Текст книги "Эффект Бандерлогов"

Глава 13
Настоящий Полковник

Полковник последнее время спал нервно и чутко. Он просыпался от любого шороха, садился, свесив ноги, на кровати и жадно пил воду из бутылки, всегда стоявшей рядом. Его бросающаяся в глаза холодная расчётливость и непреклонная решимость в действиях и поступках давались ему не так легко, как могло показаться. У него было полно комплексов и почти фобий, мешавших ему жить. Полковник боролся с ними, но не всегда успешно. Оставаясь наедине, невидимый для других, он мог расслабиться и немного поддаться своим слабостям. Последние годы, после увольнения со службы, внесли сильные коррективы в его поведение и его настроение. В армии – было всё не так просто, как принято считать. Живи, мол, по уставу – завоюешь честь и славу. Нет. И там полно нюансов. И подлецов много. И карьеристы, все почти. И подонки встречаются… Но их видно. Им чаще говорят в глаза правду. Чаще бьют морду. В большом мужском коллективе не спрячешься за дверью своей квартирки. Не сможешь оскорбить товарища безнаказанно. Сделал – отвечай, или не делай гадости. Обучение через ответ. Ответ жёсткий, но справедливый. В армии всё проще в стадии выяснения отношений. «Что у вас, рук нет? Орёте, как бабы», – часто говорили в начале военной карьеры старшие сослуживцы. Конечно, в этом была и мальчишеская бравада и пафос, и гипертрофированная романтика героического предназначения… Но разборки в туалете были обычным повседневным фактом. Как умывание, утренняя зарядка и прочее… Хам знал – хамство просто не сойдёт с рук. И прежде чем сказать, человек думал.

А вот после увольнения… Условности гражданского быта, с его многочисленными глупыми устоями, не пошли, как говорят, Полковнику в масть. Он сдерживал себя, чтобы не сказать подлецу, что тот подлец. Терпел чванство и ханжество высокомерных начальников… В армии тоже командиры были разные. Но там всё решалось прямо и чётко. Особенно в боевой обстановке. Ещё со времени обучения в военном училище он уяснил главное правило. Делай как должно – и будь, что будет. Принцип не срабатывал после увольнения. Все вокруг делали «не как должно». Но у многих всё получалось. Он пытался делать по совести… И ему приписывали странное – «по понятиям». Ну, раз «понятия» совпадают с его жизненной позицией, значит – он по ним живёт.

С самого раннего детства Саша больше всего боялся показаться трусом в глазах других. Не сама трусость его пугала, а страх перед ней. Он боялся, что кто-то догадается, как ему бывает страшно. Он специально шёл на риск, прыгая с «тарзанки» в воду, стоял на краю карниза высотного дома, ходил по брусу под самой крышей полуразрушенного завода, лез в драку, гонял на мотоцикле – и всё, лишь для того, чтобы показать окружающим свою смелость.

Как-то, уже в армии, будучи командиром роты, он разговорился с товарищем, настоящим служакой, героем двух войн. Хотя лет ему было меньше тридцати. В армии быстро взрослеют. Вечер был длинный и запойный. Разговор мужской и честный.

– Вот скажи мне, майор, ты боишься? – спросил пьяненький Саша.

Майор посмотрел прищуренным глазом, выпил рюмку, крякнул и, покачав головой, только развёл руками.

– Ну. Да? Или нет? – ещё раз спросил Саша.

– Ты ждёшь, что я тебе начну втирать про дураков, которые не боятся ничего?

– Не знаю…

– Ждёшь… Ищешь подтверждение общего заблуждения, что, мол, бесстрашных людей не бывает… и всё прочее… И вот, когда я это скажу… Ты обрадуешься. Потому, что сам борешься со своим страхом…

– Борюсь. А как ты понял?

Майор налил ещё по рюмке, поднял свою и задумался, явно не зная, с чего начать. Он шевелил губами, жевал ус, стряхивал крошки со стола на пол. Заговорил же – тихо, опустив глаза:

– Ещё в военном училище я заметил фигню… Ну, знаешь на курсе молодого бойца – обкатка танками?

– Знаю – ерунда… окоп крепкий. Пригнулся, нырнул под броню, а когда сверху прогрохотало – вылезай и бросай противотанковую…

– Вот. У нас парень был… Лёнька Пантелеев. Он, кстати, из-за имени и фамилии страдал. Даже в училище брать не хотели. Но взяли… Голова у него была – во! Умный, как Келдыш. Но…

– А при чём тут Келдыш?

– Не важно. Давай выпьем…

Они опрокинули. Закурили. Майор продолжил:

– Парень умный но… так боялся танков… Просто трясло. Оказывается, в детстве, в деревне – трактора испугался. Это потом узнали. Фобия. Его, бля, к армии-то подпускать нельзя… А без обкатки к присяге и не допускают. Что делать? Ротный говорит: «Кто парню поможет, тот докажет, что настоящий будущий офицер». Я – помог. Вдвоём пошли. А окопчик был не в полный профиль, а так… Нарушение, конечно. Не знаю, я бы своих бойцов не пустил. Но тут. Курсанты – белая кость. Помнишь?

Саша кивнул.

– Лежим. Прёт старенький Т-64АК. Далеко ещё… Время есть убежать. Грохочет. Дождик моросит. Траки скользят. Лёнька подвывает, зубами стучит, белый весь, но сидит, а мне ржать охота. Не могу! Они-то там думают, что Лёнька плачет, а это я ржу. Лёнька на меня смотрит, губы трясутся. Я – заливаюсь. Говорю ему в ухо: «Вспомнил, как в школе на уроке литературы, за окном грейдер работал. Трещал – училку не слышно. Вот кореш мой и говорит – пёрдну, мол, и никто не услышит. И пёрднул. Громко! Только в этот момент грейдер заглох!» Лёнька смотрит на меня и сквозь слёзы – улыбка… Прошли обкатку, как по маслу. А у Лёньки фобия прошла. Я потом стал замечать – как стрёмно всем – на меня веселье находит. Всё соображаю, действую, а страха никакого. После училища – ТУРКВО. Оттуда в Афган. Правда уже под самый конец – в восемьдесят восьмом… Уж сколько меня ругали, бля? И грозились в двадцать четыре часа, и погоны снять, и в «дурку» отправить… Не знаю, что такое «бояться», и всё тут. Думали – понты. Стали они меня испытывать. Ночью – пошёл караул проверять. Иду с разводящим и сменой, вдруг – шорох сильный за колючкой. Разводящий со сменой – упали, оружие к бою. Я чую, как зверь прямо – нет для меня опасности. Подхожу к колючке, а с той стороны дракон в фуражке… И главное, видно его… под фонарём как раз. Натуральная рожа, серая и язык раздвоенный плюётся. Разводящий даже с предохранителя не снял, так обосрался. Ну, понятно, был бы с той стороны дух, или боец какой. А то чудище. А мне хоть бы хны. Подхожу ближе – вижу. Наши придурки, бля – варана привязали. Фуражку на него… Уж и не знаю, как держится. Он шуршит, но лапы-то связаны. Я смену поднял. Крикнул шутникам, что думаю, и пошёл дальше. А этого варана, со связанными лапами, потом развязали, а он хвостом солдату ногу сломал. Ну, ему оформили документы… представление – «За БЗ» и – домой… Но это позже было…

А в тот момент все охренели. Как я не испугался? Слух по полку пошёл, что я немного не в себе. Особист вызвал… потолковали. Потом замполит. А через дня три… колонна нарвалась… Таблетка шла в госпиталь с больным… Срочно… Аппендикс, что ли? Не знаю… Сзади БТР сопровождения. Я – старший группы. БТР отстал немного. Расслабились… На таблетку напали. Видят – «буханка» одна едет… Может, думали, в ней ценное что, а может, лекарства нужны были… Да шут их поймёт. Напали, в общем. Места давно контролируемые. Откуда духи взялись… Ну, я и отличился. Шмалят, бля, – ничего не поймёшь. Хорошо, на броне были. Врассыпную. Взрыв какой-то хиленький был… Вроде все живы. Механик водитель – без сознания. БТР целый… Огонь плотный – не высунуться… Помню всё чётко. Знаю – опасно. Страха – никакого. Все в кювете. Головы не поднять… Высмотрел зону мёртвую за БТРом… Вроде не простреливается. Проскочил. Духи из подствольников вначале дали. А потом только калаши работают. То ли шайка какая была, то ли просто бродяги… Вооружение у них дрянь… Не суть. Я механика вытащил. БТР завёл и тихонько, не торопясь, прикрыл бронёй остальных. Все немного пришли в себя. Отогнали… В полк вернулись, меня к награде. Послали представление на «Красную Звезду» – не дали. Получил «За БЗ». Наши хотели чего побольше¸ но залёт у меня был по пьянке. Замполиту дали орден. Он нас встречал после всего. Командир спрашивает, так же как ты вот: «Страшно было?». «Нет, – говорю, – Не страшно». Он лыбится. Не верит. Следующий раз, ещё хлеще… Долгая история, но суть та же. Выехали на рекогносцировку… Ну, наливай ещё. Опоньки… Молодец. Ну, будь здрав, боярин… Ух, дай загрызть чего там? – майор откусил маленький кусок хлеба. Задумался.

– А что за история?

– Да, бля… смешно даже рассказывать. Нас на вертушке подстрелили… Падаем. Командир вертушки чего-то своим орёт… не понятно… Упали на склон, пологий. Не поверишь – катимся под гору, и все, бля… целые. Я опять заржал. Дальше – больше. Внизу – духи. Ребят… эх… бля… двоих потеряли. Я выскочил… стал шмалять… попал в кого-то… И всё делаю, как в кино. Падаю, отползаю. Опять шмаляю… Игра прямо. Знаю – должен бояться! Ни хера! Ну, откуда я это могу? Доктор потом говорил, что возможно такая реакция на опасность. Сосредотачиваться. Я, уже в Союзе – к врачу ходил. Замполит заставил. Пришёл, ага… «Лечите – не боюсь ничего». Они плечами пожимают и терминами так и сыпят. Потом не до того было… Кавказ… А там, сам знаешь… В Афгане столько двухсотых не было… Не полную наливай… Ох, после седьмой – как вода, – майор закурил.

– Там-то сам бог велел бояться… Хотя Бог-то и не боится ничего… Грех это… Ну я же не он… Чёрт его знает. В детстве не обращал внимания. Ну, на велике, на спор, без цепи с горы спускался. Было дело. Цепь снимаешь – тормозов нет… Такие велики были. Собак не боялся. Пацаны дразнили кобелей на стройке. Те кидались, а я стоял… тоже на спор, конечно. Бог миловал. Полают, полают и отходят. Потом привыкли. Вилять стали. Да в детстве значения не придавал. Много у нас придурков было… А теперь привык. И не интересно уже, – майор достал из наружного кармана портсигар.

– Видишь? – он указал на вмятину почти посередине. Металл крепкий. Дружок сам делал. Титановый сплав какой-то. Он на «оборонном» работал. Это меня осколок хотел урезонить. Мы возвращались с зачистки… Главное дело всё уже… никого… откуда этот пацан взялся. Лет двенадцать, не больше. Переулок… вдвоём не разойтись. Он туда РГДешку – шлёп. Сам в проходной… и исчез. Все на землю. Я схватил её… куда? Сунул в дырку какую-то в стене и прикрыл собой… Шарахнуло не сильно. Очнулся – живой значит. Основной удар в щель противоположную пришёлся. В меня – осколок. Вот след только на подарке.

– И что, всё незаметно прошло?

– Да какой там… – майор махнул рукой. Комиссовать хотели. Не за то. За другое… Неоправданный риск, пьяная бравада – чего только не приписывали… Потом, наградили, – он указал на бордовую с жёлтой полоской колодку на гимнастёрке.

– Я застал тоже… Вторую, правда, компанию… проскочил… Но боялся всегда… – сказал Саша.

– Лучше бы и я боялся…

Саша часто вспоминал тот разговор. Он знал – майор тот жив до сих пор. Фамилия у него была интересная – Корж. Потому и запомнил. Жив. На пенсии. Где-то на Украине или на границе с ней выращивает клубнику и продаёт на рынке. И это – удел героя? О его подвигах Полковник специально узнал, разыскав вначале его сослуживцев, а потом подняв личное дело майора Корж, в Подольском архиве. Изучив документы, Полковник понял, что случаи, рассказанные майором, были смехотворной толикой всех его подвигов. Но вот только подвиги были у него и в не служебное время. Офицерское троеборье – вино, карты, женщины. Драки в ресторане, с патрулём, угон милицейского катера… И потом – венец всему! Незаконная дуэль! Кто бы мог подумать. В двадцать первом веке – стрелялись из-за дамы! Его разжаловали, а потом и уволили из вооружённых сил. Но пенсию всё же дали. Всё это Саша узнал, когда уже служил в ГРУ. Он завидовал бесшабашной дерзкой храбрости уволенного майора и одновременно удивлялся – «Но почему он сказал: «Лучше бы и я боялся?». Этот вопрос терзал Полковника. Он отвечал на него, логично обосновывая выводы, построенные на общепринятых понятиях. На инстинкте самосохранения, на глупости – быть неосмотрительно бесшабашным, на умении осторожностью и хитростью победить врага. Но все его выводы разбивались о простую суровую армейскую истину – трусом быть хуже, чем слыть героем. Героем Полковник не был. Нет, для других он был образцом смелости и отваги. Но чего ему это стоило! И он опять и опять задумывался – «Почему, лучше? Почему он так сказал? Значит – он всё же чего-то боится? И это что-то – его смелость. Он чувствует, что она может быть губительной для него. Может стать причиной конца всего. Замкнутый круг!» Но, несмотря на размышления и сомнения, Саша Полковник воспитывал в себе дух! Заставлял, через силу, через ужас преодолевать и выполнять.

После всех переездов и передряг армейской службы бывший полковник ГРУ устроился, так сказать, не совсем по специальности. Работа начальника охраны больше подходит ФСОшникам. Но что предложили… Служил по старому армейскому принципу – делай как должно, и будь, что будет. Шеф, хоть и из бывших лихих парней девяностых годов, но мужик правильный. С принципами. Не доглядели. Шефа убили. Уголовное дело развалилось. Виновных не нашли. Саша остался без работы. Его недавно порекомендовали одному адвокату. Сговорились на сдельной основе – помощником. Вот и первое задание. Пропали деньги, акции и бриллианты жены из дома профессора. Акции и камни Полковник вернул хозяевам быстро, но там непонятка вышла… Не совсем хорошо прошло всё… Шероховатости уж очень серьёзные…

И вот теперь он сидел на краю кровати холостяцкой квартиры и размышлял: «Адвокат тот ещё хрен. Это не профессор со своей клушей. Начнёт копать… А с уборщицей не всё гладко… Ой, не всё. Надо действовать».

План действия выстроился не сразу. Как-то спонтанно. Всё одно к одному. Никаких логических цепочек и правильно выстроенных выводов. По наитию. По чутью, Полковник родил схему, которая, как ему казалось, была подходящей. Его удивляло, как это герои книг оценивают всё, раскладывая как по полочкам – первое, второе, третье… дедукция, анализ. У него было гораздо проще, как он думал. Однако разброд мыслей – это всегда кажущееся состояние для думающего существа. Если есть цель – решение должно прийти. А правильное оно или нет, время рассудит.

Сейчас, главное, адвокату доложить, что акции и побрякушки нашёл и вернул клиентам. Как всё было – промолчу. Хомичи напуганы. Полковник предупредил о сохранении тайны гибели домработницы… Да, может адвокату и по фиг. Получит свой гонорар… Главное – потерпевшие не проболтались бы.

Он встал с кровати, потянулся смачно и долго, передёрнулся, как мокрый пёс, и стал искать мобильный. Телефон валялся под столом. Набрал номер Любы. Долго – гудки, потом голос Любы, зло:

– Чего тебе?

– Роман с тобой?

– … будь человеком – отстань от нас… прошу…

– Ладно. Только одно условие…

– Я тебе что – должна чего-то или ты беспредельщик? Какой долг ты мне приписал? Какая квартира? Ты-то к ней каким боком? Спала с тобой? – Да! А про квартиру зачем? Могу ведь послать просто…

– Можешь. Но не пошлёшь. Ты же сама согласилась. Вспомни.

Люба яростно запричитала, не сдерживая эмоций:

– Это было тогда. Сейчас… Тебе не понять… Что-то сильно переменилось. По-моему… – и Люба попыталась изобразить раскаивающуюся Магдалину, но после театральной паузы, с закатыванием глазок, увидев себя в зеркале, вдруг прыснула смехом в кулак, и, махнув рукой, добавила, сквозь давивший её смех:

– Да ну тебя к чертям собачьим! Чего прицепился? Хочешь встретиться – я не против… Но так, на раз-два… Сунул-вынул и бежать… Как раньше…

– Да, послушай… – попытался вставить свои пять копеек Полковник.

– Нет, это послушай ты! – Люба больше не разыгрывала из себя прихожанку на исповеди. – Говори, чего нужно, но только по делу…

Полковник Саша, чуть помолчав, причмокнул губами, вздохнул, но сказал:

– Мне самому стыдно. Веду себя, как рэкетир недобитый. Но… увы… кушать хочется… Короче – мне нужна информация от твоего Зюлькинда…

– Ты и фамилию знаешь!

– Только одна информация… слово офицера…

– Чего? – Люба негодовала и удивлялась. – Ты даёшь слово офицера, занимаясь шантажом? Боже, мир перевернули, наверное!

– Мне необходимо знать, что за проект, в котором участвует Рома. Только название и основные направления… и больше я никогда, поверь – никогда не позволю себе подобного… а если…

– Чего «если»… убьёшь?

– Перестань… если вам, будет туго… короче – преданней товарища вряд ли найдёте. Дорога длинная. Всё. Срок до завтра.

Полковник отключил связь.

Люба позвонила уже вечером. Встречу назначили в ближайшем к Любиному дому кафе. Полковник пришёл минута в минуту. Люба и Роман сидели за столиком.

– Я присяду? – Саша Полковник был сама учтивость и вежливость.

– В общем, – начал Роман без предисловий. – Я знаю о проекте очень мало. Основной смысл – телекинез, телепатия. Возможность влиять на человека на расстоянии – это первое. И подпроект – телепортация. Остальное пока неизвестно. Отдел новый, и работы как таковой нет. И вообще… по-моему, всё только для получения денег. Лапоть, он же Лаптев Евгений Иванович – это мозг проекта. Друг Кривых – действительно очень увлечённый и умный мужик. Носится с идеей остановки любых механизмов на расстоянии. Его, однако, никто не слушает. Кривых больше общается с бухгалтером. Всё чего-то списывают. Дают акты всем на подпись. Даниил Львович Хомич…

Полковник напрягся и чуть повёл бровью. Но не стал уточнять, тот ли это Хомич. Да и Рома мог не знать. Но совпадение было бы очень кстати.

– В проекте занимается непосредственным телепатическим воздействием. Я – вообще «сбоку припёку». Иногда выступаю с докладами, вроде «Влияние внушения на живые организмы. На примере аквариумных рыб». И за это – такие деньги, на отдел? Бред!.. Всё, больше ничего не знаю. Профессор Хомич засекретил свою работу. Доступ к ней только у Кривых… ну и… конечно… сверху кто-то, – он махнул рукой и принялся пить остывший чай. Люба смотрела в глаза Полковника, сжимая при этом Ромину руку. Она ждала реакции. – Спасибо. Больше, чем даже я ожидал. Я слово сдержу. От меня не будет ни звонков, ни угроз… хотя, по-моему, их и не было. О нашем разговоре не узнает никто. Держи костыль, – он протянул огромную ладонь опустившему взгляд Зюлькинду. Роман глянул вначале на девушку и, только дождавшись её одобрительного кивка головой, вложил свою кисть в железную клешню Полковника.

Полковник, конечно, врал. Его интерес был отнюдь не личного. А тем более не патриотического характера.

Он чётко выполнял задачу. Работал на Кулика. Да-да. Проект Петра Мироновича, а точнее, его шефа Сергея Сергеевича Иванова – был интересен Кулику.

Звонок телефона оторвал Кулика от анализа докладов агентуры.

– Говорите, только по существу… – он слушал и продолжал читать доклады.

– Контакт налажен. Объект соприкосновения определён. Начинаю внедрение.

– Хорошо, Александр. Продолжайте…

Глава 14
«Абориген» зародился

(Из доклада тайного агента)

На закрытом заседании Совбеза заслушали доклад начальника проекта, под кодовым названием «Абориген».

Докладчиком был Иванов Сергей Сергеевич, содокладчик – Кривых Пётр Миронович. Основная тема… ой, я не могу, – «Телепатия и телекинез». Иванов лишь обозначил общие направления, а этот Кривых расписал всё как по нотам. Начал он с «разведывательных данных» о разработках на эту тему, вероятным противником. Вам, господа, поучиться бы у русских выколачивать средства из бюджета. Это высший класс. Школа! Его бы, этого Петра, к вам в НАСА, и бюджет увеличился бы на порядок. Как ни дурите вы сенаторов с конгрессменами, а до нашего Кривых – не дотягиваете. Он открыл «секрет» полишинеля, вытащив из нафталинового сундука данные о проектах ЦРУ «Sun Streak» (Солнечный удар), «Grill Flame» (Пламя под решёткой) и «Center Lane» (Осевая полоса). Ну, вы лучше меня знаете этот гениальный развод на бабки, под общим названием «Star Gate» (Звёздные врата). Проекты провальные и затратные. Но то была холодная война, и Советы тратили до шестидесяти миллионов рублей в год на эту шнягу! А рубль был – не чета нынешнему даже доллару. Тогда в университете Стэнфорда, господин Рассел Торг и Гарольд Путкхоф руководили исследованиями. И задачи ставились им очень даже конкретные. Они должны были произвести эксперименты с так называемыми дальневидящими. И с их помощью определить: где прячется Каддафи перед бомбовыми атаками 1986. Найти склады с плутонием в жопе мира – Северной Корее. Обнаружить советский ТУ-95, который грабанулся в Афгане. Ну и обнаружить местонахождение заложника, похищенного «патриотами» Италии, называвшимися «красными бригадами». Двадцать лет эти «медиумы» с колдунами умело вешали лапшу на уши всем, а в результате, после оценки их деятельности американским институтом исследований, были разогнаны. Но «бабулечки» подняли не малые. Я вам, господа, рассказываю ваши же секреты, только для того, чтобы дать понять – я не вчера родился. И кое-какая информация у меня имеется.

И вот теперь эту байду Иванов, сотоварищи, впаривает Совбезу! Я задаю себе нескромный вопрос – «Кто из нас агент? Я, который пытается подорвать эту чёртову бандитскую власть, или они – разворовывающие, с умным видом, под маской секретности, и без того трещащий по швам бюджет страны?» И отвечаю однозначно – «Они!»

Можете спокойно идти спать, или пить пиво с виски. Ничего у них не получится. Деньги давно поделены и распилены. Поработают, пыль в глаза напустят и закроются. Так что, господа империалисты, – жуйте рябчиков с ананасами и не переживайте.

Искренне ваш…

Полумрак комнаты придавал беседе черты таинственности и загадочности. Люба сидела, поджав ноги под себя, на диване. Рома – напротив, в кресле. Люба, пряча то и дело лицо в ладонях и тряся копной волос, говорила почти шёпотом, с придыханием выдавая слова порциями:

– Ромочка… милый мой мальчик… ты просто… да что я говорю… Ты не знаешь его… Он… ты бы видел его ребят… просто скажи мне… правда, считаешь, что я в сговоре? Нет… я ему, в начале ещё нашего с тобой знакомства, дала согласие… да нет… шутка… просто так вышло… А он… вон как получилось. Но секретов то ты никаких не сказал ему… Всё хорошо… Он слово сдержит…

Роман молчал, стараясь не смотреть на девушку. Полумрак скрывал горящие уши и слезящиеся от обиды глаза. Он верил ей, но обида и злость мешала сделать шаг навстречу Любе и забыть Полковника. Забыть их разговор в кафе. Он ведь действительно ничего не рассказал. Проект работает. Никаких сложностей. Кривых доволен. Опыты начались. Лапоть, ну то есть Лаптев Евгений Иванович – в завязке и что-то там придумал уже. Всё по плану.

– Знаешь, Любаша, я не предатель… Да, нет… не то… Не люблю играть на два фронта. Но мне твой Полковник…

– Но почему мой? О господи… Почему мой? – Люба попыталась коснуться головы Романа. Он мягко, но уверенно отстранил её руку.

– Не важно. Твой случайный знакомый… понравился…

– В каком смысле? – Люба удивилась.

– В самом прямом… Смотри. Я работаю в лаборатории Петра Мироновича. Он меня взял. Он мой благодетель. Так? – Бесспорно! Я рассказал первому встречному, даже когда мне ничего, в сущности, не угрожало, чем занимается наша контора. Так? Опять бесспорно! А мне не стыдно! И мне не противно! Но мне противна фальшь и ложь, окружающая этих людей, этого господина Кривых, эти никому не нужные эксперименты. Хомич, со своим странными секретами. Все напыщенные, глазки бегают. Всего боятся. Разговоры только про счётную палату да Следственный комитет. К чему такая имитация работы? Я совсем недавно в проекте, и то понял, что смысл его – украсть больше денег. Причём, обставив это воровство красивыми фразами. Имитацией научного процесса. Докладами про чёрте что. Но на выходе-то ноль. Один, огромный… и без палочки! А у Полковника всё ясно. Пришёл, сказал, что надо ему. Получил – пожал руку, и всё!

– Наехал! Наехал он, сука. И меня перед тобой выставил…

– Может, и наехал. Только, кажется мне, он лучше их… – Все они козлы конченные. Все только за бабки усераются. И Полковник такой же. Ты тоже мне – «правильного» нашёл.

– Нет правильных и неправильных. Все мы грешники. Есть прямые люди, и с ними проще. Пусть они враги или неприятели. Пусть. Но они настоящие. Они с открытым забралом. А мои, с позволения сказать, коллеги, простые ублюдочные крысы. Крысы с патриотической мишурой и фиговым листком из лозунгов и призывов. А Полковник… Он смотрит в глаза собеседнику… и не врёт… по-моему… хотя не знаю.

Люба смотрела на Зюлькинда, явно не всё понимая. Он говорил, казалось, простые вещи, но вещи эти были уж больно оголены и не прикрыты. Так не принято. Так мы все – не говорим и не делаем. Тех, кто делит мир на чёрное и белое – мало. Больше тех, кто оперирует полутонами. И не потому, что они более интеллектуальны или умны, а потому, что так проще жить. Меньше конфликтов. Люба не знала этого, но чувствовала это. Она с детства понимала – правду человеку говорить опасно. Никто не желает узнать о себе правду. Да её никто и не может знать. Попробуйте сказать своему учителю математики: —«Самуил Яковлевич, вы некрасивый, вонючий, с волосатыми ушами и перхотной головой ублюдок, который привык бояться жены, директора, собак, но отыгрывается на учениках!» Попробуйте. Что из этого получится? Или на глупейший вопрос почти всех женщин: «Сколько мне лет, как вы думаете?», ответьте правду. Она, в лучшем случае зарыдает. Комплименты – дань традиции, а не констатация факта. Так же всё и в политике, бизнесе, работе. Правда – это ложь, во имя правды. Мудрёно? Может быть. Вот и Люба не понимала возмущения Романа. Она считала – любой на месте руководителя проекта поступил бы так же, как и его начальник. Если есть деньги, их необходимо попробовать взять! Что тут странного? Роман говорит о вещах ей незнакомых и непонятных. Но, как искренне, чёрт возьми. С него будет толк. Она слушала и незаметно для себя перестала понимать смысл его слов. А Роман всё говорил, словно ища себе оправдание. А в конце – встал, поправил очки и, опустив голову, невнятно пробурчал:

– Короче… мне нужно встретиться с Полковником. – С кем? – Люба словно очнулась, широко раскрыв глаза, полные тревоги и удивления.

– Саша… Полковник… срочно.

Встреча состоялась. Роман приехал раньше на полчаса к месту, оговоренному заранее Любой и Полковником по телефону. Он приехал один. Долго ходил около ресторана, не торопясь зайти. Обдумывал свою речь и своё поведение. Ему очень хотелось не разочароваться в этом человеке. Задавая себе один и тот же вопрос: «Для чего всё это я затеял?», Зюлькинд неизменно находил один и тот же ответ: «Кривых и компания – жулики. Не могут такие люди быть полезны государству. Они враги! А значит, и он, раз в одной с ними команде». Ровно в тринадцать часов Рома вошёл в заведение. Саша Полковник уже сидел за столиком. Как же он прошёл, что Рома не заметил? Странно, но и этот факт сыграл положительную роль в закреплении мощного образа Полковника. Присев на край стула, напротив своего «виз-а-виз», Зюлькинд стал мять салфетку, судорожно пытаясь начать разговор. Его спас Саша, предложив меню, которое до этого безуспешно пытался подать Роману официант.

– Выбери поесть. Здесь нормально кормят. Я лично предпочитаю борщ с пампушками. Жаль чеснок – не совсем прилично, но иногда балуюсь. Пить что будем?

– Водку, – Рома слегка оттаял, выдохнув накопленный общим зажимом организма воздух.

– Водку так водку. Вот здесь, – Полковник указал на длинный перечень различных водок. – Какую предпочитаешь?

– Белую… не знаю… обычную.

После первой рюмки завязался разговор. Со стороны казалось, что встретились два давних хороших приятеля. Они выпили ещё и ещё. Через час грань между чужими людьми притупилась до такой степени, что по ней можно было спокойно елозить языком, неся всякую чушь и не боясь при этом казаться смешным.

Полковник говорил тихо, словно опасаясь сказать лишнее во всеуслышание, поэтому Рома наклонялся к нему близко, ощущая терпкий приятный запах свеже-выпитого спиртного вперемешку с дорогим одеколоном.

– Ты позвонил – молодец. Я ждал. Я предлагаю работать со мной, не потому, что ты такой хороший, а просто увидел в тебе остатки человеческого…

– А ты уполномочен определять, что человеческое, а что нет? – Роман опьянел и поэтому осмелел.

– Нет… Не уполномочен… И наверняка моё понимание порядочности не совпадает с мнением большинства… Я – человек системы, к сожалению. Долгие годы службы сделали из меня почти игрушку. Игрушку, которой только плати и приказывай. Это правда. Но есть ещё одна деталь… Есть в моём понятии… Чёрт, слово противное – понятие! Знаешь почему?

– Нет, – Роман икнул и дёрнул головой.

– Потому, что его замарали уголовным беспределом… Потому, что мой бывший шеф – негодяй и беспринципная сволочь, говорил всё время – «Давай разберёмся… по понятиям». А на самом деле его понятие всегда подгонялось под нужный результат.

– Так, значит, жить по понятиям – плохо? – Роман выпил очередную рюмку и потянулся вилкой к тарелке с мясной нарезкой, стоявшей посередине стола. Вилка не слушалась, и процедура происходила с многократными безуспешными повторениями. Полковник пододвинул тарелку к Зюлькинду:

– Бери рукой…

– Нет, это неудобно.

– Правильно… Но если убрать условности и сказать – по понятиям, это же никому не мешает, то, значит, можно. Так и в отношениях. Я не хочу по понятиям. Я хочу по закону… Но законы херовые… И что? Что тут… – Ну да? – Роман всё же подцепил колбасу и засунул целиком весь кусок в рот.

– Я хотел сказать явно другое… Погоди… – Саша опрокинул в себя рюмку водки. – Так будет лучше. Вот… Вспомнил. У меня есть принципы… Заметь, принципы, а не понятия.

– А у меня нет? Да? – Роман икнул неприлично и, несмотря на опьянение, сконфуженно огляделся. Но никто не обращал на них внимания. В ресторане народу находилось мало, а персонал удалился в подсобное помещение.

– Не знаю… Может, и есть. Но, вот ты… Знаешь, чего хочешь?

– Я? – Зюлькинд вскрикнул это самое «я» так, словно очнувшись ото сна.

– Ты, ты… Чего тебе нужно в жизни?

– Не знаю… – честно признался Роман. Он неоднократно задавал сам себе этот вопрос, но ответа не находил. В голову лезли дурацкие желания – то денег, то силы, то мира во всём мире…

– А я знаю, чего хочу. У меня – цель! И цель эта ясная, чёткая и рациональная. Родилась она ещё в девяносто девятом… на войне.

– На какой? – заплетаясь, спросил Роман.

– Действительно – на какой… – незло хмыкнул Полковник. – В Москве и не задумывались, что где-то молодые и здоровые парни, заметь, не самые худшие, рвут друг другу глотки… И только потому, что некоторые мудаки делают всё через жопу… На какой? На обыкновенной. На той же, что и сейчас идёт. Необъявленная война… По всему миру…