Текст книги "Геростратова слава, или Занимательный бюрократизм"

Инструкция по выгуливанию домашних животных

Чаще всего животное, выведенное на прогулку, моментально забывается, начинает вести себя развязно и совсем не так, как вы учили. Подобное состояние животного называется ошалелостью. Ошалелость прямо пропорциональна отрезку времени, проведённому животным в четырёх стенах.

Итак, посредством поводка животное мчит вас по лестнице вниз. Советуем свободной рукой придерживать на бегу очки, ибо первый признак ошалелости налицо.

Вы на улице. Оглядитесь по сторонам: не оказались ли вы уже в незнакомом районе города.

Всё в порядке? Ориентируетесь? Ну чудесно!

Теперь бегом, бегом к ближайшему стенду наглядной агитации…

Никто из учёных так до сих пор и не удосужился найти объяснение этому феномену, но факт остаётся фактом. Вы, конечно, давно обратили внимание, что животные предпочитают делать свои дела (большие и малые) у каких-нибудь стендов и плакатов. И чем серьёзнее содержание художественно оформленной агитации, тем энергичнее стремится к такому стенду ваше животное. Можно подумать, что оно там хоть и по складам, но что-то такое вычитывает важное для себя. Удивительно! Ещё удивительнее, что самые обожаемые ими стенды-плакаты начинаются словом «Слава». Так что обилие у нас этих стендов объясняется, пожалуй, горячей любовью хозяев к своим питомцам. В том числе и вашей любовью. Это вы, идя на поводу своего горячего чувства, решительно преодолеваете бюрократические рогатки, добиваясь, чтобы в каждом районе росло (из месяца в месяц, из года в год) число стендов с наглядной агитацией. Слава вам!

Вернёмся на землю.

Основные дела сделаны. Теперь, собственно, начинается гулянье.

Если ваше животное, будучи в игривом настроении, как бы между прочим, всего лишь одним глазком, заглядывает под хвост другого выгуливаемого животного, пусть даже вам и не знакомого, – не препятствуйте. У животных это в порядке вещей, они всегда снюхаются. Более того, рекомендуем представиться хозяину того, другого животного. Даже если у того хозяина черепаха на поводке и вам кажется, что гусь свинье не товарищ. Всё-таки представьтесь – хотя бы затем, чтобы у животных создалось приятное впечатление о тех, кто их опекает. Мол, и мы, хотя мы люди, при необходимости умеем снюхиваться.

Гулянье подходит к концу.

Возвращаться домой рекомендуем не ранее того, как ваши щеки осчастливит здоровый румянец.

3. Фразы для служебного пользования

На такой большой коллектив нашей фабрики вы предлагаете создать один квартет. Да что мы, нищие?!

Тонкое плечико меланхолии.

– А это мы измерим крайними мерами.

Очередной выпуск градоначальников.

Он захребетник, но очаровашка.

Кингстоны пессимизма.

– Можно мне вместо пожелания вам удачи, послать вас к чёрту?

– Нельзя.

– Ну извините.

Как сейчас помню, мое вынужденное одиночество скрашивал Уголовный кодекс в пяти томах.

Ах, жаль, что вы не музыкант, а то сыграли бы что-нибудь из Паганини.

Ограбленные корсары.

Кильватерная колонна сослуживцев.

Заяц бегает кругами, и знаете как быстро? Ему, чтобы остановиться, приходится три круга лишних сделать.

Пассажир с собакой

Очередь у кассы Аэрофлота длинна, как жизнь горца. К счастью, мой герой Тюфяков Павел Романович, человек в годах, стоит с краю.

Коварное это понятие – с краю. Так я добавлю: с переднего.

Герою жарко, он вспотел, он тяжело отдувается. При каждом его энергичном выдохе белые мягкие, пушистые усы взлетают, как юбочка выпускницы на школьном балу.

Тюфяков то и дело раскрывает свой бумажник, роется там, достаёт всякие бумажки. Разворачивает их и снова сворачивает. Тасуя содержимое бумажника, время от времени бросает взволнованный взгляд на портфель, пару коробок и три свёртка, сваленные кучкой здесь же неподалёку.

– Скоро ли там? – вопрошает Павел Романович тихим шёпотом впереди стоящую спину.

А впереди стоящая спина залезла по самые плечи в окошко к девушке и учит её, как написать на билете его фамилию:

– Худо-до-ев, – говорит он, уже красный от напряжения.

– Худо-ев? – спрашивает кассирша, тоже красная от неудачи.

– «До», пропустили, «до!..»

– Ху-до-до-доев?

– Да нет! Всего два раза «до». Вслушайтесь: Ху-до-до-ев!..

С грехом пополам человек с этой фамилией отцепился от кассирши. Кассирша вздохнула, словно вынырнула из-под воды, проторчав на глубине минут десять без маски.

– Теперь мне билетик. У меня проще. Тю-фя-ков, – прощебетал Павел Романович и зачем-то приподнял шляпу в дырочках, будто собирался знакомиться. Девушка не заметила этого жеста, она только слышала.

– Тюфяков, – вывела она на билете и улыбнулась, потому что действительно этот случай был лёгким и воспринимался ею как отдых.

Вдруг Павел Романович весь покачнулся.

– Девушка, у меня собачка, щенок породы фокстерьер. Я её могу в кармане провезти…

– То есть как в кармане провезти?! – удивилась девушка. – А билет?

– На собачку билет?! Да она, да она… с ваш кулачок будет! Ещё от соски не отучена!

– Документы о здоровье животного есть?

– Есть! Есть! Вот и родословная – полюбуйтесь. Может, без билетика обойдёмся?

– Ни в коем случае! Платите.

– Ну ладно. Теперь-то я могу её в кармане провезти?

– Зачем вам мучиться? Билет на животное вы взяли. Теперь пройдите по коридору прямо и налево. Там ваше животное упакуют в специальную клетку.

– Ну и ну!.. – удивился Тюфяков. Забыв про портфель, коробки, свёртки, он побежал в указанном направлении.

Вскоре он вернулся. Растолкал, как сумел, толпящихся у знакомого окошка. Всунулся.

– Девушка, да там же клетки – телка с кабаном упаковать можно! Как же я своего щенка в ней оставлю?! Да ведь он вывалится промеж прутьев.

– Так ведь не на землю упадёт! Тут же в самолёте и останется.

– Так-то оно так, да его этой клеткой на повороте придавить может! А потом, вдруг быка погрузят! Он раздавит ещё чего доброго…

– Ну, гражданин, не знаю! Поступайте, как сами знаете…

Толпёшка, как только услышала эти слова кассирши, так сразу и отшила Тюфякова в сторону. Далеко отшила. Так, что он едва разглядел свой портфель, коробки и свёртки.

А получилось так. Самолёт взлетел. Тюфяков – в нём. На своём месте. Летит, куда надо. Держит руку в кармане пиджака. Там – щенок. Сосёт хозяйский указательный палец. Скулить он не может, хотя ничего не высасывает из пальца.

К Тюфякову подходит стюардесса.

– Вы Тюфяков?

– Я.

– А почему клетку до сих пор не занимаете? Она числится за вами, и мы не имеем права допускать, чтобы она пустовала. Где ваше животное?

– Да у меня щенок. С ваш кулачок. Фокстерьер…

– Мне всё равно. Занимайте клетку. Вы её оплатили, и в полёте она не может пустовать. Не положено.

– Так что же мне, прикажете туда самому залезать, что ли?..

– Это меня мало интересует. В противном случае мы будем вынуждены высадить вас. По пути…

– Ну ладно, ладно… Пойду я туда. Там, наверно, сквозняк, так я щенка здесь оставлю. Можно?

– Пускай, только чтоб он не мешал проведению полёта.

Тюфяков вытащил из кармана щенка. Положил его на своё сиденье, накрыл своей шляпой, предварительно сунув под неё бутылочку молока с соской, а сам пошёл в грузовой отсек.

Не успел он закрыть за собой ржавеющую дверь клетки, как появилась всё та же стюардесса. Она брезгливо, отставив руку далеко в сторону, двумя пальчиками держала раздувшийся бумажный пакет.

Дно пакета было мокрым.

– Вот возьмите. Это ваше животное. Я борюсь за чистоту и порядок в салоне, а теперь мне придётся истратить флакон личных духов, потому что уже поступили жалобы на запах.

На лице Тюфякова появилась гримаса страдания.

– А вы нам сюда обед принесёте?.. – спросил заискивающе, покорно принимая пакет.

Интервью, или Она стояла и смотрела…

Взять интервью… Дело не простое. Но не зря в своём кругу о Саше Селезёнкине и Саше Салазкине поговаривали: «Да от встречи с нашими Сашами у любого лесного замшелого пня язык развяжется…»

Задание было кратким: «Проинтервьюировать работника метрополитена».

В серых сумерках утра друзья встретились у здания метро. На обоих были меховые шапочки из нерпы. Такие модные – придавали им вид людей, занимающихся спортом и не пасующих перед житейскими неурядицами.

– Тёзка, – сказал Салазкин, бодро сплюнув, несмотря на неудачную попытку попасть окурком в урну, – находим машиниста Воротилова, которого рекомендовала администрация, и берём его за рога.

– Конечно! – боевито подтвердил Селезёнкин, тоже промахиваясь окурком, хоть и целился, прищурив один глаз.

Полчаса гонялись они за поездом Воротилова.

Поймали.

– Вы Воротилов? – бойко спросил Салазкин, вытаскивая боевой блокнот и боевую ручку.

– Я, – сосредоточенно глядя поверх репортёрских голов, ответил машинист.

– Из газеты, – выстрелил Селезёнкин.

– Слышал, что будете.

– Давно работаете на подземном транспорте?

– Погодите, ребята. Все ли там вышли? Кажется, все. Чего спрашиваете-то?..

– Давно ли водите свой, так сказать, подземный корабль?

– Корабль-то? Какой корабль?.. А-а! Да, почитай, лет… Кажется, все сели. Трогаем, Петя, – сказал Воротилов молодому помощнику.

Не растерявшийся Салазкин успел-таки вскочить в кабину машиниста до того, как захлопнулись двери. Делая какие-то жесты, размахивая блокнотом и ручкой, он что-то показывал Селезёнкину, который, не отставая, некоторое время, бежал рядом с подземным кораблём ноздря в ноздрю.

Встретились минут через тридцать семь.

– Ну как, тёзка? – спросил потный Селезёнкин.

– Что как? Что как?.. – недовольно начал Салазкин, – я вскочил, в кабине теснота страшная. Не будь Воротилов таким опытным, так и не остановили бы машину. Сам понимаешь, старик за это осерчал на меня. Да и Петя-помощник – тоже. Я почти всю дорогу на нём сидел. Верхом. Потому что Воротилов ругался и махал руками. Чуть не подрались. При этом оба матом поносили все печатные органы… И наш в том числе. Такое несли!.. Такое если бы услышали, где надо, так могли бы и срок наварить…

Селезёнкин невольно заглянул в блокнот друга. В нём после вопроса стояло всего три слова Воротилова: «Да, почитай, лет…»

Недовольные Воротиловым, недовольные качеством бумаги своих блокнотов, качеством своих ручек, они прогуливались по каменным плитам станции, переводя дух.

Вдруг… О, это магическое «вдруг» на пути ищущего репортёра!

Вдруг Салазкин и Селезёнкин увидели у эскалатора девушку. Красивую, молодую, в красной шапке. Она стояла и смотрела…

В черепной коробке Салазкина что-то шевельнулось.

– Тёзка, – сказал он, – вон материал стоит. Симпатявый…

– Вижу! В красной шапке…

Они подошли.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте! – сказала она, улыбаясь и сияя всеми ямочками своего молодого, задорного лица.

– Мы из газеты.

– Ой, правда?!

– Да, да. Вот наши удостоверения. Мы хотим про вас написать, только не знаем, как вас звать.

– Интервью взять, – поправил Салазкина Селезёнкин.

– Ой, правда?! – и девушка зарумянилась от смущения, прикрыла смеющееся лицо руками. – Про меня никогда не писали в газетах… Я – Валя… Валя Шишкина…

– Вот и до вас очередь дошла, – пошутил Селезёнкин.

– Давно ли вы, Валечка, так сказать, на боевом посту здесь под землёй? – спросил Салазкин.

– С семи утра.

– Нет, нас интересует сколько лет.

– А-а! Третий год… Третий год вот так встречаю и провожаю людей.

– Интересная, не правда ли, профессия? Сколько лиц, сколько судеб проходит перед вашими глазами…

– Да, да!.. И вы знаете, всё разные. Зимой они в пальто, в шапках. Летом – в рубашках и в штанах.

– А в чём состоит ваша работа?

– Работа, на первый взгляд, несложная. Вот я стою так и смотрю, кто как едет. Одни, знаете, правильно едут, а другие – неправильно. Приходится поправлять тех, кто неправильно. Тут мне помогает современная техника – микрофон. Я беру его в руку, вот так вот, и делаю замечание, чтобы человек исправился.

– И помогает? – с доброжелательной улыбкой спросил Салазкин, не отрываясь от блокнота.

– Что вы?! Все слушаются. Иногда, правда, человек не расслышит, так я ему два раза повторю. А то и три-четыре.

– Наверное, приходится проявлять по отношению к людям много тепла? – спросил Саша Селезёнкин.

– Да, конечно! Вот мы теперь поздравляем пассажиров с очередным праздником. Сейчас это у нас праздник работников горнодобывающей промышленности. Вот мы поздравляем, а пассажиров это приятно удивляет. И они даже оглядываются на мой голос.

– Хорошая идея, – похвалил Салазкин.

– И наверное, курьёзные случаи бывали в вашей практике? – спросил, не теряя времени, Селезёнкин.

– Ой! Не без этого! – всплеснула Валя руками. – Вот недавно стою. Смотрю. Вижу: какой-то огромный ящик сверху едет. Как там его наверху пропустили – не знаю. Смотрю: на ящике пожилой мужчина. Ему, чтоб с ящика слезть, лестницу надо. Я беру в руки микрофон вот так вот и говорю: «Мужчина! Мужчина на ящике, возьмите багаж в руки!» Он там под потолком завозился – видать, услышал. Я ему опять замечание. А самой мне невдомёк, что он руками-то за ящик держится…

– Ну и ну! – рассмеялись тёзки вместе с Валей.

– У такой симпатичной девушки, наверное, и молодой человек имеется? Правда, Валя? – спросил задушевным тоном Салазкин.

– Скажете тоже… – улыбаясь и смущаясь, ответила она.

– Ведь есть? – участливо спросил Селезёнкин. – А?.. Вижу по вам, что есть. Простите, это уже не для газеты, это уже для общего тона: как вы с ним познакомились? Здесь? На этом месте?

– Да. Я стояла и смотрела. Вижу: бежит по эскалатору. Без шапки в зимнее время. Я беру микрофон и говорю вот так вот: «Молодой человек, не бегите вниз по эскалатору». А он смотрит на меня, улыбается и всё равно продолжает бежать. Я ему опять замечание, а он всё бежит. Подбежал ко мне, смотрит… так пристально-пристально, улыбается и говорит: «Девушка, оштрафуйте хоть на всю получку. Три копейки только оставьте. На трамвай. Я к вам бежал…»

– Да-а! Поэма!.. – мечтательно сказал Салазкин. – Человек и сам не знает, где и как встретит свою судьбу…

…В это время бригадир Гайкин захотел проверить работу Вали Шишкиной. «Гляну-ка я, как там Валька службу несёт. Небось, мух ловит…» – подумал он и побежал вниз по эскалатору.

Добежал до половины – никто не окликает, замечаний не делает. Устал – встал дух перевести. Смотрит вниз – и точно: опять Валька болтает с двумя какими-то шалопаями. «Смеётся-то, смеётся… Ну погоди! Ты у меня поплачешь», – подумал Гайкин и побежал дальше, перескакивая через одну, а то и через две ступеньки.

Подбежал.

– Шишкина! Ты опять?

– Степан Андреевич, да это из газеты. Журналисты. По делу…

– Из газеты?! – воскликнул поражённый бригадир. – Может, я смогу чего сказать? Для газеты!.. Почитай, девять лет как на службе – всё езжу вверх-вниз, – он даже схватил Салазкина за рукав.

– Да нет, спасибо, – сказали интервьюеры. – Материала у нас достаточно. Уже и в блокнотах места для записей не осталось…

И тогда Гайкин навалился на Шишкину. Ещё бы!.. В очередной раз предстало перед ним легкомысленное поведение подчинённого в служебное время.

– Да это он так!.. – отбрыкивалась, виновато глядя в сторону журналистов, внезапно раскрасневшаяся Шишкина. – Вы уж это не пишите! Это он так!.. Он же мой начальник!

Инструкция по соблюдению субординации в местах общественного пользования

Казалось бы, к настоящему времени чиновники вымерли, как мамонты, и предлагаемая инструкция способна лишь удовлетворить обывательское любопытство. Но где гарантия, что нашу планету вновь не посетит ледниковый период. Ледники снова растают в соответствии с теорией анархиста Кропоткина, появятся всякие ящеры с перепонками на ногах, толстокожие мамонты, а за ними махровые чиновники. И тогда отсутствие инструкции по соблюдению субординации в местах общественного пользования неминуемо приведет человеческое общество к полному хаосу. Просто не хочется пугать инструктируемых перспективой бестолковой жизни. Лучше упредить время.

Итак, когда действительный тайный советник с лентой и звездой Станислава 2-й степени между 10 и 11 часами утра вызывает к себе в кабинет одного из третьих столоначальников в чине надворного и через некоторое время от оного остаётся лишь одно мокрое место, то тут налицо соблюдение субординации в служебное время.

Но как соблюсти её во внеслужебное? Вне присутствия, вне департамента, да ещё в местах общественного пользования? Под последними подразумеваются театры, кинотеатры, салоны, бани, дворцы спорта и бракосочетания, пивные, филармонии, общественные транспорт и туалеты, вернисажи, выставки собак, макраме и т. д.

Свои рекомендации поясним на примерах.

1. Вы титулярный советник в должности переписчика «входящих» департамента «Космические исследования».

Ваш мундирчик застёгнут на все крючки, но вы едете в переполненном трамвае. Не отвлекаясь на пустяки, вы мысленно на службе, мысленно переписываете 8-й параграф последнего уложения. И вдруг перед вами возникает весьма видная фигура их сиятельства – действительного статского советника вашего департамента Гаврил Гаврилыча Дуборылова. Вы его узнали, он вас – нет. Быстро замрите по стойке смирно. Козырните. При этом несколько раз съешьте глазами их сиятельство Гаврил Гаврилыча. Затем решительно проберитесь к компостеру и выдерните его с корнем. В эту минуту ни в коем случае не задумывайтесь над вопросом: «Почему их сиятельство едут не в служебной «Волге»»? Это не вашего ума дело. Считайте, что это маленький каприз вельможи.

Если руки их сиятельства заняты авоськами с помидорами, то пробейте компостером (благо он у вас в руках) некое количество талонов – в зависимости от того, с супругой их сиятельство или только с малолетным наследником. Талоны у вас должны быть всегда и с избытком на подобную оказию.

По выходе их сиятельства из транспорта немедленно последуйте за ним, при этом живейшим образом интересуясь здоровьем их сиятельства и всех его домочадцев со слугами.

2. Вы в театре. Чихнули на лысину их сиятельству, потому что они изволили сидеть впереди, как и положено. Можно, конечно, извиниться в антракте, но лучше прийти домой, лечь в постель и достопочтенно скончаться.

3. Их сиятельство на прогулке в вашем присутствии по причине близорукости налетели на бетонный столб и ушиблись. Быстро подойдите к этому сооружению, стукните кулаком по его шершавой поверхности, произнеся: «А вот мы тебе! Будешь знать, как расти в неположенном месте!»

4. В местах, связанных с сидением (скажем, на приёме у стоматолога) не занимайте место, пока не убедитесь, что их сиятельства уже сидят, кушая глазами вышестоящих…

5. На речной прогулке их сиятельство выпало из лодки, громко распевая: «И за борт её кидает в наскочившую волну…» Видя такое, прыгайте тоже.

Их сиятельство в процессе утонутия пошло на дно. Следуйте за ними.

Ограничимся этими примерами, полагая наличие бойкого рачительного ума под форменной фуражкой и ревнительного сердца под сукном мундира.

Дневник жизни

Шёл такой снегопад, что голову можно было нести не иначе как опустив. Так что люди если и находят что-то на улице, то только в такую погоду. Потому что тогда они действительно смотрят на улицу, а не по сторонам. И это вовсе не теория какая-то, а продиктовано, как говорится, самой жизнью. Например, моей.

Вот вчера я шёл в такую нехорошую погоду к себе домой. Иду, смотрю на улицу, то есть под ноги, и вижу: лежит что-то маленькое и красное. С жёлтой цепочкой.

Пурга. Вокруг никого. Я нагнулся. Потянул за цепочку. Подтягиваю – книжечка. Обыкновенная записная книжечка. Маленькая. В неё и записать-то можно только, кто и сколько тебе должен…

Подошёл к фонарному столбу. Думаю, узнаю, кому она принадлежит. И если хозяин живёт недалеко отсюда, то положу её на место.

Открываю первую страницу, а на ней написано: «Дневник Жизни на 1971 год Хомутовой Зои».

Как только я это узнал, сразу захлопнул книжечку, сунул её подальше в карман и поспешил, как говорится, снедаемый любопытством.

Дома я, не раздеваясь, плюхнулся на стул и занялся чтением.

Почерк у Зои был красивый.

«4 января.

Итак, мой дорогой дневник, я начинаю Новую Жизнь. Теперь мой каждый шаг на Жизненном Пути будет тебе известен. А потом, когда я стану совсем старенькой, я буду перечитывать тебя и вспоминать ошибки молодости.

5 января.

Новый год давно прошёл. Я чувствую, что стала старше ровно на целый год, хотя мой день рождения в августе. Но всё равно во мне ещё столько сил, что хочется радоваться каждой снежинке и пушинке. Хочется прыгать, петь, отгадывать кроссворды с чайнвордами, а иногда немного поплакать. Хочется большого Счастья.

10 января.

Сегодня воскресенье. Мы с Люськой С. пошли в парк культуры и отдыха. Там нас ждали… Мой Вадик и Люськин Боря с финскими санями. Люська сказала мне по секрету, что если Боря захочет её поцеловать, то она позволит только один раз. А я сама видела, как он поцеловал её целых три раза. Бессовестная. Вот и верь после этого людям…

А Вадик мой оказался обычный истукан. Всё возил, возил меня. Даже вспотел. А я страшно замёрзла. Больше с ним не встречаюсь…

29 января.

Папа пришёл с работы сильно расстроенный. Он поругался со своим начальником. Тот говорил, что Фирсов мог забить гол, а папа говорил, что нет. До чего же все мужчины глупые. Ссорятся из-за таких пустяков. С Люськой С. мы не разговариваем. Теперь будет не удивительно, если папа получит выговор от своего начальника.

14 февраля.

Какая радость у меня сегодня! Вернее, две радости!

Первая: соседского мальчика Колю приняли в пионеры. Ура!

Вторая: я познакомилась с Веней Петуховым! Это случилось на вечере в Технологическом институте. Он мой сокурсник, только учится в Техноложке. Он такой высокий, такой стройный. У него такие большие чёрные глаза. Прямо обжигают. Я когда смотрела в них, то видела всю себя, нарядную и весёлую. Я ему, кажется, нравлюсь. Он не отпускал меня и всё время приглашал на танец. Прямо не давал никому другому пригласить меня. Вот какой! Правда, во время танца он слишком прижимается. Я ему сказала, что это не совсем прилично. Но он очень настойчивый, и мне, как это ни странно, это нравится. Он состоит в студенческом НТО и уже что-то такое изобрёл.

Кажется, он без ума от меня. Он говорил, что отныне он мой раб, а я его повелительница и Дама Сердца. Ну для начала пусть сделает мне пару чертежей на предстоящий семестр. Правда, в слове «Дама» мне видится что-то такое унизительное, далёкое от нашей эпохи… И всё-таки от счастья не могу заснуть. Всё бегаю на кухню и дудю, и дудю чай. Так напузырилась, что живот распирает. Будто я уже того… залетела… Теперь всю ночь буду бегать в туалет. А там у нас лампочка перегорела, и никто не хочет ввинчивать новую.

Венечка! Я тебя нашла!..

18 февраля.

Даже стыдно довериться дневнику. А ведь все эти дни я живу только ИМ…

28 февраля.

В этот суровый праздник всех наших военных были с ним в филармонии. Это его инициатива. Какое счастье быть с ЛЮБИМЫМ рядом!!! На нас все смотрели с завистью и восхищением. Я была на седьмом небе от счастья. И от музыки, и от самого Вени. Даже сейчас ещё голова кружится. Мы слушали Игоря Ойстраха.

За первое отделение Венечка расщёлкал целую кучу задач по теории движения, и теперь я спасена. Он сказал, что музыка может его вдохновить и не на такие подвиги…

Потом он проводил меня домой. Я разделась и подошла к окну. Продышала дырочку и посмотрела. А он там, внизу, совсем замёрзший, стоял и ждал, пока я поговорю с тобой, мой дорогой Дневник, и погашу свет.

Я послала ему воздушный поцелуй, но какие мужчины невнимательные… А он хорошо целуется…

Опять не могу уснуть. Опять надуделась чаю… Хоть бы кто лампочку в туалете ввернул. Ну что за люди у нас?!

2 марта.

Счастливые часов не наблюдают… Он мастерски целуется…

30 марта.

Пришла вся в слезах. Только успокоилась, прочла в дневнике последнюю запись и опять расстроилась. Какой жестокий негодяй… Этот Петухов… Какая гадкая фамилия!..

Выслушай меня, мой Верный Дневник – единственное моё утешение, моя опора в горестные минуты Моей Жизни.

Так вот. Были с ним на дне рождения у Вики Чемодановой. Всё было чудесно-расчудесно. Выпили много. Закусили от души. Стало шумно и весело. Коля Отвесов сделал стойку на одной руке прямо на столе. А в другую руку ему дали вилку с котлетой. И он так, стоя на одной руке, всю её съел. От этого он стал жутко красный. Прямо как рак! Мы ему долго хлопали.

Потом начались танцы. А потом я пошла в ванную поправить чулок. Прихожу… а у моего Петухова на коленях сидит эта коротышка Прищепова. Он ей что-то рассказывает, а она хохочет, обнимает его за шею и при этом ноги свои кривые задирает. Я, как только это всё увидела, от потемнения в глазах не смогла сдержаться. Подошла и влепила ему пощёчину. По гнусной его роже. Прищепова завизжала, вскочила. Тут я и ей врезала заодно. Чтоб знала… Она завизжала ещё громче.

Когда я уходила, про меня говорили: роковая женщина. Я слышала.

6 апреля.

Писать не о чём и незачем.

10 мая.

Встретила сегодня школьную подругу М. Разговорились. Она замужем за офицером, защитником Отечества и его рубежей. Сначала она говорила, что живут хорошо, почти припеваючи, а потом вдруг сказала, что всё равно уйдёт от него. Непонятно…

А вчера встретила Петухова с этой гадиной… Прищеповой. Видно, вкручивал ей мозги.

Не выдержала, перешла на другую сторону улицы. Теперь я знаю какими подлецами могут быть эти… которые все в брюках ходят… Все они, по-моему, недостойны слова «Мужчина».

15 мая.

Познакомилась с одним очень симпатичным молодым офицером. Всё время молчит. Не знаю, как его расшевелить. Может, он думает, что меня интересуют военные секреты? Так это глупости. Вот дурачок! Что я, шпионка какая-то?!

У него на погонах две звёздочки. Надо выяснить у М., что это за чин.

18 мая.

Оказывается, он всего лишь лейтенант и порядком мне надоел со своими военными тайнами. Уставится – и молчит.

25 мая.

Лейтенанту дан от ворот поворот.

17 июня.

Сегодня судьбе было угодно, чтобы я познакомилась с Лёшей Кудреватым. Весёлая фамилия. Я стояла и ждала трамвая возле института. Вдруг останавливается грузовая машина-самосвал. Открывается дверца, и он кричит: «Девушка, я всю жизнь берегу для вас второе сиденье в своей кабине!» Конечно, острота не бог весть какая… Нас было много. Все обернулись. Одна белобрысенькая уже было побежала к нему, но он сказал: «Простите, мадам, не вы. Я вас зову, девушка с зелёным зонтиком». И он, улыбаясь, так посмотрел на меня, что я была не в силах отказать.

21 июня.

Этот Лёша очень простой, но душевный парень. Всегда говорит только то, что думает. Прямо и честно. А это так редко бывает в жизни. Правда, он не очень воспитан и постоянно даёт волю рукам. А мне неприятно, что пальцы у него вечно грязные и пахнут бензином. И в кабинке его машины всё время всё грохочет и дребезжит. Машина вот-вот развалится, а ему только хиханьки да хаханьки. Я много раз говорила ему об этом, но он не хочет менять профессию.

25 июня.

Предложила Лёше сводить меня в филармонию. Сам он никогда не догадается. Когда я ему это сказала, он ответил, что ни бельмеса, как он выразился, не смыслит в этой музыке. И что он там заснёт и ещё вдруг захрапит. Сказал и расхохотался. Прямо заржал. Как лошадь. Смотрю, а у него во рту большие жёлтые лошадиные зубы… Фу!.. Вот дурачок. Я тоже, честно признаться, не очень разбираюсь в этих сюитах и сонатах, но зачем выставлять свою серость?..

1 июля.

Лёша уехал со своим грохочущим автомобилем на какую-то очень важную и секретную стройку. Пока он там совсем не развалится, мы будем переписываться.

Пришлёт письмо – может, и отвечу.

15 июля.

Я на практике. Здесь стоит чудесное лето. От Кудреватого получила уже десять писем. Он там всё ездит… Пока не отвечаю. Надо его помариновать.

18 июля.

Очередная весточка от Лёши. Но в конверте никакого письма. Одна фотокарточка. Смотрю – мама родная!.. Мой любимый левой рукой обнимает одну дурёху, а правой – другую. Сидит промеж них. И при этом ещё крутит руль. И лыбится!.. Ну не скотина ли?!.

Тут я не выдержала, заревела.

Немного успокоилась только тогда, когда вспомнила, что вчера со мною на пляже произошёл такой курьёзный случай. Я стояла у самой воды в своём новом купальнике. Смотрю: мимо идут два молодых человека. Один с усиками и оба в плавках. Один обернулся на меня и смотрел так долго, что на него налетел человек, который шёл им навстречу. Он тоже, между прочим, был в плавках. Получилось так, что встречный и молодой человек стукнулись лбами. И хотя ему было больно, он сказал своему товарищу с усиками: «Классный бюст! Не мешало б познакомиться…» Я всё слышала, но сделала вид, что не заметила. А с усиками всё-таки показался мне интересней. Завтра, наверно, снова встретятся… Только нет уж! Никаких знакомств! Поди, и этот – ещё тот ханурик! Как мой Лёшка – водитель драндулета… Всё! Теперь бывший мой…

На этом дневник Зои Хомутовой кончился. Кончился Дневник Жизни. Я глубоко задумался над прочитанным. Стало грустно, оттого что неизвестно, как было дальше. Как складывалась эта иная человеческая жизнь…

В задумчивости мой взгляд опустился на ноги и ещё ниже.

Я не сразу разглядел две большие серые лужи от своих ботинок. Потом я почувствовал, что куртка моя сырая и шапка – тоже. Надо было сначала раздеться, а потом уж вникать в такую своеобразную чужую Жизнь.

От этой мысли стало ещё грустнее.