Текст книги "Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945"

Новый декрет об аграрной реформе был подписан и стал законом 15 февраля 1942 г. и опубликован 26 февраля. Автором преамбулы и завершающего декрет обращения, подробных инструкций пропагандистам и аграрным экспертам на Востоке был Розенберг. Текст закона был собран в нескольких объемных брошюрах и отпечатан в миллионах копий. В преамбуле Розенберг попытался предупредить разочарование крестьян в узкой направленности долго ожидаемой реформы: «…Я знаю, что вы хотите пользоваться всеми плодами вашего труда для себя, своих семей и своих деревенских общин. Однако сейчас я взываю к вашему здравому смыслу. Вы поймете, что после падения поголовья скота, ставшего следствием политики большевиков, после разрушения столь многих деревень и орудий труда вследствие войны, вначале потребуется переходный период для преодоления ужасных последствий убийственного колхозного законодательства». Новый декрет был знаком готовности Германии изменить колхозную систему, как заявил Розенберг. Но при условии, что население поступит так, как хотят немцы. Колхозники смогут воспользоваться «плодами своего труда» согласно своему вкладу в общий труд. Снова имела место политика кнута и пряника.

Декрет аннулировал все советские декреты и постановления, касавшиеся колхозов. Отныне колхозы называли общинными хозяйствами [Gemeinwirtschaften], что явно указывало на попытку возродить досоветское понятие «деревенская община». Она должна была служить «переходной формой», а общины на это время – работать по-прежнему «согласно директивам немецкой администрации». Для тех крестьян, которые мечтали хозяйствовать на своей собственной земле, это было горьким разочарованием. Было заявлено, что, как и при колхозной системе, «общинная земля должна обрабатываться всеми членами общины», а все работоспособные жители деревни «обязаны работать». Немцы, как и прежде, определяли квоты на поставки зерна, и главы общин несли ответственность за их своевременное и полное выполнение.

Были и некоторые послабления. Личные участки объявлялись частной собственностью и освобождались от уплаты налогов, как было обещано ранее и уже происходило осенью 1941 г. Размер личных участков земли мог быть увеличен «до тех пределов, пока это не мешает крестьянам трудиться в общине». Для этого требовалось разрешение местной администрации, на которое немецкие чиновники могли наложить вето (статья Б). Это было, по сути, небольшое отступление от основного обещания увеличить площадь хозяйств, данного еще в предыдущем августе. Кроме того, согласно личному пожеланию Гитлера, разрешение на увеличение площади личных участков следовало «спускать на тормозах» из опасений превращения местного жителя в землевладельца.

Общины были удивительно похожи на советские колхозы. Несомненно, они не были добровольными кооперативами с правом свободного вступления и выхода. Вся система была построена таким образом, что преимущества получали те, кто был наиболее лоялен и упорно работал на немцев. Даже в вопросе увеличения личных участков преимущество давали тем, кто «показал свою способность работать». Большое хождение имел плакат «Работай больше – твоя жизнь будет лучше». Другой плакат, распространяемый на Украине, угрожал всем «бездельникам», тем, кто сознательно не выполняет своих обязанностей, «наказанием и принудительными работами».

В общине сохранялся один из главных источников крестьянского недовольства: система трудодней, то есть учета «рабочих дней», рассчитываемых согласно характеру выполняемых работ. От каждого члена общины требовалось строго определенное количество трудодней. Немецкие чиновники понимали всю непопулярность этой системы и выступали за ее отмену. Однако реформаторы о ней не упомянули, и на практике она осталась практически неизменной. Альтернативой ей были фиксированные тарифы заработной платы и оплата наличными. Шиллер утверждал, что это будет также непопулярным решением и, более того, невозможным, пока сохраняются основы колхозной системы, и денежные выплаты менее привлекательны, чем оплата натурой.

В ожидании проявлений крестьянского недовольства были даны специальные инструкции, как объяснить, почему следует сохранять общины. Это свелось к следующим лозунгам. «Имейте терпение. Даже в общине у вас положение лучше, чем в колхозе. Вы можете проявлять инициативу и иметь собственный скот. Чем лучше вы будете трудиться в общине, тем быстрее начнутся последующие изменения. Главная цель – добиться увеличения производства сельскохозяйственной продукции, чтобы каждый был сыт. Вы должны помочь немецким советникам, чтобы те могли помочь вам повысить урожайность, или же вы будете голодать».

Берлину было хорошо известно, что «преобразование колхозов в общинные хозяйства… в данное время было не более чем их переименованием». Тем не менее ощущалась потребность наметить план дальнейших и более существенных перемен. В тех местах, где были достигнуты «необходимые технические и экономические предпосылки», декрет об аграрной реформе предусматривал «возможность» передачи общинной земли отдельным крестьянским семьям в их пользование. Декрет строго запрещал любые захваты земли без санкции немцев; те крестьяне, которые действовали независимо от властей, подвергались штрафам и лишались преимуществ при последующих разделах. Разрешение о наделении личных хозяйств землей давалось только в тех случаях, когда крестьянин-проситель выполнял свои обязательства перед немцами по поставкам. Те же, кто не сделал этого, и те, кто считался «политически ненадежным» или «не готовым к единоличному пользованию землей», не имели права получать земельные наделы.

Эта «высшая стадия» (термин, подозрительно знакомый советским колхозникам, которые десятилетиями слышали о «социализме» как низшей стадии коммунизма) на пути к частному землевладению должна была быть достигнута с помощью деревенского единоличника в условиях, когда землю, поделенную на равные наделы, обрабатывали единоличные крестьянские хозяйства. К тому же им разрешалось только «работать на земле и пользоваться ею», но не владеть. Подобная организация называлась земледельческим товариществом [Landbaugenosenschaft] (статья Д).

Это новое «товарищество» имело гибридный характер. Его организация должна была побудить крестьян больше производить. Те в товариществах, кто понимал «имевшиеся трудности и требования момента», были лучше обеспечены, поскольку «более высокая производительность труда вела, соответственно, к большим личным доходам». Все же все эти товарищества по-прежнему контролировались немцами. Все решения, включая план посевной кампании и уборки урожая, принимались «соответственно директивам немецкой администрации». В то время как урожай собирали индивидуально, в действительности большая часть работ выполнялась коллективно: во вспашке, севе и молотьбе участвовали все сообща. Более того, немецкая квота поставок зерна назначалась всему товариществу; местная администрации разверстывала ее по отдельным дворам, и невыполнение разнарядки влекло за собой конфискацию земельного надела (статья Е). Шиллер позднее заметил, что «зачастую значение сельскохозяйственной кооперации понималось неправильно, так как многие считали, что это всего лишь вариант колхоза. Однако в действительности это означает кооперацию единоличных хозяйств». В свете последующего полученного на практике опыта этот тезис оказался сомнительным. Действенные аргументы против более полного раздела колхозов, согласно его мнению, носили, скорее, технический характер; другие причины, как было показано, были отражением политики. Конечно, Шиллер был готов спорить, что «земледельческое товарищество следует рассматривать не только как средство срочно решить злободневный вопрос в отсутствие инвентаризационной описи; оно вполне может потребоваться и в дальнейшем при слиянии [Zusammenschluss] крестьянских небольших хозяйств».

В исключительных случаях декрет предусматривал и третью форму сельскохозяйственной организации: создание частных хозяйств посредством объединения (или торговой сделки) земельных наделов в один земельный участок, который напоминал еще досоветский отруб или хутор (статья Ф). Его перспективы были столь неопределенны, что можно смело предположить, что заявление о возможности появления частных хозяйств было чисто пропагандистским шагом.

Принятие декрета об аграрной реформе неожиданно придало второе дыхание становившейся простой риторикой немецкой пропагандистской кампании на Востоке. Сам Геббельс уже не прибегал в своих речах к постоянным и желчным обвинениям министерства восточных оккупированных территорий и с надеждой отметил: «Я ожидаю очень многого от этой реформы, когда к ней будет привлечено внимание широких масс крестьянства. Если мы действительно сможем дать им землю, они будут ожидать возможного возвращения большевиков со смешанными чувствами». Действительно, никогда впредь немецкая пропаганда в оккупированных областях не была столь тотальной. Листовки, плакаты, стенные газеты, факсимильные издания принятого декрета распространялись во многих миллионах копий. В местной печати публиковались пространные статьи, в которых реформа представлялась как «заря нового дня».

Не все в Берлине, тем более в армии, были убеждены в этом. Аграрная реформа была всего лишь небольшим шагом навстречу ожиданиям крестьян. Основную причину ее принятия, если говорить о долгосрочных планах нацистов, предельно кратко определил официальный эксперт Шефольд, который помогал разработать декрет: было необходимо найти modus vivendi (временное соглашение), приемлемое как для немцев, так и для советского крестьянства. Это был, по существу, компромисс между экономистами, многие из которых преувеличивали объективные препятствия на пути реприватизации, и политиками, многие из которых неохотно соглашались с необходимостью «отхода» от колхозной системы.

Сходство низшей стадии «нового порядка» – общины – с советским колхозом дало немецким критикам реформы дополнительные аргументы. Директор Института Ванзе под эгидой СС М. Ахметели вскрыл все недостатки аграрной реформы в критической брошюре. «Первая из трех форм организации крестьянства, намеченных реформой, не более чем… артель, основная форма большевистского коллектива; в такой форме колхозы существовали в Советском Союзе с зимы 1929/30 г. в качестве, собственно говоря, государственной организации… 1) Провозглашение приусадебного участка частной собственностью крестьянина вовсе не означает фундаментального изменения в современном положении крестьянского хозяйства, так как колхозник всегда смотрел на эту землю как на свою собственность; 2) Освобождение владельца небольшого участка от налогов не имеет ничего общего с базовым изменением в структуре колхозов… 3) Увеличение приусадебного участка ставится в зависимость от того, что крестьянин обязывается продолжать работать в общине, выполняя тот же объем работы. Это условие соблюдалось и при большевиках… 4) Вопрос частного владения домашним скотом, который содержится за счет колхоза… не имеет большого значения для крестьянина, пока у него нет собственной кормовой базы… 5) Система вознаграждения за трудодни остается… полностью без изменений».

Вторая стадия – земледельческое товарищество – означала уже более значимый разрыв с колхозным типом сельского хозяйства. Однако переход к товариществу происходил медленно и так и не был завершен. Даже на этой стадии немецкий надзор и контроль (по крайней мере в теории) был крайне жестким; еще надо было посмотреть, будет ли довольно крестьянство. Что касается третьей стадии – частного хозяйства, то этот вопрос был еще в области мечтаний. В то время как авторами и сторонниками реформы было торжественно объявлено, что она состоялась, представители организаций, далеких от нее в политическом плане, таких как русский отдел МИД и СС, пришли к заключению, что она стала событием позорным.

Слом советской системы получения и распределения сельскохозяйственной продукции заставил немцев по-новому ее организовать. Были созданы корпорации для оккупированного Востока, действовавшие в качестве единственного доверенного лица или посредника рейха. Наиболее важной из них было центральное торговое общество «Восток» [Zentral-handelgesellschaft Ost, сокращенно ZO или ZHO] по сбыту сельскохозяйственной продукции и снабжению сельского хозяйства. Это была государственная корпорация, обладавшая монопольным правом, которая действовала под руководством экономического штаба «Восток». Ею была организована сеть сотен управлений, контролировавших работу персонала организации, – около миллиона местных жителей. В ее задачу входили прежде всего заготовка, перевозка и сбыт сельхозпродукции с оккупированного Востока, а также управление сельскохозяйственными предприятиями и молокозаводами и снабжение советских крестьян оборудованием и потребительскими товарами. Основным «покупателем» была, конечно, германская армия. Смешение военных, гражданских и экономических функций и низкая квалификация персонала организации серьезно мешали эффективности работы ЦТО «Восток». Однако эта корпорация имела значительные прерогативы; на пике своей деятельности она управляла свыше 4 тысячи заводов. Некоторые из ее немецких спонсоров с гордостью указывали, что ЦТО «Восток» не является капиталистической организацией и что доходы этой корпорации никогда не шли частным предпринимателям. Наоборот, Берлин смотрел на нее как на источник доходов, которые могли бы компенсировать часть военных расходов.

Специальная корпорация [Landbewirtschaftungs-Gesellschaft Ukraine, сокращенно LBGU] взяла на себя управление совхозами, а позднее осуществляла общий технический контроль над земледельческими товариществами на Украине. Аналогичная организация появилась в рейхскомиссариате «Остланд». К концу 1942 г. они контролировали свыше 3 тысяч совхозов в качестве государственных уполномоченных.

Наряду с колхозами основным типом хозяйств на селе в Советском Союзе был совхоз. Он также прекрасно отвечал целям нацистов. По сути, совхоз, большое хозяйство с наемными сельскими работниками, полностью соответствовал немецким представлениям об идеальной колониальной плантации. Немцы упорно считали, что большое хозяйство более эффективно, чем разделенное на множество мелких частных хозяйств. Небольшое число немцев смогло бы его легко контролировать, и в будущем он мог быть примером при создании больших немецких хозяйств, которыми владели бы или управляли государство, или СС и армия, или отдельные немцы. Конечно, СС подвергали жесткой критике аграрную реформу за преступный провал плана по созданию немецких хозяйств на Востоке, «организации поместий в опорных пунктах для контроля над сельской местностью».

Если в рейхе не раздавалось голосов протеста против полной трансформации колхозов в совхозы, то чиновники, занятые решением практических вопросов на местах, хорошо представляли себе тот хаос, к которому приведет подобное решение. Оно могло не только затруднить работу немецкого персонала и учреждений, но снизить производство сельскохозяйственной продукции и вызвать сильное недовольство крестьян. Поэтому статья Ц декрета 15 февраля 1942 г. предусматривала, что во главе совхозов, «как бывшей собственности [советского] государства», необходимо поставить «немецкую администрацию» и переименовать их в государственные хозяйства – Staatsguter, что, собственно говоря, уже имело место.

Гитлер запретил, пока идет война, передавать права собственности в оккупированной России отдельным немецким гражданам. Лишь только войска на фронте могли участвовать в разделе трофеев. Большинство совхозов осталось в руках германского правительства. Об их будущей судьбе и контроле над ними в настоящем широко не говорили. Это объяснялось в большой мере опасением Берлина дать этим повод для советской контрпропаганды. Вот как этот вопрос объясняется в следующей немецкой директиве: «Это признак плохого понимания политической обстановки, когда в немецких публикациях сообщается об образовании новых государственных хозяйств. Вражеская пропаганда обвиняет немецкую администрацию в желании возродить в деревне старые поместья, а вместе с ними рабство. Крестьяне на оккупированных территориях, однако, в результате длительной эволюции своих взглядов стали заклятыми врагами старого помещичьего строя. Если бы им стало известно об организации новых совхозов, это вызвало бы недоверие у сельского населения и даже поддержку с их стороны вражеской пропаганды».

Вопросы немецкого контроля и поселений удивительным образом переплелись с судьбой МТС. Машинно-тракторные станции были фокусами советского политического надзора над деревнями в их округе, и через их контроль за техникой и специалистами осуществлялся и контроль над работой колхозов. Немцы использовали МТС в качестве рычагов своего влияния в экономике и политике. Конечно, им был нанесен сильный урон с экономической точки зрения из-за нехватки топлива и эвакуации советской стороной значительного количества сельскохозяйственной техники. То, что от нее осталось, было сильно повреждено, так что было тяжело или даже невозможно все это отремонтировать. Там, где это было возможно, МТС были восстановлены, и управляли ими назначенные немцами инженеры.

В развитие тезиса Шиллера, что Германия должна избегать вмешательства в сельское хозяйство Востока и ограничиться всего лишь наблюдением за ним, было выдвинуто предложение по созданию сети «опорных пунктов» под контролем Германии, по одному на несколько деревень, откуда можно было бы осуществлять эффективный контроль над хозяйствами. МТС, как представлялось, были наиболее пригодны для этой цели. Некоторые экономисты поддерживали этот план, прежде всего по экономическим соображениям. В качестве примера для подражания они выбрали румынские ocolul agricol – агрономические станции с образцовыми хозяйствами, сельхозмашинами, элитным семенным фондом и скотом. Другие, стремившиеся проводить политику германизации Востока, были склонны считать, что эти «опорные пункты» приведут к образованию немецких поместий, разбросанных среди местных деревень. Формулировки многих положений февральского декрета 1942 г. преднамеренно были сделаны обтекаемыми, чтобы позволить интерпретировать их по-разному. Несомненно, проект Кернера по созданию «опорных пунктов» объяснял его поддержку аграрной реформы. Рикке тоже сказал Гиммлеру, что система «хозяйств, бывших колхозов, шесть к десяти будет поддерживаться и финансироваться Германией». Согласно протоколу совещания сам Шиллер выступал за то, что МТС должны стать «центрами германской хозяйственной администрации» и что их управляющие, став арендаторами рейха, смогут платить ренту натурой вместо налогов.

Декрет об аграрной реформе февраля 1942 г. прямо заявлял, что «соответствующие МТС станут сельскохозяйственными опорными пунктами. Их задача состоит в принятии всех необходимых мер, что служат прогрессу сельского хозяйства в сфере своей деятельности, и в создании всего необходимого оборудования вследствие этого…» (статья Ц).

В неофициальной обстановке инициаторы принятия этого декрета в своих аргументах шли еще дальше. Так как необходимо было показать, что реформа не помешает планам германизации, требовалось объяснить, что немецкие опорные пункты вытеснят со временем МТС в качестве центра немецкой колонизации. «Частичный переход к личным хозяйствам не помешает выполнению планов создания немецких хозяйств и немецких поселений… как только состояние сельского хозяйства и особенно процессы ценообразования стабилизируются, во главе опорного пункта можно будет поставить немецкого управляющего [Grundherr], который получит самостоятельность. Таким образом, он станет управлять 10–15 порученными ему хозяйствами, которые будут следовать его предписаниям и за чье развитие он будет нести ответственность».

На практике опорный пункт немецкого типа так и не был создан, в то время как опорный пункт типа МТС, осуществлявший контроль за экономикой и политикой, получил дальнейшее развитие и более надежно служил задачам повышения эффективности и производительности и надзора. Он укоренился в основном на Украине, где на каждую станцию приходилось от 10 до 20 общин или кооперативов с общей земельной площадью свыше 10 тысяч гектаров. Если смотреть с точки зрения человеческих качеств, то следует заметить, что «в то время как некоторые из немецких управляющих быстро осваивались со своим новым окружением и успешно выполняли свои обязанности, не было недостатка и в тех, кто с ними не справился».