Текст книги "10 гениев, изменивших мир"

Ницше стал непостижимо чужд эпохе. Горько читать его письма, в которых он робко извиняется за просьбу ознакомиться с его книгой. Не успеха, не славы, даже не сочувствия ждал он: надеялся найти хоть какой-нибудь отклик на свои мысли. Но даже самые близкие люди – Овербек, Роде, Буркхардт – избегали в ответных письмах всяких суждений, настолько непонятны им были боль и страдания его лихорадочного разума.

Время работы над «Заратустрой» – один из тяжелейших периодов в жизни Ницше. В феврале 1883 года в Венеции скончался Рихард Вагнер. Тогда же Ницше пережил серьезную размолвку с матерью и сестрой, возмущенными его намерением жениться на Лу Саломэ, которую они считали «совершенно аморальной и непристойной особой». Тяжело пережил Ницше и помолвку сестры с учителем гимназии Бернхардом Ферстером, вагнерианцем и антисемитом (в апреле 1884-го Ницше писал Овербеку: «Проклятое антисемитство стало причиной радикального разрыва между мною и моей сестрой»).

«Заратустра» занимает исключительное место в творчестве Ницше. Именно с этой книги начинается резкий поворот к самоосознанию в себе человека-рока. Но вряд ли следует считать, что эта поэма означает начало третьего, уже собственно «ницшеанского» этапа его творчества, ибо «Заратустра» вообще стоит особняком в творчестве Ницше. Эта музыкально-философская книга вообще не укладывается в привычные каноны анализа.

«Заратустра» практически непереводима с немецкого на другие языки, как непереводим, например, Гоголь. Игра слов, россыпи неологизмов, эквилибристика звуковых сочетаний, ритмичность, требующая декламации, теряются при любом переводе. Книга содержит ядовитые пародии на Библию, выпады в адрес Шекспира, Лютера, Гомера, Гете, Вагнера и многих других. На многие шедевры Ницше дает пародии с одной-единственной целью: показать, что человек – это бесформенная масса, материал, требующий для своего облагораживания талантливого ваятеля. Только так человечество превзойдет самого себя и перейдет в иное, высшее качество – появится сверхчеловек. Ницше закончил первую часть «Заратустры» словами: «Мертвы все боги; теперь мы хотим, чтобы здравствовал сверхчеловек».

Известно, какой кровавый след оставили в истории нелюди, возомнившие себя сверхчеловеками. Но виновен ли в этом Ницше? Ни в коем случае. Его сверхчеловек – результат культурно-духовного совершенствования, тип, настолько превосходящий современного Ницше-человека по своим интеллектуально-моральным качествам, что образует как бы особый биологический тип. Аргументы сверхчеловека – не пистолет и дубинка, а осознание необходимости вознестись над прежним уровнем ради нового бытия, к которому нынешние люди еще просто не готовы. Сверхчеловек – это не вождь, возвышающийся над массой людей, а нравственный образ высшей степени духовного расцвета, олицетворение тех новых моральных идеалов, любовь к которым Ницше стремился сделать главным нравственным устремлением человечества.

«Господство» Ницше понимал не как политическую, юридическую или экономическую власть над людьми. Его «господство» – это власть в силу выдающихся духовных качеств, которыми личность бескорыстно одаривает других. Ницше недвусмысленно писал: «Ужасом является для нас вырождающееся чувство, которое говорит: «Все для меня». «Аристократия», по Ницше, неравнозначна социальной власти избранных над массами – во всех его произведениях «знать» и «чернь» употребляются как моральные категории.

Что касается мифа о Ницше как об аморальном певце насилия и жестокости, то на самом деле философ протестовал против идеи долга в морали, которая не может быть чем-либо иным, кроме как принуждением, обязанностью. Моральные обязательства исходят из собственного «я», а потому оно более весомо, нежели принуждение внешнее. Ницше восставал против морального давления, основанного на страхе наказания, общественного осуждения либо на расчете на награду: «Вы любите вашу добродетель, как мать любит свое дитя; но когда же слыхано было, чтобы мать хотела платы за свою любовь?.. Пусть ваша добродетель будет вашим Само, а не чем-то посторонним, кожей, покровом – вот истина из основы вашей души, вы, добродетельные… Пусть ваше Само отразится в поступке, как мать отражается в ребенке, – таково должно быть ваше слово о добродетели!» Ницше настаивал на воспитании таких качеств, когда моральные установки превратятся во внутреннюю потребность. «Праведное негодование вызывают слова Ницше: «Мы должны освободиться от морали…», – пишет один из критиков Ницше. – Услыхавшие их в ужасе зажимают свои уши и не внемлют продолжению фразы: "…чтобы суметь жить морально"».

После «Заратустры» все созданное ранее казалось Ницше столь несовершенным, что он решил переписать прежние работы. Но из-за своей физической слабости ученый ограничился лишь предисловиями почти ко всем своим книгам, а кроме того, написал зимой 1885/86 года «прелюдию к философии будущего» – книгу «По ту сторону Добра и Зла». По его словам, он создал «ужасную книгу, проистекшую на сей раз из моей души, – очень черную».

Посылая Овербеку экземпляр с дарственной надписью, Ницше писал: «И все же, старый друг, просьба: прочти ее всю и воздержись от горечи и осуждения… Если книга окажется тебе невмоготу, то, возможно, это не коснется сотни частностей. Может, она послужит разъяснению в чем-то моего «Заратустры», который потому и является непонятной книгой, что восходит весь к переживаниям, не разделяемым мною ни с кем. Если бы я мог высказать тебе мое чувство одиночества. Ни среди живых, ни среди мертвых нет у меня никого, с кем я бы чувствовал родство. Неописуемо жутко это».

К сожалению, и эта книга, изданная за счет скромных средств автора, осталась непонятой. К лету следующего года было продано всего 114 экземпляров. Отмалчивались друзья – Роде и Овербек. Буркхардт ответил вежливым письмом с благодарностью за книгу и чисто формальным комплиментом, явно вымученным.

Отчаявшийся Ницше в августе 1886 года послал свой труд датскому литературному критику Георгу Брандесу и известному французскому историку и литературоведу Ипполиту Тэну. Первый промолчал, а Тэн отозвался необычайно похвально, пролив бальзам на душу Ницше. А между тем именно в книге «По ту сторону Добра и Зла», как ни в какой другой, Ницше обнаружил удивительную проницательность, предсказав катастрофические процессы будущего. Он размышлял о распаде европейской духовности, падении прошлых ценностей и норм, восстании масс, о появлении массовой культуры как средства контроля над людьми, об унификации людей под покровом их мнимого равенства, начале борьбы за господство над всем земным шаром, попытках выращивания новой расы господ, тиранических режимах как порождении демократических систем. Темы эти будут подхвачены и развиты крупнейшими философскими умами XX века – Эд. Гуссерлем, М. Шелером, О. Шпенглером, X. Ортегой-Гассетом, М. Хайдеггером, К. Ясперсом, А. Камю. Но XIX век остался к ним глух.

Ницше затронул в книге проблему двойной морали – господ и рабов. Он никоим образом не пропагандировал идею о том, что для власть имущих должна быть одна мораль, а для подчиненных масс – другая. Он просто констатировал это как реальный факт, а писал о другом – о двух типах одной морали, существующих «даже в одном и том же человеке, в одной душе». Различия этих типов определяются различием моральных ценностей. Для морали господ характерна высокая степень самоуважения, возвышенное, гордое состояние души, ради которого можно пожертвовать и богатством, и самой жизнью. Мораль рабов, напротив, есть мораль полезности. Малодушный, мелочный, унижающийся человек, с покорностью выносящий дурное обхождение ради своей выгоды, – вот представитель морали рабов, на какой бы высокой ступени социальной лестницы он ни находился. Рабская мораль жаждет мелкого счастья и наслаждения; строгость и суровость по отношению к самому себе – основа морали господ.

Чтобы избежать кривотолков вокруг книги, Ницше за три июльские недели 1887 года написал в дополнение к ней полемическое сочинение «К генеалогии морали», изданное, кстати, также за его счет. Здесь он поставил три основные проблемы: аскетические идеалы, способные придать смысл человеческому существованию; «вина» и «нечистая совесть» как инстинктивные источники агрессивности и жестокости; наконец, ключевое понятие движущей силы в структурировании ценностей морали – ressentiment. Ницше употребил здесь французское слово, которому нет аналога в немецком (как, кстати, и в русском языке). В общем плане это понятие характеризует атмосферу неопределенной враждебности, ненависти и озлобления, но не самих по себе, а только вкупе с чувством бессилия, порождаемым несоответствием между внутренними притязаниями и фактическим положением человека в обществе.

Явление это могло возникнуть только в новое время, когда принцип средневековой сословной регламентации, при которой человек не сравнивал себя с представителем иного сословия, сменился принципом равной конкуренции. Тогда-то и возникло это психологическое состояние, при котором усилилось недовольство человека своим положением, и был сформирован стереотип неадекватных притязаний. Небольшая книжка Ницше дала ключ к пониманию психологического типа революционера-экстремиста – куда более ценный, чем увесистые историко-социологические трактаты ученых мужей.

В Ницце осенью 1887 года Ницше приступил к первым наброскам задуманного им «главного сочинения» всей жизни. Всего он написал триста семьдесят две заметки, поделенные на четыре раздела: европейский нигилизм, критика высших ценностей, принцип новой оценки, дисциплина и подбор. Собранные затем сестрой и ее сотрудниками по «Архиву Ницше» из 5 тысяч листов рукописного наследия философа заметки составили одну из наиболее нашумевших его книг «Воля к власти», хотя сам Ницше за ее содержание и смысл ответственности, как выяснилось впоследствии, не несет. Составители, прежде всего Элизабет Ферстер, существенно исказили общую идею задуманного сочинения. В итоге именно эта книга стала основой нацистской идеологии, причиной запрета Ницше в СССР, поводом для неверной трактовки всех предшествующих работ философа и нападкам на ницшеанство, которые продолжаются и по сей день.

В апреле 1888 года в Ницце стало слишком жарко, весеннее солнце начало плохо действовать на больные глаза Ницше, и он отправился в более умеренный по климату Турин. Ранним утром 2 апреля он сел в поезд «Ривьера» и навсегда покинул Ниццу. Чтобы попасть в Турин, следовало сделать пересадку в Савойе. Но Ницше по ошибке сел в поезд, идущий в Геную, а его багаж, который состоял в основном из рукописей, покатил к месту назначения. Ницше тяжело перенес досадное недоразумение, у него случился очередной приступ болезни. Ученый провел два дня в гостинице в пригороде Генуи и лишь 5 апреля наконец попал в Турин.

В это же время произошла странная история, связанная с датским литературным критиком Г. Брандесом. Это он ввел в духовный мир скандинавских стран философию Ницше, оказавшую заметное влияние на знаменитых писателей Августа Стриндберга и Кнута Гамсуна. В свое время Брандес пришел в ужас от того, что никто в Скандинавии не знает столь великого мыслителя, и начал готовить курс лекций о его философии для Копенгагенского университета. Критик попросил Ницше прислать ему свою биографию и один из последних портретов, ибо внешность человека зачастую позволяет лучше понять и его внутренний мир. Тут-то и началась непонятная история, ставшая, возможно, одним из первых проявлений душевного расстройства Ницше.

Посланная Брандесу автобиография пестрила вымышленными событиями, вплоть до того, что Ницше уверял, будто его первое и настоящее имя – Густав-Адольф. Значительная часть автобиографии была посвящена физическому самочувствию Ницше и настойчивому желанию уверить Брандеса в том, что у него никогда не бывало симптомов душевного расстройства. В то же время он ничего не написал о своих произведениях, хотя Брандеса интересовало именно это. Странностями сопровождалась и просьба датского критика прислать фотографию. Лишь через три недели Ницше написал матери в Наумбург и попросил ее отправить Брандесу любой из его лучших снимков, даже если он окажется единственным. Тем временем Брандес упрекал философа в медлительности и удивлялся, что тот не найдет пяти минут, чтобы посетить фотоателье. Но Ницше упорно переадресовал эту просьбу матери, явно не желая фотографироваться.

Лекции Брандеса о творчестве Ницше пользовались большой популярностью и каждый раз собирали более трехсот слушателей. Философ был чрезвычайно доволен этим, но к чувству радости примешивался налет досады от того, что его признают в Дании, а в Германии, на родине, поклоняются другим кумирам, прежде всего Рихарду Вагнеру. Уязвленный Ницше задумал памфлет «Казус Вагнер». Это была блестяще написанная работа, пропитанная ядовитым и уничтожающим сарказмом.

Прежде всего Ницше отметил болезненный характер музыки Вагнера: «Вагнер – художник декаданса… Я далек от того, чтобы безмятежно созерцать, как этот декадент портит нам здоровье – и к тому же музыку! Человек ли вообще Вагнер? Не болезнь ли он скорее? Он делает больным все, к чему прикасается, – он сделал больною музыку».

Ницше утверждал, что Вагнер разработал новую систему музыки лишь потому, что чувствовал свою неспособность тягаться с классиками. Его музыка просто плоха, поэтому он прикрывает ее убожество пышностью декораций и величием легенды о Нибелунгах. С помощью грохота барабанов и воя флейт он стремится заставить всех остальных композиторов маршировать за собой: «Ни вкуса, ни голоса, ни дарования – сцене Вагнера нужно только одно: германцы… Глубоко символично, что появление и возвышение Вагнера совпадает по времени с возникновением «империи»: оба факта означают одно и то же – послушание и длинные ноги».

Памфлет был напечатан в середине сентября 1888 года, когда Ницше находился еще в Сильсе. В конце месяца он вновь поехал в Турин, где его самочувствие неожиданно резко улучшилось: пропали бессонница и головные боли, исчезли мучившие пятнадцать лет приступы тошноты. Ницше набросился на работу, совершал ежедневные прогулки вдоль берега По, много читал. Вечерами отправлялся на концерты или часами импровизировал в своей комнате на фортепиано. Он чувствовал себя превосходно, о чем незамедлительно сообщил матери и друзьям.

Но какой же контраст всему этому составляет некоторые поступки Ницше! К примеру, 10 августа он послал гамбургскому концертмейстеру Хансу фон Бюлову предложение поставить оперу своего секретаря, помощника и друга Петера Гаста «Венецианские львы», оцененную Ницше гораздо выше произведений Вагнера. Занятый делами Бюлов, который был к тому же директором берлинской филармонии, задержался с ответом. Напрасно прождав два месяца и потеряв терпение, Ницше, не выяснив причины молчания, написал в начале октября Бюлову в чрезвычайно резком тоне: «Вы не ответили на мое письмо. Обещаю Вам, что отныне навсегда оставляю Вас в покое. Я думаю, Вы понимаете, что это пожелание выразил Вам лучший ум века».

Одновременно Ницше пошел на разрыв отношений с писательницей и верной своей подругой Мальвидой фон Мейзенбух: он послал ей «Казус Вагнер», прекрасно зная о ее глубоком восхищении композитором. Словно не подозревая об этом, Ницше попросил узнать у ее зятя, кто мог бы перевести памфлет на французский язык и напечатать его во Франции. Получив вежливый и уклончивый ответ, а фактически отказ, Ницше пришел в ярость и отправил Мейзенбух два оскорбительных письма: «Эти сегодняшние людишки с их жалким выродившимся инстинктом должны бы быть счастливы, имея того, кто в неясных случаях говорит им правду в глаза». Они нуждаются, продолжал Ницше, «в гении лжи. Я же имею честь быть антиподом – гением истины».

И во втором письме: «Вы осмелились встать между Вагнером и Ницше! Когда я пишу это, мне стыдно ставить свое имя в таком соседстве. <…> Разве Вы не заметили, что я более десяти лет являюсь голосом совести для немецкой музыки, что я постоянно насаждал честность, истинный вкус, глубочайшую ненависть к отвратительной сексуальности вагнеровской музыки? Вы не поняли ни единого моего слова; ничто не поможет в этом».

Ницше сжег мосты, связывавшие его с прошлым…

В конце 1888 года Ницше охватила мучительная тревога. У него все яснее начинали проступать черты мании величия и одновременно опасения, что мир никогда не признает его гениальных пророчеств. В лихорадочной спешке Ницше написал одновременно два произведения – «Сумерки идолов» и «Антихрист», явно недоработанную первую часть «Переоценки всех ценностей». Сам Ницше, правда, не хотел пока публиковать последний труд, вынашивая утопическую идею издать его одновременно на семи европейских языках тиражом по 1 млн на каждом. В свет она вышла только в 1895 году, причем с многочисленными купюрами.

Ницше подверг резкой критике христианские церкви и тех людей, которые называли себя христианами, на самом деле не являясь ими. Он противопоставил жизнь Иисуса евангелиям, в которых, по его словам, предприняты первые попытки по созданию системы догм христианства в вопросе негативного отношения к миру. Иисус же, по мнению философа, вовсе не отвергал мира, не истолковывал его только как преддверие лучшей потусторонней жизни. Лишь позднейшее искажение его взглядов превратило его учение в отрицание сего мира. Христос был, по утверждению Ницше, идиотом в древнегреческом значении этого слова, которое означает святость как нахождение в своем собственном мире. Ницше восстал против попыток церкви извратить смысл и цели истинного христианства, которое «не связано ни с одной из наглых догм, щеголяющих его именем».

Еще не закончив работу над «Антихристом», Ницше решил создать прелюдию к «Переоценке всех ценностей» в виде жизнеописания и аннотации своих книг, дабы читатели поняли, что он собой представляет. Так возник замысел работы «Ессе homo», где Ницше попытался объяснить причины своего охлаждения к Вагнеру и показать, как вызревало оно в его книгах на протяжении многих лет. Но и эта работа осталась, в сущности, черновым вариантом, в котором немало эпатирующего. Чего стоят одни названия главок: «Почему я так мудр», «Почему я пишу такие хорошие книги», «Почему я являюсь роком»!

Начали проявляться все новые симптомы болезни Ницше. Он торопился с публикацией своих незаконченных произведений. Ему мерещились кошмары и опасности, исходящие от военной мощи Германской империи. Его охватывал страх перед династией Гогенцоллернов, Бисмарком, антисемитскими кругами, церковью. Все они были оскорблены в его последних книгах, и Ницше ждал жестоких преследований. Как бы предупреждая их, он набросал письмо кайзеру Вильгельму: «Сим я оказываю кайзеру немцев величайшую честь, которая может выпасть на его долю: я посылаю ему первый экземпляр книги, в которой решается судьба человечества». Постепенная утрата понимания реального мира привела Ницше к плану объединения всех европейских стран в единую антигерманскую лигу. Наброски этого фантастического проекта производят тягостное впечатление.

Последняя в жизни Ницше запись гласила: «Тем, что я уничтожу тебя, Гогенцоллерн, я уничтожу ложь».

Обстоятельства и причины душевного надрыва Фридриха Ницше не выяснены. Сестра Элизабет упорно писала, что болезнь стала следствием нервного истощения из-за чересчур напряженной работы и вредного воздействия успокаивающих лекарств. Теологические круги утверждали, что Ницше покарала рука Божья. Медицинский диагноз гласил: прогрессирующий паралич (надо оговориться, что в конце XIX века под этим диагнозом понимался довольно неопределенный круг заболеваний), который представляет собой нарушение функций головного мозга, вызванное внешней инфекцией. Зачастую это последствие перенесенного сифилиса.

Сведения о болезни Ницше скудны и противоречивы. По одним данным, он якобы переболел сифилисом, будучи студентом Боннского университета в 1864–1865 годах, после посещения публичного дома в Кельне. Этой версии придерживался и Томас Манн в статье «Философия Ницше в свете нашего опыта». Однако более вероятно то, что если Ницше вообще болел сифилисом, то во время учебы в Лейпциге. Хотя и здесь слишком смущает то обстоятельство, что имена врачей, у которых лечился Ницше, так и остались неизвестными, да и слухи об этом лечении довольно глухие.

Одним из первых на данном диагнозе настаивал известный лейпцигский невропатолог П. Ю. Мебиус, пытавшийся найти признаки душевного заболевания мыслителя в его книгах. Концепция Мебиуса повлияла на взгляды многих исследователей Ницше, стремившихся объяснить его мысли исключительно душевным недугом. Против низведения философии ученого к патологии в свое время резко возразил Карл Ясперс.

Была ли болезнь Ницше неожиданной? Франц Овербек не замечал в друге никаких тревожных признаков и обеспокоился лишь в декабре 1888 года, когда тот начал проявлять странности в отношениях с издателем, постоянно требуя назад свои рукописи для внесения бесконечных исправлений. Ничего особенного не увидел и близкий друг и секретарь философа Петер Гаст, которого даже не встревожила посланная ему 4 января 1889 года открытка Ницше: «Спой мне новую песню: мир преображен и небеса обрадованы. Распятый».

Помрачение разума Ницше произошло между 3 и 6 января 1889 года и привело к смешению всех понятий. Он забыл, что живет в Турине: ему казалось, будто он находится в Риме и готовит созыв конгресса европейских государств, чтобы объединить их против ненавистной Германии. 3 января он написал давней знакомой Мете фон Салис: «Мир преображен. Бог вновь на Земле. Вы не видите, как радуются небеса? Я вступил во владение моей империей, я брошу Папу Римского в тюрьму и прикажу расстрелять Вильгельма, Бисмарка и Штеккера». 5 января датировано еще одно бредовое письмо, на этот раз Буркхардту: «С Вильгельмом, Бисмарком и всеми антисемитами покончено. Антихрист. Фридрих Ницше. Фроментин».

Буркхардт получил это письмо в Базеле 6 января и был потрясен: «В конце концов, – говорилось в нем, – меня гораздо более устраивало бы быть славным базельским профессором, нежели Богом; но я не осмелился зайти в своем личном эгоизме так далеко, чтобы ради него поступиться сотворением мира». Буркхардт отправился с письмом к Овербеку, чей дом находился совсем рядом, и предложил немедленно ехать в Турин, чтобы выяснить судьбу Ницше. Но Овербеку было давно известно, что после Рождества и Нового года его друг обычно испытывает приступы глубокой депрессии, и он решил, что это тот самый случай. Однако когда на следующее утро и сам Овербек получил открытку от Ницше с совершенно неадекватным текстом, ему стало ясно, что произошла катастрофа. Он немедля выехал в Италию, договорившись о месте друга в клинике профессора Вилле.

В Турине Овербек нашел Ницше лежащим на кушетке в своей комнате. Тот читал корректуру сборника из старых работ «Ницше против Вагнера». При появлении Овербека, которого он сразу узнал, Ницше горячо обнял друга, разрыдался, а потом в ужасных конвульсиях рухнул на пол. Выпив воды с бромом, немного успокоился и с воодушевлением заговорил о намеченном им на вечер грандиозном приеме, идея которого целиком завладела его воспаленным мозгом.

Больного следовало как можно быстрее доставить в Базель, но Ницше отказывался вставать с кушетки. Лишь после того как Овербек объяснил ему, что они отправляются на тот самый прием, бедняга согласился одеться и поехать на вокзал. Он явно не понимал, что происходит вокруг, и путь в Базель был мучителен. 10 января оба прибыли в Швейцарию и сразу же направились в клинику Вилле. По-прежнему не отдавая себе отчета в происходящем, Ницше вежливо поздоровался с профессором и спросил его имя. Услышав ответ, он вспомнил происходивший между ними семь лет назад разговор о причинах религиозного фанатизма и безумия. Выдающийся философ и мыслитель, видимо, не подозревал, что на сей раз он предстал перед Вилле как пациент.

Болезнь протекала бурно. Ницше страдал бессонницей, днем и ночью распевал неаполитанские песни, выкрикивал бессвязные слова, испытывал постоянное возбуждение и отличался чудовищным аппетитом. Через три дня в Базель приехала его мать, Франциска Ницше. Она не могла поверить в безумие сына и надеялась любовью и молитвами вернуть его в разумное состояние. Первая встреча матери с сыном носила драматический характер. Ницше сразу узнал ее, быстро подошел и обнял со словами: «Ах, моя добрая, любимая мама, как я рад тебя видеть!» Он спокойно и почти осмысленно беседовал с ней о семейных делах и наумбургских знакомых. Но внезапно черты его лица исказились и раздался звериный крик: «Ты видишь перед собой туринского тирана!» После этого речь больного стала совершенно бессвязной, он все больше возбуждался, и свидание пришлось прекратить.

Увы, надеждам матери не суждено было сбыться. Она хотела забрать Фридриха в Наумбург, но врачи категорически настояли на постоянном медицинском наблюдении. Тогда было решено перевезти больного поближе к дому, в йенскую клинику. Вечером 17 января Ницше вместе с матерью, врачом и санитаром отправился в Йену, в клинику профессора О. Бинсвангера. Провожая их на вокзале, Овербек окончательно уверился в том, что с Ницше как с мыслителем покончено навсегда.

Фридрих Ницше потерял не только разум. На долгие десятилетия он потерял свое доброе имя. Его архив прибрала к рукам сестра, возвратившаяся из Парагвая после самоубийства запутавшегося в финансовых махинациях мужа. Она быстро отстранила от участия в подготовке собрания сочинений Ницше Петера Гаста, который вместе с Овербеком протестовал против подлогов и произвольного редактирования рукописей философа. Вскоре Элизабет перебралась в Веймар и перевезла туда брата, который, казалось, не заметил ни переезда, ни смерти матери, скончавшейся в апреле 1897 года.

Пребывание Ницше в Веймаре было недолгим. В конце августа 1900-го он простудился, заболел воспалением легких и тихо скончался 25 числа в полдень. Сбылась пророческая строка из «Заратустры»: «О, полуденная бездна! Когда обратно втянешь ты в себя мою душу?» Через три дня состоялось погребение на семейном участке кладбища в Рекене, где покоились родители Фридриха Ницше и его брат.

Скандалы вокруг рукописей философа и их фальсификация последовали почти сразу. Трижды в 1892–1899 годах начинало выходить полное собрание сочинений Ницше и дважды обрывалось.

Второе издание, включившее значительную часть архивного наследия мыслителя, прекратилось на 12-м томе. Причиной явился разрыв редактора издания с Э. Ферстер-Ницше, когда тот резко возразил против крайне тенденциозного подбора заметок и черновых набросков 80-х годов, составивших затем печально знаменитую фальшивку «Воля к власти». От участия в фальсификациях, доходивших до прямого подлога писем Ницше, отказался Рудольф Штейнер. В 1899 году Элизабет Ферстер сама взялась редактировать 19-томное собрание сочинений брата.

В 1908 году разразился грандиозный скандал, когда К. Бернулли выпустил документальную книгу «Франц Овербек и Фридрих Ницше», включив в нее ряд писем Ницше, доказывавших: «любимая сестра» была на деле «непримиримым противником» его философии и совершенно чуждой его «образу мыслей». Скандал закончился судебным разбирательством, но поскольку юридические права сестры на архив были безупречны, то она осталась его владелицей вплоть до смерти в 1935 году. Второй том книги Бернулли обезобразили многочисленные вымарки цензуры, распорядившейся по решению суда закрасить черным высказывания Ницше о сестре. В 1935 году Освальд Шпенглер демонстративно порвал все связи с архивом Ницше и его распорядительницей в знак протеста против ее участия в нацистских фальсификациях творчества философа.

Итак, ницшеанство превратилось в основанную на аморальности, политическом экстремизме, цинизме и нигилизме идеологическую доктрину одного из самых жестоких тоталитарных режимов Европы. В политическом смысле трактовалась философия Ницше и в СССР, подвергаясь безусловному осуждению. Что могли узнать о Ницше отечественные читатели? «Творчество Ницше – настоящий гимн насилию и войне». «Ницшеанство одержало победу в виде национал-социалистского миросозерцания». «Ницше в плане идеологическом готовил умы… к восприятию фашистской социально-политической программы».

Разумеется, существует ответственность мыслителей за их идеи, но испытания обрывочными цитатами не выдержит ни один философ, и Ницше не исключение. Проблема – Ницше и национал-социализм – действительно существует. Но суть ее в том, что философ был до неузнаваемости исковеркан: там, где у него речь идет о достоинстве человека как личности, у нацистов – о превосходстве. Протест мыслителя против посредственности был низведен до страшной в своей убогости идеологии, появление которой предвидел Ницше: «Не люблю этих новейших спекулянтов идеализма, антисемитов, которые нынче закатывают глаза на христианско-арийско-обывательский лад и пытаются путем нестерпимо наглого злоупотребления дешевейшим агитационным средством, моральной позой возбудить все элементы рогатого скота в народе».

Большинство мыслей Ницше нацистские идеологи черпали, кроме «Заратустры», из книги «Воля к власти», которой на самом деле не существует. Есть лишь скверная компиляция многочисленных заметок. Фальшивку подготовила сестра философа, которую сам Фридрих в одном из писем мая 1884-го назвал «мстительной антисемитской дурой». Лишь в 1956 году Карл Шлехт восстановил хронологическую композицию этих заметок под заглавием «Из наследия 80-х годов». Издание произвело впечатление разорвавшейся бомбы: стало ясно, что «Воля к власти» – это грандиозный подлог.

Никто, как Ницше, не призывал с таким отчаянием к бегству в царство свободы интеллекта и никто с такой силой не чувствовал, что старая эпоха умирает, а ей на смену приходят тоталитарные режимы XX века. «Грядет время, когда будут вести борьбу за господство над землей – ее будут вести во имя фундаментальных философских учений». Это предсказание Ницше остается в силе. И пока оно действительно, идеям философа суждено быть не столько творческим наследием, сколько ареной политических битв.