Текст книги "Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945"

Первоочередной задачей для немцев стало найти замену Кубе. Одним из кандидатов на эту должность был Арно Шикеданц, назначенный комиссаром Кавказа, чьи мечты о величии испарились с немецким отступлением в начале 1943 г. Розенберг, уже и так воевавший со всеми вокруг, не решался назвать его имя. «Розенберг не хочет предлагать фюреру кандидатуру Шикеданца, – сообщил Бергер Гиммлеру, – пока не будет уверен, что тот приемлем для фюрера». Как и все остальные в СС, Бергер считал, что «назначение Шикеданца на должность в Минске будет неуместным».

Шикеданц не нравился Бергеру, так как последний хотел поместить на эту должность чиновника СС. Хотя Гитлер поначалу сомневался в том, что один и тот же человек сможет занимать должности генерального комиссара и генерала войск СС и полиции, он все же уступил, и бригадефюрер СС фон Готтберг стал новым главой Белоруссии, «единолично» объединив две позиции. Его назначение стало мерилом роста власти СС. В 1941 г. Розенберг опротестовал авторитет СС и полиции в своих владениях; теперь ему в качестве главного сатрапа был навязан офицер СС.

Сообщалось, что Готтберг в основном враждебно относился к белорусам, особенно к националистам. Действительно, некоторые из его помощников считали белорусский национализм всего лишь «выдумкой» и с радостью бы забыли о нем. Несмотря на то что Готтберг едва ли был кем-то большим, чем «вожаком разбойников», столкнувшись с реалиями Белоруссии 1943 г., он не спешил прибегать к «железным выводам», к которым на основании концепции «унтерменша» пришел Кох. Когда Готтберг пришел к власти, задачи были гораздо более прозаичными, но в то же время более злободневными, чем амбициозные планы и видения, с которыми Германия пришла на Восток. Минск становился вооруженной крепостью на партизанской земле; открытыми оставались только основные линии связи с Германией; сократились поставки сельскохозяйственной продукции; участились случаи нападений и убийств. Вскоре после своего назначения Готтберг отправился в Берлин на ряд конференций. Выслушав пронационалистические призывы в OMi, Готтберг признал, что его первым порывом было распустить Раду БНР, но затем он пришел к выводу, что необходимо продолжать поддерживать развитие белорусских националистов, чтобы заготовить почву для немецкого правления. По возвращении в Минск он решил пойти на «драматический» шаг.

21 декабря 1943 г., обращаясь к собранию активистов-националистов, он провозгласил создание Белорусской центральной рады (БЦР), совещательного органа, который заменял «Самопомощь» (БНС) и Белорусскую раду доверия и должен был стать «представительством белорусского народа в рамках существующего самоуправления». Его «права и обязанности» заключались в том, чтобы давать «необходимые и уместные советы» немецким властям и предпринимать «необходимые меры» в области образовательной, социальной и культурной деятельности. Президента БЦР должен был назначить Готтберг, и он же мог его уволить; все другие члены также назначались генеральным комиссаром по предложению президента.

С отставкой Ермаченко и смертью Ивановского новым белорусским «фюрером», готовившимся на должность президента, стал Радослав Островский. Бывший учитель средней школы, который до этого жил в Польше, Островский вернулся в Белоруссию с немцами в 1941 г. и сыграл важную роль в организации местной администрации. Будучи менее «мечтательным», чем некоторые из его коллег, он прекрасно понимал слабость националистического движения и по этой причине пришел к выводу, что оно может прийти к успеху только в том случае, если получит поддержку третьего государства. В 1943 г. он сумел убедить некоторых немецких чиновников в том, что его движение получит «широкую волну поддержки» в сельской местности. Несмотря на то что многие немцы продолжали опасаться смещения баланса власти в сторону «коренных» органов, к тому же не самых популярных, Островский утверждал, что «политический трюк» общественного признания предоставит необходимый напор в борьбе с партизанами, которая будет вестись самим населением. По некоторым данным, Островский выдвинул «условия» в виде созыва нового Всебелорусского конгресса и формирования белорусских вооруженных сил. Если таковы были его условия, у немцев было мало оснований их отвергать. Для них созыв конгресса был не более чем очередной мерой психологической войны; создание дополнительных белорусских вооруженных формирований приветствовалось, поскольку основной целью всей операции, с точки зрения Готтберга, была мобилизация белорусов.

На следующий день после официального провозглашения Рады Островский издал указ о «мобилизации» мужчин от 14 лет для будущих белорусских вооруженных сил. Он и его помощники много путешествовали в поисках новобранцев и сторонников. БКС, опирающемуся в основном на германоориентированную полицию, удалось собрать около 60 батальонов по обязательному призыву. Некоторые из них были отправлены для борьбы с партизанами; некоторые позднее были переправлены в Германию и реорганизованы в боевую дивизию.

Администрация Готтберга, казалось, была удовлетворена формальным прогрессом «белорусской акции». На этом позднем этапе вступило в игру административное изменение, которое обсуждалось в течение уже многих месяцев. Отчасти в качестве «награды» как Готтбергу, так и националистам, отчасти в качестве «наказания» за враждебность Лозе против Розенберга и СС, а отчасти как средство упорядочения немецкой администрации было принято решение отделить генеральный комиссариат Белоруссию от рейхскомиссариата «Остланд». Подписанный Гитлером 1 апреля 1944 г. указ отделил Белоруссию от Риги и превратил ее в обособленную единицу, непосредственно подчиненную Берлину.

Подобные меры едва ли имели какое-то практическое значение. Красная армия продвигалась вперед. Перед летним наступлением 1944 г. она уже проводила операции под Витебском и Могилевом; Смоленск (25 сентября 1943 г.) и Гомель (26 ноября 1943 г.) вернулись к Советам. В июне – июле 1944 г. Германия потеряла контроль над Белоруссией[38]38
  В результате грандиозной Белорусской наступательной операции 23 июня – 29 августа 1944 г., в ходе которой Красная армия вышла на Вислу, захватив плацдармы.


[Закрыть], а 2 июля БЦР поспешно сбежала из Минска (взятого советскими войсками 3 июля) на запад. Сначала в Познани, а затем в Берлине остатки Рады и «правительства» вновь собрались под опекой OMi.

Однако перед тем, как сбежать, Рада созвала Белорусский конгресс, который был обещан шесть месяцев назад. В середине июня, незадолго до того, как под под рев советской артиллерии началось советское наступление, в Минске собралось более тысячи белорусских националистов, созванных для установления фиктивной связи «легитимности» для «режима» Островского путем связывания его с Белорусской радой 1918 г., а также для принятия ряда уставов и подзаконных актов. Как отмечал один аналитик, «удивительно, как мало было обсуждено на собрании. Пересказывалась история, сыпались обвинения в адрес Польши и Советского Союза, в то время как о нынешней ситуации умалчивали. Как и об актуальных проблемах будущего. Молчание оказывалось более красноречивым, чем произносимые слова. Единственной новой идеей, которой ассамблея хотела обогатить националистическую доктрину, было проклинание евреев. Это подлое средство было самым легким способом откупиться от временных владык…».

Для врагов белорусской государственности и даже для националистических противников Островского это было грязным спектаклем, окрашенным кистью нацизма. Для ее сторонников это была вершина старых устремлений, которые предоставили бы возможность для хотя бы символического проявления того, что они называли «национальной волей», как выразились около 1150 избранных делегатов, которые вскоре разошлись. Через неделю эти люди оказались на пути к изгнанию и эмиграции.

Вот и подошли к концу три года германского правления в этой «наименее известной стране Европы». Политика Кубе и Готтберга, несомненно, отличалась от политики Коха. В то время как Кох не признавал население в целом как политический фактор, Кубе и Готтберг под влиянием происходивших событий перешли к сокрытию нацистских целей и продвижению одной конкретной группы, крайних националистов. Однако, как свидельствовал один немецкий эксперт, «Кубе и Готтберга мало заботило оказание помощи подвластному им населению; лишь благодаря повседневным проблемам они убедились в полезности участия коренного населения в обязанностях администрации путем постепенного предоставления ему все больших прав. Главным стимулом для Готтберга были, несомненно, многочисленные примеры, демонстрировавшие, что с партизанами можно успешно бороться только с помощью белорусов».

С другой стороны, как это ни парадоксально, из всех групп у националистов было меньше всего шансов сплотить людей во имя целей Германии. Националисты более раннего поколения по большей части были уничтожены Советами; рядовые белорусы и значимые небелорусские меньшинства на территории страны были просто раздражены деятельностью Островского.

Казалось, что «широкие массы» не особо волновали какие-либо сугубо «политические» вопросы. Материальные и моральные аспекты – немецкие реквизиции, партизанские набеги, избиение и унижение, принудительный труд, колхозы – были куда более насущными проблемами.

В то время как на Украине любые проявления «коренных» движений подавлялись, в Белоруссии именно к этим группам отношение оставалось толерантным, поскольку в небольших количествах такие группы с наименьшей вероятностью могли бы сплотить людей ради их дела. Антивеликорусские надежды Розенберга, подорванные его подчиненными на Украине, так и не смогли взойти в Белоруссии. Главный немецкий козырь оказался не в той колоде: сепаратизм здесь оказался слабее, чем в любой другой советской республике. Меры, направленные на поощрение националистов, мало кого побудили встать на сторону Германии, зато многих настроили против нее.

Кох никогда не пытался казаться тем, кем он не был, в то время как руководство в Минске пыталось «смягчить» зверства и нарушения видимостью уступок и многословием. Расхождения между немецкими словами и действиями были слишком явными и слишком остро ощущались, чтобы остановить массовое отчуждение – процесс, подогреваемый партизанским движением в большей степени, чем в Украине, в основном из-за более благоприятного ландшафта. Сравнение политики, применяемой в «Остланде» и в Украине, показывает как доктринерство и беспорядочный экстремизм Коха, так и обернувшуюся крахом запоздалую тактику притворной «дружбы» и просепаратизма Кубе и Готтберга. Разница в «политике», насколько бы важную роль она ни играла в немецком подходе, была недостаточно велика, чтобы повлиять на общественное мнение. Для рядовых жителей обе эти политики являлись одной и той же презренной формой иноземного гнета.

Глава 12
Полумесяц и свастика: Турция и Кавказ

Кавказ с его сложной демографией, ценными ресурсами и таинственными легендами и обычаями оказался под властью России после затяжной борьбы, отмеченной кровавыми завоеваниями и «добровольными» аннексиями, длившейся до конца 70-х гг. XIX в. Будучи очагом революционной лихорадки до свержения царизма в России, он стал свидетелем краткого периода независимости в результате центробежного процесса, запущенного захватом власти большевиками. Тогда три закавказские области – Грузия, Армения и Азербайджан, каждая со своими особыми историческими традициями, даже обрели международное признание. Четвертая область, Северный Кавказ, гораздо более разнородная по национальному, культурному и социальному составу, была охвачена множеством внутренних конфликтов. В 1920–1921 гг., несмотря на враждебные действия стран Запада, молодое Советское государство завершило захват всего Кавказа[39]39
  Были возвращены потерянные в ходе революционных событий 1917 г. и последующей гражданской войны бывшие земли Российской империи в виде временно отколовшихся меньшевистской Грузии, дашнакской Армении и мусаватистского Азербайджана. Произошли некоторые территориальные потери – к Турции отошла Карсская область.


[Закрыть], который вскоре (в конце 1922 г.) стал неотъемлемой составляющей СССР; к 1941 г. Армения, Грузия и Азербайджан были союзными республиками, а Северный Кавказ входил в состав РСФСР с рядом так называемых автономных республик и областей. Как и везде, советская политика на Кавказе способствовала развитию местной культуры и участию коренных народов в политических делах, в то же время жестоко карая за политическую и идеологическую неортодоксальность.

В нацистском сознании концептуальный образ будущего Кавказа оставался более размытым, чем образ Украины или Великороссии. С самого начала были очевидны только три вещи: потребность Германии в кавказской нефти; «знание» нацистов о том, что население Кавказа было в основном неславянским и «арийским»[40]40
  Арийцами немцы признавали ираноязычных осетин (потомков аланов), в отношении некоторых других проводились изыскания нацистских антропологов и историков.


[Закрыть]; и отсутствие у Германии планов по заселению Кавказа.

Для Гитлера и Верховного военного командования важность Кавказа заключалась прежде всего в нефти Баку и Грозного. В своих довоенных планах Розенберг отмечал, что «главная, решающая задача» немецких оккупационных властей на Кавказе – предоставить рейху достаточные запасы нефти и топлива. Как заметил Гитлер, «Кавказ играет особенно важную роль в наших планах, потому что это самый крупный источник нефти… Если мы хотим заполучить эту нефть, мы должны держать Кавказ под строгим контролем. В противном случае враждебность среди живущих там племен, чреватая кровавыми междоусобицами, сведет на нет всякую возможность эксплуатации».

Гитлер подходил к Кавказу с практической, а не с идеологической точки зрения.

Меморандумы Розенберга, вероятно по предложению армии, включали в себя перспективу 99-летней «концессии» на Черноморском побережье Кавказа для немецких военно-морских и военно-воздушных баз. «Эта концессия по существу обладала бы характерными чертами автаркической военной колонии». Однако за этим единственным исключением планы Розенберга на Кавказе предусматривали политику, существенно отличавшуюся от той, которая должна была проводиться в славянских регионах. Всегда думая в первую очередь о политике, Розенберг совсем забыл, что в этой ситуации экономические соображения были в приоритете, и занялся своим любимым времяпрепровождением – перерисовыванием карты Востока в соответствии со своими собственными убеждениями. Давалось это ему легко еще и потому, что взгляды Гитлера подразумевали, что будущее Кавказа еще не было предопределено, и потому, что в отсутствие в этом регионе четкой политической программы эмигранты могли здесь оказывать большее влияние на германскую политику, чем в других частях Советского Союза. Из многообразных групп среди беженцев, которые продолжали свою деятельность в Западной Европе и на Ближнем Востоке, две сыграли особенно важную роль: тюрко-мусульманские группы и сторонники «Великой Грузии».

Тюркские и мусульманские элементы, сыгравшие важную роль во время войны, не были услышаны весной 1941 г., когда Розенберг и его сотрудники формулировали политику. К ним обратились лишь после того, как были одобрены первоначальные проекты. С другой стороны, грузинские эмигранты на ранних этапах оказали существенное влияние на нацистское мышление. Первое место среди них в качестве советника Розенберга занимал физик и геополитик Александр Никурадзе. Отодвинув свой «узкий» грузинский национализм на второй план, он стал добросовестным переводчиком теорий «больших пространств» Хаусхофера и, таким образом, смог создать амбициозную схему, обеспечивавшую немецкое господство в запланированной кавказской конфедерации, в которой грузины должны были играть ведущую роль. По его мнению, Грузия на Кавказе занимала то же положение, что и Германия в Европе: с точки зрения расы она была самым чистым и ценным элементом[41]41
  Грузины не относятся к индоевропейцам, они представители кавказской семьи.


[Закрыть]; с точки зрения географии она была расположена максимально близко к центру; с точки зрения политики она была наиболее способной и наделенной руководящей миссией.

Розенберг принял эту концепцию оси Берлин – Тифлис. Уже в 1927 г. он утверждал, что так же, как был необходим союз между Берлином и Киевом, отделение Кавказа от России положило бы начало новой эре в германо-кавказских отношениях. В 1941 г. в планах Розенберга говорилось о том, что Кавказ должен стать частью санитарного кордона против России. Разрабатывая программу для будущего Кавказа, Розенберг повторил мнение Никурадзе о том, что главенствующую роль должны занимать грузины. Будучи «наиболее культурно развитыми», способными похвастаться тысячелетней культурой, «теми, кто, несомненно, производил наибольшее количество энергии», они должны были стать объектом особой заботы и попечения [Pflege]. Кавказ со столицей в Тифлисе должен был предоставить грузинам статус «своеобразных помещиков федерального правительства», причем его постоянным представителем должен был являться грузин.

Этот план по созданию крупного Кавказского блока под руководством Грузии не мог не вызвать протестов. В частности, судьба Армении[42]42
  История Армении гораздо более древняя, нежели история Грузии.


[Закрыть] неоднократно порождала конфликты. Сам Розенберг предупреждал, что у армян было «мало хороших качеств» по сравнению с их соседями. С точки зрения национальных предрассудков понятие «левантийские торговцы» наряду с евреями глубоко укоренилось в нацистских кругах, а расовые пуристы вместе с самим Гитлером были склонны рассматривать армян как неарийцев[43]43
  Как раз армяне – индоевропейцы, пришедшие в древности в этот регион с Балканского полуострова. В дальнейшем, однако, внешний облик армян сильно изменился в результате смешения.


[Закрыть] – точка зрения, навязанная грузинскими шовинистами. Хотя армянские военнопленные и беженцы подвергались некоторой дискриминации, окончательный статус Армении остался теоретической проблемой, потому что немцы до нее так и не дошли.

Кроме того, грузинский проект пришелся не по нраву тем кругам эмигрантов – а позднее заключенных, – которые симпатизировали Турции, России и Западу. По сути, эта схема целиком основывалась на презрительном отношении арийцев к «тюркам и татарам», по сравнению с которыми (по словам Розенберга и Никурадзе) грузины были «высшим» народом.

«Если предоставить смесь кавказских национальностей самой себе, – с презрением заявлял Розенберг, – они перережут друг другу глотки… [Следовательно,] нашей целью будет не создание кавказских национальных государств; вместо этого мы будем искать общегосударственное решение, которое при помощи Германии приведет к тому, что эти народы, возможно, будут умолять Германию обеспечить их культурное и национальное существование».

Поскольку ни один из народов Кавказа не был достаточно силен, чтобы подмять под себя всех остальных, им было необходимо «покровительство третьей власти» – Германии, и «лидеры этих национальностей должны были самостоятельно обратиться к германскому рейху с просьбой предоставить… необходимую защиту». Схема Розенберга совпадала с той, что была подготовлена для Украины: вместо того чтобы допускать существование отдельных суверенных государств, создать единое кавказское государство; оставить его в подвешенном состоянии и продемонстрировать ему угрозу со стороны соседей и внутренние разногласия и, таким образом, вынудить его обратиться к Берлину за покровительством. Истинные устремления населения значения не имели.

И все же, в отсутствие других преобладающих соображений, на более удаленных от границ рейха землях Розенберг мог позволить себе быть более великодушным и «государственным». Здесь, среди неславян, наказывал своим помощникам Розенберг, «требуется особая осмотрительность в обращении с различными национальностями. Нужно также учитывать их привычки, которые могут показаться нам странными. Там [на Кавказе] перед нами стоит исключительно психолого-политическая задача, и я прошу вас настаивать на том, чтобы все местные должностные лица действовали таким образом, чтобы предотвратить возможный вред в том случае, если возобладает та или иная назойливая провинциальная мелочь».

При первой же возможности Розенберг настаивал на приоритете долгосрочных политических планов перед военноэкономическими нуждами. Для этой относительно благоприятной области он приказал то, на что отказывался пойти в отношении Великороссии: «Важная задача на Кавказе в будущем должна быть в значительной степени реализована не прямыми военными и полицейскими методами, а посредством политики».

Он с нетерпением ожидал того момента, когда Кавказская конфедерация под руководством Германии станет полноправным звеном в «венке причерноморских государств». Тогда Кавказ вместе с Украиной, Румынией и казачьими районами достиг бы своей цели «расширенной» Европы на юго-востоке, у которой существовал только один прецедент – древняя империя готов[44]44
  Империя готов – квазиимперия Германариха (Эрманариха), разгромленная гуннами в 375 г.


[Закрыть].

Однако по мере созревания планов Кавказ был сведен к статусу рейхскомиссариата «Кавказ» наравне с «Московией», «Остландом» и «Украиной». Какой бы ни была его конечная форма правления, в ближайшем будущем для него был уготован только строгий германский контроль. Вскоре Розенберг предложил их общего с Никурадзе друга Арно Шикеданца на должность «генерал-резидента Германии» на Кавказе. Будучи заурядным журналистом, который по милости Розенберга стал редактором «Фелькишер беобахтер», тщеславным и преданным фанатичным нацистом, этот мелкий человек проводил свои дни за изучением эскизов своего будущего дворца в Тифлисе и обсуждением того, сколько ворот ему понадобится. Хотя Геринг сомневался в способности этого человека справляться со сложными проблемами Кавказа, Гитлер одобрил его назначение на конференции 16 июля 1941 г. На практике Шикеданц так и не вступил в должность.

Как и «Остланд» с «Украиной», по планам офиса Розенберга рейхскомиссариат «Кавказ» (РКК) должен был распространиться за пределы территории, населенной его народами. Поскольку южные границы Кавказа определялись границами Турции и Ирана, а западные и восточные – границами Черного и Каспийского морей, экспансия была возможна только на север. Следовательно, чтобы повысить влияние РКК, распределить оставшиеся непризнанные районы, ослабить «охвостье России» и ввести еще один неоднородный элемент, который увеличил бы зависимость Кавказа от Германии, РКК необходимо было распространить на окрестности Ростова-на-Дону и за дельту Волги. Он состоял бы из семи комиссариатов: Грузии, Азербайджана, «горской» части Северного Кавказа (включая Дагестан, Северную Осетию, Кабардино-Балкарию, Чечено-Ингушетию и Черкесию), а таюке славянских административных единиц Краснодара и Ставрополя (в 1935–1943 гг. Ворошиловск) в качестве генеральных комиссариатов; малонаселенные районы Калмыкии (включая Астрахань и часть Ростовской области) и Армения ввиду своего «неполноценного» статуса должны были стать главными комиссариатами [Hauptbezirke] – подразделениями второстепенного значения.

На ранних этапах кампании планам Розенберга на Кавказе уделяли относительно мало внимания. В процессе обмена мнениями армия не особо возражала против них. Стратегия 1942 г. потребовала продвижения вглубь Ирана и Ирака, и Кавказ (наряду с Северной Африкой) был для этого чрезвычайно важным плацдармом, который армия рассчитывала контролировать. На тот момент можно было не обращать внимания на радикальные проекты по благоустройству Кавказа от «садоводов-любителей» из OMi.