Текст книги "Опыты литературной инженерии. Книга 2"

Машина времени

Нет места на Земле скучнее, чем сочинский аэропорт. Когда у тебя три часа до регистрации и четыре до вылета, то хоть волком вой, а не заставишь стрелки часов двигаться быстрее.

Хоть он и центр курортной индустрии, но ресторанишко тут убогий, и официантки дуры, и готовят у них, как на коровью свадьбу. Попросили мы греческий салат, а его настрогали так, как будто повар на кухне с обратной стороны в бинокль смотрел. Овощи, наверное, кромсал топором, а у зелени даже корешки оторвать поленился. Понятное дело, жара у них в этом Сочи! А простые авиапассажиры вроде нас при чем?

Митя ковыряет греческий салат вилкой, хочет закусить после рюмашки, но так и не может человек подцепить материал! Посмотрел я в очередной раз на часы: господи Иисусе, всего семь минут прошло с той поры, когда Митя водочку в рот опрокинул. Совсем остановилось время, что ли? На часы вроде смотрю – все в порядке. А вокруг ничего не происходит. Не мог же Митя вот так уже восемь минут в тарелке ковыряться, а продукт не взять?

В ресторан вошли двое мужиков с сумками. По разговору понятно, издалека. Говорят про красную икру, про рыбнадзор. Значит, с Дальнего востока. Здоровый, в пропотевшей на груди майке говорит краснолицему, в голубом берете десантника:

– Слыш-ко, а какое сегодня число?

Берет ему в ответ:

– Четырнадцатое сегодня, однако.

– Что ты метешь, блин, кузька огородная? Какое четырнадцатое? Мы же пятнадцатого, блин, вылетали! И в воздухе, блин, болтались хрен те скоко!

– А я те говорю, четырнадцатое! Мозги прополощи, мы с востока на запад летели!

– Ну, и что, что на запад, мать его?

– А то, что Земля вертится! Девушка, нам водочки граммчиков триста для полоскания мозгов и закусить!

– Рыбки не желаете? – спрашивает та дура.

– Ты что, милая, от жары соображаешь плохо? Закуси-ить! Это значит, помидорчиков всяких и еще чего-нибудь зеленого цвета! А твоя рыбка у нас во где! Поняла, солнце? – обиделся и одновременно заудивлялся краснокожий берет.

Смекаем мы с Митей, что мужчины, по всему видать, свои, только напекло им темечко с непривычки.

– Садитесь к нам, ребята, – машет им Митя. – У нас этого добра – воз с прицепом! Пока вам огненной воды принесут, у нас кредит без залога.

Мужики сбросили сумки с плеч под наш столик и присели с видимым облегчением.

– Василий, – представился десантный берет.

– Константин, – протянул Мите руку здоровяк в майке.

Я взял с соседнего столика рюмки и налил и гостям и нам с Митей.

– Так о чем спор, мужики? – осведомился Митя, снова нацелив вилку на греческий салат без всякой надежды на добычу.

– Вот он, – ткнул вилкой в сторону Василия упитанный Константин, – говорит, что мы вылетели сегодня, а прилетели вчера!

– Что-то здесь не так, – усомнился Митя. – Вот если вылетаешь сегодня, а прилетаешь завтра, то все в норме. А так… не знаю, не знаю.

Митя с удовлетворением отметил победу над куском сыра из салата и закатил глаза на пластмассовый потолок от наслаждения. Мы быстренько расфасовали еще по одной и заели петрушкой.

Василий, который до этой минуты сидел с оскорбленным видом, вдруг встрепенулся:

– Вы, что, уважаемые, про Галилея ничего не слышали?

– Про Галилея, конечно, слышали, – снисходительно, жуя стебелек петрушки, отозвался Константин. – Ты нас всех, блин, полными идиотами, что ли, считаешь?

– Ну, не полными, конешное, – после некоторой паузы ответил Василий.

– А по рогам, блин, не желашь? – расслаблено осведомился Константин.

Митя поболтал графинчик с остатками спиртного и со вздохом разлил не по полной рюмке. Константин нахмурился и замолк. Василий переглянулся с Митей, который ему молча посочувствовал. Я предложил выпить за знакомство и заодно и за встречу. Тост поддержали.

– Уф! – занюхал выпитое хлебушком Константин. – Не водка, а фармакологическая диверсия!

– Ваши овощи, – прощебетала официантка, высматривая, куда бы вклинить фарфоровый тазик с натюрмортом.

– Мы же, блин, водочки у тебя просили, – пробурчал Константин.

– Так вот ваша водка стоит, минут двадцать, как я ее вам поставила! – справедливо возмутилась официантка.

Я посмотрел на часы. До регистрации можно было еще и выпить и протрезветь. Что у них здесь со временем творится?

Митя посмотрел сквозь рюмку на просвет:

– Галилей? Не помню такого. Грек, что ли?

– В школе про этого грека проходили, – напомнил я.

– Когда я возвращался в школу после каникул, то даже буквы забывал, – сокрушенно вздохнул Митя.

Василий профессионально потрогал графинчик за бочок, чтобы убедиться, что водку принесли именно нужной свежести:

– Земля вертится навстречу Солнцу. То есть с запада на восток. Так сказал Галилей. С ней вместе вертится и линия раздела дат. Выходит, все, кто за той линией сидят на востоке, те уже в пятнадцатом. А те, кто на западе – еще в четырнадцатом. Мы когда летели, эту линию пересекли и оказались во вчера, хотя для них здесь – это сегодня!

– Не пори, блин, чушь! – поперхнулся помидором Константин. – А когда же, по-твоему, у них будет вчера?

– Вчера у них вчера и было, – решил выступить в качестве посредника Митя.

– А завтра? – не унимался Константин.

Я решил, что пора и мне поучаствовать в дискуссии:

– То, что сегодня у них завтра не будет, так это уж точно.

Константина мое заявление определенно не убедило:

– Постойте, блин, ребята. Вы Ваську не слушайте, он как к материку прибьется, так балабол-балаболом! Вот скажите, вы, люди трезвые: сейчас, например, во Франции что?

– Как что, – попытался уточнить Митя, не выпуская из рук графинчик с водкой для гостей.

– Я имею в виду день недели.

– Так суббота же, – вставил я.

– Да нет, не то: сегодня там сегодня или еще вчера?

– Сегодня там сегодня, это точно!

– Давайте запьем это дело, – предложил Митя, – у меня что-то голова от таких разговоров кружиться начала.

– Стоп, стоп, – встрял Василий, – не так все просто, коллеги, как вам кажется. Следите за моей мыслью: линия перемены дат, насколько мне помнится, проходит через Гринвич…

– Какой такой Гринвич? – уточнил Митя.

– А, городишко в Англии. Вот за этим Гринвичем все и начинается.

– Обожди, Митяй, блин, – веско произнес Константин, – надо раскусить это несоответствие. Я догадывался, что точно где-то в Англии собака зарыта. Сейчас вот выпьем за Гринвич, или как там его, и ты, Васька, давай, блин, подробнее и без своих фокусов!

Рюмки Митя загодя наполнил, осталось только приподнять и опрокинуть. Василий потеребил скатерть, слегка задумался, потом решительно переставил свою пустую рюмку на свободное место:

– Вот это наш самолет.

Потом Василий взял пустую рюмку Мити и поставил ее на стол на некотором удалении от своей. Для этого ему пришлось передвинуть тазик с овощами и потеснить Константина. – А это Сочи! Вот линия перемены дат, – Василий энергично пришлепнул к столу свою вилку как раз между рюмками. – Вот тут – четырнадцатое, – он указал на рюмку Мити, – а здесь – пятнадцатое. Соображаете?

– Соображаем, блин, – нахмурился Константин.

На меня демонстрация рюмок, по правде, впечатления не произвела.

– А тут этот самый Гринвич, сечете?

Василий отобрал вилку у Мити и пристукнул ею по столу с самого краешка:

– Вот она, собака, линия перемены дат. По всему выходит, что за ней еще тринадцатое, сечете?

Константин морщил лоб и, кажется, ничего не понимал.

– Постой, брат, – встряхнулся от оцепенения Митя, – я что-то слегка запутался … Это что такое?

– Это пятнадцатое.

– А это?

– Сочи.

– Постой, а Гринвич где?

– Да вот он, с краю.

– Теперь поясни мне, где мы и где тут тринадцатое?

– Мы в Сочи, – доходчиво, как маленькому стал объяснять Мите Василий, в котором явно прорезался педагогический талант.

– А при чем здесь Гринвич, блин? – сердито спросил Константин, разливая по рюмкам остатки водки. – Мы ведь никакой Гринвич не перелетали!

– А при том, – вдохновился Василий, – что Земля представляет собой машину времени! И никто, представьте себе, пока до этого не додумался. Если бы наш самолет, Костя, мог лететь быстрее, то мы пересекли бы сегодня этот самый Гринвич и точно попали бы во вчера! А, может быть, и в завтра… Я что-то сейчас неважно соображаю – с непривычки жарко.

Я посмотрел на часы. До регистрации оставался почти час. Просто чертовщина какая-то! Но Митя вдруг засомневался:

– Разве ж два дня можно перескочить сходу?

– А хоть четыре! – нагло заявил Василий, вытирая подбородок салфеткой от помидорного сока. – Нужна только скорость. Летательный аппарат нового типа. Такого пока ещё не изобрели – мешает сопротивление воздуха. Если двигаться быстрее времени, то есть против вращения Земли, то любой металл расплавится! Даже титан!

– Во дает! – восхищенно поднял брови Митя. – А как же тогда спутники?

– А что спутники? – не унимался Василий. – Они летают по своим орбитам, в безвоздушном пространстве. А Земля с ее часовыми поясами внизу. И Гринвич внизу, понял? У них наверху свои законы, в соответствии с теорией относительности имени Эйнштейна. Свой календарь у них. Чик-чик-чик, как счетчик в такси. Мотает знай себе … Какой космонавт спрашивает оттуда: что за день у вас на планете? А ему отвечают: четырнадцатое. Он на бумажке галочку ставит, потому что у него, по его часам, вроде бы двенадцатое, так как он, как и мы с Константином, летел с востока на запад. А вот если бы он летел наоборот, то было бы у него, например, шестнадцатое. Но ему на это наплевать, так как с ним разговаривают из четырнадцатого. Получается, что он живет в четырнадцатом, только его часы врут.

– С какой стати у него, блин, часы врут? – засомневался Константин.

– А с такой, – не унимался Василий, – что, по идее, чем он быстрее летит, тем больше его часы элементарно тормозятся!

Митя подавился кружочком огурца и закашлялся. Откашлявшись и утерев слезы, он несогласно помахал перед носом у Васи взятым со стола Гринвичем:

– Ты, брат, прости, но такого быть не может! Я так тебя должен понимать, что если бы он вот именно таким образом летел, то даже смог бы помолодеть? А если наоборот, то преждевременно бы состариться?

– Да, – твердо ответил Вася, – в соответствии с теорией относительности! А то ли еще творится около полюсов планеты, – передохнув от сказанного, добавил Василий. – Там, где сходятся меридианы, а значит, и временные пояса, шаг-два сделал, и ты уже совершенно в другом времени и в другой дате. Вроде бы ничего вокруг не происходит, а ты одним скоком из понедельника, например, сразу в четверг. Или куда там еще захочется!

Митя остолбенело молчал. Константин сник. Мне добавить было нечего. А Вася невозмутимо протирал уголком скатерти Гринвич, снова нечаянно упавший на пол.

Динамик в ресторанном зале прокашлялся и противным голосом объявил:

– Пассажиры, опаздывающие на регистрацию, на рейс двадцать четыре десять до Москвы, срочно приглашаются к стойке регистрации в павильон номер два!

– Да это ж наш рейс! – ахнул Митя и полез под стол за сумками. – Бежим!

– Стой, блин, куда ты мою сумку тащишь? – возмутился Константин.

– Извини, друг, а моя тогда где?

– Не твоя? – Вася вытолкал ногой из-под стола сумку Мити.

– Стой, блин, – ухватил Митю за рукав Константин, – так не уходят!

Одним движением он расстегнул молнию на своей сумке и сунул в руки Мите промасленный газетный пакет:

– Наша рыбка! Жуйте, нас вспоминайте! Мягкой вам, блин, посадки!

– Что, наш рейс перенесли на другое время? – спросил меня в самолете Митя, ерзая на кресле в поисках ремней безопасности.

Я посмотрел на часы. До начала регистрации оставался почти час.

– Стоят, сволочи! – догадался я.

А со временем в Сочи вроде бы все в порядке! Но с космонавтами Василий, мне кажется, все-таки что-то напутал! И с Гринвичем тоже. Как же эта линия через них проходит? Получается, одни там живут во вчера, а на другой окраине – в завтра? Я спросил об этом у Мити.

Митя нашел, наконец, ремни, застегнул пряжку на животе и выбрал слабину.

– Не бери в голову, – говорит мне Митя, – они там как-нибудь договорились. Нельзя же одновременно в двух датах жить, свихнуться можно!

Между пожаром и имиджем

Средь бела дня, но в обеденную пору, когда народ вкушал – кто в заводской столовой, кто дома, – загорелся первый цех. Сначала заискрил коллектор двигателя насоса-лубрикатора. И все бы ничего, если бы слесарь, у которого перерыв уже полчаса назад как закончился, не решил прихлопнуть искры рукавицей.

Он их и прихлопнул, но не совсем удачно. Из-под рукавицы искры брызнули во все стороны и воспламенили забытые кем-то поблизости промасленные тряпки. Вспыхнул небольшой костер, который слесарь, удрученный таким поворотом дела, решил погасить самостоятельно. Он сдернул со стены пенный огнетушитель, но вовремя спохватился, сообразив, что гасить электроустановку под напряжением таким способом неприемлемо. И даже опасно для жизни.

Тем временем дым от цехового костра быстро полез вверх, на второй этаж, где азартно играли в домино рабочие. Почуяв неладное, которое ползло в раскрытые двери бытовки, рабочие вскочили на ноги, опрокинув стулья. Воняло горелой резиной, так как это был завод резиновых технических изделий. Для того, чтобы добраться до бытовки, дыму пришлось пересечь весь цех по длине. Это значит, что в производственном помещении полыхало уже в полную силу! Работники первого цеха помчались к месту пожара. Там в жирных хлопьях сажи порхал слесарь, олицетворяя силы безалаберности и дури.

На длинной деревянной скамейке заворочался начальник смены, который из-за вчерашнего не смог пойти на обед, а на время перерыва принял горизонтальное положение в своей стеклянной клетушке в дальнем углу цеха. Его тяжелый похмельный сон был прерван столь резко, что начальник смены не удержал привычного равновесия и больно шлепнулся на пол.

Углекислотные огнетушители, которые были в изобилии навешены на стенах цеха, к уда-то исчезли. Все до единого! Оказывается, ответственные лица еще вчера вывезли их на проверку в какую-то тайную организацию. Народ метался в клубах черного дыма, тщетно пытаясь найти что-либо, способное бороться с огнем.

По территории завода мчался электрокар, груженный углекислотными огнетушителями из шестого цеха. Управлял электрокаром технолог первого цеха, единственный, кто не растерялся в дикой суете события. Хотя на улице светило солнце, технолог дополнительно освещал путь мощным фонарем под левым глазом, который приобрел в схватке за огнетушители в чужом цехе. Имущество шестого цеха отстаивал, но не отстоял до конца, грузчик Джанкетов, который по причине замедленной от природы реакции не смог оказать достойного сопротивления агрессору. Он растерялся, не понимая, за что ему бороться в первую очередь: ведь электрокар в лапах похитителя тоже числился имуществом шестого цеха. Огнетушители изредка падали с плоской платформы электрокара на асфальт, беспорядочно катились, и грозили сбить с ног мирно возвращавшихся с обеда рабочих других цехов.

Начальник смены, потирая ребра, сорвал телефонную трубку с замызганного аппарата и набрал номер диспетчера.

Диспетчер, сражаясь не на жизнь, а на смерть с кроссвордом, ломал голову над загадкой: «рыба из семейства лососевых» – семь букв. Если это лосось, то явно не хватает одной буквы. Значит, или «лоссось», или «лососсь» – тогда все в порядке! Звонок начальника смены едва не сбил его с ритма размышлений. На вопль в трубке «Горит первый цех!» он отреагировал довольно меланхолично:

– Давно горит?

Но тут же спохватился и вызвал пожарных.

Директора завода звонок диспетчера застал в VIP-зале столовой, где он потчевал миловидную даму-подполковника в элегантной синей форме – помощника прокурора города. Дело было пустяковое, но дама жеманничала, упиралась, никак не брала взятку и строила глазки бравому молодому директору, призрачно намекая, что повод для продолжения дискуссии существует. Директор лихорадочно обмозговывал ситуацию: подполковница нормальная тетка или провокатор?

Пожар? В первом цехе? Стратегическим умом руководителя директор мгновенно представил последствия пожара, при которых интимная обстановка загородной сауны для рандеву с дамой-прокуратором автоматически сменялась казенным интерьером известного учреждения. Он вежливо раскланялся с вмиг затосковавшей представительницей Фемиды и бросился к выходу.

В белоснежной рубашке и подкрепляющем имидж фирменном галстуке директор ринулся на автостоянку перед столовой, где его дожидался верный Ягуар с тремястами лошадиными силами под капотом. От столовой до первого цеха по прямой было метров сто, а до дальних ворот, к которым с ревом помчался ягуар, – все триста. Оттуда еще двести до горящего цеха. Стратег-директор и тут рассчитал все абсолютно верно: верный ягуар домчал его до пожара в мгновение ока. Вслед за ягуаром на территорию завода ворвались две пожарные машины с заунывным воем сирен и с немытыми моргающими мигалками. Внутри машин переругивались пожарные, которые при спешной погрузке перепутали сапоги. Сторож при воротах отер пот и перевел дыхание.

Начальник первого цеха, как герой греческой трагедии, заламывал руки на асфальтовой площадке перед цехом. Из всех окон, которые от жара уже лишились стекол, валил черный дым, видимый со всех частей города. К заводу, не дожидаясь вызова, с улюлюканьем летели городские пожарные машины.

– Где же ваша хваленая дренчерно-спринклерная автоматическая противопожарная система? – тщательно артикулируя и изо всех сил пытаясь удержаться на хлипком берегу литературного русского языка, закричал директор, выпрыгивая из верного ягуара. Начальник цеха сквозь икоту объяснил больше жестами, чем словами, что по причине пожара цех обесточен, а автоматика автоматически обесточилась тоже!

Директор бросился внутрь цеха, прямо в дымно-людское месиво. Начальник цеха резво последовал за ним, но на пороге замешкался. Потом включил задний ход и принялся издали руководить боевым развертыванием пожарных расчетов.

На призывные директорские крики начали сбегаться рабочие. Постепенно в тушении пожара стал вырисовываться какой-то порядок. То, что еще не горело, но могло загореться, растаскивалось и выносилось. Пожарные, бодро топоча поделенными по-братски сапогами, начали разматывать рукава в направлении очага пожара. Последовала команда подать воду, но вода не наполнила жадно ждущих ее рукавов. Они остались лежать на полу, жалко сплющенные и никому не нужные. Полузакопченный директор молнией выскочил наружу. У пожарной машины бестолково топтались те, кому положено было включить воду. Вместе с ними недоумевал начальник первого цеха.

– Где вода? – прошелестел запекшимися губами директор.

– Нет воды, – огорченно ответил коротышка-пожарный, – на гидрант заехать не успели. Бочка пустая.

– Ставь на заводской гидрант! – заревел директор, потрясая некогда белоснежными, а теперь уже грязными рукавами представительской рубашки.

Коротышка засуетился, стал с усилием отдирать разъем рукава от машины. Начальник первого цеха бросился ему на помощь. Другой пожарный на животе поволок тяжелую красную колонку к люку. Около люка опять произошла заминка. Пожарный положил колонку на асфальт и растеряно хлопал себя по брезентовым бокам, разыскивая, чем можно было бы поддеть чугунную крышку люка. На асфальт перед цехом потекли черные от сажи ручьи: неожиданно заработала внутренняя система пожаротушения.

Коротышке и второму пожарному удалось, наконец, установить колонку на гидрант и присоединить к ней разъемы рукавов.

– Давай воду! – прохрипел директор, вращая глазами, как Карабас Барабас. – Воду давай немедленно!

Пожарные завертели маховички вентилей, и рукава, исчезающие в дымных воротах цеха, начали напрягаться и обретать активное мужское начало.

Через минуту из цеха выбежали разъяренные рабочие. Они целеустремленно направлялись к пожарной машине. Почуяв беду, коротышка и другой пожарный попытались укрыться за автомобилем. Начальник первого цеха это сделал еще тридцать секунд назад. Оказалось, что внутрицеховая система и пожарная магистраль под асфальтом составляли единое целое. И как только вода пошла из магистрали к брандспойтам пожарных, бодрые струи из цеховых стволов позорно увяли.

Основной очаг возгорания был уже локализован, но тут зоркое око директора усекло посторонний дым, который поднимался от крыши цеха, не захваченного огнем. Рубероид и битум на крыше разогрелись до опасного предела и грозили новым, уже более грандиозным пожаром.

Пожарным, которые прибыли из города, было дано указание немедленно подсоединить рукава своих машин к сухотрубам, которые располагались по периметру крыши и как раз были предусмотрены для такого случая. Но городские пожарные беспомощно тыкали своими блестящими разъемами в ржавые оголовки сухотрубов – диаметры разъемов не совпадали. А переходников, естественно, под рукой не оказалось.

Что-то опять стряслось внутри цеха. Директор, плюнув на городских пожарных буквально, побежал внутрь. Оказалось, что один из заводских пожарных стал грудью на пути очередного электрокара, груженного огнетушителями, не позволяя ему проехать по новым красивым рукавам, беспорядочно змеившимся по полу. За рукава, испачканные грязными колесами электрокара, его якобы обещал вздрючить сам начальник караула.

– Унесите его к уда-нибудь! – призвал небеса директор. – Или сию минуту его мать лишится сына!

Служаку-пожарного немедленно подхватили под микитки и уволокли в темный угол. В угол директор завода смотреть не стал.

Пожар наконец погасили. Фирменный галстук на шее директора превратился в непрезентабельный лоскут. Только глаза и зубы выделялись на чумазом лице, когда он, помахивая ручкой за опущенным стеклом верного ягуара, пробирался сквозь ликующую толпу к дальним заводским воротам: имидж прежде всего!