Текст книги "Человеческий капитал. Как с помощью нейробиологии управлять профессиональными командами"

§ 4.3. Образ мышления

Чтобы ответить на вопрос о том, кто же принимает решения – мозг или сознание, необходимо понять, а как, собственно, происходит этот процесс. Для этого нам нужно познакомиться с таким понятием, как «образ мышления».

Наше мышление – это набор шаблонов, которые, словно фильтры, предопределяют то, как мы будем познавать окружающий мир и, соответственно, с ним взаимодействовать. Поэтому образ мышления также называют когнитивной матрицей. Она предустановлена в нас с самого рождения и в своей базе одинакова для каждого человека. Особенно часто существование когнитивной матрицы любят демонстрировать с помощью куба Неккера.

На рисунке изображена невозможная геометрическая фигура, которую наш мозг не способен переварить. Но он все равно интерпретирует ее как умеет, ибо не интерпретировать не может.

Для нашего мозга возможны два способа ее восприятия. Первый: это куб, где левый нижний квадрат – ближайшая к нам грань (вариант 1).

Вар 1.

Второй способ: это куб, в котором ближайшей к нам гранью оказывается правый верхний квадрат (вариант 2).

Вар. 2

Мы не можем воспринимать куб Неккера сразу несколькими способами. Наша когнитивная матрица может оперировать только одной версией одновременно. Поэтому, чтобы переключиться между вариантами, нужно напрячь волю и сфокусироваться. Потренируйтесь и убедитесь в этом сами. Этот куб хорошо иллюстрирует тот факт, что наше восприятие физического мира происходит в рамках конкретного шаблона, допускающего строго определенное толкование наблюдаемых событий. И чтобы выйти за рамки этого шаблона, нужны дополнительные усилия. Как только они прекратятся, мы снова начнем воспринимать мир через предустановленные в нас фильтры и, в большинстве своем, смотря на этот куб, будем видеть вариант 1.

Разгадку этого парадокса восприятия человечество нашло благодаря появлению гештальтпсихологии, в рамках которой законы физики переносятся на психические явления. Родоначальником этого направления признают Макса Вертгеймера, положившего начало ему статьей «Экспериментальные исследования восприятия движения». Считается, что появлению этой работы предшествовала история путешествия на поезде ночью. Вертгеймер ехал домой, смотрел в окно и вдруг подумал о том, что если мы видим два огонька, которые быстро мигают один за другим, то воспринимаем это как движение источника света – не перемещение объекта, исчезающего в одном месте и появляющегося в другом, а именно движение как таковое. Тогдашняя психология, а это был 1912 год, не могла объяснить этот эффект, потому что считалось, что наше восприятие складывается как сумма ощущений. Однако Вертгеймер понимал, что наблюдаемое им движение было иллюзорным и не могло быть разбито на отдельные составляющие. Объективно движения не было – и тем не менее он его воспринимал как таковое. Это наблюдение так поразило Вертгеймера, что он тут же сошел с поезда, заперся на месяц в гостинице и занялся изучением этого феномена. Он провел эксперимент со стробоскопом[21]21
  Прибор, позволяющий быстро воспроизводить повторяющиеся яркие световые импульсы. Стробоскопом также назывался прибор для демонстрации движущихся рисунков, изобретенный в 1832 году ученым Жозефом Плато. – Прим. ред.


[Закрыть] и доказал, что восприятие движения нельзя свести к сумме восприятий двух попеременно загорающихся точек. Обнаруженный эффект он назвал фи-феноменом.

Вместе с этим открытием в психологии появилась идея о том, что в нашем сознании целое несводимо к сумме частей – оно главнее составляющих и может определять их восприятие.

Так, например, мы можем взять одну и ту же мелодию и сыграть ее в разной тональности. Ноты изменятся, но мелодию мы все равно узнаем как ту же самую. Это и есть несводимость целого к сумме отдельных элементов, которую психологи еще любят называть принципом транспозиции. Целое (или целостность) стало обозначаться словом gestalt, что в переводе с немецкого означает «образ, форма, структура». Говоря научным языком, гештальт – это пространственно-наглядная форма воспринимаемых объектов, чьи существенные свойства нельзя понять путем суммирования свойств их частей. Дальше ученые стали изучать, какие принципы стоят за формированием гештальта, – сначала на модели восприятия, потом на модели мышления. Стало понятно, что таких принципов очень много.

На рисунке пример одного из самых очевидных и легко узнаваемых гештальтов, показывающий тенденцию нашего сознания к завершению незаконченных фигур. Несмотря на то что в физическом мире это просто набор не связанных друг с другом линий, мы видим здесь круг и прямоугольник.

Этот принцип касается всех объектов, сенсорные слепки которых находятся в нашей рабочей памяти. Наш мозг сопоставляет информацию с тем, что мы ранее видели, и сам заполняет пробелы.

Этот и множество других подобных принципов свидетельствуют о целостности нашего восприятия, о тенденции нашей психики к организации опыта в доступное пониманию целое и приоритизации этого целого над отдельными компонентами.

Наш образ мышления изначально предрасположен к тому, чтобы из всего объема восприятия осознавать преимущественно самое простое, единое, замкнутое, симметричное, включающееся в основную пространственную ось.

Если мы попробуем расщепить верхний объект на две части, то непременно сделаем это по образу варианта 1. Хотя физически возможен и второй, но нам он даже в голову не придет.

Мы не чувствуем и не предполагаем, что познаем мир как-то по-особому, не таким, каков он есть на самом деле. Однако это так. Помимо гештальтов наш образ мышления одержим категоризацией, обладает дихотомией рационального и эмоционального и руководствуется отнюдь не принципами максимальной объективности, а вполне конкретной биологической программой, в основе которой лежит лучшая приспособляемость. Наше мышление – очень обширная и глубокая тема, которую с наскока не охватить. Поэтому раскрывать ее мы будем постепенно на протяжении всей книги, а сейчас нам достаточно подчеркнуть, что наше мышление имеет конкретный образ и им же ограничено. Мы воспринимаем не реальный мир, а лишь его весьма субъективную версию.

§ 4.4. Свобода воли

Хорошо, пусть мозг и ограничивает образ нашего мышления, но принимаем решения все равно мы. Ведь так?

Казалось бы – конечно, мы же делаем, что хотим. Однако американский нейробиолог Бенджамин Либет еще в 1983 году доказал, что никакой свободы действий у нас нет, и с тех пор научное сообщество безуспешно пытается доказать обратное.

Суть его открытия заключается в том, что, измеряя активность мозга, можно предугадать желание испытуемого совершить действие еще до того, как он сам узнает об этом.

Либет смог замерить электрическую активность мозга между осознанием намерения совершить действие и его совершением. Он просил людей просто поднимать палец и при этом говорить, когда они захотят это сделать. В результате выяснилось, что осознаваемое желание возникает за 200 миллисекунд до самого действия. Каждый раз еще до появления осознанного намерения наблюдалась характерная мозговая активность, по которой удавалось предугадывать, когда человек поднимет палец. А это происходило раньше, чем он сам понимал, что хочет это сделать.

Хотя участники эксперимента считали, что сами приняли решение, но на самом деле чуть раньше его принял мозг и дал им иллюзию того, что выбор сделали они. Выходит, что наши действия предопределены.

Со временем опыт удалось повторить и другими способами, которые не только подтверждали результаты Либета, но и сильно увеличивали точность предсказания. Эти эксперименты также регистрировали наличие бессознательной активности мозга, предшествующей моменту, когда человек осознает результат своего выбора, и тоже доказывали, что свободное сознательное решение есть не что иное, как иллюзия.

Так неужели свободной воли в привычном понимании не существует? Это очень неудобный факт. Некоторые мыслители даже пытаются его замалчивать, стараясь избежать широкой дискуссии на эту тему. Все-таки возможность менять свои решения – ключевое качество «свободы воли», и признать ее отсутствие готовы не все.

Сейчас ведутся споры относительно того, что именно считать «свободой воли». Появилось предложение разделить «свободу действий» и «свободу воли». Специально для этого ввели понятие «интенций» или «желаний», разделив их на две категории. Так, желание открыть холодильник – это желание первого порядка, а желание сесть на диету – второго. Реализация желания первого порядка – простейшее действие. Второй же порядок подразумевает уже цепь событий, в ходе которых желания первого порядка могут выполняться, а могут, наоборот, подавляться (например, захотев похудеть, вы запретили себе есть после шести). Тогда проявлением свободы воли будут именно интенции второго порядка, а описанные эксперименты доказывают отсутствие лишь свободы действий.

Впрочем, такая постановка вопроса не решает проблему свободы воли, ведь вся мыслительная деятельность детерминирована физиологическим состоянием мозга. И в гипотетической ситуации, попадая в одни и те же обстоятельства, приводящие к точно такому же состоянию вашего мозга, вы будете принимать одно и то же решение, даже если оно связано с интенцией второго порядка.

«Очевидно, что, обладая информацией о двух возможных решениях и при данном состоянии мозга, всегда будет принято ровно одно и то же решение. Непонятно, что должно произойти, чтобы мозг принял противоположное решение, ведь информация будет накапливаться ровно так же».

Директор института когнитивных нейронаук ВШЭ Василий Ключарев

Поэтому спор о том, свободен ли человек в принятии своих решений, продолжается и по сей день. Люди отчаянно ищут доказательства существования свободы воли, но пока безуспешно. Чем больше мы узнаем о мозге, тем больше убеждаемся в его детерминированности. Все, что видят ученые, изучая мозг, – что он работает как автоматический механизм, где у каждого действия или бездействия есть конкретная причина. Поскольку наше сознание является следствием работы мозга, то и у каждой рождающейся у нас мысли также есть причина. А раз есть причина, то выбора нет.

Эти выводы в свое время привели меня к осознанию того, что наше восприятие мира – иллюзия. Если раньше я считал, что мы используем мозг, то теперь знаю, что мозг использует нас.

Почему именно «использует», а не, скажем, содействует или помогает? Потому что ничего из перечисленного мы не осознаем, так как погружены в иллюзию своей исключительности, которую мозг зачем-то создает для нашего самосознания. У него есть все возможности сообщить нам о нашем реальном статусе, который больше похож на режим наблюдателя, чем на роль первого пилота, с которым мы ассоциируем себя всю жизнь. Тысячи поколений людей сменяют друг друга, не подозревая, насколько сильно биологический мозг присутствует в том, что мы всегда считали продуктом своего собственного сознания и воли. И теперь, когда мы изобрели магнитно-резонансную томографию, мы отчетливо видим, что бессознательная активность мозга не только потребляет колоссальное количество энергии, но и предопределяет, какие намерения мы будем осознавать и какие действия совершать.

Понимание этого стало для меня переломным моментом и послужило отправной точкой для становления моей Биофилософии, перевернув всю мою прежнюю методологию по управлению людьми. Именно тогда я окончательно уверился в том, что все ключи к человеческим душам нужно искать не в нашей сознательной части, а, наоборот, в бессознательной, в понимании особенностей работы мозга. Наши внутренние миры, несомненно, важны, но они лишь результат бессознательной работы мозга. Только разобравшись в том, как работает сложный, но автоматический мозг, можно решить проблемы внутренних миров.

Вместе с осознанием этого факта я разочаровался в существующем подходе к менеджменту, который не учитывает роль бессознательной воли мозга в работе. Именно тогда я сделал вывод, что большая часть существующих наработок о менеджменте попросту не может быть объективной.

§ 4.5. Менеджмент команд как наука

Знаете, какому минимальному критерию должна отвечать любая информационная система, чтобы считаться заслуживающей доверия?

На ум сразу приходит низкая вероятность ошибок, но это не так. Ошибки – это, конечно, один из ключевых критериев, но не фундаментальный. Любой метод считается заслуживающим доверия, если для одних и тех же вводных данных мы каждый раз получаем неизменный результат. Минимальный критерий не подразумевает эффективности метода, но он требует, чтобы результат воспроизводился. Этот критерий называется надежностью.

Именно надежность отличает работу терапевта от деятельности, например, астролога. Нам понятно, что диагноз и план лечения не чьи-то фантазии, они определены методическими рекомендациями и лечебным протоколом, утвержденным министерством здравоохранения. Все врачи получают обязательное профильное образование, пользуются одинаковыми справочниками и применяют стандартизированные способы диагностики. Благодаря этим единым и общепринятым методикам мы, приходя с одними и теми же симптомами к разным врачам, будем получать более-менее одинаковые диагнозы. Совсем другое дело – астрология. Ее противоречивости можно не заметить, если пользоваться одним источником – например, ежедневно читать прогноз для своего знака на любимом сайте. Однако попробуйте заказать персональный гороскоп десяти разным астрологам, и вы получите десять разных предсказаний, так сказать, на любой вкус и цвет. Станет ясно, что, получив одни и те же вводные, каждый звездочет трактует их на свой лад, а не опираясь на заслуживающие доверия методы. Из-за своей внутренней противоречивости астрология не способна быть системой, а тем более наукой. Если в системе нет согласованности, она просто не может называться системой.

Чтобы сравнить надежность разных информационных систем, ученые провели ряд экспериментов. При одних и тех же вводных они фиксировали уровень корреляции мнений экспертов: «1» – полное единодушие, «0» – абсолютное несовпадение. Получилось, что занятые рекрутментом эйчары, оценивая результат типового собеседования, сходились в своих выводах на 0,8. То есть их система оценки кандидатов была как минимум надежна. А вот астрология, как и хиромантия, продемонстрировала жалкие 0,1. Устойчивых совпадений в заключениях этих экспертов обнаружить не удалось, а значит, эта область знаний существует в виде беспорядочной совокупности мнений, что в ее рамках лишает ценности такие понятия, как «специалист», «эксперт», «знания» и «профессионализм».

Теперь, когда мы понимаем суть критерия надежности, давайте вернемся к начальной теме нашего разговора – к вопросу управления командами, и поразмышляем, насколько эта область является «надежной».

Для этого давайте представим, каким будет уровень корреляции мнений, если мы попросим менеджеров проанализировать 50 резюме, чтобы отобрать пятерых для создания идеальной команды. Подобного эксперимента ученые еще, к сожалению, не проводили, но мой опыт подсказывает, что корреляция будет на уровне хиромантии и астрологии… Иначе говоря, от каждого менеджера мы получим свой набор идеально подходящих друг другу людей. Это логично, потому что каждый будет смотреть на кандидатов через призму своей внутренней предсказательной модели (§ 3.4). Поэтому при одних и тех же вводных мнение каждого менеджера будет субъективным и непохожим на заключения остальных. С точки зрения базовых критериев информационных систем это означает, что области знаний об управлении командами как науки не существует. Пока менеджеры рассматривают команды на субъективном уровне, в отрыве от заслуживающих доверия методов, они не могут объединять свои знания в рамках одной унифицированной модели, а потому ничем от астрологов не отличаются.

Это неприятно признавать, но наука об управления командами мало чем отличается от направлений гадательной магии.

Если взглянуть в лицо фактам, people management – это мираж, псевдонаучная концепция, построенная на таких же аморфных определениях, что и хиромантия. И в этом не было бы большой беды, если бы не ответственность. Астрологи чувствуют себя прекрасно по сей день только потому, что не несут никакой ответственности за ненадежные гороскопы. Они продавцы тайн – удовлетворяют любопытство и развлекают людей, а не являются гарантами достижения результата. Другое дело менеджеры. На них лежит огромный груз ответственности как перед начальством, так и перед командами. При этом менеджеры не обеспечены какой-либо заслуживающей доверия методикой. В чем экспертная ценность руководителя, если он работает вне единой унифицированной модели, а потому не может гарантировать воспроизводящегося результата, даже если применяет свои же методы?

Такая постановка вопроса обнажает наше непонимание метаморфозы, происходящей с менеджерами в 21-м веке. Если раньше квалификация руководителей обеспечивалась знанием проектного управления, а надежность методик – типовыми взаимодействиями проектных ролей, то в новом мире, где идет ожесточенная борьба за человеческий капитал и выдающихся специалистов, модель человеческого взаимодействия изменилась. Цифровой мир и набирающие темп процессы человекоцентричности превратили специалистов, которых не может заменить автоматизация, в ресурс настолько же капризный, насколько и ценный. Проектные роли, иерархии и должностные инструкции, прописанные для обезличенных сотрудников, перестают работать, когда подчиненный ожидает, что к нему отнесутся как к личности. Но мы все так же хотим от менеджера предсказуемого результата, как будто знания о мотивации, вдохновении, взаимопонимании, умении раскрывать и объединять человеческие таланты столь же надежны, как и знания Waterfall[22]22
  Методология управления проектами, заточенная на каскадную разработку продуктов. – Прим. ред.


[Закрыть].

Мы изменились, но наше восприятие профессии менеджера осталось прежним. Мы позволяем себе ожидать, что накопленный менеджером опыт или, хуже того, «курсы по софт скиллс» могут покрыть отсутствие надежных методик по управлению людьми как личностями. Как мы обычно рассуждаем: «Пусть people management и не обладает твердой научной основой, но есть опыт и воля самого менеджера. Если стараться, долго и упорно работать, то все получится». Ведь так же? Но правда в том, что не получится, даже если менеджер будет усердствовать изо всех сил.

Сначала я думал, что проблема в эмоциональном интеллекте (§ 2.2) руководителя. Если мы с рождения по-разному проявляем внимание к чувствам других людей, то и наши способности управлять человеческими личностями будут неодинаковыми. Однако, углубившись в нейрокогнитивные науки, я увидел иную плоскость проблемы, и это перевернуло мое представление о реальном положении дел. Моя ошибка была в том, что я смотрел на систему человеческих отношений с позиции полноправного участника процесса. Из-за этого полагал, что ключи к нашим душам лежат исключительно в области разумного и осознаваемого. Однако, как мы с вами выяснили в прошлой главе, ни о каком полноправном участии речи не идет. Перевернувшая мое представление мысль заключалась в том, что без понимания смысла иллюзии, в которой мы живем, все наши попытки по-настоящему увидеть друг друга без прикрас будут обречены на провал.

Есть у нас эмоциональный интеллект или нет, пока мы будем смотреть через пелену иллюзии, мы сможем видеть только еще одну иллюзию.

Большая часть существующих знаний о человеке скомпрометирована тем, что при описании природы человеческих реакций на внешние раздражители не учитывалось влияние бессознательной деятельности мозга. Нельзя игнорировать эту активность только потому, что мы ее не воспринимаем. Ее невидимость не делает ее несущественной. Иллюзия, которая скрывает бессознательную деятельность мозга, возникла не просто так, а чтобы особым образом влиять на наши действия. Это древняя и детерминированная система, она совершенствовалась на протяжении миллионов лет, чтобы незаметно управлять нами. Но для чего? К чему она нас толкает? Почему скрывает свое влияние? Если мы не поймем сути этого влияния, все наши потуги истолковать природу человеческих взаимоотношений будут сродни попыткам определить цвет предмета по его тени. Нельзя добиться предсказуемости от системы, не признавая самого факта существования системы. Это равнозначно рассуждениям пчелы о смысле жизни. До чего она могла бы додуматься, не зная о пасечнике, который держит пчел только для того, чтобы они делали ему мед?

У Гая Ричи есть отличная кинокартина на эту тему – «Револьвер». Фильм многослойный и непростой, поэтому кассового успеха он не снискал, но в его основе лежат очень интересные мысли. Главный герой «Револьвера» отсидел в одиночной камере семь лет, все это время изучая шахматы и искусство «разводок». В результате его озаряет – он находит универсальную формулу, позволяющую победить любого врага. Ее суть в том, что способность контролировать какие-либо события лежит в нашем к ним отношении. Однако мы не обладаем этим контролем, потому что в реальности наше отношение предопределено системой, с которой мы себя отождествляем. Попав в «игру», мы становимся заложниками ее правил, ролей, сценариев, что кардинально сужает наши возможности. Поэтому универсальная формула победы заключается в способности выходить за рамки навязанной системы. Здесь я вижу явное пересечение идеи фильма с темой этой книги и проблемой человеческого взаимопонимания.

Кадр из фильма «Револьвер»

Эти рассуждения не давали мне покоя. Они послужили триггером, который спровоцировал меня на обнародование своей концепции современного менеджмента, которая учитывала бы бессознательные аспекты работы мозга. Биофилософия сформировалась не спонтанно, она выстраивалась в течение многих лет моей активной практики в роли руководителя большой команды творческих людей. Однако сигналом к ее написанию стали именно эти мысли: «Науки о менеджменте не существует и не может существовать, потому что мы пребываем в иллюзии, которую не осознаем… У меня есть знания и возможность рассказать об этом. И я должен это сделать».