Текст книги "Робин Гуд"

– Следует ли нам верить словам этого паренька? – надменно спросила девушка, обращаясь к спутнику.

Прикусив губу, Робин воскликнул:

– А что, на земле уже перевелись честные люди?

Всадники переглянулись с улыбкой – они больше не сомневались в его искренности.

3

Поначалу они двигались в молчании: рыцарь и его спутница все еще были взволнованы случившимся, а юный лучник испытывал неведомые ему дотоле чувства – впервые его заворожила женская красота. Однако он и виду не подавал – размашисто шагал впереди всадников, храня на лице суровое выражение. По многим признакам он догадался, что всадники эти, скромно одетые и путешествующие без свиты, тем не менее принадлежат к знати. Но здесь, в чащобе Шервудского леса, он был им ровня, а в минуту опасности даже превосходил. Ему страстно хотелось, чтобы незнакомка обратила на него внимание – ведь он был не простой йомен, а первый стрелок в графстве. Вскоре Робину все же удалось обрести обычное хладнокровие, и он подумал: «Терпение, скоро я увижу ее лицо без капюшона!»

Наконец он остановился и обратился к своим спутникам:

– Теперь, господа, езжайте прямо, и вскоре на опушке вы увидите дом моего отца. Я же должен отправиться на охоту, чтобы добыть к ужину дичь…

– Благородный мальчик, не так ли, Мэрион? – вздохнул рыцарь, провожая взглядом стройную фигуру стрелка. – Вырастет самым достойным лесником в Англии… Каким же крепким и здоровым делает человека жизнь в лесах; в каменных темницах городов все не так…

– Мне кажется, сэр Аллан Клер, – лукаво усмехнулась молодая дама, – вы вздыхаете вовсе не о том. Просторы Шервудского леса вызвали в вашей памяти образ его хозяйки, наследницы барона Фиц-Олвина.

– Вы правы, любезная сестра. Должен признаться, что будь у меня выбор, я предпочел бы иметь жилищем хижину какого-нибудь йомена и быть мужем Кристабель, чем сидеть на троне.

– Мой брат неисправим, – вздохнула Мэрион. – Вы уверены, что Кристабель согласится сменить жизнь принцессы на жалкое существование, о котором вы грезите? Впрочем, не питайте надежд: я очень сомневаюсь, что барон когда-либо согласится отдать вам руку своей дочери.

Рыцарь нахмурился:

– Если она меня действительно любит, ей будет повсюду со мной хорошо… Вы полагаете, что ее отец мне откажет? А ведь достаточно мне обронить полслова, как гордец Фиц-Олвин примет мое предложение – хотя бы из боязни стать изгнанником и утратить свой Ноттингемский…

– Тише! Вот, кажется, и хижина юного лесника, – проговорила девушка, останавливая брата. – Его мать встречает нас на пороге… Достойная, судя по всему, женщина.

– Сын ей под стать, – кивнул сэр Аллан. – Как это он умудрился нас опередить?

– О, да ведь он далеко уже не мальчик… – прошептала Мэрион, откидывая капюшон, скрывавший ее лицо в тени.

Робин стоял подле матери, не сводя с девушки восхищенных глаз. Волнение его было так искренне, что, не отдавая себе отчета, он воскликнул:

– Я был уверен, что такие дивные глаза могут озарять только самое прекрасное лицо на свете!

Маргарет, изумленная дерзостью сына, тут же одернула его.

Сэр Аллан Клер улыбнулся; его сестра, нисколько не гневаясь на дерзость юноши, лишь слегка покраснела, следя за тем, как Робин обнимает смущенную мать.

Нежданных гостей провели в дом.

А вскоре вернулся Гилберт Хэд, подобравший на обратном пути раненого молчаливого мужчину, который прятал лицо за плащом. Лесник снял незнакомца с седла и внес на руках в гостиную, а затем кликнул Маргарет, хлопотавшую в комнатах:

– Жена, этому бедолаге нужна помощь. Кто-то сыграл скверную шутку, пригвоздив стрелой кисть его руки к рукояти лука. Он потерял много крови… Как ты, приятель? – спросил лесник, обращаясь к раненому. – Да подними же голову и не робей. Потерпи немного, черт побери! Еще никто не умирал от того, что ему продырявили руку…

Мужчина еще больше сгорбился, втягивая голову в плечи. Лица своего он так и не открыл, словно не хотел, чтобы хозяева дома запомнили его черты.

Маргарет взялась осматривать рану, вошедший Робин хотел было ей помочь, но, едва бросив взгляд на раненого, тут же сделал знак Гилберту Хэду отойти с ним в сторону.

– Отец, – прошептал юноша, – не сообщайте нашим гостям, что этот человек находится здесь… И будьте осторожны…

– Зачем из пустяка делать тайну? – недовольно проворчал Гилберт. – И почему ты предупреждаешь меня об осторожности? Говори сейчас же: что общего между этим человеком и…

Его слова прервал крик раненого – Маргарет, переломив окровавленное древко стрелы, выдернула его из раны и отбросила в угол. Затем она наложила тугую повязку и увела раненого из гостиной.

– Ах, вот оно что, сэр разбойник, это твои штучки! – Гилберт негодующе шагнул к сыну. – Я запретил тебе упражняться в меткости на людях, но ты ослушался!

– Я? У меня и в мыслях не было ничего подобного!

– Но разве не ты ранил бедолагу? Не спорь: наконечник стрелы выдает тебя с головой – на нем наше клеймо…

– Да, это я стрелял в него, отец, – сухо ответил Робин. – И не испытываю ни стыда, ни раскаяния, потому что этот человек – негодяй.

Лицо лесника омрачилось:

– Это постыдно, сын: из пустого бахвальства ранить человека, не сделавшего тебе никакого зла, и вдобавок назвать его негодяем!

– Пусть стыдится тот, кто подкарауливал путников в засаде у тропы и кого вы столь великодушно подобрали в лесу. – Вслед за этим Робин поведал отцу обо всем случившемся.

– Он тебя видел? – с беспокойством спросил лесник.

– Нет.

– Прости меня, я был несправедлив. Если все обстоит так, как ты рассказал, то, кажется мне, в лесу прячется кто-то еще. Этот человек был не один… То-то он так усердно прячет лицо… Может, злодей и раньше попадался мне на глаза, однако, сколько ни силюсь, не могу припомнить. Вот что, Робин…

Их беседа была прервана появлением гостей, спустившихся из верхних комнат. Хозяин сердечно приветствовал обоих – рыцаря и молодую госпожу.

В этот вечер в жилище лесника царило необычное оживление. До ужина все занимались своими делами, и лишь Робин слонялся по дому, поглядывая на прекрасную даму и тайком вздыхая. Молодая женщина пробудила в нем целую бурю чувств. Ему и прежде случалось влюбляться в деревенских красоток, но на следующее утро, увлекшись охотой, он тут же забывал о них… Теперь же Робину казалось, что он скорее умер бы, чем осмелился сказать хоть слово благородной всаднице, которой спас жизнь.

Пока юноша молчаливо восхищался гостьей, сэр Аллан Клер расхваливал отвагу и меткость Робина Гуда. Лесник, между тем, сообщил гостю, что мальчик вовсе не его сын – так он поступал в последние годы всегда, беседуя со знатными господами, в надежде, что кто-нибудь поможет ему раскрыть тайну происхождения приемыша.

– Опекун, оставивший нам ребенка на воспитание, по-видимому, прибыл из города на реке Трент, – закончил свой рассказ Гилберт Хэд, – потому что именно тамошний шериф выплачивает нам ежегодное содержание…

– Мы родом из Хантингдоншира и всего несколько дней, как оттуда, – удивился рыцарь, – но ничего подобного я не слышал. Ни о браке кого-либо из рыцарей с молодой француженкой, ни о гибели самого рыцаря в Нормандии… Столь редкостная история была бы на устах у всех. Позвольте мне, добрый Гилберт, усомниться в том, что пятнадцать лет назад вам сказали правду. Слишком много странных обстоятельств. Зачем, например, понадобилось увозить ребенка в такую глушь?.. В любом случае, по возвращении в Хантингдон я почту за долг попытаться разыскать следы родни Робина – ведь мы с сестрой обязаны ему жизнью. Кроме того, я хотел бы, чтобы ваш приемный сын завтра с утра сопровождал меня в пути через лес. Боюсь, без его помощи мне верной дороги не найти. Сестра же, если позволите, погостит у вас до моего возвращения.

Гилберту Хэду не хотелось отпускать сына, но из головы у него не выходил раненый негодяй, и он уступил. В конце концов было решено, что сэр Аллан с Робином отправятся в путь с первыми лучами солнца…

Едва стемнело, как двери дома были заперты на кованые засовы. Все собрались за столом у очага. Беседа за ужином была оживленной, лесник успел рассказать немало забавных историй, но тут его речь, сдобренную простодушным юмором, внезапно прервал отрывистый свист, прозвучавший в темноте за окном. Тревожно взвыла одна из сторожевых собак, затем все стихло.

– Не удивлюсь, если неподалеку околачивается тот, кто без стеснения запускает лапу в чужой карман, – настороженно заметил лесник. – Бродяги не раз пытались ворваться в наш дом, несмотря на то что мы с женой небогаты и порой в холодные зимы делились с ними, чем могли…

– Разбойникам неведома признательность! – проговорил сэр Аллан.

Мэрион невольно вздрогнула, и это не мог не заметить Робин. Ее страх не укрылся и от Гилберта Хэда. Он с улыбкой проговорил:

– Не тревожьтесь, благородная госпожа. Не было еще случая, чтобы наши луки не защитили женщин…

Его прервал оглушительный стук в дверь.

Собаки, мирно дремавшие у очага, вскочили с неистовым лаем; лесник, рыцарь и Робин бросились к входу, а Мэрион прижалась к Маргарет.

– Эй, полегче! – загремел хозяин дома. – Кто в такую пору столь бесцеремонно обращается с моей дверью?

В ответ послышались еще более сильные удары. Гилберт повторил вопрос, но из-за оглушительного лая собак не расслышал ответа. Наконец из-за двери послышался зычный голос:

– Отпирай, лесник!

– Кто вы?

– Двое монахов из ордена святого Бенедикта.

– Откуда и куда держите путь?

– Идем из нашего аббатства[6]6
  Аббатство – католический монастырь, принадлежащий какому-либо монашескому ордену, управляемый аббатом и подчиняющийся епископу, а иногда непосредственно Папе Римскому. Крупные и богатые монастыри нередко пользовались большим влиянием в обществе, играли важную роль в экономике и политике.


[Закрыть] в Линтоне, а направляемся в Мэнсфилд-Вудхауз. Мы заблудились и умираем от голода… Да усмири ты своих бешеных псов!..

Лесник отогнал собак, однако медлил, все еще не отпирая.

– Монах, – наконец сказал он, – что-то не слышу я в твоем голосе смирения, подобающего тому, кто отрекся от всего земного. Как мне убедиться – не врешь ли ты?

– Вот дьявольщина! – нетерпеливый голос за дверью зазвучал смиреннее: – Отвори, упрямец, да и глянь на нас!

Гилберт недоверчиво прищурился.

– Ради Христа, открой нам, добрый человек, мой брат говорит сущую правду, клянусь мощами нашего небесного покровителя. Я уже не в тех годах, чтобы брать грех на душу… – послышался еще один голос.

– Хорошо, – внушительно воскликнул Гилберт. – Нас здесь четверо вооруженных мужчин. Я отопру, а мой слуга возьмет собак на сворки[7]7
  Сворка – бечевка, на которой водят борзых собак, обычно по две.


[Закрыть]. Если окажется, что вы нас дурачите, – он тотчас их спустит.

4

Едва дверь приотворилась, как снаружи ее с силой толкнули и на пороге возник великан в черной рясе, подпоясанной пеньковой[8]8
  Пеньковый – сделанный из грубого волокна, полученного из стеблей конопли.


[Закрыть] веревкой. Он опирался на узловатую кизиловую палку, скорее – дубинку; на поясе у него висели точеные деревянные четки с костяшками величиной чуть ли не со сливу. Из-за плеча великана робко выглядывал старик в таком же одеянии.

– Добрый лесник, да у тебя все готово к ужину! – радостно воскликнул монах-великан, бесцеремонно протискиваясь к очагу. – Я уж примусь за него, не дожидаясь твоего любезного приглашения. Не серчай на мое оголодавшее брюхо…

– И вы простите меня, Божьи странники, – отвечал Гилберт, жестами приглашая всех вернуться к прерванной трапезе, – что не спешил отворить вам. Такие уж нынче времена…

Старый монах – звали его брат Элдред – осенил себя крестным знамением, прежде чем взяться за еду, и пробормотал краткую молитву. Тем временем его товарищ уже расправлялся со вторым ломтем жареной оленины, с жадностью запивая еду элем.

– Осторожность нынче кстати, – невнятно проговорил он, переводя дух и поглядывая на лесника. – Свирепых бродяг здесь – что блох на сеновале. И получаса не минуло, как парочка мерзавцев накинулась на нас. Клянусь вороном святого Бенедикта! Я чуть было не отзвонил обедню дубинкой по их спинам, да тут раздался протяжный разбойничий свист… Залаяли собаки, злодеи отступились, и мы, милостью Божией, нашли ваш дом.

Произнеся это, монах вновь наполнил кружку до краев и тут же ее опустошил.

– Славный у тебя песик, хозяин! – Великан протянул было лапищу, чтобы погладить волкодава, но тот, не отвечая на ласку гостя в рясе, отвернулся, глухо заворчал и одним прыжком вновь очутился у двери.

– Робин, подай-ка мне палку и прихвати свою, – негромко произнес лесник.

– У меня рука чугунная, а дубинка кизиловая, – ухмыльнулся монах-великан. – Ежели заявятся лихие гости, все это в вашем распоряжении.

– Терпение, чада мои, – призвал брат Элдред, – первыми не убивайте…

Его слова заглушил возглас Маргарет. Ей почудилось, что на лестнице стоит раненый, которого она считала лежащим в полубреду в постели. Все разом обернулись, однако на лестнице уже никого не было.

– Что ты, Мэгги, тебе померещилось, – попытался успокоить жену Гилберт.

– Нет, он был там… – упрямо твердила Маргарет, дрожа всем телом. – Похож на привидение…

Хэд незаметно кивнул сыну, и Робин, выскользнув из-за стола, с независимым видом поднялся на второй этаж. Дверь комнаты была полуоткрыта, и с первого же взгляда Робин понял, что раненого в кровати нет. Наполовину высунувшись из раскрытого окна, мужчина негромко переговаривался с кем-то, кто находился внизу. Робин опустился на четвереньки, бесшумно подобрался едва ли не к самым ногам разбойника и стал прислушиваться к разговору.

– Леди и рыцарь здесь, – говорил раненый, – я их только что видел. Я бы поквитался с ними еще сегодня, да дьявол их бережет: неизвестно откуда вылетела стрела, покалечила мне руку, и они ускользнули…

– Проклятье!

– Случай привел их в дом лесника – того самого, что подобрал меня, когда я истекал кровью.

– Теперь они от нас не уйдут.

– Сколько вас там, парни?

– Семеро. Нам главное – войти, да засовы у них прочные, и вдобавок целая свора собак…

– Зачем нам дверь? Пусть так и остается на запоре, а то красотка с братцем в пылу драки могут и улизнуть. Лезьте через окно, там внизу я видел лестницу…

– А, так вот что у тебя на уме, злодей?! – вскричал Робин.

Вскочив, он схватил мужчину за ноги и одним рывком перебросил его тощее тело через подоконник. Ярость и очевидная опасность, грозящая их дому, удесятерила силы юноши. В следующее мгновение он быстро выглянул вниз: раненый разбойник лежал в деревянном чане с дождевой водой, не подавая признаков жизни, а незнакомец, с которым тот беседовал, исчез.

Спустившись в гостиную, Робин поведал о своем приключении. Поначалу оно вызвало смех, однако лесник предположил, что злодеи, опомнившись, все-таки попытаются ворваться в дом. Нужно быть готовыми отразить нападение, а если придется, то и выдержать осаду.

Брат Элдред вполголоса творил молитву, а великан, чей голод в конце концов притупился, расправил могучие плечи и испустил громовой боевой клич. Гилберт остановил его жестом: снаружи послышались глухие стоны и прерывистый посвист. Раненый пришел в себя и звал сообщников на помощь. Затем наступила тишина, и вдруг раздался громовой удар рукоятью меча в дверь, и голос, перекрывший бешеный лай собак, прокричал:

– Именем барона Фиц-Олвина, нашего благородного и могущественного повелителя, приказываю тебе, лесник, отпереть и без промедления выдать нам господина и даму, что укрываются в твоем доме!

Гилберт Хэд вопросительно взглянул на рыцаря.

– На моей совести нет преступления, – проговорил сэр Аллан.

– Я верю вам, – кивнул лесник. – Вы по-прежнему мои гости, и долг велит мне оказать вам помощь и защиту.

– Отпирай же, проклятый мятежник!

– Не дождетесь! – крикнул Гилберт.

– Ну, это мы сейчас поглядим…

Вновь раздался оглушительный удар, за ним еще один, но дверь устояла.

Поняв, что сейчас начнется штурм, лесник спокойно велел жене:

– Мэгги, поднимайтесь вместе с госпожой наверх, закройте все окна и ждите, пока мы не разберемся с разбойниками… А ты, Робин, – он повернулся к сыну, – кликни Линкольна, а сам займи площадку лестницы – на случай, если они все-таки ворвутся…

Линкольн, пожилой, но весьма еще крепкий слуга, уже спешил к хозяину с увесистой дубиной в руках, тихим посвистыванием сзывая собак.

– Дверь отопрет брат монах, его дубина приголубит первого же негодяя, а ты, Линкольн, отодвинь живее к стенам стол и скамьи, погаси светильники и становись рядом с этим силачом в рясе… Я буду держать наготове лук и стрелы. Брат Элдред, довольно молитв, спрячьтесь за очагом…

– Отец! – Робин стремительно сбежал вниз по лестнице. – Я видел в окно: эти негодяи складывают перед дверью хворост, чтобы его поджечь. Их семеро, не считая того, который ранен.

– Сынок, возвращайся наверх, – распорядился Гилберт. – А теперь, во имя святого Бенедикта, – отворяйте, святой отец!

Отступив в сторону, монах-великан отодвинул засовы – и тут же, перескочив через груду хвороста, наваленную у двери, в дом ввалился первый разбойник. Однако не успел он и шагу ступить, как в горло ему вцепился волкодав Ланс, а дубины слуги и монаха обрушились на его затылок. Главарь бандитов рухнул на пол. Та же участь постигла и двоих, последовавших за ним.

Тем не менее четверо уцелевших сумели прорваться в дом, и завязалась отчаянная рукопашная. Лесник, заметив, что незваные гости по неизвестной причине избегают пускать в ход мечи и короткие копья, и сам решил не доводить дело до кровопролития, предоставив монаху и Линкольну обстоятельно отделать дубинами приспешников барона Фиц-Олвина.

Робину также не терпелось ввязаться в драку. Не успел он, ослушавшись отца, сбежать вниз, размахивая луком, как один из разбойников, рослый, как Геркулес, заступил ему дорогу и взмахнул копьем, целясь прямо в грудь юноши. Линкольн, бдительно следивший за всем, что творилось в гостиной, с одного взмаха уложил убийцу.

– Где трое, там и четверо! – со смехом воскликнул старый слуга.

Оставались еще трое разбойников, но они уже едва держались на ногах – удары кизиловой дубины монаха-великана сыпались на них градом.

Пока Линкольн связывал руки и ноги злодеям, выяснилось, что один из них уже успел испустить дух. Тем временем лесник старался угомонить волкодава, продолжавшего висеть на глотке главаря шайки. Разбойник хрипел и судорожно дергался, истекая кровью и силясь достать мечом брюхо пса, но тот лишь крепче сжимал клыки.

В пылу схватки никто, кроме Робина, не заметил, как в дом, покачиваясь и размахивая мечом, вошел мужчина, которого сообщники выудили из чана с водой и уложили на траву, а тот мало-помалу пришел в себя.

– Отец, – вскричал юноша, – берегись!

Громкий крик словно подстегнул пса – свирепым рывком Ланс напрочь разодрал горло разбойника и с рычанием бросился к леснику.

Вскоре все было кончено: слуга задвинул засовы на двери, раненый, получив еще один крепкий удар дубиной, со стоном рухнул на пол, вновь потеряв сознание, остальные злодеи были накрепко связаны. Убедившись, что главарь их мертв, те, кто еще мог ворочать языком, запросили пощады.

– Я свое дело сделал, – весело молвил монах, отдуваясь и ставя свою дубину в угол. – Теперь вашу участь, еретики, решит хозяин дома.

Согласно обычаям того времени, Гилберт Хэд имел право владельческого суда, то есть мог подвергнуть любому наказанию вплоть до предания смерти тех, кто посягнул на его жилище. Но лесник поступил иначе. Он велел Линкольну и великану-бенедиктинцу скрутить негодяев одной веревкой, отвести в самую глухую чащобу и там оставить на произвол судьбы, чтобы у них нашлось время поразмыслить о своей греховной жизни.

Но в ту минуту, когда слуга уже собирался присовокупить раненого Робином разбойника к общей связке, тот оттолкнул его уцелевшей рукой и прохрипел:

– Гилберт, я должен тебе кое-что сказать, прежде чем умру!

– Ты грязная неблагодарная свинья, – с презрением проговорил лесник, однако приблизился к раненому, – тебя бы первым следовало повесить, а я сам привел тебя к себе в дом!

– Выслушай меня, – пробормотал раненый, – это важно… Робин, твой сын… Он был рожден… – Глаза мужчины закатывались, силы покидали его.

– Говори же! – лесник взволнованно склонился над умирающим.

– Пусть все уйдут…

– Мы здесь и так одни. Старый монах нас не слышит, а Линкольн занят… Что ты можешь знать о Робине, негодяй?!

– Гилберт, – голос раненого совсем ослабел. – Я сделал тебе много зла… но не дай мне умереть… я задыхаюсь… верни меня к жизни, чтобы я мог тебе все сказать…

Лесник выпрямился, осматриваясь среди царившего в гостиной разгрома и прикидывая, как бы перенести разбойника на скамью, но тот, решив, что его бросают умирать в одиночестве, снова захрипел:

– Гилберт, разве ты не узнал меня? Взгляни… это же я, твой шурин Роланд Ритсон… Смилуйся, дай мне проститься с Мэгги!

– Матерь Божья! Ты – Роланд?

Гилберт Хэд опустился на колени рядом с умирающим, но родной брат его любимой жены уже снова впал в беспамятство…