Текст книги "Христоверы"

19

Георгий Стрельников, иерей Самарского кафедрального собора имени Покрова Божьей Матери, неожиданно появился в Зубчаниновке и пришёл в молельный дом христоверов. Теряясь в догадках относительно его визита, старец пригласил его за стол. Андрон не раз видел молодого красивого священника, но лично беседовать им пришлось впервые.

– Я хочу спросить у тебя, Андрон, ты не сердишься, что я без приглашения пожаловал на корабль твой? Кажется, именно так вы, христоверы, называете свою обитель.

– Да я рад тебя приветствовать на корабле нашем, батюшка, – ухмыльнулся старец. – А сержусь ли я на тебя? Гм-м-м… Не вижу в том надобности. Ну, пришёл к нам в гости, значит, пришёл.

– А пришёл я познать смысл веры вашей, который, как ни стараюсь, никак понять не могу, – сразу перешёл к делу иерей. – Я много всякой всячины слышал о вас и учениях ваших. И в беседе с тобой хочу увидеть черту, отделяющую правду от кривды.

Выслушав гостя, Андрон натянуто улыбнулся.

– Ответ мой таков будет, – медленно заговорил он. – Напраслину на нас возводят, батюшка, как есть говорю. Мы не порываем связи с православием и в церковь исправно ходим. Охотно чтим все догмы и традиции православные. Ну а кто, выходя из церкви, на радения к нам идёт, так мы завсегда пожалуйста. Милости просим всех и каждого. У нас не принято гнать взашей тех, кто душой и сердцем к нам тянется.

– Тогда что вы проповедуете в стенах ваших, отличное от проповедей в храме православном? – поинтересовался иерей, глядя в прищуренные глаза старца. – Чем морочите прихожанам головы, что они на радения ваши гуртом идут?

– Мы проповедуем аскетизм и безбрачие, – усмехнулся Андрон, отвечая. – И заповеди наши просты в разумении: хмельного не пейте, плотского греха не творите, не женитесь, а кто женат, как с сестрой, с женой живите; не женимые не женитесь, женимые разженитесь.

– Действительно всё просто, – вздохнул иерей. – А про свальные грехи почему же умалчиваешь? Про оргии развратные почему не говоришь?

Выслушав его, старец выпрямился, будто готовясь к рукопашной схватке, расправил плечи и с блуждающей улыбкой ответил:

– Наговор и напраслина, эдак я называю все худое, что про нас болтают. Злые языки не отрежешь и лживые рты ничем не заткнёшь.

– А голоссалии и пляски греховные вы тоже молитвой называете? – наседал иерей. – И Христа назначаете сами? Это же ересь и страшный грех.

– И «то» тебе, и «сё» не нравится, батюшка, – вздохнул Андрон. – А люди-то к нам на радения, как ты сказал, гуртом бегут. Скучают они на проповедях ваших и, стало быть, в вероучениях сомневаются. А чего пляшем мы на радениях наших, да чтоб радость в души прихожан вселить. Ты Библию почитай, батюшка. Надобно молиться по старинке, как молился царь Давид для спасения душ. А, молясь, он скакал из всей силы перед Господом!

– Это всё от лукавого, – поморщился иерей. – И от секты вашей всё больше бесовщиной попахивает. Нет от вас пользы для людей, нету!

Андрон с откровенностью искреннего убеждения покачал головой.

– Не понимаем мы друг друга, батюшка, чую, что и не поймём, – высказался он, вздыхая. – Какая польза людям про Бога знать и святых, которых он не видит и помощи от них не получает. Люди не познают Бога, не видя Его живым. А вот мы открываем им Бога живого, и они нам благодарны за то.

– Да это же грех великий Господом представляться? – возмутился иерей. – Ты что, не боишься гореть в аду, безумец?

– Ад не для нас, не такие мы! – улыбнулся довольно старец. – Для нас на горе Арарат уготовлены райские пущи. А вот вы, попы, только и думаете, как бы что содрать с живого и с мёртвого. А в Евангелии прямо сказано: что даром получаем, то даром давайте, и ищущему у тебя рубаху отдай и кафтан ему.

* * *

Мария Крапивина притаилась в сенях у слегка приоткрытой двери. С замирающим сердцем она внимательно слушала, о чём говорили старец и его гость. В это время с улицы в сени вошла Евдокия. Мария резко обернулась и приложила к губам палец:

– Тс-с-с…

– Эй, ты чего? – удивилась Евдокия.

– Там к старцу батюшка пришёл, – прошептала Мария и снова прикоснулась ухом двери.

– Батюшка? А зачем он здесь? – насторожилась Евдокия.

– Кабы знать, – пожимая плечами, прошептала сестра. – Сидят вон битый час за столом и лясы точат.

– Да? А о чём? – тоже перешла на шёпот Евдокия.

– О Боге и ещё о чём-то, – выпалила Мария. – Я не понимаю, о чём.

– Тогда отойди, дай я послушаю? – предложила Евдокия.

– Что про тебя, думаешь, калякают? – недовольно буркнула, отходя в сторону, Мария.

– Откуда мне знать? – прошептала Евдокия. – Хочу услышать, для чего это батюшка к Андрону пожаловал. Ведь нет промеж них ничего общего.

– Значит, есть, – нахмурилась озабоченно Мария. – Жалко, что они будто не говорят, а перешёптываются. А я…

– Тс-с-с, не мешай слушать, – приложив к губам палец, остановила её сестра.

* * *

– Вы вот ночами радения свои бесовские проводите, а это значит только одно, что не всё у вас чисто и ладно, – продолжая разговор, сказал иерей. – Ночами праведники дома спят, а те, кто Сатану почитает, в самый раз свои чёрные мессы справляет.

Андрон вопросительно взглянул на него, не понимая, к чему тот клонит.

– Почему вы радеете в поздний час? – продолжал задавать вопросы иерей. – Ночами все помыслы и проповеди от лукавого, не от Бога.

– И вы, случается, проводите по ночам свои богослужения, – осклабился старец. – И мы не все радения ночами проводим. В большинстве своём вечерами. Да и вечерние молитвы вы в храме тоже исправно чтите. Пасха, Рождество, крещение… Тебе ещё назвать несколько обрядов, которые вы ночами проводите?

Иерей удивился, но быстро взял себя в руки.

– Те обряды, которые мы ночами проводим, не от лукавого, а по воле божьей, – уводя глаза в сторону, сказал он.

– Ну вот, оказывается, и вы, попы, выдумщики и пройдохи, – усмехнулся Андрон. – То Бога небесного выдумали, то обряды ночные божьей волей обрекли. Но ведь православную церковь основали не попы, а апостолы. Апостолы посеяли, а попы плоды пожинают. И ничего супротив этого не поделаешь, так ведь, батюшка?

Иерей промолчал, почувствовав, что победителем из спора с этим умным стариком ему не выйти.

– А чего это ты глаза прячешь, батюшка? – заинтересовался Андрон. – Может, самовар поставим и чайку попьём?

Иерей поморщился. Он пришёл говорить с тёмным безграмотным человеком, а натолкнулся на изворотливого ловкача, который сейчас, ради забавы, словно издевался над ним.

– Пожалуй, мне пора, – вздохнул иерей, поднимаясь. – Я же только на минутку заглянул, а проговорил уйму времени.

– А что, заходи, ежели заскучаешь среди икон своих, батюшка, – не стал его удерживать Андрон. – Кто-то когда-то говорил, что из споров рождается истина. А истина – путеводная звезда горемычному народу нашему.

* * *

Евдокия и Мария Крапивины отпрянули от двери прежде, чем выходивший из избы батюшка открыл её. Сёстры спешно сбежали по ступенькам крыльца, остановились под окнами дома и сделали вид, что беседуют друг с другом.

Иерей Георгий в сопровождении Андрона вышел из дома и, проходя мимо сестёр, внимательно осмотрел их обеих. Евдокия смутилась под его взглядом и отвернулась, а Мария, напротив, преобразилась и раскраснелась.

Иерей вышел со двора, уселся в сани и уехал. Андрон проводил его долгим взглядом.

– Ступай за мной, голубка, – сказал он Евдокии. – Побеседовать с тобой надо.

С понурым видом девушка поспешила к крыльцу.

– Как считаешь, что наговорил поп старцу? – встревожилась Мария. – Ты что-нибудь слышала, Евдоха?

– Нет, ничего, – поспешно ответила Евдокия. – Но если Андрон позвал меня поговорить, значит, батюшка приходил к нему с разговором обо мне.

– Ты в этом уверена? – ужаснулась Мария.

– Нет, не уверена, но чувствую, что не к добру всё это…

* * *

Когда Евдокия вошла в горницу, старец сидел за столом.

– Тебе интересно знать, Евдоха, какого ляду приходил этот поп к нам? – глядя на неё исподлобья, спросил Андрон.

– Н-нет, – едва слышно проговорила девушка.

– А мне хотелось бы, – с мрачным видом проговорил Андрон. – Для отвода глаз он затеял со мной разговор пустой о религии, но приходил он по другому делу.

– Вы думаете, что он собирался поговорить обо мне? – испугалась Евдокия.

– Полагаю, что так, – насупился старец. – Хотя нечего теперь рядить-гадать.

– Тогда что, я могу идти? – осторожно, чтобы не рассердить его, поинтересовалась Евдокия.

Андрон на её вопрос ответил таким тяжёлым взглядом, что она побледнела и опустила голову.

– Скажи-ка мне, Евдоха, Евстигней всё ещё не шлёт тебе вестей о себе?

– Ни весточки, ни писульки покуда не прислал, – не поднимая головы, ответила Евдокия.

– Значит, сгинул он на войне, однозначно, – вздохнул Андрон.

– Все жданки прождала, – едва сдерживая слёзы, посетовала Евдокия. – И теперь я его тоже погибшим считаю.

– И барин носа не кажет, – пробубнил задумчиво старец. – А ты в ту ночь, после радений, когда легла с ним рядом, ничем не огорчила барина?

– Да нет, он сам сознания лишился, – пролепетала Евдокия, встретившись с тяжёлым взглядом Андрона и ужаснувшись. – А потом я…

– Да, помню я ту оказию, – заметив её смятение, смягчился старец. – Вот всё присматриваюсь я к тебе, Евдоха, и диву даюсь. Какая-то ты у нас не такая, не от мира сего. Не везёт тебе с мужьями духовными. Знать ты не эдакая, как все, а особенная.

Евдокия покраснела:

– Нет во мне ничего особенного.

– Сегодня, на радениях, всё станет ясно, – жестко ответил старец. – Ежели ты эдакая, как я мыслю, сделаю тебя «богородицей» при себе. А теперь ступай и займись делом. До вечера ещё далеко, а работу за тебя никто делать не будет.

20

В деревне свирепствовала метель. В воздухе сплошной белой массой кружил снег, падающий из облаков и поднимаемый ветром с земли.

– О-ох, что на дворе-то творится, – вздохнула Степанида, прислушиваясь к звукам бесчинствующего за окном шквального ветра. – Светопреставление… Всё поди сравняло на дворе снегом. Как откапываться с утра будем, ума не приложу.

Она посмотрела на мужа и тяжело вздохнула. Макар Куприянов лежал в кровати и протяжно стонал. У него был сильный жар, жёсткий, сухой кашель разрывал лёгкие и бронхи.

– Худо мне, Степанида, – с трудом откашлявшись, прошептал, задыхаясь, он. – Попить дай, всё нутро пересохло.

– Вот, испей настоечки, Макарушка, – со страдальческим видом она протянула ему бокал. – На меду, на травках лесных и на малине ягодке настоянная.

С трудом откашлявшись, Куприянов сделал несколько глотков.

– О-о-ох, до утра доживу ли, – простонал он. – Всё здоровье зараз в полынье оставил.

– Ничего, к утру полегчает, – сказала Степанида. – Настоечка вытеснит всю хворь из груди, и к утру здоровьице к тебе вернётся.

Некоторое время Куприянов тяжело дышал и неподвижным взглядом смотрел в потолок.

– Когда этот демон меня в полынью загнал, я подумал, что всё, пора с жизнью прощаться, – прошептал он. – Вся одёжка студёной водой пропиталась и камнем ко дну тянула.

– Как же ты не углядел его, Макар? – шмыгая носом, поинтересовалась Степанида. – Он что, из земли вынырнул и в сани к тебе сиганул?

– Всё эдак и было, как я тебе поведал, – покосившись на неё, прошептал Куприянов. – Знать не знаю, откуда он вынырнул, из сугроба али из-под земли, но в сани ко мне он скоренько запрыгнул. Демон этот будто караулил меня, поганец, не боясь мороза лютого.

– Как же лика ты его не разглядел, Макарушка? – всхлипнула Степанида. – Луна вон какая светила, как днём всё видать было.

– Ты думаешь, мне до того в тот час было? – прохрипел Куприянов. – Как он запрыгнул в сани, сердце моё в пятки ушло, а глаза пелена застелила. Он меня оглушил, чем-то огрев по башке, а когда память вернулась, я уже по рукам-ногам связан был.

– А ты сам как мыслишь, кто может быть тать тот? – вытирая слёзы, спросила Степанида. – Кто-то из нашенских, из деревенских?

– Ежели узнал бы я его, то ещё когда в избу вернулся, сразу об том тебе бы поведал, – борясь с очередным приступом кашля, прошептал Куприянов. – Голос чужой какой-то, будто нечеловеческий. А лик… Вот, сейчас вспомнил, башка его башлыком была накрыта.

Степанида горестно вздохнула и, заламывая в отчаянии руки, всхлипнула.

– И чего этот тать к тебе причыпился, Макарушка? – заливаясь слезами, вымолвила она. – Я ведь когда тебя увидела, так и обмерла вся. Краше в гроб кладут, вот как ты выглядел.

– Из реки меня вытащив, он велел мне по деревне пройтись и перед людьми покаяться, – с трудом откашлявшись, продолжил Куприянов. – Я ещё утром должен был это сделать, да, видишь ли, занемог. Боюсь, он к нам в избу заявится и спрос с меня учинит.

– А за что ты каяться перед кем-то должен? – всполошилась Степанида. – Разве ты кому-то чего-то худого сделал?

– А то ты не знаешь, – прохрипел в ответ Куприянов. – Почитай все в деревне мне что-то должны. Вот и я теперь всем должен простить им долги да ещё покаяться.

– Может быть, дети Звонарёвых с каторги сбёгли, а теперь чудят над нами? – предположила, бледнея, Степанида. – Это они с тобой зло творят. Ты ж подсобил уряднику их на каторгу спровадить, вот они и…

Громкий стук в дверь заставил ее умолкнуть.

– Это он, – заёрзал в постели Куприянов, – это он, чертяка, спрос с меня чинить явился.

Степанида припала лицом к окну. За замороженным, покрытым узором стеклом смутно проглядывалась фигура человека с фонарём в руке.

– Кто там? – сама не своя от страха взвизгнула она. – Мы нынче никого не ждём в гости.

– Не в гости я, а спрос чинить! – прозвучал еле слышимый из-за двери, заглушаемый порывами ветра голос. – Макарка твой задолжал мне кое-чего и мой наказ не выполнил!

– Не пущай, не пущай его, жена! – сползая с кровати, взмолился насмерть перепуганный Куприянов. – Он же… Он же… Он же порешит меня, Степанида?

– А не пущу я тебя в избу! – прокричала в сторону двери Степанида. – Ступай, откель пришёл, демон нечистый!

В ответ на её отказ гость поднял над головой руку с фонарём и закричал:

– Не пустишь – спалю хоромы ваши вместе с вами. Того хотите?

Ни живая ни мёртвая Степанида с потерянным видом посмотрела на мужа.

– Макарушка, он спалить нас грозится.

– Что ж, тогда открывай, – едва ворочая языком, вымолвил Куприянов. – Если спалить обещает, то так и сделает. По себе знаю, что попусту словами этот демон проклятущий не разбрасывается.

* * *

Проводив Силантия за дверь, старики Звонарёвы поспешили к иконам. Горячими молитвами они старались заглушить тревогу внутри, вызванную странным поведением сына.

Помолившись и обретя утешение, старики уселись за стол друг перед другом и горестно вздохнули.

– Надо же, – покачала головой Марфа Григорьевна, – опять в ночь-полночь собрался и пошёл. Он с войны шальной возвернулся. Будто не в своём уме сыночек наш, отец?

– Весь день почитай в окошко зыркал, будто кого поджидая, – согласился с ней Матвей Кузьмич.

– А я ту ночь, когда Степанида Куприянова к нам прибегала, всю напролёт промаялась, беду сердцем чуяла, – всхлипнула Марфа Григорьевна. – А сыночек явился под утро, бухнулся спать и в ус себе не дует.

– А нынче налил в фонарь керосин и куда-то подался, – вздохнул Матвей Кузьмич. – Не иначе Макарку жечь, нутром чую.

– О Господи, Боже мой милостивый! – всплеснув руками, запричитала Марфа Григорьевна. – Натворит бед сыночек наш безмозглый! Ни ему, ни нам не сносить теперь головы!

– Чему быть, того не миновать, – снова вздохнул Матвей Кузьмич и в отчаянии махнул рукой. – Удержать мы его не могли, а теперь… Только одному Богу известно, что теперь с нами будет, ежели Силашка Макарку спалит.

* * *

Наступил вечер. Евдокия и Мария собирались на радения. Помогая друг другу, они натянули белые рубахи, сверху овчинные полушубки и присели на скамейку в ожидании приказа.

– Аж дрожь берёт, как подумаю, что Андрон и меня на «большой собор» берёт, – покосившись на дверь, прошептала Мария. – Говорят, что много народу там соберётся.

– Я тоже о том слыхала, – вздохнула Евдокия. – «Богородицу» выбирать будут и раденья большие учинять.

– Интерес берёт, кого выберут? – загорелась Мария. – А ежели кого-то выберут, то куда Агафью денут?

– Кого Андрон назначит, того и выберут, – усмехнулась Евдокия. – И Агафья на своём месте останется, старец очень почитает её.

Сёстры поочерёдно вздохнули и замолчали прислушиваясь. Они взволнованы. «Большой собор» был очень важным событием в жизни хлыстов, и на него собирались самые значимые в секте люди.

– Никогда не была на таких радениях, – едва скрывая рвущийся наружу восторг, прошептала Мария. – Как считаешь, чем они лучше всех остальных?

Евдокия пожала плечами.

– Я, как и ты, впервой призвана, – сказала она. – Вот погляжу и знать буду, чем отличаются такие радения от всех остальных.

– А я…

Из сеней послышался голос старца.

– Эй, Марья, Евдоха, живо на выход! Ждать времени нету, так что поспешайте, голубки мои!

* * *

Силантий вошёл в горницу, грубо отстранив рукой вставшую на пути Степаниду. Не раздеваясь, не разуваясь, он прошёл к кровати Куприянова, встал у изголовья и склонился над ним, как стервятник над своей добычей.

Макар весь сжался от страха и закрыл глаза в ожидании расправы. Но Силантий, глядя на него, лишь укоризненно покачал головой.

– Ну что, аспид, отлежаться решил, чтобы не исполнять данного мне обещания?

– Люди-и-и, на помощь! – завопила истерично Степанида. – Убивец в нашу избу явился, и он…

Она умолкла, увидев револьвер, направленный в её сторону.

– Заткни глотку, курва! – прикрикнул Силантий. – Ещё пикнешь, обоих порешу!

– Нет-нет, не стреляй, не надо! – натягивая на грудь одеяло, стонал обессиленный болезнью и паническим страхом Куприянов. – Я же хворый, жаром пылаю, вот и выйти из избы не могу!

– Значит, хворый ты? – усмехнулся Силантий. – Сейчас проверю. Уж не взыщи, ежели врешь.

Он коснулся уродливой ладонью лба Куприянова.

– И впрямь жаром горишь. Считай, что повезло тебе, пройдоха, и… И, видать, не в усладу тебе пришлась ледяная купель.

Он сдёрнул с Куприянова одеяло и ткнул стволом револьвера ему в область паха.

– А теперь портки сними! – потребовал он. – Видеть хочу печать скопцовскую и удостовериться, что не сбрехнул ты.

Куприянов посмотрел на притихшую у стены супругу затравленным взглядом. Степанида стояла статуей, бледная, беззащитная и растерянная.

– Ну, чего медлишь? – повысил голос Силантий. – Снимай портки, кому говорю? Предъявляй напоказ печать скопцовскую. Ежели ты сбрехнул мне и яйца с хреном твои на месте, то я, прямо сейчас, одной пулей тебя оскоплю!

Подчиняясь его требованию, Куприянов, кряхтя, со стоном, встал с кровати и опустил до колен портки.

– Всё, убедился я, что не сбрехнул ты, – удовлетворённо кивнул Силантий, убирая в карман револьвер. – Одевай портки и в кровать ложись. Вижу, печатью скопцов ты отмечен.

Он обернулся и посмотрел на Степаниду:

– А ты? Ты тоже оскопленная, говори?

Степанида утвердительно кивнула.

– Ну, раз так, то знакомиться давайте, по-свойски, по-приятельски, – озадачил Куприяновых Силантий. – Как считаете, есть в том резон?

– Так мы познакомились уж, лучше некуда, – отозвался с кровати Куприянов. – Или ты ещё что-то задумал, злыдень?

– А ты не серчай, Макарка, – повернулся к нему Силантий. – Ты лучше спасибо мне скажи, что живым тебя оставил.

– Ну спасибочки, ежели ты того хочешь, – простонал то ли от боли, то ли от досады Куприянов. – А вот почему ты меня живым оставил, ежели убить мыслил?

– Родственную душу в тебе разглядел, вот почему, – ухмыльнулся Силантий.

– То есть? Как это? – не поверил своим ушам Куприянов.

– Со скопцами меня сведёшь, вот как, – предложил Силантий.

– Ты эдак шуткуешь?

– И в мыслях не держу. Разве заметно, что я шуткую?

Куприянов закашлялся. От жесточайшего приступа у него выворачивало внутренности. Жена с беспомощным видом хлопотала рядом, пытаясь напоить мужа лечебной настойкой.

Силантий, отойдя в сторону, угрюмо наблюдал за Куприяновыми. Кое-как откашлявшись и отдышавшись, Куприянов посмотрел на гостя.

– Скопцы – это не хлысты, – сказал он хриплым голосом. – Хлысты проповедуют одно, а делают другое. Они поганцы и извращенцы. Один только свальный грех говорит много о чём.

– Да? А чем же скопцы лучше хлыстов? – заинтересовался Силантий. – Как я слышал, они раньше на одном корабле плавали.

– Да, было дело, – прошептал Куприянов. – Но об этом тебе лучше меня старец Прокопий Силыч расскажет, если согласится встретиться с тобой.

– Вот даже как? – неподдельно удивился Силантий. – У вас что, порядок такой? Чтобы поговорить со старцем, я должен получить у него на то дозволение?

– Да, эдак у нас заведено, – подтвердил Куприянов. – Я сказал уже, что хлысты и скопцы вроде как христоверы и многое у них одинаковое, и обряды и радения, но… Они разные.

Кое-как закончив фразу, Куприянов снова закашлялся и был вынужден прервать разговор.

– Хорошо, со старцем Прокопием Силычем я позже встречусь и поговорю, – сказал Силантий. – Но сначала весь быт корабля вашего ты мне обскажешь.

– Обскажу, если того желаешь, – пообещал, тяжело дыша, Куприянов. – Но… Раз знакомиться тебе приспичило, то назовись и рыло своё покажи.

– Ты ведь сынок Звонарёвых? – поинтересовалась приходящая в себя Степанида. – Только который из них?

– Не тот, на кого вы думаете, – усмехнулся Силантий. – Я не первый, не второй, не третий и не четвёртый.

– Силантий? Ты? – прохрипел удивлённо Куприянов.

– Я, не сомневайтесь, – подтвердил Силантий. – Так вас ещё лицо моё интересует? Что ж, глядите, только на ногах не стойте.

Окинув лица Куприяновых взглядом, он снял с головы башлык, и… Увидев его лицо, Степанида схватилась руками за грудь, закатила глаза и упала на пол.

– Силы небесные, что это? – закричал в ужасе Макар, закрывая глаза и натягивая на голову одеяло.