Текст книги "Элемент 68"

Баграт примчался в деревню с утра пораньше, усадил Алексея в машину и погнал в город, обещая объяснить все по дороге. На Рижское шоссе выскочили после десяти, когда поток легковых машин ослабел, а правый ряд плотно забился бесконечным караваном фур. Если в цепочке грузовиков попадался неторопливый водитель, то начиналась чехарда с резкими забросами большегрузов во второй ряд, вилянием прицепов, злой матерщиной клаксонов.

Баграт орал в голос на фуры, на женщин-водителей, на малолитражки, путающиеся под колесами его внедорожника.

– Хоть объясни, что случилось.

– А сейчас друг твой нам все объяснит. – Баграт поддал газа, чтобы не пропускать «Рено», запросившее место в их ряду.

– А ты уже не друг?

– А вот это ты сам реши, пожалуйста, кто тебе друг – я или Чистяков.

– Опять поругались?

– Ругаются писуны в песочнице.

– А вы?

– Мы, выражаясь литературно, на тропе войны.

– Чудите на старости лет?

– Никодимыч чудит, а я действую в пределах допустимой самообороны.

– Хватит орать, рассказывай, что случилось.

– Твой друган недоделанный все же влез в судебные разборки. На стороне потенциального противника.

– Чем мелкий клерк может быть опасен?

– Во-первых, он совсем не мелкий и много про наши дела знает. Во-вторых, он дотошный как черт и какие бумаги сумеет выкопать – никто заранее не угадает.

– Если закон на нашей стороне, то чего волноваться?

– Закон, Алексей, он как дышло. Камилла эта вся в науке, ей бумагами заниматься некогда. В учредительной и в отчетной документации ее конторы такой бардак, что судье даже с формулировками мучиться не надо – все нарушения на поверхности. Причем пока бабка уверена, что права, то сама же все документы предоставит.

– А Никодимыч чего?

– А Чистяков уже что-то там перекопал, документы подчистил, Камиллу просветил. Она же бабка толковая, если бы не наука ее дурацкая, еще тем бы директором быть могла.

– Ты откуда все это знаешь?

– От верблюда. Хотя сам понимаешь, что, по нынешним временам, и верблюд за так работать не будет.

– Осведомитель?

– Союзник. Ты что думаешь, с твоими жалкими процентами можно серьезную кашу замутить?

– Ты говорил, можно.

– В общем, можно, но и всякая сволочь, типа: обиженные сотрудники, уволенные секретарши, недовольные арендаторы – тоже ценный материал.

– Даже арендаторы?

– Даже они. Я к ней свою конторку полгода назад подсадил, чтобы в доверие втерлись и на лапку занесли.

– И чего?

– Ничего. Не берет. Такая вот бабка с чистыми лапками.

– Ты же говорил, что директорша непорядочная?

– Я и сейчас так говорю. Порядочный человек – это кто по установленному порядку живет. Все берут, и ты бери. Друзей подкармливай, наверх положенное отдавай – и будет тебе счастье. И всем вокруг будет счастье. Потому как порядок, он во всем важен.

– А на поговорить тебя Чистяков пригласил?

– Никуда он меня не приглашал. Наш тайный друг во вражеской конторе по секрету рассказал, где нашего правдолюба сегодня можно найти.

– И где?

– Да вот уже приехали.

«Гелендваген» свернул на паркинг при торговом центре, на скорости пролетел вдоль плотных рядов автомобилей и с разбега въехал на только что освободившееся место. Хозяин черного пикапа, ожидавший место с включенным поворотником, зло выругался, но связываться с хозяином дорогого джипа не стал.

– Млин, вот откуда здесь среди дня столько тачек? В городе вообще, что ли, никто не работает?

Миновали вертушку входной двери. По эскалатору Баграт шагал вверх, а Алексею было лень тратить силы, если и так везут в нужном направлении. К моменту, когда он поднялся, юрист уже обнаружил нужный столик и потащил к нему Алексея. Проход через зал мог бы получиться эффектным, но Чистяков их не замечал, уткнувшись в газетный разворот. Он не обращал на пришедших внимания, даже когда они подошли к столу почти вплотную.

– Здравствуйте, Петр Никодимович. – Баграт не придумал эффектного вступления и решил быть официальным.

– Не могу пожелать вам того же. – Чистяков аккуратно сложил газету, проминая ладонью сгибы листов.

– Не ожидал нас увидеть? – Баграт уселся напротив Никодимыча. Алексей тоже хотел сесть, но не смог сообразить, с какой стороны.

Хотел пристроиться с торца, но пластиковые стулья были приделаны к столам намертво.

– Ожидал, но не знал, где. Давай считать вступительную часть завершенной. Переходи к делу.

Чистяков изучал Баграта через толстые линзы очков, словно биолог иные формы жизни через стекла микроскопа.

– Люблю деловых. – Баграт достал из внутреннего кармана пиджака толстый конверт и положил перед Чистяковым.

– Что это?

– Гонорар. Мы нанимаем тебя консультантом.

– Часы работы?

– Двадцать четыре часа в день, семь дней в неделю.

– Что надо делать?

– Пропасть и не отсвечивать.

– Хочешь меня купить?

– Пусть так.

– Не маловато ли за семь дней в неделю?

– Я не могу тебя купить за большую сумму, чем стоит убрать. Такова экономика процесса. Ничего личного, только бизнес.

– Это угроза?

– Пусть так.

– При свидетелях?

Алексей все еще стоял у столика.

– Какой из Алексея свидетель? Если он побежит доносить прямо сейчас, то никто не дернется. Над ним лишь посмеются. Алексей умный человек и себя в дурацкую ситуацию ставить не будет. Верно я говорю, товарищ Бальшаков?

Алексей молчал.

– А если с тобой, не дай бог, чего нехорошее случится, – продолжал Баграт, – то Алексей уже будет не свидетелем, а соучастником. Ведь знал заранее, но не сообщил.

– Очень спорный тезис.

– Ну вот он со следователем пусть и поспорит.

– Ты все сказал?

– Почти. Никодимыч, ты пойми, что влез не в свое дело. Тебе эта бабка – никто. Тем более что ни ее, ни науку мы обижать не собираемся. Пусть ковыряются в своих пробирках. Зачем академикам на хозяйственные вопросы отвлекаться? А мы средства изыщем, здание подлатаем, дорогу отремонтируем. Даже вывеску менять не будем, пусть висит.

– Баграт, я это уже много раз видел. Вывеску, может, и оставите, а людей сгнобите. Это уникальный научный коллектив. Пойми, они всем действительно необходимы.

– Из бюджета денег не дают – значит, стране они на хрен не нужны. А кто я такой, чтобы со страной не соглашаться?

– Меня тошнит от этой твоей фальшивой державности.

– Времена такие ныне. Раньше модно было страну ругать и говорить за свободу. Теперь пьем за державность и порядок.

– Да ты хоть знаешь, за какие деньги Камиллу Андреевну в Штаты работать приглашали?

– Слышал.

– А она не поехала. Верила, что здесь нужнее. В ее ежедневной работе больше патриотизма, чем во всех речах с высоких трибун.

– Петр Никодимович, ты меня за советскую власть не агитируй. Я такой ученый, что аж хрен крученый. Ты решай по-быстрому, с нами или против нас?

– Да я-то уже решил давно, теперь пусть Алексей решает.

За все время разговора Чистяков к Алексею ни разу не обратился и как бы его не замечал. Алексей тоже не вставил в беседу ни слова, хотя в голове рождались аргументы в пользу обеих сторон. Сформулировав свою точку зрения, Алексей начинал в ней сомневаться, думать над точностью формулировок. Пока он размышлял, беседа катилась дальше без оглядки на позицию Бальшакова.

– Ну, смотри, я предупредил. – Баграт сгреб со стола конверт и с трудом вылез из тесной пластиковой щели. – Алексей, тебя до электрички подвезти?

– Подожди, я сейчас. – Алексей хотел договорить с Чистяковым.

– Жду внизу семь минут. – Баграт направился к эскалатору, шагнул на ступеньку и начал уходить под пол.

Алексей выдерживал паузу, пока за железной гребенкой не скрылась кепка Баграта.

– Мне кажется, можно все по-хорошему уладить. – Алексей присел на краешек стула напротив.

– Алексей Павлович, я вижу, вы уже все решили. Мне с вами говорить не о чем.

– Ну зачем ты так?

– Как так?

– Не по-товарищески.

– А ты, значит, по-товарищески? Ты хоть понимаешь, что твой друган – обыкновенный бандит?

– Мне кажется, ты утрируешь.

– Мне кажется, тебе пора идти.

– Слушай, ты же ничего не изменишь. Бабка не в тренде.

– Следи за языком.

– Хорошо. Камилла Андреевна абсолютно вне системы. Здание у нее все равно отожмут – не я, так другие. И уж лучше я, с университетским дипломом, чем пришельцы с тремя классами образования.

– У тебя осталось три минуты.

– Ты прешь голым задом на танки. Победить невозможно, можно лишь отойти. И спокойно жить.

– Не выйдет спокойно жить под нежитью.

– Это как?

– Беги, опоздаешь.

Алексей похлопал себя по карману, сообразил, что денег на такси до электрички у него нет, побежал к эскалатору, прыгнул на ступеньку, заспешил вниз.

Чистяков пропал. Ремонт храма не продвигался. Ольга работала два дня в неделю.

Время перестало быть плавным. Коротким тире проносились дни от четверга до вторника, и длинно тянулось многоточие от темноты утра во вторник до темного же вечера среды. Пять дней короткого счастья и два дня бесконечного безумия. Чем ярче было счастье, тем глубже погружение в темноту. Тире – точка, точка. Тире – многоточие.

Между отъездами Ольги в доме по-прежнему было уютно, по-прежнему сливались они в единое целое перед желтым глазом камина, по-прежнему ночью тела повторяли изгибы друг друга.

Но сквозь скорлупу, защищавшую их уютный мирок, стали проклевываться новые опасности. Самая страшная называлась «будущее», и все чаще Ольга стала о нем вспоминать. О том, что время идет, что она не молодеет, что у всех ее подруг уже по второму ребенку. А еще про то, что хорошо бы иметь еще один паспорт – так, на всякий случай. И опять же, пусть у их ребенка будет выбор. Алексей соглашался во всем. Но чуть позже, когда наступит время, когда они будут готовы, когда, когда, когда…

Ольга не спорила, но монолит их плоти давал трещину, в узорах горячих углей они начинали видеть каждый свое. В спальне холод непонимания разворачивал их спинами друг к другу.

Несогласие прорастало из мелочей. Пытались решать спорные вопросы голосованием, но Алексей всегда оказывался в меньшинстве. Мстил за это мелкими пинками перебежчику-коту.

Не получая помощи, Ольга все решала сама. Звонила уехавшим друзьям. Искала нужных знакомых. Три вечера заполняла какие-то анкеты, когда Алексей отказался их подписать, спорить не стала. Отправила в посольство как есть.

Тот вечер Ольга начала с восклицания «Сегодня!». Ни с того ни с сего. Сидела в своем кресле, стучала по клавишам, потом отправила страницу на печать и воскликнула: «Сегодня!» Алексей оторвался от газеты и обстоятельно ответил:

– Пятнадцатое апреля, две тысячи четвертого года.

– Что – пятнадцатое апреля?

– Ты спросила, какой день сегодня?

– Я сказала, что это должно произойти сегодня или никогда.

– Произойдет что?

– Придумай сложноподчиненное предложение из трех слов.

За три года многое в их жизни изменилось. Алексей покрасил калитку. Про него, в общем-то, все.

Зато дом поменялся. В борьбе за должность алтаря любви победил новый ортопедический матрас. Продавленный диван, в течение двух лет подвывающий каждой пружиной протяжному Ольгиному «оооох», был отправлен доживать свой век за сараем.

Появился в доме телевизор, как-то сам собой, без отдельного на то решения. Телевизор сразу занял половину комнаты и забубнил новостями. Сантехника начала от старости сдавать и при нажатии клавиши спуск присоединялась к какофонии милицейских сирен, которую обильно транслировали по всем телевизионным каналам. В перформанс с удовольствием включался кот со своим двухоктавным «миаву-миаву». Рыжий гений научился подражать сирене так талантливо, что Алексей порой просыпался в ночи от тревожных милицейских трелей где-то в подполе.

После того как кот подался в артисты, гонять мышей стало некому, и они шуршали ночью по кухонным полкам. Однажды заснув перед включенным телевизором, Алексей даже обнаружил перед экраном пару крыс. Дикторша вещала про похищение в особо крупных размерах и гуманность районного суда. Грызуны рассматривали ведущую своими умными черными глазками, понимающе терли мордочки лапкой и окриков Алексея больше не боялись.

Ольга перепрыгнула через пару карьерных ступенек, шагая вверх по профессиональным сертификатам. Теперь в резюме вместо «талантливый дизайнер» она писала «дизайнер сертифицированный», и предложений стало больше.

– Обидно, – делилась Ольга, – дарование интересует издателей меньше, чем бумажка от непонятной конторы.

– А что тут обидного? Ты же сама выискиваешь в магазине сертифицированные продукты.

– Я не продукт, а художник. И на курсах меня не научили, а обрезали под рамку их убогих стандартов.

– Теперь тебе гораздо проще транслировать в массы образ, полученный свыше.

– Откуда свыше?

– Из штаб-квартиры мультинациональной корпорации.

В их гардеробе завелись яркие обновки. Ольга осадила свою воздушность тяжелой бижутерией. Грудь придавила бусами из яшмы: шесть ниток пестрых самоцветов, разбитых на сегменты длинными коричневатыми камнями. Такие камни назывались «чертов палец». Запястья Ольги обросли массивными браслетами. К белой блузке Ольга надевала сережки нежно-розового жемчуга, и этот наряд казался Алексею особенно бесстыдным.

Все меньше Ольга спрашивала, все больше делала. Расшевелить Алексея почти не пыталась – боялась неожиданных вспышек гнева. Любая попытка изменить их жизнь требовала тщательной подготовки.

Например:

– Придумай сложноподчиненное предложение из трех слов.

– Дай подумать. – Алексей подался вперед и принял позу мыслителя, оперев локоть на коленку Ольги.

– Ты думаешь уже три года.

– Над чем?

– Я тоже не понимаю. Итак, твое предложение?

– Я не знаю, что сказать, потому что тебя не понимаю.

– Не подходит – больше трех слов.

– Нет потому что.

– Что это?

– Сложноподчиненное предложение из трех слов.

– Оно не имеет смысла.

– Ты не требовала со смыслом. Мне надо посоветоваться с другом. – Локоть Алексея заскользил вверх по бедру Ольги задирая полу халата.

– Ты уже истратил дозволенные попытки.

– Тогда прошу подсказку зала.

– Подсказка под ногами.

Алексей сполз с дивана и наклонился над выброшенным принтером листком.

Струйный принтер громоздился у стены на старой табуретке. Через пару лет совместной жизни Ольга прозвала прибор «Алексей Второй» за то, что принтер, перед тем как приступить к любой работе, сначала долго скрипел и ворчал всеми шестеренками, делал пробный прогон, потом драматическую паузу. Лишь полностью завладев вниманием аудитории, прибор принимался за работу, жалобно постанывая и раскачиваясь на шаткой табуретке в такт движениям каретки. Алексей долго грозился изготовить для тезки подставку понадежнее, но не успел – пластмассовая коробка рухнула на пол, и Ольга констатировала открытый перелом лотка приема бумаг. С того дня листы уже не складывались прибором в стопочку, а ловко разбрасывались по полу. Лист с подсказкой принтер ловко швырнул к кошачьим мордочкам на ногах Ольги.

– Не поднимайся, это читают на коленях. – Ольга надавила ладонью на плечо Алексея.

– Ого, ты хочешь доминирования?

– Я хочу равноправия. Итак, каким будет твое предложение?

Алексей поднес лист к глазам:

– Будь моей!

– Я и так твоя, дальше.

– Не могу прочитать?

– Что-то со шрифтом?

– Да, полная неразбериха.

– Какие буквы непонятны?

– Вижу все буквы, но не могу угадать фразу.

– Веские причины?

– Нет реквизита. В такие моменты положено дарить кольцо.

– Ты мне уже дарил.

– Когда?

– При знакомстве в магазине. Черный бархатный футляр. Там были обручальные кольца.

– Откуда ты знаешь?

– Я так загадала. И была весь год хорошей девочкой. Ты же сам обещал хорошим девочкам исполнение желаний.

– А если там не кольца?

– Кольца. Два красивых дорогих кольца. Женское усыпано бриллиантовой крошкой.

– Хорошо, договорились. Открываем футляр, и если там не кольца, то вопрос откладывается.

– На сколько?

– На еще подумать.

– Алексей, мне некогда уже ждать. Я хочу ребенка. Обычно, по-человечески, по-бабьему. Это очень физиологичное и тянущее «хочу». Как голод. Очень сильный голод.

– Я просто не должен спешить. Сейчас совсем не вовремя.

– Ты это говорил и год назад.

– Хорошо, если в футляре кольца – мы поженимся.

– Так нечестно, футляр заперт, ключа у нас нет.

– Я сломаю замок.

– Не надо. Пожалуйста, не надо.

– Это просто. – Алексей приставил толстое жало силовой отвертки к черной бархатной щели между половинками футляра.

Он размахнулся, чтобы вогнать стержень между створками, но Ольга схватила его за руку:

– Не надо. Я прошу.

– Ты что? Надо же когда-то узнать.

– Ладно. Я согласна. Попозже. Только не ломай – я боюсь.

– Чего?

– Если там нет колец, то, наверное, лежит утка.

– Какая утка?

– В которой яйцо. В котором игла. А на кончике иглы – сам знаешь что.

Много позже, в кабацкой беседе, Алексей пытался объяснить эту фразу одному ненастоящему иностранцу. Тот любил в разговоре путаться в ударениях, коверкать русские слова и искать скрытые смыслы.

– Смерть? – спрашивал иностранец.

– Да, смерть, – повторял Алексей.

– Почему в утке должна быть смерть?

– Смерть – в игле, игла – в яйце, яйцо – в утке.

– Мы встречаемся уже который раз, но я все меньше вас понимаю.

– Тут нечего понимать, надо знать историю.

– Все русские очень странный народ, если смерть приходит от утки.

– Смерть у нас приходит отовсюду.

Накануне судебного заседания мобильный телефон Алексея надрывался полчаса подряд.

Этот телефон Баграт вручил Алексею сразу после подписания доверенностей. Подержанный аппарат, легкий, с небольшим цветным экраном. Баграт пояснил, что олигархам положено быть на связи – вдруг срочный звонок из Кремля. Еще пошутил, что входящие бесплатно. Да и исходящие тоже. Дорого обходится, только если абонент не отвечает. Алексей пытался было отказаться, но Баграт настаивал. Просил держать телефон заряженным, номер направо и налево не раздавать.

Раздавать было особо уже и некому, поэтому, если телефон и оживал трелью, было ясно, что звонит Баграт. Звонил он не часто, иногда просто перекинуться парой слов, но Алексею казалось, что партнер приучает его всегда быть на связи.

Пластиковая мобильная трубка проникла в мир Ольги и Алексея мелким злобным зверьком, который пробрался в дом и постоянно следит за ними. Когда телефон перезагружался, на экране возникали две руки, и Алексею казалось, что это Баграт тянется за ним через сотню километров. У Ольги был свой аппарат, который, возвращаясь в деревню, тихонько прятался в женской сумочке.

День накануне суда Алексей провел на огороде. Разглядывал горизонт, устанавливал подпорки под вытянувшиеся кусты помидор.

От мечтаний Алексея оторвала Ольга, которая несла на вытянутой руке мобильник:

– Поговори, это тебя.

Руки у Алексея были по локоть в черноземе, и он прижал аппарат плечом к щеке.

– Але, чудила, ты что трубку не берешь? – Баграт был взбешен.

– Не слышал звонка, на огороде копаюсь.

– Ты му… – Баграт орал так громко, что Алексей инстинктивно отдернул ухо, трубка свалилась с плеча и воткнулась в жирную землю. Алексей понимал, что надо поднять, но смотрел на аппарат и ничего не предпринимал. С грядки потянулись короткие гудки.

Алексей смотрел на трубку, но так и не решился перезвонить. Не знал, чего боится. Возможно, самого голоса Баграта. Злого, требовательного голоса. Пытался вспомнить, откуда в его жизни взялся голос, который может ему, свободному человеку, приказывать.

– Вот ты где, мля, прячешься, – голос раздался за самой спиной.

Алексей обернулся и увидел черный джип. Прямоугольный драндулет с хромированным кенгурятником. Баграт орет из-за калитки. Парализованный страхом, Алексей не догадался подойти и открыть.

С водительского сиденья вышел страшный человек. Высокий, бритый, с горбом мышц у загривка. Обвисшие диагонально тряпицы век. Страшный гость подошел к калитке, подергал, и Алексей был уверен, что приехавшему стоит легонько потянуть за штакетник, чтобы петли с щеколдой осыпались на траву. Но гость лишь нагнулся над калиткой, протянул длинную руку к задвижке, и калитка отворилась без обычного своего скрипа.

Приехавшие шагнули во двор. Страшный человек оценил взглядом палисадник, дом, огород Алексея. Убрал ручищи в карманы.

Баграт был рядом и орал что-то очень грубое. Алексей смысла не понимал, до него только долетали ошметки слюны. Вдруг Баграт потянул интонацией вниз, сбился в слюнявом своем речитативе, замолчал. Алексей обернулся и увидел за спиной Ольгу. В свободных мягких брюках, клетчатой рубашке Алексея. В широких, закатанных до локтя рукавах тонкие руки Ольги казались усохшими, и вся фигурка выглядела беззащитной.

– Здравствуйте, – Баграт зазвучал глубоко. – Извините за шум, мы институтские друзья Алексея.

– Добрый день. Хотите чаю?

– Нет, спасибо, – Баграт смешался, – мы на минутку.

Страшный человек повернул голову и уголками глаз теперь оценивал Ольгу.

– Зайдете в дом?

– Спасибо, мы на воздухе, погода замечательная.

Баграт кивком пригласил Алексея пройти за ними.

– Погоди, документы возьму, – Алексей шагнул к двери на террасу.

– Да не нужны тебе документы, – Баграт приобнял Алексея за плечи.

Вроде дружески, но так, что не вырваться. В обнимку довел миноритарного акционера до калитки.

Алексей думал, что сейчас запихнут в салон, но Баграт извлек с заднего сиденья папку, раскрыл на заложенной странице и, положив документ на капот джипа, приказал:

– Вот здесь фамилию-имя-отчество целиком и дату прописью.

– Что это?

– Расписка.

– Какая расписка?

– В получении средств.

– Каких средств?

– Горюче-смазочных!

– Чего на двести тысяч зеленью смазывать собрались?

– Механизм фортуны.

– Ты же говорил, что деньги не моя забота.

– Не твоя, я все добыл. Но кредиторы хотят быть уверенными, что ты их после суда не кинешь.

– Ну я же обещал.

– Вот про это и подпиши.

– Да не брал я этих денег.

– Брал, Леша, брал. На твое дело взято и потрачено.

– Не мое это дело, – хотел отказаться Алексей решительно, но дал «петуха» и закашлялся.

– В доле был? – Голос раздался откуда-то из-под земли. Алексей догадался, что глухой, без интонаций, рокот исходил от страшного гостя, хотя рта тот почти не раскрывал.

– Мои пять процентов.

– Ну, значит, все. – Страшный человек вопрос решил.

– Не видел я никаких денег! – взвизгнул Алексей.

– Поехали, посмотришь.

Страшный человек прихватил Алексея за запястье двумя пальцами и как будто вытянул из предплечья все сухожилия. Воздух перед глазами Алексея пошел темными пятнами.

– Алексей, твоя подпись ничем не грозит, поверь мне как другу. – Баграт опять говорил спокойно. – Выиграем суд, отдашь пару этажей – причем даже не в собственность, а в аренду. Получишь обратно расписку.

Алексей пытался восстановить дыхание после болевого шока. Опять голос сверху:

– Ну что, ломаю?

– Не надо, он подпишет.

Черные пятна перед глазами Алексея стали надуваться фиолетовыми пузырями и лопаться багровыми вспышками со звонкими ударами где-то в височных долях…

В том месте у калитки, где джип пробуксовывал перед стартом, трава так и не выросла. У забора до зимы красовались три проплешины с впитавшимся в них запахом бессилия и бензина.

Баграт позвонил в среду вечером и сообщил как ни в чем не бывало:

– В первой инстанции все путем, – пояснил Баграт, – одевайся во все чистое и дуй на электричку, я за тобой заехать не успею, нужно тут процессом руководить. В пятницу утром должен быть здесь.

– Сегодня только среда.

– Ты не спеша одевайся.

– А что в пятницу?

– Музыка, торжественный парад, введение тебя в должность и танцы. Хотя не могу заранее сказать, в какой последовательности.

– Баграт, мне звонил Чистяков.

– И что?

– Он говорит, что мы не должны.

– Даже не думай про это, чудила. – Длинные гудки.

Страх проник в дом дребезжанием стекол на террасе. Алексей ждал Ольгу и слушал тишину, но вместо ровного жужжания с шоссе сполз низкий грохот. Звук вдарил по тонким переплетам рам, и темные окна завибрировали. Трасса вспыхнула. Из-под капота по развороченному дорожному полотну палили двухсотмиллиметровые жерла галогенных ламп, и сверху ослепляла ночь прикрученная к крыше крупнокалиберная люстра. Машина ехала неровно, свет фар вилял по сторонам, выискивая что-то в придорожных кустах. Алексей знал, что, как только машина свернет на проселочную дорогу, его тут же схватят яркие щупальца прожекторов и будут держать, пока не подтянется к дому тяжелый черный джип, привязанный за ту сторону светового пучка. Алексей присел, но тонкая вагонка под окнами тоже трусливо вибрировала. Пригибаясь, Алексей пробрался в дом, захлопнул дверь, заперся в спальне и перестал дышать. Так продолжалось минуту. Или вечность. Грохот не свернул на проселок и покатился дальше по шоссе. Почти затих, но Алексей в свое спасение не верил. Звук возник снова, но тональности было не разобрать. Звук приближался, Алексей плотнее закутался в одеяло.

В эту среду Ольге впервые пришлось самой открывать ворота и в полной темноте нащупывать замочную скважину входной двери.

В пятницу рано утром черный джип подобрал Алексея на платформе Дмитровская. За рулем – страшный человек, Баграт рядом с ним. Алексею досталось место сзади вместе с мальчиком в форме судебного пристава. Тонкая шея соседа болталась в воротнике форменной рубахи. Под мышкой мальчик держал толстую папку потертой кожи. Как только Алексей захлопнул за собой дверь, машина дернулась, перепрыгнула в левый ряд, обошла затор до светофора по встречке, увеличила отрыв от потока, проехав на еще один красный. У светофора к джипу привязалась машина ГАИ с пестрой иллюминацией. Громкоговоритель требовал прижаться вправо и остановиться. Водитель джипа принял к обочине у съезда с Савеловского моста, дождался появления автоматчика в зеркале заднего вида и последующего подхода вежливого инспектора к тонированному окну. Страшный человек, не поворачивая головы, приоткрыл стекло на четверть, сунул в нос милиционеру какой-то документ и рванул дальше, не дожидаясь, когда страж порядка пожелает счастливого пути.

До института ехали переулками, тротуарами и подворотнями. Машина мелко завибрировала на брусчатке, подпрыгнула на трамвайных путях и остановилась через улицу от бетонного забора. Такие заборы – из чешуйчатых плит – огораживали в детстве Алексея все, что можно было огородить. Перелезть через бетонную плиту было почти невозможно, если рядом не росли деревья или горы мусора. Заграждения, через которые лазить было совсем нельзя, помечались по верху бахромой колючей проволоки.

Забор института прерывался темно-зелеными воротами и дверью проходной. Метрах в ста от калитки, перекрыв тротуар, притаились два «пазика» с зашторенными окнами, милицейский «козелок» и пара внедорожников подешевле. Баграт выскочил из машины, прошелся вдоль рядов припаркованной техники, переговорил с милицейским нарядом, протянул руку в автобус и забрал ее назад уже пожатой. Остановился на тротуаре напротив железной калитки, достал сигареты, но не закурил. Страшный человек и пристав стояли рядом, никакого внимания на закрытую калитку не обращая.

Мимо припаркованной вдали милицейской машины прошла женщина с хвостом пегих волос. Икры женщины облегали высокие бордовые сапоги, а волосы были прихвачены высоко на макушке. Дама несла спину так прямо и так хлестко выкидывала бедро рывком костлявого таза, что казалось, за пегий пучок волос ее подвесил и тащит невидимый кукловод.

Милиционеры мирно болтали, поникнув автоматами. Проходя мимо автоматчиков, женщина покосилась на длинные стволы и заспешила к железной калитке. Стражи порядка неторопливо тронулись следом.

– Внимание, – сказал Баграт, глядя на противоположную сторону улицы.

Алексей тоже хотел выйти из машины, но Баграт велел сидеть. Женщина с хвостом подошла к калитке и постучала. Алексей видел, что стучит она по-особому, а после отвечает на вопросы вахтера через прямоугольное окошко. Калитка приоткрылась, женщина проскользнула внутрь. Створ начал закрываться, Баграт сделал быстрое движение и придержал железную дверь. С той стороны дверь пытались закрыть, но страшный человек взялся за верхний угол калитки и вытянул на улицу трех вцепившихся в ручку охранников. Охранники были одеты в голубую униформу и вид имели совсем не героический.

Не обращая внимания на охранников, Баграт сделал приглашающий жест судебному приставу, и тот приступил к исполнению своих обязанностей под рукой страшного человека. Мальчик в форме двинулся на охранников кожаной папкой вперед. Те от папки отступили, но с прохода не ушли. Представитель власти развернул бумаги. Охранники попытались пригласить пристава внутрь и закрыть за ним калитку, но в узком проходе уже застрял наряд милиции. Милиционеры поговорили с приставом и охранниками. С охранниками строго: те отвечали, вытянувшись в струнку. За спинами милиционеров просочились внутрь человек восемь в черной униформе с вышитым золотом названием охранного предприятия.

Алексей через открытую калитку мог видеть, как мужчины в черной униформе выстроились в цепь и отсекли от ворот охранников в голубом. Защитники ворот пытались обойти захватчиков, но те вновь появлялись на пути. Толкались плечами, прихватывали за форму, но по-настоящему рук никто не распускал. Пихались тощими животами, как плохо откормленные сумоисты. С обеих сторон стояли усталые мужчины, приехавшие на работу в Москву из далеких пригородов на дежурство сутки через трое. Убиваться за скромную зарплату никто не хотел, однако семьи в далеком Подмосковье надо было кормить. Поэтому толкались добросовестно, но без азарта.

Меланхоличные милиционеры стояли в сторонке и наблюдали за соблюдением правил в этой новой для Алексея игре.

Черные мундиры оттеснили охранников, распахнули ворота, и на территорию проникли два зашторенных автобуса. Железные створки сомкнулись. Минут десять снаружи нечего не происходило. Потом калитка распахнулась, и из нее вышел плешивый человек. Вышел спиною вперед и все тянулся руками в направлении проходной, пока не осел тощим задом на грязный асфальт. Следом выскочил по-крабьему, боком, еще один, в очках. Пролетел пару шагов и завалился бы, не поддержи его сидящий на асфальте. Удивительно легко выпорхнула через щель дородная дама с мужским зонтом. Притормозила у бордюра, с достоинством прошла пару шагов и долго оттирала дебелые руки от следов чужих ладоней. В спину брезгливой даме влетела растрепанная шатенка с кровавым ртом. Сначала Алексею показалось, что алое вокруг рта от размазавшейся помады, потом увидел, что губы шатенки расцарапаны. Шатенка отерла рот рукавом и выплюнула на дорогу черный шмат. Толпа росла, и за спинами Алексей уже не видел, как покидают территорию свежевыдворенные ученые.

Беспорядочное шатание людей постепенно переросло в митинг. Красногубая фурия взобралась на бетонную тумбу и к чему-то призывала коллег. Дородная дама привязала алую косынку к зонту и размахивала ею, как знаменем. Тощий мужчина поднялся с асфальта и собирал подписи. Изгнанные вытекли на проезжую часть, мешали движению машин. Толпа обрастала случайными прохожими. Разъехались в стороны створки ворот. В проеме показались шестеро охранников и один грузный человек навынос. Из особых примет на влекомом были галоши. Алексей не видел людей в галошах уже лет десять, а так чтобы летом – вообще никогда. Выйдя за ворота, охранники с облегчением опустили неподвижное тело на асфальт и ретировались. Толпа замерла в ужасе. Дама с зонтиком приспустила флаг. Выступающая заломила алый рот в крике отчаяния.