание. Убедившись, что его влияние настолько сильно, что не позволяет людям рта открыть, он посмотрел на Евдокию и усмехнулся.

– А ты не робей, голуба, – сказал он настолько ласково, насколько смог. – Раз гости интересуются, то скажи им правду-истину. Расскажи-ка батюшке, что ты со своим Евстигнеем в церкви венчанная, обскажи, что на войну он ушёл и сгинул там в неизвестности. Обскажи как на духу всем, что у вас с сестрой крыши над головами нету, что отвернулись от вас сродственники православные, что головушки приклонить негде и живёте вы у меня из жалости.

Андрон обвёл сектантов торжествующим взглядом, поднял глаза к потолку и что-то зашептал себе под нос.

– Демонов себе в помощь призываешь, грешник? – строго взглянул на него дьяк и повернулся к молча курившему поручику. – Ваше благородие, арестуйте этого проходимца. Пусть в телеге под охраной нас дожидается и не подпускать никого к нему. А мы пока опросим его бесстыдных покрывателей. Они все зараз теряют память только в его присутствии.

Поручик одобрительно кивнул и отдал распоряжение унтер-офицеру. Двое полицейских взяли Андрона под руки и вывели из избы.

* * *

Время перевалило за полдень.

Поручик Шелестов нервно курил одну папиросу за другой. Клубы дыма медленно расползались по горнице и заполняли её до краёв. Некурящие хлысты задыхались, кашляли, чихали и едва не теряли сознание от такой изощрённой удушающей пытки. Но поручик не обращал внимания на испытываемые хлыстами «неудобства». Ни ему, ни дьяку, невзирая на все старания, так и не удалось разговорить упрямцев.

– Андрей Михайлович, я думаю, что нам пора заканчивать это дознание и возвращаться восвояси, – обратился к нему дьяк, который не меньше хлыстов страдал от раздражающего табачного дыма.

– Возвращаться несолоно хлебавши? – огрызнулся поручик. – Мы же ничего не добились от этих остолопов, чёрт подери их всех разом!

– Не добились и не добьёмся, – вздохнул и поморщился от проникшей внутрь легких табачной горечи дьяк. – Они все повязаны Андроном и ни за что, даже под пыткой, не вякнут против него.

– И что? Всё на этом? – разозлился поручик. – И как же я буду отчитываться перед начальником управления за проваленное дело?

– О провале ещё говорить рано, – возразил дьяк. – Сейчас мы увезём с собой Андрона и эту летающую в облаках красотку Крапивину. У себя в жандармерии вы поработаете своими, не угодными Богом методами со старцем, а мы своими, богоугодными, воздействуем на Евдокию.

– А что, вполне может получиться, – встрепенулся поручик. – Андрон однозначно ничего не скажет, а вот красотка может вполне.

– Андрон будет молчать даже под пыткой, – хитровато улыбнулся дьяк. – Но его публичный арест подействует на остальных хлыстов удручающе. Вы можете его даже не допрашивать, всего лишь закуйте в кандалы и поместите в тюрьму.

– Отдаю тебе должное, батюшка, ты отличный знаток душ человеческих и отличный сыщик! – похвалил дьяка обрадовавшийся поручик. – Если надумаешь в будущем сменить профессию, милости прошу к нам на службу в наше управление.

– Нет, такого не случится, – вздохнул дьяк. – Ты на своём месте борешься с мирскими преступниками, а я на своём борюсь с религиозными мракобесами и отступниками.

Обсуждая дальнейшие действия, поручик и дьяк вышли на улицу. Арестованных Андрона и Евдокию полицейские усадили в одну из повозок и взяли под охрану. Вышедшие следом из дома хлысты окружили ее плотным кольцом.

– На кого же ты нас оставляешь, отец наш? – раздался душераздирающий вопль из толпы. – Мы все за тобой пойдём, куда бы ни повезли тебя, страдалец наш, кормчий!

– А ну пошли прочь! – закричал на сектантов унтер-офицер Семечкин, выхватывая из кобуры револьвер. – Прочь, кому говорю черти бородатые, не то кого-то из вас ей-богу застрелю!