Текст книги "Элемент 68"

– Допустим.

– Все мужские символы находятся в нижней части полотен, черный треугольник всегда расположен визуально выше.

– Это про всадницу?

– Да.

– А джаз-то ты где увидел?

– Неужели ты не видишь на картинах контрабас и саксофон?

– Нет.

– Я тоже. Но джаз ты вчера попросила включить, пока мы ехали.

Они сошлись как части некогда единого. Совпали до противоположностей. Срослись кожей.

Обсуждать будущее казалось бессмысленным. Даже не стали заезжать в город за вещами. Мелочи для Ольги купили в местном универмаге. Все остальное в доме Алексея нашлось. Предметы подчинялись прикосновениям внимательных пальцев и соглашались Ольге служить. Теплые рубахи служили халатами, огромные валенки – домашними тапочками, рыжий кот с первого дня служил верой и правдой.

Утварь в доме была почти не нужна. Первое время и одежда казалась лишней. Любовники могли провести всю ночь на ковре перед камином, существуя в виде трехголового змея с телом из шотландского пледа и торчащими над ним головами: мужской и женской. За третью голову была бессовестная морда кота, торчавшая из-под пледа отовсюду попеременно.

Могли валяться в кровати целый день, прислушиваясь к жалобам ветра за окном и разговаривая абсолютно ни о чем.

– Когда придет весна, мы полетим за подснежниками в Париж.

– На чем полетим? – переспрашивала Ольга.

Визит за подснежниками именно в Париж казался ей вполне логичным.

– На золотом вертолете, – отвечал Алексей.

– Таких не бывает.

– Бывают. – Алексей приподнялся на локте и посмотрел на Ольгу серьезно.

Ольга выучила: чем серьезнее у Алексея лицо, тем бессовестнее будет он сейчас выдумывать.

– Золотой вертолет существует. По меньшей мере, существовал. – Алексей говорил вполголоса. – Когда мы ездили под Уренгой шабашить, то встретили несколько бригад кладоискателей. Корыстные романтики спешили в короткое северное лето на поиски загадочного золотого вертолета.

– Они трясли ветхими картами капитана Флинта, – в тон Алексею зашептала Ольга.

– Карт не было. Но… – Алексей показательно приподнял подушку, картинно заглянул под диван, словно желая убедиться, не подслушивает ли кто-нибудь. – Но в каждой группе был человек, который лично видел свидетелей падения золотой машины и даже держал в руках остатки крушения.

– Какие?

– Все говорят про золотой поршень.

– Это такой перевернутый стакан?

– Да. Стакан.

– Забавная легенда.

– Каждый второй житель района в нее верит. Вертолет там правда в конце девяностых упал, про это много материалов в газетах. Местные были на месте крушения и, как обычно, раньше спасателей.

– Мародеры.

– Твои моральные ценности применимы не ко всем культурам. Оленеводы издавна считали своим все, что послано свыше. Так вот, прибывшие на место аварии люди нашли среди обломков поршень из чистого золота. Да еще и осыпанный рубинами.

– Один только поршень?

– Тут слухи разнятся. Кто-то говорит, что четыре. И еще золотой коленвал. Правда, коленвал почти никто не видел. Но, возможно, его забрали те, кто прибыл еще раньше. Ты мне что, не веришь?

– Сейчас проверю, – отвечала Ольга, впивалась ртом в губы Алексея и после минуты общего дыхания заявляла: – Я ощущаю сладковатый привкус лжи. Но продолжай. Я люблю сладкое.

Центром их вселенной служил массивный дровяной камин. Металлический куб поднимался от пола на высокой подставке и цеплялся за потолок черным отростком трубы. Начиная с октября Алексей приносил в дом охапки тяжелых дров и складывал их досушиваться в углу. Бросал подсохшие поленья в распахнутую пасть.

Кот устраивался на коленях у Ольги, и она, составив пальцы в сложный аккорд, извлекала из зверя рокочущее мурчание.

Огонь разыгрывал за стеклянной дверцей яркие представления. Пылал красными языками на кленовых поленьях, раскалялся до белого свечения на кромке дуба, легкомысленно искрил по чуркам лиственницы. Когда пламя расходилось, то отдельных штрихов было не различить – оранжевые протуберанцы бились в огнеупорное стекло и истончались на нем до прозрачной плазмы. Тогда Алексей прикрывал воздушную заслонку, и горячие языки оседали вниз, сияние впитывалось поленьями, которые отдавали тепло с неохотой, через сетку красных разломов на обугленной поверхности. Жар доедал дерево, поленья рассыпались в угли, и те мерцали через подкопченное уже стекло. Алексей с Ольгой гадали, пытаясь опознать в горячем узоре профили, знаки, предметы, созвездия, но получалось не всегда: картина слишком быстро меняла свои очертания.

Они устраивались в гостиной: Алексей с книгой, Ольга с компьютером, и занимались каждый своим делом, пока вдруг не выяснялось, что Алексей давно уже отложил книгу и медитирует на укрощенное пламя, а Ольга обняла его сзади, проскользнула узкой ладонью под рубашку и впитывает счастье своими любознательными пальцами, кошачьими зрачками и скулами, румяными от жара.

– Про что ты читал?

– Про одно забавное племя.

– Чем же в них забавного?

– Слово «любовь» у них точно такое же, как «ненависть».

– Как они отличают?

– Исключительно по интонации.

– Какой первый звук?

– Сложно произнести. Означает «ты принадлежишь».

– Во многих языках с этой буквы начинаются и ненависть, и любовь.

– Вторая буква означает пустоту. Она не произносится. Третья буква означает «миг» и передается транскрипцией из сорока трех знаков. По продолжительности не менее двух третей от всего слова.

– Две трети от любви – это иногда очень долго. Сколько же времени надо, чтобы произнести все слово?

– Иногда не хватает и жизни.

В эти минуты они были так близки, что ночь добавить в их отношения уже ничего не могла.

Первый февраль тысячелетия ничем не отличалась от всех февралей, уже прожитых Алексеем.

От влажного февральского холода Алексей прячется с Багратом в пивном ресторане на Тверской улице столицы.

– Понимаешь Баграт, мы – потерянное поколение, – жалуется Алексей.

– Ты звал меня вещать о миллиарде, – морщится Баграт.

– Я не звал, – возражает Бальшаков, – ты сам напросился. Мы вообще-то собирались с Чистяковым посекретничать.

– Я не напрашивался, – обиделся Баграт, – а предложил совместить приятное с полезным. Ты же из деревни раз в сто лет появляешься.

– Давай тогда по десять сантилитров приятного, – предложил Алексей, – а для полезного дождемся бухгалтерию.

– Давай дождемся, – откинулся Баграт на высоком стуле. – Пока выкладывай про поколения.

Алексей продолжает философствовать. Баграт слушает внимательно, смотрит мимо – на гостиницу «Пекин» за площадью Маяковского.

Ярко освещенная высотка целиком помещается в окно пивного ресторана. Баграт подносит к глазам стопку охлажденной до глицериновой густоты водки и рассматривает через нее зиму. Холодная линза искажает белую площадь, седобровых прохожих и палатку с хот-догами. Под крупными хлопьями заблудившегося снега они кажутся игрушечными миниатюрами, заключенными в стеклянный шар, который хорошенько встряхнули, чтобы закрутить вихрь из мелко нарезанной бумаги.

Баграт ловит в линзу рюмочного прицела голые коленки. Коленки мельтешат на морозе, раскидывают на ходу полы цигейкового полушубка. Баграт несет коленки в рюмке до входа в ресторан, потом шумно выдыхает и опрокидывает себе в горло напиток с растворенным в нем привкусом снега, коленок и хот-догов. Не дышит. Вытаскивает из высокой подставки длинную соломку черного сухаря, но не откусывает от промасленной чесночной гренки, а старательно втягивает носом прогорклый ржаной аромат.

– Нет, ну ты сам посуди, – продолжает Алексей. – Мне за тридцать. Я работу найти так и не смог, тебя лишь ноги кормят.

– Пока вроде досыта.

– Пока да, но ноги не железные. Все, кто из нашей группы еще работает, получают как практиканты.

– Потому и работают еще.

– Это как?

– Это просто. У нас в институте на военной кафедре умный капитан преподавал, и, когда мы возмущались, зачем новоиспеченных инженеров на два года отправляют отдавать воинский долг, он очень доходчиво объяснял, что в армии лейтенантских должностей полно, а полковничьих мест гораздо меньше. Даже картинку рисовал – пирамидка с основанием из лейтенантов. Доказывал, что выпускники вузов – идеальные лейтенанты. Два года послужили, потерлись в основании пирамиды рабочими лошадками, и до свидания, мальчики. Нечего тут с кадровыми военным задницами толкаться в узких коридорах Генштаба.

– Двигай от армии к потерянному поколению, – попросил Алексей.

– Двигаю, тут недалеко. Жизнь, она от армии мало чем отличается: лейтенантских должностей полно, а генеральских – раз, два и обчелся.

– Глубокомысленно, – согласился Алексей.

В зал вошли две пылающие девушки – с синими коленками из рюмки Баграта и ее подружка. Принесенные с холода щеки уводят отлив румян ближе к сиреневому, носики просвечивают сквозь тональный крем морозно-пунцовым. Алексей любуется мягким наполнением свободных, крупно вязанных свитеров. Любуется, как кажется ему, незаметно. Баграт сидит ко входу спиной, вошедших не замечает. Девушки длинно растирают замерзшие пальцы, выискивают кого-то среди посетителей.

– Когда поколение подползает к сорока, немногие закрепились на уровнях выше среднего, – продолжает Баграт. – А снизу уже молодежь карабкается и старичков с теплых мест выколупывает. Старички сверху отбрыкиваются, как в игре «Царь горы». Но здоровья у молодых побольше. Да, будем честны, и квалификация неофитов зачастую повыше. Не говоря о том, что, собственно, царям горы нанимать молодежь дешевле и спокойнее. Так было всегда.

– Думаю, нам не повезло особенно.

– Нас накрыло сразу двумя волнами перемен. Сначала кардинально изменилась социальная парадигма. До корок изучив марксизм-ленинизм, мы были вынуждены жить по законам Адама Смита. Это раз.

– Давай два, несут закуски.

– Два – это технологическая революция, в результате которой поколение наших детей гораздо эффективнее в мире цифровых технологий. Мой сын укладывал айпад спать с собой вместо медвежонка. В десять лет он помогал мне с виндой. Что он делает за монитором сейчас, мне даже страшно представить. В мире, где люди рождаются под монитором, живут перед монитором и умирают, подключенными к монитору, у меня нет шансов с ними конкурировать. Такое вот два.

– Ты обещал, что два – это всего.

– Тогда завершу на оптимистичной ноте: нам еще повезло. У нас был выбор.

– Нас к этому не готовили, – возразил Алексей. – И мы не знали правил. Про какой выбор тут можно говорить?

– Никого не готовили, просто кто-то оказался поживучее. Наверх пролезли те, кто первым догадался, что никаких правил нет.

– Самые отмороженные?

– В дарвинизме нет таких терминов. Принято говорить о навыках адаптации.

– У нас они оказались слабее?

– У кого – у нас?

– У интеллигенции. Пусть даже с уменьшительно-ласкательным префиксом «техническая».

– В эпоху перемен у вас не было шансов. Пока интеллигенты сострадают зарубленным старушкам, цари горы вырубают их сотнями тысяч.

– Старушек или интеллигентов?

– Всех без разбора. А заодно леса и вишневые сады. Не по злобе, а чтобы не мешали шестиполосным магистралям новой жизни. Это естественная психология вида, выведенного в результате жесткого эволюционного отбора. Интеллигент не может к этому виду принадлежать по определению.

Девушки у входа оттаяли до пятнисто-розового, не обнаружили ничего интересного в верхнем зале и направились к лестнице на нижний этаж.

– Девушки, вы не нас ищете? – поинтересовался Баграт, наконец их заметивший.

Та девушка, которая сзади очень выпуклая, обернулась на звук, скользнула взглядом по столику с чесночными гренками, часам Алексея, графину водки – и продолжила свой путь в нижний зал.

– Мы не просто потерянное поколение, мы еще и поколение невидимое, – грустно заключил Алексей.

– Юные пчелки не вьются над пустоцветом. Но в этом сосуде, – Баграт приподнял со стула рыжий портфель, – я принес волшебную пыльцу, учуяв запах которой целые стайки легкокрылых прелестниц будут бороться за право приземлиться рядом с тобой.

– Тебя не тошнит от их меркантильности?

– Это лишь естественная забота о благополучии потомства.

Официант, пробегая мимо, поинтересовался, не готовы ли друзья заказать горячее. Хотел по привычке поменять пепельницу, но лишь забрал мятую салфетку со стола. С тех пор как в ресторанах запретили курить, у добросовестных официантов осталось меньше способов проявить свою предупредительность.

– А, вот вы где! – Близорукий Чистяков опознал спорящих, когда уже практически наткнулся на их столик.

– Привет, Никодимыч, – обнялся Алексей с вновь прибывшим.

– День добрый, Петр Батькович, – протянул руку Баграт.

Пришедший на голову ниже Баграта, но локоть он задрал высоко, так что при рукопожатии его рука снисходит к встречной ладони, здоровается как бы сверху вниз.

Чистяков Петр Никодимович – их институтский товарищ. В начальники никогда не лез – как завершил экономический факультет, так всю жизнь бухгалтером и работал. Хорошо работал, кстати. Менялись начальники, законы и национальные идеи, а бухгалтер Чистяков все стучал в кабинете сухими пальчиками по крупным клавишам калькулятора и обрастал должностями, семейством и международными сертификатами.

Курса с третьего его звали больше по фамилии или имени-отчеству: Петр Никодимыч. Иногда просто – Никодимыч. Казалось, что родился Чистяков уже старым: стянутое к острому носу лицо, высокие залысины, сухие маленькие кулачки. Глаза Никодимыча плавали за выпуклыми линзами огромных очков. В институте Никодимыч был известен как зануда, правдоборец и первый женатик на их потоке. Женился Чистяков на втором курсе на девушке из пищевого института.

Невеста была хорошей, но доброй. Убежав в город из-под тотального диктата патриархальной семьи, она уже на первом курсе сменила троих кавалеров, не решившись обидеть кого-нибудь отказом. Каждый раз пыталась спасти романтические отношения борщами, выпечкой и кружевными салфетками на расцарапанном пластике общежитейского стола. Ухажеров не привлекал домашний уют – они неслись дальше, спеша нарисовать побольше звездочек на потертых простынями фюзеляжах. А Никодимыч вот остался. Из любви, жалости да, в конце концов, из-за ребенка.

Новобрачная сразу стала Никодимовной, и по имени ее уже никто не помнил. Молодой семье дали целую комнату в новой общаге: удобства общие, но зато свой холодильник и кухонька, оборудованная на тумбочке. На тумбе пристроилась плитка, на ней пыхтели кастрюльки. На запах борща подтягивались голодные бывшие, которых сострадательный Чистяков не гнал.

После родов Никодимовна округлилась, налилась молоком и домовитостью. Бывших хахалей умело пристраивала по хозяйственной части, так что Чистякову почти не приходилось отвлекаться на бытовые мелочи. Выполнивших норму ухажеров Никодимовна подкармливала, но без баловства – за похабные намеки можно было схлопотать по физиономии грязным полотенцем. Все трое бывших баловали Чистякова-младшего, старались чего-нибудь на радость малышу притащить, и каждый пытался увидеть свои черты в человечке, что день за днем вылуплялся из тряпичного кокона.

Институт Никодимыч закончил с красным дипломом, в то время как Алексей, блестяще отучившийся первые три курса, увлекся коммерцией и дотянул до диплома с трудом.

Баграта из института тоже чуть не выгнали. За драку в общежитии. Потасовка была так себе, но общежитие принадлежало соседнему институту, и замять историю было нелегко.

Дело происходило в самом конце восьмидесятых. Институт назывался пищевым, а общежитие, соответственно, женским, с блоками на пять коек – три в одной комнате и две в другой. Потерпев фиаско в родном институте, Баграт с Алексеем долго выгуливали пару подружек из трешки, но их строгая соседка категорически была против поздних визитов. Однажды молодые люди, наконец, получили приглашение. Не то чтобы их пригласили напрямую, но между делом подружка из Новгорода сообщила об отъезде соседки. Номер комнаты такой-то, вахтерша дежурит сговорчивая.

Купив втридорога у таксиста бутылку и сговорившись с вахтершей, искатели приключений поднялись на этаж. Постучались. Вошли. Подруги изобразили удивление, но гостей впустили. По пустоте в комнате, которая в общежитиях символизирует порядок, было видно, что их ждали. Даже хлеба на закуску нарезали. К хлебу много горчицы. Достаточно для студенческой вечеринки. Но гости пришли голодные, захмелели после первой рюмки и с жадностью заглядывали под койки, где запасливые провинциалки частенько хранили привезенные из дома запасы, в основном консервы и сало.

Девушки выкладывать угощение не спешили – возможно, не были уверены в намерениях ухажеров. Баграт многозначительно прошелся по комнате, присел на кровать и попрыгал на ней. Ничего твердого под тонким матрасом нащупать не удалось. Девушки истолковали поступок Баграта по-своему, переглянулись о чем-то, обменялись одним им понятными знаками и решили событий не форсировать. Из общей кухни по коридорам вкусно тянуло едой, и Алексей непроизвольно сглотнул слюну.

– А может, супчика сварим? – закинул удочку Баграт.

– А ты чего на суп принес? – посуровели подруги. Время было голодное, и своих нахлебников хватало.

– Принес, все принес, – кивнул Баграт на свою сумку, – только овощей нет. Найдется пара картофелин?

– Ну, пара картофелин, может, и найдется, – замялись подруги.

– И морковка с луковицей, – продолжил список Баграт.

– Может, тебе еще и грудинки? – сурово поинтересовались подруги.

– Грудинка своя.

– Ну, тогда, может, и найдем, – сменили подруги гнев на милость.

Настрогав овощи в кастрюлю и засыпав их солью, Баграт отправился на кухню. Через пару минут вернулся забрать свою сумку и одолжить пару вилок. Алексей знал, что в сумке никакой еды нет, хотел ретироваться вслед за Багратом, но тот велел ему оставаться развлекать девушек – мало ли до чего они могли додуматься, оставшись наедине. Достали карты и начали лениво перекидываться в «дурака». Во время игры почти не разговаривали, только девушки ехидно шипели «а это на погоны», докидывая парные карты оставшемуся в очередной раз Алексею.

Баграт во время игры заходил пару раз, смотрел на карты, молча уходил. Алексей сидел ближе к двери, на случай если затея Баграта сорвется и придется спешно ретироваться. Что за затея такая, Алексей не понимал, но как-то беспечно доверял товарищу. Тем большим было его удивление, когда Баграт вернулся с кастрюлей волшебно пахнущего супа, где кубики картошки плавали в ароматнейшем золотистом мясном бульоне. Собственно, мяса в кастрюле не было, но девушек эта мелочь не обеспокоила.

Под водку с супом события развивались стремительно и бестолково. Внезапно вернулась третья соседка. Уселась недовольно и хмуро поглядывала на часы. Баграт придумал пригласить третьего, для нейтрализации недовольных. Алексей бегал звонить на вахту, наконец кому-то дозвонился, предупредил вахтершу, отправился развлекать девушек.

С этим несчастным супом случились одни неприятности. Началось все неплохо. Чистяков – а именно ему в день осады двух дам из пищевого дозвонился Алексей – прибыл быстро. Не то чтобы он был охоч до женского пола, но Алексей надавил на мужскую солидарность. Объяснил, что друзья в беде.

На строгую подругу Никодимыч произвел самое положительное впечатление: аккуратно поставил ботинки у входа на резиновый коврик, четко параллельно друг другу; серьезно поздоровался с девушками, представившись по имени-отчеству; испросил у дам разрешения снять пиджачок с надшитыми локтями и повесил его на спинку стула. Строгая соседка подобрела, подсела к столу и в знак примирения съела пару ложек супа из женской тарелки. Глубоких тарелок в комнате оказалось лишь две, и поэтому суп хлебали из двух общих лоханей. Здесь Баграт сплоховал. Дамы так интенсивно работали ложками, что над столом повисла тишина. Баграт знал, что тишина не к добру, и поспешил разрядить обстановку анекдотом. Ничего смешнее, чем рассказать историю про суп, он не придумал. А история была следующая.

В сумке у Баграта в тот день никакой грудинки, конечно, не было. И он возложил все надежды на запах бульона, поплывший с кухни, а также на шаркающие шаги. Шаги были тяжелые, с характерным приволакиванием. Отправившись на разведку, Баграт обнаружил рослую девушку в ярком байковом халате, снимающую навар с белой эмалированной кастрюли. Повариха посмотрела на Баграта нехорошо и, закончив свою работу, с кухни не ушла, а стояла, в упор его разглядывая.

Ясно дала понять, что Баграт под подозрением.

Баграт между тем включил соседнюю конфорку и, убедившись в ее исправности, кухню покинул. Маневр не удался – когда Баграт появился на кухне со своей кастрюлей, подозрительная девушка все еще была на страже. Баграт нисколько не смутился, а, залив водой нарезанные кубиком овощи, поставил кастрюлю на плиту. Помешал варево перекрученной алюминиевой вилкой. Закрыл крышкой. Девушка не уходила. Баграт отошел к окну, достал из сумки толстый учебник и принялся читать. Девушка с подозрением взглянула на обложку. Подождала еще пару минут. Баграт читал. Девушка вышла с кухни, шаги затихли. Баграт хлопнул книгой о подоконник. Тут же из-за косяка показалось женское лицо. Баграт продолжил чтение. Лицо пропало, и в коридоре раздались характерные чередующиеся шаги – удар, пошаркивание, удар, пошаркивание. Причина такой походки была в обуви: на правой тапке подошва наполовину оторвалась и при ходьбе мела по пыльному общежитейскому коридору. Прежде чем хлопнула дверь комнаты, Баграт насчитал тридцать два удара и тридцать одно пошаркивание.

По хлопку двери Баграт отложил учебник, подошел к плите и двумя вилками аккуратно переложил мясо в свою кастрюлю. Взял книгу. Продолжил читать.

Через пятнадцать минут, услышав в коридоре характерную походку, Баграт произвел обратную операцию и успел накрыть обе кастрюли крышками до того, как подозрительная девушка появилась на кухне. Повариха подошла к плите, подняла крышку, убедилась, что все нормально, и потрясла над кастрюлей солонкой. Баграт видел, что из солонки ничего не вылетело – девушка принесла ее лишь для того, чтобы оправдать свой рейд.

Как только шаги удалились, мясо опять оказалось в кастрюле Баграта. На этот раз хозяйка говядины задержалась в комнате подольше, и Баграт чуть не пропустил ее появление. На шестнадцатом пришаркивании Баграт еще искал вилку, в результате перебрасывал мясо кое-как, уронил кусок в кастрюлю, поднял брызги и ощутимо обжегся. Стряпуха застала Баграта, отмачивающего руки под краном с холодной водой. Учебник валялся на полу. Девушка нашла это подозрительным, но, убедившись в целости своих продуктов, над остальными загадками решила подумать потом.

Через два проверочных рейда и приблизительно час времени Баграт решил, что суп готов, и, схватив кастрюлю полами своей рубашки, понес трофей в комнату. Он загромыхал в дверь ногой, и его невольная кормилица выглянула из смежной двухместной комнаты. Увидев Баграта с кастрюлей, она почти побежала на кухню, видимо рассчитывая схватить вора с поличным, если обнаружит какой непорядок. Придраться было не к чему.

Вот эту историю и рассказал Баграт, чтобы развлечь чавкающую компанию. Алексей хохотал от души, девушки тоже искренне веселились. Особенно выразительно смеялась избранница Баграта – округляя нарочитым удивлением глаза и делая ртом заглавное «О» задолго до того, как озвучить свой восторг отрывистым «Ох-ха-ха». Пару раз улыбнулась даже строгая соседка. Не смеялся только Чистяков. Когда стала понятна суть махинации, он отложил ложку и стал смотреть на Баграта все с большим неодобрением.

– Так получается, ты это украл? – прервал он повествование в самом неудачном месте.

– Я же рассказываю, – хохоча, ответил Баграт, который Никодимыча до этого не знал и принял вопрос за возглас восхищения.

– Мы не имеем права есть украденный суп, – заявил Чистяков и встал из-за стола.

– Да ты шутишь? – все еще не верил Баграт.

– Не шучу.

– Ну и катись отсюда, – Баграт серьезно обиделся.

– Сначала мы должны вернуть украденное. – Чистяков взялся за ручки кастрюли, но те оказались еще горячими, и он стал искать взглядом прихватки.

– Да ты совсем, что ли, офигел, коротышка? – Баграт вскочил и положил руки на плечи Никодимыча. – Сядь и успокойся.

С этими словами он попытался вдавить правдолюба в стул. Но оппонент оказался гораздо крепче, чем выглядел, и, главное, очень болезненно относился к намекам на его скромный рост. Чистяков хитро вывернулся, дернул Баграта за протянутые руки, и тот завалился вперед, лишь чудом избежав удара лбом об острый металлический угол кровати. Падая, Баграт задел стол, кастрюля устояла, а вот недоеденный суп в тарелке вылился прямо на кремовые брюки. Суп был чуть теплым, но Баграт все равно обиделся. Алексей бросился дерущихся разнимать, строгая девушка недвусмысленно открыла дверь и попросила разбираться на улице. В это время дверь смежного номера открылась и в проеме показалась хозяйка говядины.

Потасовка приостановилась.

– Она? – спросил Чистяков.

– Она, – ответил Баграт, все еще державший недруга за грудки.

– Девушка, мы хотим вернуть ваш суп, – заявил Чистяков и, отряхнув с рубахи руки Баграта, схватил кастрюлю и прошествовал в двушку.

– Придурок, – прошипел Баграт. Чистяков замечание проигнорировал.

В объяснения про украденное мясо пострадавшая долго не могла поверить, а когда поняла, в чем дело, не поленилась сходить в комнату напротив и влепить Баграту звонкую затрещину. Не столько из жадности, сколько из обиды, что он ее все-таки провел.

Суп, кстати, вернулся в трешку. Вместе с Никодимычем и гитарой. Здесь уже Баграт проявил чудеса дипломатичности. Настроение дракой было подпорчено, девушки тосты не допивали, и строгая соседка начала недвусмысленно посматривать на часы. Тут могла помочь только лирика. С гитарой подвыпивший Алексей был абсолютно неотразим. Самое приятное, что и гитара нашлась. Правда, в комнате у пострадавшей соседки. Баграт был человек целеустремленный: в комнату напротив пошел, перед соседкой извинился, Чистякову предложил помириться на почве полного своего раскаяния. Товарищи пошли на мировую, в комнату напротив перекочевали гитара, Чистяков, соседка и даже злополучная кастрюля супа. С гитарой все пошло на лад. Алексей красиво заносил руку над струнами и душевно затягивал:

 
Так наливай, студент, студентке,
студентки тоже пьют вино.
Непьющие студентки редки,
они все вымерли давно.
 

Во время куплета расторопный Баграт ловко раскидывал «беленькую» в чайные чашки. Разлив всем по ранжиру, он еще успевал присоединиться к мужской партии в припеве. Но самое главное было в конце припева: когда женщины хором кричат «а я не пью», ответить настырным мужским «врешь – пьешь». Здесь уже у дам не оставалось выбора, и тост осушался до дна.

Открыли еще одну бутылку. В белых чайных чашках сложно было разобрать, кого и по сколько оделяет коварная рука Баграта. По результатам вечера стало понятно, что наиболее щедр он был к красавице из Новгорода и еще к Никодимычу. По поводу новгородки Баграт вынашивал свои планы, а Чистякову откровенно мстил. Второе ему почти удалось – редко пьющий Никодимыч быстро размяк и отполз на кровать строгой соседки. Что удивительно – строгая девушка недовольства не высказывала. Зато проявила решительность дама из смежной двушки – она схватила Никодимыча и отволокла к себе.

Через пару лет после свадьбы Никодимовна рассказывала Алексею, что сперва просто испугалась помятого коротышку, который пытался вручить ей чужую кастрюлю. Потом присмотрелась. Долго не могла найти в новом знакомом ни одной черты, которой обязан обладать ее будущий муж. Поразмыслив, решила полюбить каким есть. Чего Никодимовна никогда не говорила – так это что борщ в тот день она пассеровала совсем для другого кавалера.

Надежды Баграта на бурную личную жизнь в тот вечер, кстати, не сбылись. Его избраннице стало плохо, потом плохо совсем, и строгая соседка, поблагодарив юношей за вечер, просила заходить как-нибудь очень потом.

Двенадцать лет миновало после истории с супом. Друзья сидят в ресторане на Тверской.

Чистяков устроился рядом с Алексеем и выжидательно уставился на Баграта. Баграт попытался растопить лед их первой за много лет встречи общими воспоминаниями, но беседа постоянно спотыкалась о неудобные темы. Чтобы подготовить мизансцену, Баграт попросил официанта поменять тарелки и заказал еще триста граммов водки.

– Итак, господа, – Баграт выдержал театральную паузу, – одиноко стоящее здание в центре Москвы ищет нового собственника.

– Ты переквалифицировался из юристов в риелторы? – Чистяков Баграта недолюбливает. – И серьезно веришь, что Алексей стал бы у тебя покупать? Даже имей деньги, не стал бы.

– Как профессиональный юрист, я проигнорирую оскорбления оппонентов. – Баграт отвернулся смотреть в окно.

– Баграт, ты же прекрасно знаешь, что денег у меня нет, – пытается смягчить ситуацию Алексей.

– С деньгами и дурак может! – оживился Баграт от верно поданной фразы. – А ты без денег попробуй. Тут, брат, мозги нужны.

– Только мозги?

– Ну, еще немного удачи.

– А еще?

– Терпения, амбициозности и мудрого друга-юриста.

– Заметь, что порядочность в список не входит, – влез Чистяков.

– И без порядочности список слишком длинный, – ответил Алексей. – Не думаю, что я обладаю хотя бы половиной этих богатств.

– Наличие друга-юриста компенсирует отсутствие всего прочего.

– И этот друг – ты?

– Без сомнений.

– И готов бескорыстно осчастливить меня во имя бывшей нашей дружбы?

– Практически бескорыстно, если не считать накладных расходов и скромных комиссионных. Аплодисменты в финале можно добавить вместо чаевых.

– Накладные расходы, надо полагать, ты желаешь получить вперед и наличными? – Это опять партия Чистякова.

– Никаких предоплат, – заверил Баграт. – Расчет строго по завершении сделки, все работы выполняются бригадой профессионалов, качество гарантируем, интим не предлагать.

– Послушай, Баграт, – вступил Алексей, – ты же знаешь, что у меня нет состояния. За мои больные почки ты не выручишь и сотни тысяч, а тот орган, за который власти предержащие готовы платить миллионы, врачи еще не научились пересаживать.

– Ты имеешь в виду мозг?

– Ну не совесть же.

– У тебя есть еще квартира.

– Там свои сложности, – ответил Алексей, неприятно пораженный, насколько товарищ осведомлен о его материальном положении.

– Вы даже не представляете себе, как скучно работать с людьми без воображения. Короче, – Баграт поднял со стула портфель с тяжелыми медными замками, – здесь лежит твое счастье. Высота счастья, по показаниям независимых оценщиков, равна полутора миллиардам рублей. Площадь счастья, по данным БТИ, равна шести тысячам метрам. Местоположение счастья – в самом центре страны, где сто сорок два процента населения, по утверждениям политологов, поддерживают действующую власть. Такое вот огромное и стабильное счастье в обмен на скромную подпись.